По прозвищу К-13

Я так сильно боялся перемен, каждую ночь все думал о плохом. Ждал, когда нас арестуют, сам не знаю за что. Но время шло и на улицах стали появляться пункты с благотворительной помощью. Мы часто просим соседей брать и для нас сухпайки. Потом у нас появились новые деньги — червонцы, и мы уже начали ходить по магазинам. А еще к нам в деревню стеклось еще больше солдат, чем раньше, но они не охраняли базы и улицы. Они помогали местным отстраивать пострадавшие дома. К нам тоже пришло несколько человек, и они управились с этими окнами и дверями за неделю. Потом нам снова разрешили ходить в школу, там тоже произошли изменения. Во-первых, детей строго настрого запретили пороть, до сих пор помню свои шрамы от Альбрехта и то, как лупили моих одноклассников. Так что эта новость мне понравилась. Еще отменили всякие скучные политические собрания для детей перед уроками и после них. Теперь из школы можно было уходить раньше. В первые дни при новой власти массово начали сжигать северные и новые флаги Веймарского государства. Теперь на их месте развивается наш прежний триколор и красный флаг. Но, к сожалению, участились теракты — то магазин взорвут, то банк захватят, мне даже в школу страшно ходить. Но с террористами новая власть работает быстро, их просто вешают на площади. Просто ловят, быстро опрашивают свидетелей, пострадавших — и в петлю. Много людей уехали на запад еще в первые дни прихода славянских солдат. Поэтому в нашем классе стало меньше ребят, но к счастью Алекс, Эрнст и Вилли остались, и мы хорошо проводили время, даже начали ходить друг к другу в гости. И Алекс теперь не боялся называть себя Александром или Сашей, ему даже нравилось, когда мы пытаемся выговорить его сокращенное имя. Он из-за этого над нами немного посмеивался. А Марианна словно расцвела, она была так рада приходу своих людей, что даже начинала говорить с Сашей по-русски, но все равно шепотом и только в нашем и ничьем другом присутствии. Еще она не стеснялась петь русские народные и другие песни, но мне больше всех запомнилась «Катюша» и «Источник», только петь я их не умел. А еще мы узнали, что родители Саши, тоже, как и родители Мари, приехали сюда в 2022 году, только из Запорожья. Но кое-что меня все же огорчало, письма не было, а я все ждал, ждал и ждал. Перед сном все смотрел на фото, и бывало, даже плакал. Мне кажется, я уже забыл, как меня гладила родная мама, ужасы насилия вытеснили эти приятные моменты из головы. Сегодня я как обычно пришел в школу, на дворе четверг, а это значит, первым уроком будет биология. Я взглянул на портрет Преображенской и сел за парту, а Марианна все не могла наговориться с Александром. Я принялся рисовать. Со звонком мне пришлось убрать блокнот, и ко мне подсела Мари, но она по-прежнему переглядывалась с Сашей. Учительница сказала нужную страницу и отвернулась, чтобы записать тему на доске. Открыв учебник, я впал в ступор — это оно, то, о чем я так не хотел вспоминать. По телу пробежали мурашки, и я обнял себя, как перед очередным истязанием, стараясь не смотреть в книгу. Марианна сначала не обратила на меня внимание. Конечно! У нее же Александр на первом месте! А у меня тем временем живот скрутило, и сердце разрывалось. Я снова там, в полуосвещенной комнате, щелкнул замок, меня схватили сильные руки в перчатках, я упал, удар, еще удар. Я смотрел на картинки в учебнике и все вспоминал, как будто все это вчера было. Вернулось липкое чувство, будто на меня кто-то смотрит. — Можно выйти? — вскочив из-за парты, спросил я. — Конечно, Карл, иди. Все вдруг стало таким же, как и в те ночи. Я почти бежал в уборную, хотя колени уже подкашивались. Голова кружилась, все стало нечетким, расплывчатым. В уборной меня вырвало, и полегчало. Но ноги стали ватными, и я не хотел возвращаться в класс. Присев на диванчик, я начал себя успокаивать, достал