По прозвищу К-13

Мои надежды оправдались — мы подъехали именно к этому дворцу. Герр Шульман ненадолго вышел из машины и направился к железным воротам, на которых был изображен орел. Он кому-то позвонил, и ворота отворили. Я уставился в окно, чтобы увидеть как можно больше всего здесь. Герр Шульман развернулся к нам с просьбой: — Ребята, сейчас я познакомлю вас с хозяевами поместья. Пожалуйста, зайдите в дом, поздоровайтесь и стойте молча, говорите, только когда вас спросят. Понятно? Мы кивнули и вылезли из машины. Теперь я увидел замок в близи: это было трехэтажное здание в готическом стиле, песочного цвета, со множеством окон, башенок и флигелей. Рядом с домом была огромная клумба, засаженная красными и белыми розами. Крыша дома выложена серой черепицей, там тоже было несколько круглых окошек. Во дворе куча зелени, даже на веранде стояло несколько больших горшков с незнакомыми мне деревцами и цветами. В тишине было слышно пение птиц. Давно я не бывал в таком умиротворенном месте, в городе слишком много суеты. Мы поднялись по лестнице к огромной деревянной двери. Герр Шульман три раза нажал на дверной звонок, и нам открыли дверь. На пороге стояла молоденькая девушка, на вид ей было не больше восемнадцати, она была одета в черное платье с белым фартуком, на котором была нашивка с буквой «G». Она поклонилась герру Шульману и удалилась вглубь дома. — Проходите и не забудьте поздороваться с герром и фрау Гутман, — напомнил герр Шульман. Мы вошли и очутились в очень темном помещении, где я едва ли видел свои руки. Герр Шульман сказал нам сесть на лавку и никуда не ходить, пока он не вернется. Я обнял свой рюкзак и стал ждать, Марианна села рядом и молчала. — Марианна, пока герр Шульман ушел, можно тебя спросить? Она кивнула. — А почему ты ему сказала, что тебя зовут Мари, а не свое полное имя? — Лучше лишний раз не говорить свое настоящее имя. Так, на всякий случай. Служанка отдернула шторы, и в помещении стало светлее, я наконец-то увидел красивый коридор, лестницу, ведущую на второй этаж, и много всяких дверей. Я увлекся рассматриванием дома и совсем не заметил герра Шульмана, спускающегося по лестнице. Марианна окликнула меня, я тут же поднялся с лавки и встал рядом с ней. Мы вытянулись по струнке и стали ждать, когда нам разрешат говорить. Герр Шульман приближался не один, с ним еще были, как я понял, хозяева дома, они что-то шепотом обсуждали и не торопились с нами знакомиться. Герр Шульман представил нас хозяину: — Герр Гутман, фрау Гутман, позвольте представить вам Карла и Мари. — Он подвел нас поближе к ним и намекнул, что пора поздороваться. Мы так и сделали. Герр Гутман сначала посмотрел на меня, а потом на Марианну. — Какие-то они хиленькие у тебя, — заметил он. — Они просто устали с дороги. Их бы накормить, спать уложить, и будут как новенькие. — Может, пусть их сначала врач осмотрит? Вдруг они больные или заразные, —предложила фрау Гутман. «Врач? — запаниковал я. — Только не это!» Не люблю я этих врачей, особенно зубных, которые перед тем, как вырвать зуб, колют обезболивающее прямо в десну — это очень больно. А еще я ненавижу шприцы и сдавать кровь из вены, когда в тебя вставляют иглу и набирают кровь в пробирки, а вот из пальца — это совсем не страшно, там просто такой пистолетик, который тыкает так быстро, что я даже не успевал испугаться. — Но они вполне миленькие, — протянул герр Гутман. — Глазки у обоих голубые, оба блондины, кожа беленькая, стройные. У мальчика еще такое меланхоличное лицо, а вот у девочки — наоборот воинственное. — Я вижу, вам они понравились, — уточнил