По прозвищу К-13

Уже совсем скоро Рождество и Новый год. А настроения совсем нет, Эмили еще не вернулась, куда она пропала? Мы же скучаем. Мое одиночество ненадолго прервала медсестра, она пришла снова взять кровь на анализ. Я спокойно вытерпел все процедуры в холодном кабинете и отправился гулять по коридору с Марианной. Мы обошли его вдоль и поперек, я даже взял себе в маленькой библиотеке у окна "Рассказы о животных" Сетона-Томпсона, а в игровой набрал бумаги. По дороге назад мы встретили фрау Флейшер. — Здравствуйте! — хором поздоровались мы. — Здравствуйте, детки! Ну что, уже гуляете? — Да, мне уже лучше. — Это хорошо, Карл, но нужно будет еще УЗИ сделать. — Хорошо, сделаю. — А хотите после УЗИ ко мне в кабинет зайдем? У меня там есть игрушки и вид из окна красивый. Хотите? Мне очень понравилась эта идея, и я сразу согласился, Марианна тоже была не против. Я больше был рад даже не игрушкам, а тому, что фрау Флейшер не равнодушна к нам и хочет с нами проводить время. УЗИ прошло хорошо, но мне не нравилось смотреть на свежий шрам на животе, кожа вокруг еще была желтой от йода, а шрам выглядел грубым и страшным, но хотя бы начал заживать. Мне захотелось его тоже нарисовать. Теперь это часть меня, такая же, как и шрамы на спине и ногах, на пальцах и запястьях. Я должен был ее принять. Марианна встречала меня у входа, и мы сразу отправились в кабинет фрау Флейшер. Он оказался не далеко, на нашем этаже, после игровой комнаты поворот направо, а там длинный коридор и в конце возле окна нужная нам дверь. — Добрый день! — воскликнули мы, зайдя в кабинет. — Здравствуйте, мои хорошие! — воскликнула фрау Флейшер. — Карл, у меня для тебя есть отличные новости. — Какие? — Двадцать четвертого декабря тебя готовы взять на операцию. — Правда?! — обнадеженно спросил я. — Конечно, я же не буду обманывать. Я осмотрел белый кабинет, но не смог долго рассматривать шкафчики. Все мысли заняла предстоящая операция. Я не верил, что это происходит на самом деле. Теперь-то у меня ничего не будет болеть и мне не придется постоянно колоть обезболивающее. — Ура! Наконец-то ничего болеть не будет. — Только до этого нужно поговорить со следователем. — А когда он приедет? — серьезно спросил я. — Сегодня во второй половине дня. — Ой... — у меня даже голос сел. — Карлуш, не бойся, я буду рядом, как и обещала, — подойдя ко мне, сказала фрау Флейшер. — И я буду рядом, — взяв меня под руку, сказала Марианна. — Только если Карл не против. — Не буду, все же с друзьями легче. В дверь постучали, и я испуганно обернулся, а фрау Флейшер радостно подскочила с места и обняла вошедшего в кабинет мужчину. — Привет, дорогая! — сказал он, поцеловав ее. Я был слегка в замешательстве, не хотелось их смущать, но поздороваться-то надо. Я так и сделал, после этого на нас уже обратили внимание. — Роза, это те дети, о которых ты мне рассказывала? — Да, познакомься, это Мари и Карл. — Добрый день! — хором сказали мы. Хотя я побаивался смотреть в его сторону, я вообще перестал доверять незнакомым мужчинам — вдруг он такой же, как Альбрехт? — Здравствуйте, дети! Очень приятно с вами познакомиться, меня зовут Фридрих. — Доктор протянул нам ладонь для рукопожатия. Марианна пожала руку смело, а я с опаской протянул ему ладонь и почти не сжал его руку в ответ при знакомстве. — Вы говорили об операции, — начал я для разрядки обстановки. — Да, у тебя еще остались вопросы? — А что же мне после нее делать? Я же вылечусь, и меня выпишут. А... — я запнулся. — А мне некуда идти. И в поместье я больше ни ногой! Врачи озадачились таким вопросом, нам ведь и вправду больше некуда податься. Вещей у нас не было, как и денег, родители за решеткой, а о жилье кроме больничной палаты и мечтать не