По прозвищу К-13

На сегодня с тренировками все. Альбрехт убрал гантели в другую комнату и вновь задумался: «Почему так пусто на душе? Я же уже не в первый раз убиваю людей. Хотя и боюсь в этом признаться даже самому себе. И тогда я не ощущал такой пустоты. Почему? Иногда я начинаю бояться себя, на что я способен? — Альбрехт взял электронную сигарету и закурил. — На фронте к нам в плен попал молодой солдат из восточного сопротивления. Он был тогда примерно мой ровесник, если не младше. Его схватили и стали выпытывать какие-то данные, он кричал что ничего не знает, его били и прострелили колени. Помню, его полуживого приволокли на пригорок, нам приказали смотреть, его расстреляли прямо у меня на глазах, и все это снимали на камеру. Иногда эта картина повторяется в моих снах, и когда я вскакиваю от ужаса, то больше не могу заснуть вплоть до восхода солнца, а там сплю полчаса и опять просыпаюсь. Ужасное состояние!» Альбрехт начал взволнованно бродить по комнате: «Что же делать? А если он выживет? Может быть, в этом случае обойдется? Да! Буду надеяться, что он выживет и все будет хорошо. А если он все-таки умрет? Что мне сказать отцу? В прошлом году, когда я оставил мальчишку на морозе голышом, папа на несколько дней уехал, и было проще сказать, что он сам замерз. Но тогда он вообще не обратил внимания на пропажу одного из рабов, может, и сейчас не заметит? Нет, папа, скорее всего, зайдет к герру Майеру поздороваться и все увидит, и начнет спрашивать, что случилось. Да и без объяснений все станет понятно, у меня же у одного здесь есть кнут, и я наказываю рабочих». От внезапного стука в дверь Альбрехта передернуло, он быстро надел перчатки и неуверенным голосом разрешил войти. — Альбрехт, сынок, привет! — радостно поздоровался герр Гутман. — Как твои дела? — Привет, пап, дела не очень, голова опять болит, во лбу покалывает. А ты как? Уже полным ходом готовитесь к празднику? Отец гордо встал возле моего стола и продолжил говорить: — Да, сегодня специально ездили в город за покупками, ну и позвали гостей. Кстати о празднике, смотри, что мы тебе прикупили… Эй, вы! Быстро занесли сюда костюмы. — Папа, давай не сейчас… — не успел Альбрехт договорить, как слуги уже занесли в его комнату несколько смокингов. — Выбирай какой нравится. Но лучше померить все, а там определишься, что больше понравилось. Альбрехт молча взял сразу все костюмы и закрылся в другой комнате. «Какие костюмы. У меня даже на собственной свадьбе не было такого. Мы с моей любимой были в камуфляже», — думал надзиратель, примеряя один смокинг за другим. Он остановил выбор на черном костюме, под низ надел черную рубашку и бабочку того же цвета. — Папа, я выбрал, — сообщил он, вернувшись. — Все черное? — отец поморщился. — Это же День рождения, а не похороны. — Это мой выбор, и менять я его не собираюсь. К тому же этот костюм отлично сочетается с моими перчатками. И ты сказал выбрать, какой нравится. — Рубашку хотя бы белую надень, — проворчал отец. — Я подумаю. У меня нет белых перчаток. — Хорошо, найдем тебе белые перчатки, только оденься, как положено. — Хорошо. Ай! А-а-а… голова, —застонал Альбрехт. — Она просто раскалывается. — Ты выпил свои таблетки? — Нет еще, сейчас вместе с таблетками от головы приму. Альбрехт выпил несколько пилюль и сел на кровать. Посмотрев на шторы, он повернулся к отцу: —Папа, я хочу с тобой поговорить. Отец сел рядом с сыном и посмотрел на его бледное лицо. — О чем же, сынок? От страха Альбрехт вцепился руками в одеяло, а в его горле образовался ком. — Я, я… — дрожащим голосом произнес надзиратель. Он посмотрел на отца и представил, как тот, узнав про убитого его сыном ребенка, начинает кричать на него и нещадно избивать, потом отправляет в больницу «полечиться», как десять лет назад. Альбрехт заревел и