герр Шульман у Гутманов. — Ну, пусть их и вправду осмотрит врач, а мы пока обсудим с вами детали, — произнес хозяин и позвал девушку, которая раньше открыла нам дверь. Она взяла нас за руки и, поклонившись взрослым, повела нас в медпункт, который находился за основным домом. Мы зашли в небольшое одноэтажное здание, где нас уже ждал высокий мужчина в больничном халате, он мне показался не очень дружелюбным. Когда мы вошли, он даже не поздоровался, а сразу же вызвал меня на осмотр. «Почему я первый?» —подумал я и неохотно поплелся за врачом. Зайдя в его кабинет, я остановился у входной двери, чтобы осмотреться. Человек в белом халате сразу же уселся за свой стол и не сразу заметил, что я остановился. — Эй, мальчик, иди сюда. — Он достал из стола градусник и протянул его мне. — Не бойся меня, я же тебя не бью, подойди. Сначала нужно измерить температуру. Я сел на стул и взял у него градусник, а он достал какие-то бумажки и стал расспрашивать: — Для начала скажи, как тебя зовут? Сколько тебе лет? Какого числа у тебя день рождения? Я ответил на все эти вопросы, и он сразу же что-то записал. Потом он спросил, не боюсь ли я вида крови, нет ли у меня аллергии на что-либо. Он еще выспрашивал всякое про мое здоровье, а я пытался вспомнить, что знал. Потом он забрал у меня градусник, с температурой у меня было все в порядке. Но вот он встал из-за стола и надел маску с перчатками. Я немного занервничал, и мне как обычно в таких ситуациях стало холодно. — Ты чего сжался весь? Расслабься, это просто осмотр, я могу только взять анализ крови, и больше тебе никто больно делать не будет. Он стал проверять мне горло, уши и нос. Как же хорошо, что я еще ничего не ел, потому что он так глубоко засунул эту ложечку в горло, что меня чуть не вырвало. Потом он принялся проверять мои волосы: — Радуйся, Карл. Ты не вшивый, иначе тебя бы пришлось побрить налысо. — Налысо?! Только не это! Нет-нет-нет! Я не хочу быть лысым. Врач поморщился. — Я же сказал, сейчас бриться не нужно, ну а если вши заведутся, то уже придется. Дальше мне проверили зрение, с этим у меня оказалось все отлично. С проверкой рефлексов я тоже справился. — Карл, теперь тебе нужно раздеться догола. Я помотал головой. — Не буду, тут холодно. Он лишь косо посмотрел на меня, явно намекая на то, что я и так в одних шортах и футболке. — Быстрее! Мне всего лишь нужно тебя взвесить, измерить рост, послушать стетоскопом и посмотреть, есть ли у тебя на теле шрамы или рубцы. — Нет! Не буду! — озлобленно сказал я вцепившись в стул, на котором сидел. Тут человек в белом халате заговорил строгим тоном: — Ты не покинешь этот кабинет, пока я не проведу полный осмотр! Решать тебе. Пришлось смириться. — Отвернитесь, пожалуйста. Закатив глаза, он отвернулся, а я дрожащими руками стянул с себя футболку и шорты. — Я все, — дрожащим голосом окликнул я врача. — Трусы и обувь тоже снять надо. Я посмотрел в сторону, скривившись от отвращения. Это уже перебор. — Карл! Чем дольше тянешь, тем сильнее будешь бояться. Ты сам себе хуже делаешь. Я наклонился, развязал шнурки, снял все остальное и, сжавшись, поднялся обратно, закрыв руками интимные места. Я был холодный, как ледышка, с торчащими во все стороны костями и ребрами. Человек в белом халате возвышался надо мной, как над маленьким зверенышем, только что вышедшим из клетки. Меня стало трясти еще сильнее, когда он сказал показать руки. — Тихо. Я только посмотрю вены, — предупредил он, взяв меня за руку. На запястье у меня был один маленький шрам, оставшийся после дедушкиных похорон. Он что-то записал и сказал