приходится. Я взглянул на застекленные дверцы шкафчика напротив меня, там и вправду было много разных игрушек. — А можно мне вон того плюшевого волчонка взять? — Какого? — Этого, — я указал на серенького волчонка с белой грудкой, и фрау Флейшер разрешила мне его забрать. Теперь я с ним никогда не расстанусь, как и с лисенком. На улице начало сильно громыхать, окна затряслись, и замигал свет. Завыла тревога, в больнице запищал противный звонок. Я вцепился в Марианну мертвой хваткой, и мы задрожали, как мокрые мыши на морозе. Взрывы были очень страшными. Флейшеры провели нас вместе со всеми, кто мог ходить, на первый этаж и дали успокоительное, а сами отправились к лежачим больным. Мы сели на мягкие пуфики и принялись играть с новыми игрушками. А потом я вернулся в свою палату. В тишине я часто погружаюсь в свои мысли, и каждый раз они доводят меня до слез. Я часто вспоминал Р-4 из поместья Нойманов, он говорил, что в детском приюте тоже избивают и насилуют. И это делают воспитатели с учителями. И оттуда отправляют на войну. А я не хочу на войну, мне и в городе страшно, когда бомбят, а там, на фронте наверняка еще страшней, и если я попаду на передовую, то просто этого не вынесу. Да я погибну там в первый же день! Я и оружия страшней ножа в руках не держал. А как же я после всего того ужаса, что со мной вытворял Альбрехт, смогу разговаривать с другими людьми? Особенно со взрослыми мужчинами? Я и герра Флейшера до смерти испугался, еще как-то осмелился протянуть ему руку. Не смотря на то, что он муж фрау Флейшер. Теперь я вообще не хотел ни с кем разговаривать, я все ждал, что меня унизят. А ведь сегодня еще со следователем разговаривать... рассказывать ему это все... Я только надеялся, что это в первый и в последний раз, и больше я никому ничего не рассказываю. И все же куда пропала Эмили? Она могла бы нас забрать, и мы снимали бы вместе жилье, а она наверняка нас предала. Воспользовалась минуткой и уехала, может, к Альбрехту, а может, вообще не пойми куда. В любом случае она нас бросила. Дверь в палату распахнулась, и этот громкий звук вырвал меня из дневного сна. Протерев сонные глаза, я уставился расплывающимся взглядом на силуэты. Немного поморгав, я увидел: Марианну, фрау Флейшер, мужчину в черном кителе, поверх которого был накинут больничный халат, и еще одну женщину со смоляными волосами. — Карл, как дела? — спросила фрау Флейшер. — Вот и следователь приехал. А еще мы позвали психолога, чтобы тебе страшно не было. Я закутался в одеяло и уставился на этого высокого человека. Мне не нравится, когда надо мной стоят и смотрят сверху вниз. — Добрый вечер, Карл, — заговорил полицейский. — Я следователь герр Штольц. Приятно познакомиться. — И мне. — Я задам тебе несколько вопросов, а ты, пожалуйста, ответь на них. Это очень важно. — Хорошо, я постараюсь. — Итак, что за место, откуда ты сюда приехал? Ну, хотя бы примерно можешь его назвать или описать? — Это дальше, чем Дахау, на холме, там деревня и ее надо проехать. Наверху будет стоять огромный дом. Там я работал. — Работал? А чем именно ты занимался? — Я… я был рабом. Знаю, звучит глупо, но это чистая правда. Я летом работал в поле, вон Мари подтвердит, это очень тяжело, и нам не платили. — Хорошо, а еще что вы там делали? Я рассказал ему про все, чем занимался в поместье. На удивление лицо полицейского было спокойным, не искажалось ни от удивления, ни от злости. Оно было подозрительно невозмутимым, хотя я рассказывал ужасные вещи про публичные порки рабов и прочие истязания. Мне даже сказали показать свои шрамы. Я послушался, и полицейский что-то записал в своих бумагах. А потом я перешел к теме насилия. От страха и недоверия к полицейскому я взял за руку фрау Флейшер и продолжил. Опять