обнял отца, но что тот в ответ лишь потрепал его черные как ночь волосы. —Альбрехт, ты переутомился, поплачь. Я понимаю, что ты волнуешься перед предстоящим торжеством, но все будет хорошо, не переживай. Альбрехт продолжал рыдать и не отпускал отца, слезы не давали ему высказаться, как бы он ни пытался их остановить. — Хватит реветь, я не буду тебя слушать, пока не успокоишься! — одернул его отец и отстранил от себя. — А сейчас извини, мне надо идти. Надзиратель снова остался один. Отец бросил его точно так же, как десять лет назад, только сейчас Альбрехта не держали силой люди в белых халатах. Под вечер я с Марианной и еще несколькими детьми вытирали гору посуды, которая через двое суток окажется на столе у хозяев и их гостей. Сегодня нас отпустили на час позже обычного, мы еще раскладывали одежду для рабочих, которую одевают по праздникам, но это только для тех, кто будет в это время в доме. Когда нас отпустили отдыхать, я тайком пошел к герру Майеру спросить про мальчика: — Здравствуйте, герр Майер, а как тот мальчик, которого сегодня избили? — Привет, Карл. Он спит, мне пришлось наложить ему очень много швов, и поэтому я сильно устал. Давай завтра поговорим, если будет время. — Боюсь, завтра меня не отпустят с работы, все-таки у герра Гутмана послезавтра День рождения, и мы будем работать до ночи. — Ну тогда поговорим ,когда будет время. Может быть, к тому моменту мальчишка придет в себя, — грустно вздохнув, произнес врач и отправил меня в дом. Как только Карл скрылся из виду, в медпункт зашел Альбрехт: — Франц! — Альбрехт! Зачем ты пришел? —Я хочу узнать, как мальчишка, пусти меня к нему. Не дождавшись разрешения надзиратель зашел в палату. — Альбрехт! Стой! — Эй, мелкий! — Альбрехт начал теребить неподвижное тело. А потом резко пнул его. Надзиратель судорожно перевернул мальчика на спину и приложил ухо к груди. Все опасения надзирателя подтвердились: сердце мальчика не билось, а сам он был холодный, как льдинка. — Прости, я не смог ничего сделать, — глухо произнес доктор. — Ты обещал! — завопил Альбрехт. — Ты обещал…обещал же! Я не хочу в тюрьму. Я еще слишком молод! — К сожалению, он потерял слишком много крови... — Из тюрьмы могут отправить на фронт! Что мне делать? — Что делать, что делать. Надо труп убрать, пока темно. Альбрехт заметался по комнате. — Куда? На то же место, куда и зимой труп относили? — Как можно дальше отсюда. Давай на моей машине. — Я лопаты принесу, — заторопился надзиратель. Всю ночь Альбрехт и врач глубоко в лесу копали яму для очередной жертвы вспыльчивого характера сына хозяина. По дороге обратно в поместье Альбрехт задумался о мальчишке: «Он же был таким маленьким, он просил не бить. Это все из-за моей мимолетной злости, я не смог остановиться. Не хочу в тюрьму, Боже! Ненавижу все это дерьмо!» От волнения он искусал себе рот до крови, а потом мысленно попросил у мальчика прощения и умолял того не приходить к нему по ночам. Не знаю, почему, но сегодня у меня была беспокойная ночь. Я вскакивал во сне и постоянно крутился, не мог найти подходящую позу для сна. Но как только я начинал засыпать, как мне начинали сниться какие-то монстры, и я снова просыпался и боялся высунуть ногу из под одеяла, вдруг под кроватью кто-нибудь прятался. Но в моих снах монстры не сидели под кроватью, а наоборот нависали над ней. Один из них сначала был ростом с ребенка и зашел через дверь, все его тело было черным, а голова белая как у мертвеца. Сначала у него не было лица, и он не ходил, а парил над землей, но, подлетев к моей кровати, стал вытягиваться, его руки и ноги стали чуть ли не трехметровыми, и он повис надо мной, как паук над мошкой. Я открыл глаза и уставился в две черные дыры, которыми он смотрел на меня, а его рот растянулся в уродливой улыбке, и я увидел мерзкие острые