медальон с маминым портретом, чтобы хоть немного успокоиться. Она по-прежнему смотрела на меня прекрасными голубыми глазами, словно хотела сказать что-то доброе, поддержать в трудную минуту. — Карл, ты чего не на уроке? — окликнул меня голос. Я поднял глаза и увидел фрау Нагель. Она мило улыбалась. — Карл, ты какой-то бледный, все хорошо? — Нет, меня стошнило. Можно мне к медсестре? — Пошли, конечно. А что случилось? — Голова закружилась, и солнце очень яркое, — соврал я. — Позвоните, пожалуйста, Розе. Мне померяли давление и отпустили с уроков. А пока Роза ехала за мной с работы, я попросился посидеть в кабинете фрау Нагель, пока у нее не было урока. Она разрешила, и я просто смотрел в стенку, передо мной все еще стояли те образы. Мне показалось, что в углу стоит Альбрехт, он снова мне улыбался и махал, эта улыбка, не означающая ничего хорошего, вновь расползлась по его роже. Сейчас позовет «на чай» и воспользуется. — Карл, — позвала меня фрау Нагель, — а что ты там в углу увидел? Так пристально смотришь. — Я? Да так, ничего, просто голова болит, и глазами двигать больно. — Скоро фрау Флейшер приедет, собирайся, пойдем во двор. Роза приехала через пять минут и, поблагодарив учительницу, забрала меня в машину. А там уже дала таблетки от головной боли. — Карлуша, из-за чего головка разболелась? -заботливо спросила она. Я уже не мог держать это в себе и сразу выпалил: — Роза, это из-за урока биологии. Там началась та тема, о которой я не хочу говорить. Она насторожилась и повернулась ко мне. — Ты сильно испугался? — Угу... и я видел его, в углу стоял. Этот Альбрехт подонок! Это из-за него все. — Ты не хочешь посещать эти уроки? — Нет! Там мерзко, вот закончат эту тему, и буду ходить. Роза больше ничего не говорила, а я свернулся калачиком на сидении и задремал. Оказывается, мы поехали не домой, а в больницу к Розе на работу. Я снова увидел то место, где мне спасли жизнь, и некоторые врачи и медсестры даже меня узнали и были рады видеть. А я долго не ходил по больнице и заснул в Розином кабинете, так и голова перестала болеть. Вечером на удивление начали бомбить, хотя с того момента, как пришла новая власть, не бомбили ни разу, да еще и так сильно. Снова пропал свет, а темнеет уже рано. Да и холода уже не за горами. В нашей деревушке начали очень быстро строить одноэтажные госпитали, и приехало много медиков с фронта, а за ними потянулись первые поезда с ранеными. Поэтому по дорогам все время ездили скорые, и очень много продовольствия стало уходить на нужды раненых, врачей и солдат. А мы снова перешли на еще более скромные пайки. Магазинов стало меньше из-за недостатка продуктов. Никто не привозит еду из города, да и такие богатеи со своими полями, как Гутманы с Нойманами, тоже сбежали, а их плантации пришли в упадок без хозяев. Я часто слышал такие рассказы от Фридриха, когда я спрашивал, почему так мало еды в супермаркетах. Эшелоны с продовольствием из больших городов начали взрывать прозападные партизаны, которые, к сожалению, еще остались на нашей земле. Или северяне обстреливают такие поезда ракетами, специально, чтобы морить нас и солдат голодом. Я прыгал по едва заснеженным тропинкам, мне нравилось оставлять ровные следы. Люди вокруг ходили и не обращали на меня внимания, а я замерз в тонкой осенней куртке, ботинках, брюках, надетых на подштанники, и большом красном шарфе. На мне даже шапки не было, я ее в школе потерял. У нас объявили внеплановые каникулы из-за холодов. Отопление так и не включили. Взрослые опять заняты домашними делами, сейчас Фридрих все думает, где раздобыть обогревателей, не разводить же нам в доме костер. Хотя на улицах помимо лавок с сухпайками уже появились бочки с кострами, я часто подхожу к ним погреть руки. Хотя мне не особо нравится стоять вместе с вредными старшими, которые только и пытаются вытолкнуть меня и Мари из круга. А