повернуться к нему спиной. Сразу же врач стал пристально рассматривать шрамы, оставленные отцом. — Откуда у тебя эти раны? Тебя били? — спросил он, прикоснувшись к самой большой ране на пояснице. — Ай! — визгнул я. — Ясно. Значит, раны недавно появились? — пристально посмотрев мне в глаза, спросил врач и еще раз надавил на рану, только еще сильнее, чем прежде. — А! Зачем вы это делаете? Мне же больно! — я отскочил от него и захныкал. — Скажи, откуда шрамы. Я нехотя выдумал историю про то, как споткнулся и пролил ведро воды на обувь клиента, а тот в ярости выпорол меня прямо на улице. Мне показалось, что врач поверил, потому что он сухо кивнул и отправил меня на весы и ростомер, а потом измерил давление. После этого мне наконец-то разрешили одеться, и человек в белом халате велел выполнить несколько несложных спортивных упражнений. Потом он усадил меня на кушетку возле маленького столика, где стояли всякие пробирки. Врач достал из ящика иголки, шприцы и сказал положить руку на стол. Он взял кровь и из вены, и из пальца. Потом он еще что-то писал в своих бумажках и под конец сказал: — Карл, завтра с утра жду тебя на одну процедуру. Поешь, помойся и главное — выспись. Договорились? — А что за процедура? —Завтра узнаешь, завтра. Ты главное не волнуйся. Я попрощался с врачом и с радостью покинул это мерзкое местечко. Марианна пошла следующей, а меня наконец-то отвели в душ где я просидел больше часа. За это время я трижды помыл голову и столько же раз почистил зубы, а еще соскреб с себя столько грязи, что моя кожа стала на тон светлее, чем была до этого. Мне выдали новую одежду: черные штаны, в которые влезли бы три Карла, и белую рубашку, что свисала до колен, а рукава почти касались пола. Но зато на рубашке была красиво вышита буква «G», как у той девушки в платье с фартуком. «Давно я так не мылся, даже двигаться и дышать стало свободнее. Все-таки встреча с герром Шульманом — это подарок судьбы», — размышлял я, пока сушил свои потемневшие от воды волосы. Ужинали мы на кухне в доме, но не вместе с хозяевами, а отдельно, за маленьким столиком возле окна. Нам дали суп — мы съели его за пять минут и — бутерброды с чаем. После этого нас угостили шоколадом, который я в последний раз ел на свой День рождения. После начала войны он стал дефицитом, и поэтому мне стали дарить его только по праздникам, да и то только на самые большие: День рождения, Рождество и Новый год, а на все остальные из сладкого мне доставались только леденцы. Спать нас отправили во флигель. Горничная выдала нам пижамы и будильник, который завела на шесть утра. — Мари, Карл, как только проснетесь, сразу отправляйтесь в коридор — там вас будут ждать, — сказала она и удалилась. — Марианна, выйди, пожалуйста, на минуточку, я переоденусь, — попросил я ее. — А чего это ты первый переодеваешься? — возразила Марианна. — Я, может быть, хочу спать сильнее, чем ты. Так что ты выходи. — Нет, ты! Я сильнее хочу! — заявил я, топнув ногой. — Idiotina! — прошипела Марианна и вышла из комнаты, хлопнув дверью. Я в спешке переоделся и позвал ее обратно. А она в свою очередь наказала мне остаться в коридоре, пока сама не переоденется. Мы уже лежали каждый в своей кровати, но никак не могли уснуть. Я впервые увидел Марианну не с двумя косичками, а с шикарными распущенными, шелковистыми волосами — они были такими же блондинистыми, как и у меня. — Карл, а откуда у тебя шрамы? — Откуда ты узнала про шрамы? — повернувшись к ней, удивленно спросил я. — Ты лег, и у тебя штаны сзади немного сползли, вот я и увидела. — Никому не скажешь правду? — Не