зубы из-за которых высовывается длинный черный язык. Он стал тянуться этим языком ко мне, и мерзкая слизь стала капать на меня. Сначала я подумал что это слюна, но, посмотрев на одеяло, я оцепенел — на белом пододеяльнике была кровь, целая дорожка красных пятен вела ко мне. Я в последний раз посмотрел на это нечто, и в мое горло вонзилась игла. Я проснулся весь мокрый, от страха жутко вспотел. Через силу я поднялся с кровати и быстро пошел в ванную. Все это время меня не покидало чувство, будто за мной наблюдают, и ускорил шаг. В ванной я внимательно рассматривал шею у зеркала, никаких ран на ней не нашлось, но мерзкое ощущение по всему телу осталось, как будто прямо сейчас меня кто-то трогал холодными руками. Я умыл лицо, чтобы успокоиться, и всю оставшуюся ночь только дремал не в силах полностью уснуть. Утром меня жутко клонило в сон, завтрак я съел последним, и было такое чувство, что все вокруг ненастоящее, но мне все равно дали тряпку и отправили вытирать пыль в правом крыле хозяйского дома. Там я встретил Альбрехта, он стоял у лестницы и пил кофе. От усталости я даже не испугался, когда он посмотрел на меня и просто прошел мимо. Я зашел в первую попавшуюся комнату и сразу же уставился на красивую хрустальную люстру, которая висела прямо надо мной. В центре стояла кровать с полностью черным бельем, а напротив нее стол, с него я и начал уборку. По пути к нему остановился у полочки с фотографиями в рамках и подписями, я стал рассматривать каждую из них. На первой фотографии был новорожденный малыш, а внизу написано: «Альбрехт 2013». Дальше были 2014, 2015, 2016 и прочие года, когда надзиратель был совсем маленьким, их я быстро просмотрел и уже с 2017 стал замечать знакомые черты лица. А еще на каждой фотографии он был в темной одежде. Может, это специально для фото? Но больше всего я обратил внимание на фото 2023 года, когда Альбрехт был моим ровесником. На снимке он был очень напряженным, сжатые губы и злой взгляд появились именно с этого фото и остались на всех последующих. «Что же с ним произошло в этом году?» —задумался я, вернувшись к уборке. На большом сером комоде стояла фарфоровая ваза, и мне зачем-то захотелось убрать ее чтобы протереть всю поверхность. Вытер я все отлично, теперь надо было поставить все как было, я взял эту огромную вазу и уже перед тем, как поставить, я нечаянно чихнул и ослабил хватку. Ваза выскочила из рук и разлетелась вдребезги. Звук удара, наверное, было слышно во всем доме. Я кинулся собирать осколки, руки от страха не слушались, и я успел собрать только крупные осколки, маленькие надеялся собрать веником. Вдруг меня резко схватили за плечи и насильно поставили на ноги, от испуга я сжался и еле устоял. —Это что такое?! — раздраженно спросил Альбрехт. —Ты вообще понимаешь что ты натворил?! Ты! Бестолочь паршивая! Эта ваза принадлежала моей маме! А ты, сученок проклятый, ее разбил! — Простите, сейчас я все уберу! — Я тебя убью! Руки переломаю! Тупая скотина! На меня обрушился град пощечин. — Да я уберу! Уберу! Уберу! — рыдал я, пытаясь увернуться от новых ударов. — Уберешь?! А какой в этом смысл?! Ты разбил то, что принадлежало моей матери! Моей маме! Понимаешь?! Идиотина! Кто тебе вообще разрешил тут к чему-либо прикасаться?! — Мне просто велели вытереть пыль… — Вытереть пыль! А не бить дорогие вещи! Я тебя порву на кусочки! Надзиратель схватил меня за волосы и поволок за собой. От боли я завопил и начал вырываться, но ничего не вышло. Альбрехт приволок меня в какую-то кладовку. — Рубашку снял! Я вспомнил истерзанную спину мальчика и свой первый день в поместье. Первую порку. «Может, если объяснить Альбрехту, что произошло на самом деле, то он сжалиться надо мной?» — подумал я, сжимая и разжимая кулаки. — Герр Альбрехт, пожалуйста, не бейте! Я не