ведь они реально так делают, говорят, иди, мелочь, к мамке ныть, что тебе холодно, а нам не мешай греться. Еще суровей люди у так называемых «буржуек», как однажды сказал Александр. Буквально вчера я прибежал к такой машине, потому что там выдавали теплую кашу, мне хотелось взять себе и Мари по тарелке. Я подошел быстрее остальных и занял место в еще небольшой очереди, передо мной стояло всего три человека, не так уж и много, можно потерпеть. И вот наконец-то подошел мой черед, мне уже набрали кашу, дали ложки. Я взял все это добро и зашагал к лавочке, у которой меня ждала Марианна. Но тут сзади прозвучал грозный оклик: — Эй ты! Лицом ко мне! Развернувшись, я увидел тех же подростков. Их было трое, один в коричневой куртке и бритый налысо, он был самым дерзким; другой мерзко плевался сквозь зубы и возле бочек с огнем всегда прикуривал, расталкивая при этом других вместе с лысым. А третий хоть и носил деловой костюм, подражая взрослым, все время ставил другим подножки и матерился, а еще он противно «расчесывал» свои длинные сальные патлы ладонью. — Поди-ка сюда! — скомандовал стоявший впереди. — Отстаньте от меня! — крикнул я и двинулся к лавке, но старшие преградили мне путь. — Жрачку отдал, щенок! — Нет! Я голоден! Иди и сам возьми! — По-хорошему прошу, придурок! Гони жрать! — орал самый дерзкий, он же и толкнул меня раньше у бочки. — Нет! — Ах так! — завопил он. За криком последовал удар в грудь. И я вместе с тарелками я шлепнулся на асфальт. Моя добыча разлилась, а я был весь мокрый от снега и грязи. — Вот мразь! Из-за тебя мы без еды остались! Теперь в очереди стоять! Он уже было накинулся на меня, как вдруг сам завопил от боли. Подняв голову, я оторопел. Марианна запрыгнула на обидчика и со всей яростью вгрызлась ему в ухо, стараясь расцарапать ему лицо. Но другой подросток схватил ее за плечи и силой скинул на землю. — Сука! — орал обидчик. — Она мне, походу, ухо прокусила. Я бросился к Мари защитить ее, но не успел. Марианну пнули со всей силы ногой в живот. Она кричала, но все же ухитрилась вцепиться ему в ногу, за это получила кулаком по спине. — Не трогай эту мелочь! — остановив разъяренного подростка, сказал его дружок. — Это все равно еды нам не вернет, а вот неприятностей добавит. Кинем их тут, и дело с концом. Мари, все еще тяжело дыша, лежала на асфальте, и я подполз к ней, чтобы помочь подняться. — Вы у меня еще поплатитесь, сучата безмозглые! — рычал парень. — Я вас еще успею на куски порвать, мрази тупоголовые! Они ушли, а я усадил Мари на лавку и дал ей свою куртку. Она жадно глотала воздух и все еще говорила с трудом. — К... Ка-арл, п-пош-шли домой! Мне пло… плохо совсем. Ау! Живот, сука! Пошли! Я взял ее под руку и, невзирая на разодранные колени, повел ее домой. Опекуны обязательно ее спасут, а мне всего лишь колени залатать надо и теплого чаю выпить. Я представлял, как ей больно, самого в живот ногами били. Позже у меня сильно заболело плечо, на которое я приземлился при падении. А с Мари сейчас уже все было хорошо, боль прошла, после того как Роза сделала ей холодные компрессы. В итоге нам запретили в одиночку подходить к «буржуйкам», не хватало еще, чтобы нас там поубивали. Следующие дни мы провели в убежище, опять бомбили, зато теперь у нас наконец-то появился обогреватель, и вечерами, если не было обстрелов, мы садились на матрасы в кружок, пили чай и говорили по душам. У каждого имелся свой фонарик, и нам хоть ненадолго становилось хорошо, как-то по-домашнему уютно. Хоть и каждый из нас был голоден, потому что пайков не хватало. Но Роза говорила, чтобы мы не унывали и старались уловить хоть что-то хорошее, даже в таких вот посиделках у обогрева. Но мне все же не хватало уверенности в том, что моя семья жива и в добром здравии. Я при любой удобной возможности заглядывал в почтовый ящик, в котором по-прежнему не появлялось вестей.