расскажу. Я встал с кровати и подошел к ней: — Это меня папа побил, — прошептал я. — Ничего себе! За что так? Там же будто огромными когтями расцарапали. — Наказал за то, что я гулял во время комендантского часа, — немного подумав, солгал я. — Ремнем с пряжкой отлупил до крови. — Он всегда был так строг с тобой? — Нет, он очень добрый, но в тот день, мне кажется, он просто устал от всего. Вот у него и сдали нервы, а я со своей провинностью попал под горячую руку. Мой рассказ сильно удивил ее, аж глаза округлились, как от страшилки, и я ее понимал, ведь бить детей — дикость. Тем более если это делают родители. — И он не извинился? — Извинился, мы потом друг у друга попросили прощения, — вновь солгал я. Марианна немного подумала и спросила: — А тебе врач сказал про какую-то процедуру, которую будут делать с утра? — Сказал, а что за процедура? В ответ она лишь пожала плечами. Видимо, ей тоже ничего не объяснили. — Он сказал выспаться, поэтому я уже буду спать. Спокойной ночи, — сказал я и свернулся калачиком у себя в постели. Все было таким мягким и уютным, как дома, только перед сном меня никто не погладил, не спел колыбельную и не поцеловал. К сожалению, я уже стал к этому привыкать, но все равно чего-то не хватало. Я вскочил с кровати и залез под нее, там лежал рюкзак в кармане которого хранилась фотография — самая важная фотография в мире. Я взял ее и снова посмотрел на родные лица. «Спокойной ночи, мама. Спокойной ночи, папа. Спокойной ночи, Вальдемар, — мысленно обратился я к каждому. — Надеюсь, мы скоро увидимся, я только денег заработаю и сразу в путь, а когда мы встретимся, по дороге домой я познакомлю вас с Марианной и герром Шульманом. С Марианной мы друзья, а благодаря Шульману мы не спим в темных подвалах под обстрелами». Я поцеловал фото и положил его в карман рубашки, чтобы оно всегда было со мной. Устроившись поудобнее, я наконец-то уснул. Через некоторое время мне приснился сон: я иду по красной дорожке, по бокам стоят тысячи людей с цветами. У меня в руках огромный букет белых цветов, а сам я разодет в новенькую форму. Впереди стоят генералы, а в центре глава Восточно-Славянской коалиции — Преображенская. Я вручил ей букет и вытянулся по струнке, а она предложила мне обратиться к народу с речью. Я поднялся на сцену и только начал говорить, как пол подо мной взорвался, и я камнем полетел вниз. В ужасе я подпрыгнул в кровати, но вскоре понял, что это очередной дурацкий сон. Посидев немного в постели, я встал и подошел к окну: из него можно было увидеть двор и холмы, но сейчас все было окутано темнотой, и лишь светили звезды. Черное небо, усыпанное белыми точками, завораживало меня, оно казалось таким глубоким, что если бы до него дотянуться, то можно было утонуть в нем и плавать среди звезд и облаков. Когда я еще жил дома, я тоже ночами смотрел на звезды, но иногда небо безжалостно разрезали ракеты, падающие на город, и как только я видел, что в небе что-то мигает, то сразу же отбегал куда подальше, потому что знал — сейчас будет не до звезд. Я еще несколько минут посидел у окна и снова лег. В голове прокручивались наши с Марианной последние приключения, и я заметил, что теперь слишком много вру. Я наврал Марианне, герру Шульману, врачу. Конечно, я это делаю ради безопасности, но вдруг такое вранье перерастет во вредную привычку, и я перестану замечать, как говорю неправду, даже когда это не нужно? Или я уже привык? Раньше я тоже врал, но не на каждом же шагу. Наверное, потому что папа жестко пресекал ложь, и я побаивался при нем врать, особенно если потом вскрывалась