специально, это все случайно произошло, я всегда убираю все лишнее, когда пыль вытираю! Я хотел поставить вазу на место, но случайно чихнул, и она выпала! Простите, пожалуйста… — Я тебе что сказал? А? Повтори то что я сказал! — Вы сказали мне снять рубашку. — И почему ты до сих пор в ней?! Я развязал веревку на поясе, которой подвязывал штаны, чтобы те не падали, и сделал то, что требовал надзиратель. — Лег на лавку! На глазах снова навернулись слезы, но рыдать было бесполезно, и я лег на эту чертову лавку. В руках у Альбрехта я заметил плетку. Сначала он зачем-то сделал вид что ударит по голове и злобно улыбнулся. Я вцепился руками в лавку и стал получать удары. На этот раз я, наверное, орал еще громче, чем в прошлый, ведь тогда надзиратель сначала бил слабее и только потом разошелся. Сейчас же боль была адская, он сразу хлестал со всей силы, и тело горело. Особенно было больно, когда били по одному и тому же месту, и когда надзиратель замахивался, мне на лицо попали капли собственной крови, которые быстро смешались со слезами. Когда Альбрехт прекратил меня избивать, он стащил меня с лавки и приказал собрать все осколки от вазы строго под его присмотром. — И если ты сейчас начнешь перечить, получишь еще десять ударов. Усек? Я неуверенно кивнул и, забрав рубашку, пошел обратно в комнату, захватив по дороге веник и совок. Идти было невыносимо, сглатывая слезы, я сел на корточки и начал собирать веником все оставшиеся осколки. «Чтобы тебя когда-нибудь также высекли, тупой Альбрехт-садист», —думал я, ползая по полу в поисках осколков. — Я все собрал, — поднявшись на ноги, сказал я и сложил все осколки в пакет, который мне дал надзиратель. — Отдай сюда, — Альбрехт забрал у меня пакет и, наклонившись ко мне, сказал: — Завтра вечером будешь работать в доме, вдруг ты мне понадобишься. Дошло? — Да. — И к врачу можешь сейчас не идти, он сегодня не принимает. — Почему? — Не твое дело! Иди дальше пыль вытирать, только ничего не сломай. На прощание Альбрехт шлепнул меня по плечу, было больно, но я ничего ему не сказал. Слишком страшно. И ушел дальше работать. В одной из комнат я спрятался в углу и заплакал. За что мне все это? Ненавижу этого надзирателя! Чтоб он с лестницы свалился или сдох в муках! Я хочу домой. Мне не хотелось заканчивать уборку, и я сразу пошел к врачу. Плевать, что Альбрехт сказал, думаю, если герр Майер увидит, что со мной сделали, то не откажет в помощи, в конце концов, это его работа. Войдя в кабинет врача я застал его у окна. Он даже не услышал, как я зашел, все стоял и куда-то смотрел. — Герр Майер, здравствуйте! — Карл, уйди! — Но меня побили, — настаивал я. — Бога ради, я прошу, уйди, пожалуйста! —раздраженно сказал врач, даже не повернувшись ко мне. Я обиженно хлопнул дверью и зашагал прочь, по дороге накинув рубашку на кровоточащие раны. Уже у дома меня стошнило, это, наверное, из-за стресса и слез. В доме, как только я появился, на кухне меня заметила фрау Камински: — Ой! Ой, Господи! Карл, ты же весь в крови! Ой, ужас, этот садист опять лютует! — Фрау Камински, помогите! Пожалуйста! — со слезами просил я. —Сейчас, мой хороший, ты иди в кровать, а я кого-нибудь позову. К счастью, в комнате никого не было, а то начали бы спрашивать, что случилось, а некоторые и посмеялись бы надо мной. На столе были аккуратно в ряд разложены все осколки бывшей вазы. Альбрехт взял большой осколок с уцелевшим на нем синим цветком. Это не была ваза, сделанная на заказ за большие деньги, и она не была куплена на аукционе, но для Альбрехта она была дороже всех остальных вазочек на свете. В голову ударили воспоминания. Декабрь 2020 года. За окном белыми хлопьями падает снег, и все вокруг укрыто белым одеялом. Уже два месяца маленький мальчик не покидал родного поместья. И не только из-за бушующей во всем