же я не упомянул, что Альбрехт — сын хозяина, просто описал его внешность и сказал, что он рабочий. Полицейский записал и это. Больше он ничего у меня не спрашивал, да и я рассказал все, что его интересовало (а может, и не интересовало). Мне было очень мерзко все это вспоминать и говорить, особенно под запись. Но все закончилось, и я искренне надеялся, что больше не буду это никому рассказывать. Наступил день операции. Я вообще не покидал палаты, все сидел и рассматривал портрет мамы в медальоне. И все же нас, скорее всего, отправят в приют после того, как я вылечусь. Надеюсь, там на меня просто не будут обращать внимание. Буду только с Марианной разговаривать, а с остальными — нет. Мало ли, какие они там будут. Я буду скучать по фрау Флейшер, она все-таки хорошая. За окном была сильная метель, снежинки все стучались в стекло и налипали на внешний подоконник. Я изрезанными пальцами выводил узоры по стеклу. Оно казалось таким приятно холодным, что я решил встать со стула и подойти к нему ближе. Метель манила. От нее веяло свободой и чистотой. Я вскарабкался на стол, он даже не шелохнулся под моим весом. И вот я обеими ладонями прикоснулся к стеклу, спасавшему меня от бури. Окно плотно заперто, и я решил открыть форточку, чтобы набрать немного снега. Потрогать его. Ощутить. Меня обдало холодным ветром, и тонкая футболка со штанами не спасли меня от мороза, который больно колол лицо и руки. Я мигом перекинулся через оконную раму к белому подоконнику и схватился за снежок. Есть! Но мне хотелось взять побольше. Я положил снежок в коробку на стол, и потянулся дальше, пришлось встать коленками на внутренний подоконник. Я собрал почти все, и тут свободная рука соскользнула с рамы, и меня буквально выплюнуло из палаты. Я пролетел по промозглому ветру один этаж и рухнул на асфальт. Острая боль пронзила все тело, я даже не чувствовал холода, только вот…шрам… Я провел едва движущейся рукой по животу. Рука стала липкой и, поднеся ее к лицу, я понял, что шов разошелся, видимо, от удара. Холод наконец-то отрезвил меня, и я, сделав глубокий вздох, резко заорал от страха! Снежинки закружились в диком танце и падали мне прямо на рану. Вся эта белая дрянь превратилась в сплошной хаос, вертящийся вокруг меня…А я все замерзал. — Карл! Резкий оклик выдернул меня из этого видения. Я в тепле, в палате, со мной вроде все хорошо. На всякий случай я поднял футболку и удостоверился, что шов цел. Окна были все так же плотно заперты. — Карл, привет! — подойдя, сказала фрау Флейшер. — Ну что, готов к операции? — Д-да, — заикнувшись, ответил я. — Что такое? — заволновалась она. — Тебе страшно? — Нет, я знаю, что будет наркоз. Только… что будет потом? — Карлуш, не думай о том, что будет потом. Сейчас, ты живешь сейчас. Я рядом, не бойся. — А вы будете со мной в операционной? — с надеждой спросил я. — Буду, буду, — ласково сказала она. — Пойдем? — Да. Только можно с собой лисенка взять? — Можно. Раздевшись догола, я залез под теплое одеяло на каталке. Я ехал по коридорам, надо мной мелькали желтые и белые лампы. Меняли цвета стены, ходили разные врачи. Мы выехали в огромный коридор с лифтами, там было много самых разных докторов, были даже, как я понял, студенты. Наконец-то мы заехали в большую операционную. Я удивился, когда со мной поздоровались все, кто там был, это так приятно. Фрау Флейшер помогла мне перебраться на операционный стол. Скоро все кончится, я рад, что больше не будет боли, и таблетки будут не нужны. Самое главное — меня не осудили и ни разу не упрекнули. Альбрехт врал, что я «грязный» и что со мной даже здороваться не будут. К лицу приложили большую маску, и я начал считать: десять, девять, восемь семь… Глаза закатились, я снова уснул.