правда. Утром нас разбудил громкий будильник. Было 6:00 утра, а я не привык вставать так рано, но нас сразу отправили умываться и завтракать. За завтраком к нам снова подошла та девушка и сказала, что нас уже ждут в медпункте и что потом нас могут познакомить с другими такими же детьми. Я очень обрадовался, что теперь нам будет, с кем поиграть, но не терпелось начать выполнять хоть какие-то задания, чтобы заработать деньги. Выйдя на улицу, я увидел какую-то машину, это была не машина герра Шульмана, у него Мерседес, а эта еще круче, марку я не разглядел. Мы пошли дальше. Как и вчера, врач ждал нас у входа и опять вызвал меня первым. У врачебного кабинета стоял какой-то молодой человек, на вид он ровесник Вальдемара, у него были черные зачесанные набок волосы с идеальным пробором. Одет он был в военный китель и галифе. На его ногах были черные сапоги, а на руках — черные перчатки. На поясе у него я заметил кнут, а в руках он крутил электронную сигарету. «Странный какой-то. Как ему не жарко в сапогах и перчатках летом?» — подумал я, уже войдя в кабинет врача. — Здравствуй, Карл! Как твои дела? Как ты себя чувствуешь? — Здравствуйте! Дела хорошо, только спать хочется. Я никогда раньше не вставал в шесть утра, только когда были ракетные налеты, — зевнув, ответил я врачу. — А про какую процедуру вы вчера говорили? — Сейчас все узнаешь. Только для начала я тебе кое-что расскажу, хорошо? Я сонно кивнул. — Карл, на первый взгляд тебе могло показаться, что в этом поместье живет мало людей. Но это не так. На самом деле за домом есть еще несколько маленьких домиков, где живут такие же люди, как и вы. Эти домики и есть приюты, о которых вам говорил герр Шульман. — И там много людей? — Да. И вот в чем парадокс: у каждого есть свое имя, а у некоторых они даже двойные. А еще здесь живут люди разных национальностей, и их имена тяжело произнести. Да и просто запомнить каждого поименно — очень трудно. Поэтому, чтобы хозяева лучше вас запоминали, у каждого должен быть свой номер. Не бойся, — он вскинул ладонь, — друг к другу вы можете обращаться по именам, но если хозяева будут к вам обращаться по номеру, не злись. — То есть у меня будет какой-то номер вместо имени?! — начал было возмущаться я. — Не хочу никакой номер! Я хочу, чтобы меня называли Карлом, этим именем меня назвала мама. Врач сначала отвернулся от меня, а потом уткнулся в бумаги, он будто совсем не слушал меня. — Тебя будут звать Карлом, но вдруг тут есть уже один или два Карла? Хозяева в вас запутаются. Я напишу этот номер у себя в бумагах, и нужно будет набить его тебе на ручку. Не бойся, это не больно. — Набить? — Мне показалось, я ослышался. — То есть сделать татуировку? А нельзя как-нибудь по-другому? Например, написать его на одежде? — Карл, тут такие правила и их нельзя нарушать, — ровным тоном отвечал врач. — Даже если мы напишем номер на одежде, ее надо будет стирать, а зимой надевать куртку! Как ты не понимаешь? — Но мне папа не разрешает до восемнадцати делать тату! — завопил я. — И я не хочу его делать! Не хочу и не буду! Я забился в угол и разрыдался от страха. — Тихо, Карл. — Врач подошел ко мне и присел на корточки. — Успокойся, татуировка будет совсем маленькая. Хочешь, я дам тебе обезболивающее? — Нет! Не трогайте меня! — заорал я со всей силы. Врач зачем-то вышел и позвал того парня, которого я видел ранее. Войдя, он наклонился ко мне. — Ну, и кто у нас тут плачет, а? Мальчик, что случилось? — неожиданно ласковым и тихим голосом спросил он у меня. — Не плачь, пойдем, я тебе кое-что расскажу. Я поднял голову и посмотрел