мире пандемии коронавируса, маленького Альбрехта заперли дома из-за его личных диагнозов, о которых не принято распространяться в обществе, особенно когда твой отец — влиятельный бизнесмен, и ему не нужна дурная слава. Но сегодня у мамы День рождения, и оставить ее без подарка от любимого сына довольно обидно, по крайней мере, так думал мальчишка. К тому же это повод выйти за ворота, пока мама с папой уехали в город, и дома остались одни слуги. Тогда они еще были слугами и ежемесячно получали зарплату. Альбрехт собрал свои карманные деньги и вышел на улицу. Морозный ветер заколол его бледное лицо, а на черный пуховик сразу начали приземляться снежинки. Малыш сначала отправился на полянку и, задрав голову, начал рассматривать голые стволы деревьев, они были такие же черные, как и его волосы, которые он забыл прикрыть шапкой. Прикоснувшись к заснеженным кустам, Альбрехт заулыбался и резко стряхнул белое покрывало с веток. Это его первый снег в этом году. Вернувшись во двор, мальчик заметил одного из слуг — молодого дворника, расчищавшего снег у ворот. Набравшись смелости, Альбрехт решил обратиться к нему. — Здравствуйте! Не могли бы вы уделить мне минутку внимания? — Конечно, герр Гутман младший. — Дворник отложил метлу. — Я вас внимательно слушаю. — Вы знаете, что у фрау Гутман, моей мамы, скоро День рождения? — Конечно, знаю, а какое я имею к этому отношение? Альбрехт чуть замялся. — Мне нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы вы со мной сходили в магазин за подарком. — Гутман младший, — укоризненно сказал он, - там эпидемия, и если вы заболеете, меня уволят. К тому же почти все магазины закрыты. — Ну пожалуйста! — заныл Альбрехт. Дворник нахмурился. — Неужели вы не можете сделать подарок своими руками? Открытку там… — Ну я уже в прошлом году делал поделку! — топнув ногой, возмутился Альбрехт. И не потому, что ему лень делать подарок самому, сейчас у него появился шанс вырваться из золотой клетки хотя бы на часок и посмотреть на заснеженные холмы и домики в деревне, и впервые за два месяца побывать в магазине. Да и, скорее всего, это будет обычный магазинчик, куда ходят обычные люди, а не очередной дорогой салон для таких же богачей, как семья мальчика. Хотя тогда он в этих вещах не сильно-то и разбирался. — Ну, еще раз сделаете. Вам мама с папой вообще запрещают без их разрешения покидать поместье. И я повторяю: там эпидемия. Альбрехт жалобно посмотрел на дворника и надул нижнюю губу в надежде выдавить из себя слезу и тем самым добиться желаемого. Но дворник будто бы рассердился: — Так, так, так! Молодой герр, давайте не будем плакать на морозе. И наденьте шапку, в конце концов. — Вы пойдете со мной за подарком?! — настойчиво спросил мальчик. — А почему вы не можете сходить с гувернанткой? —Нет. Ей не разрешают выводить меня за ворота, и если я ее об этом попрошу, то она запрет меня дома и все расскажет родителям. — Ладно, сходим, — сдался дворник. — Но только туда и сразу обратно, чтобы нас не заметили, и обязательно нужно надеть маску и еще, желательно, перчатки. Нам ведь нужно не болеть, верно? — Да! Только моя шапка дома, а там няньки! — Тогда пошли без шапки, но надень капюшон, а маска чистая у меня найдется. Покинув родной двор, Альбрехт окинул взглядом дальние засыпанные снегом холмы и леса, замерзшее озеро и белые поля. В последний раз ему доводилось видеть этот пейзаж только золотистой осенью. Все в красно-желтых оттенках. — Ну что, герр Гутман, мы идем? Альбрехт посмотрел на доброе лицо молодого рабочего, на его еле пробивающеюся улыбку и уже более смелым голосом ответил: — Идем! Скорее! Нас ждут приключения! Малыш потянул дворника за руку, и они устремились вниз по склону, в маленькую деревушку, уже украшенную к предстоящему Рождеству. Альбрехт, раскинув руки, бежал по усыпанной снегом дороге, дворник же пытался догнать маленького отпрыска своих хозяев, ведь если с мальчишкой хоть что-нибудь случится, его сразу же уволят. — Альбрехт! Остановись, пожалуйста! — Ну что еще? Я хочу гулять, тут так классно! — Мы же договорились ходить вместе. И пора надеть маску. Он достал из сумки чистую медицинскую маску и надел ее на бледное лицо Альбрехта. И снова натянул на него черный капюшон. — Мне почти ничего не видно! — начал возмущаться мальчик. — Сними этот капюшон! Я хочу смотреть, что происходит вокруг. Альбрехт стащил с себя глубокий капюшон и обиженно посмотрел на своего спутника. — Мы договорились выйти за подарком для фрау Гутман, а вы начинаете от меня убегать еще и не надеваете капюшон, — проворчал дворник. И тут же сменил тему, чтобы отвлечь мальчика: — Кстати, вы уже знаете, что хотите подарить своей маме? — Мне бы хотелось, чтобы подарок был нужным. Понимаете? И красивым. Вот только не знаю, где найти что-нибудь подходящее. — Смотрите, — дворник указал вглубь деревни. —Там есть антикварная лавка, там вы наверняка найдете то, что вам нужно. Там очень много красивых старинных вещей. Альбрехт, наклонив голову, неуверенно посмотрел на дворника, а после огляделся вокруг. Под его ногами приятно хрустел снег. — Мне немного страшно. Там чужие люди, и я боюсь с ними разговаривать, — признался мальчик. — Не нужно бояться, хозяин этой лавки добрый человек. Я с вами, все будет хорошо. В магазине было тепло и пахло древесиной. Альбрехт даже через маску смог полной грудью вдохнуть этот лесной запах. Его белые руки покраснели от холода, впрочем, он это заметил еще перед тем, как надел перчатки. Глаза сразу разбежались, на каждой полке было что-то красивое, и он отправился бродить по лавке в поисках подходящего подарка. На одной он и заметил ту самую вазу с голубыми цветами, китайцами и деревьями. — Ну что, маленький герр, вы нашли что-нибудь подходящее? — Кажется, да, вот эта ваза очень красивая, и мне хватит на нее денег. — Берем? — Да! По дороге домой дворник бережно нес коробку с вазой, а Альбрехт не сводил с него глаз и все представлял, как подарит любимой маме подарок, купленный самостоятельно за собственные карманные. Незаметно войдя в дом, нарушители порядка направились в комнату к фрау Гутман. Дворник аккуратно поставил вазу на стол и облегченно вздохнул: — Ну что же, миссия выполнена. — Спасибо! Альбрехт не сдержал эмоций и крепко обнял его. — А теперь иди к себе в комнату, только тихо, чтобы гувернантки не заметили. Только сначала я выйду. Дворник скрылся в коридоре, а мальчик сразу кинулся к окну, чтобы помахать своему помощнику. Альбрехт смотрел на него сквозь оконное стекло и вновь начавшуюся метель, с его лица не сходила улыбка — улыбка благодарности и простой детской радости. Альбрехт направился к себе с чувством выполненного долга. Теперь осталось дождаться родителей. Уже через сорок минут черная машина стояла во дворе, а сами хозяева уже поднимались в родной дом. К сожалению, мальчишку задержали на несколько минут — служанки принесли ему одежду, которую он был вынужден надеть по случаю праздника. Теперь он весь при параде чуть ли не слетел с лестницы, так сильно хотел увидеть маму и рассказать про ожидающий ее подарок. В коридоре его встретила высокая стройная женщина в длинной черной шубе и с такими же черными волосами чуть выше плеч. — Мамочка, с Днем рождения! Мальчик крепко обнял мать и уткнулся лицом в мягкие меха. — Привет, мой дорогой! Как у тебя дела? — низким, но при этом довольно ласковым голосом спросила мама. — Все хорошо, мамочка! А как там в городе? Правда все закрыто? Я слышал, как слуги говорили, что сейчас почти все магазины не работают. Альбрехт кинул взгляд на отца и, подойдя к нему, заключил в свои объятия. — Привет, папочка! Отец холодно посмотрел на сына и даже не улыбнулся, лишь потрепал по макушке и ушел на третий этаж в свой кабинет. Жена и сын остались одни в коридоре. Альбрехт сразу опустил глаза и обиженно сел на пол, улыбка исчезла с его лица. Губы задрожали, а в глазах все расплылось. Мама тихо, почти на цыпочках подошла к своему ребенку. Усевшись рядом, она посмотрела в возвышающийся над ними потолок. Ее сын вот-вот заплачет из-за отсутствия отцовского внимания и поддержки. Альбрехт закрыл лицо руками и тяжело вздохнул — верный признак скорых слез. — Альбрехт, дорогой, иди ко мне. Объятия матери были такими теплыми и нежными. Мальчик прижался к маме и почувствовал, как бьется ее сердце. — Сынок, не расстраивайся. Папа слишком много работает, у него серьезный бизнес. Сын молчал. Не хотел он слушать про отцовский бизнес, для него это не оправдание. — Но мама, у тебя же тоже есть работа и тоже занимаешься бизнесом, и ты всегда со мной проводишь время! А папа даже не поздоровался со мной. — Альбрехт, давай мы сейчас с тобой что-нибудь интересное поделаем, хочешь? Поиграем, порисуем? — предложила она. — А хочешь, кролика в дом принесем? Я слугам скажу, и они все сделают. Но тут Альбрехт вспомнил про самое важное: — Мам, у меня для тебя есть сюрприз! — Какой? — Тебе понравится. Он в твоей комнате. Альбрехт с интересом наблюдал за мамой, когда та пошла за подарком. Он помнил, как мамочка обрадовалась его подарку и поставила в эту вазу букет красных роз. А потом еще долго благодарила сына за такую красоту и даже не спрашивала, где он ее достал. — А-а-а! Больно же! — вопил я пока мне обрабатывали раны и бинтовали. — Солнышко, ну потерпи. Осталось совсем немного, —подбадривала меня фрау Камински, пока служанка из хозяйского дома меня лечила. — Я устал терпеть! Устал от постоянных побоев и унижений! — ревел я, уткнувшись лицом в подушку. — Карл, давай ты сегодня не будешь работать, а просто отдохнешь? — Только сегодня, — шмыгнул я носом, — а завтра я должен быть в доме, так Альбрехт сказал. Говорил, что я ему понадоблюсь. Но как же я буду работать? Я даже наклонится не смогу. — Тогда лучше идти, а то не понятно, чего ему еще в голову прийти может. А насчет работы не волнуйся, сильно нагружать не будем, — пообещала служанка, закончив меня бинтовать. — Хорошо, спасибо. Можно я посплю? — Конечно, спи, сколько хочешь. Сейчас можно, — сказала фрау Камински и укрыла меня простыней. Меня оставили в комнате одного. Хотелось надеяться, что монстр из ночного кошмара не придет, все-таки нужно выспаться. Спина все равно болела, и горели раны. Из глаз еще капали слезы. Чтобы уснуть, я стал вспоминать прошлое. Вспомнил, как по дороге из школы, когда мы поругались с Вальдемаром, начался сильный обстрел, и он схватил меня на руки и держал так вплоть до окончания тревоги. Вспомнил, как прижался к его джинсовой куртке, а он гладил меня теплыми руками по голове и успокаивал. В подвале был спертый воздух, а нашивка на куртке брата остро пахла кожей. Плач стариков и детей. Я представил, как в очередной раз во дворе ко мне пристал Альбрехт, и дело уже дошло до очередных избиений. Но тут сзади со спины на надзирателя нападает мой брат и одним ударом в челюсть опрокидывает того на землю. Завязывается драка. Я стою в сторонке и наблюдаю, как Вальдемар избивает Альбрехта ногами, но тот не сдается и встает. Теперь мой брат оказывается на земле. Альбрехт садится сверху на него и давай мутузить по лицу. Но Вальдемар ухитряется достать нож, полоснуть им по лицу Альбрехта и за долю секунды вновь вскочить на ноги. Он принимается нещадно избивать надзирателя ногами по лицу, пока оно не превращается в кровавое месиво. Вальдемар наносит решающий удар в челюсть, и Альбрехт сдается. Я слегка улыбнулся и закрыл глаза. Ко мне наконец-то пришел сон.