в его голубые глаза, он мне улыбался и протягивал руку: — Пойдем, не бойся. Я тебе ничего не сделаю. Я немного успокоился и поднялся. — Видишь, ничего страшного. Как тебя зовут? — Карл Рихтер, — я шмыгнул распухшим от слез носом. — А я Альбрехт. Вот мы и познакомились. Пойдем на улицу, успокоишься, а потом мы поговорим с врачом, чтобы он сделал номер почти незаметным и с обезболивающим. Идет? Я кивнул и пошел за ним. Альбрехт шел молча, только было слышно, как его тяжелые сапоги бьют по полу. Мы вышли, и он позвал меня за дом на лужайку: — Карл, иди сюда, смотри как там красиво. Я подошел и осмотрелся. Кругом не было ни души, и я наслаждался тишиной. —Мне уже лучше, спасибо большое, — через минуту поблагодарил я. Он кивнул и подошел поближе. —А что вы мне хотели рас… Альбрехт одной рукой схватил меня за загривок, а другой закрыл рот. — Если я еще раз услышу хоть один твой крик, плач, стон, визг или услышу, что ты не хочешь что-то делать, то высеку тебя так сильно, что каждое движение будет причинять тебе адскую боль, а потом отправлю в психушку, где из тебя уколами сделают овоща. Ты понял?! А сейчас пойдешь обратно и будешь делать все, что тебе говорят, иначе… Он схватил мою руку и принялся ее выкручивать. Я взвыл и сразу же оказался на земле, а Альбрехт придавил меня коленом. — До тебя не доходит? Ты тупой?! — Я пожалуюсь герру Шульману! — заскулил я. — Скажу, что вы меня мучаете! — Смелый какой, а последствий не боишься?! — Он взял кнут и принялся тыкать им мне в лицо. — Не боишься, а? У нас тут с жалобщиками не церемонятся. Ты понял меня?! Понял? Спрашиваю! — держа меня за волосы, орал он. — Встал и пошел! Живо! Я так испугался, что хотел было вжаться в землю. Зачем он набросился на меня? Да еще так неожиданно. Я затрясся, руки закоченели. Ощущение от колена еще ползало по спине. Я боялся поднять взгляд, вдруг Альбрехт еще что-то мне сделает. Он закурил свою электронную сигарету и еще раз наклонился ко мне: — И никому ни слова о том, что здесь произошло, — дыхнув на меня клубничным дымом, сказал он. — Дай руку. Не дождавшись моей реакции, он схватил ее и потащил меня в медпункт, при этом пыхтя своей сигаретой, как паровоз. — И снова здравствуйте! — поприветствовал он врача. — Мы с Карлом поговорили, и он сказал, что не будет сопротивляться, если вы дадите ему обезболивающее. — Поговорили? Вот и хорошо. А почему у него рубашка в пыли? — Да это он споткнулся, — поглаживая меня по голове, игривым голосом сказал Альбрехт. — Ямку не заметил, да, Карл? Я лишь кивнул в ответ, стараясь не смотреть ему в глаза. — Ну давай, Карл, садись на кушетку и жди меня, — врач показал, куда идти. — Пока, Карл! Еще увидимся! — еще раз потрепав меня по голове, произнес Альбрехт и покинул кабинет. Я в страхе опустился на кушетку. Врач сделал мне укол в руку, и я перестал ее чувствовать. Он стал объяснять мне как, что и в какой последовательности будет делать: — Итак, сейчас я буду делать эскиз маркером. Лучше ляг, чтобы было удобнее. Смотря на белый потолок, я размышлял, как отец отнесется к татуировке. Станет ли он ругаться или поймет и утешит? Этого я не знал. Зато точно был уверен, что мама меня поймет, когда я ей все расскажу. Набросок был готов, теперь на моей руке красовалась надпись «К-13» , контура и окраса еще не было, но мне уже стало не по себе от того, что после завершения работы ничего нельзя будет смыть. Врач включил машинку, и услышав, как она жужжит, я сразу отдернул руку. — Это что за поведение?! Мы же договорились, что ты будешь вести себя нормально! —закричал врач. — Мне позвать людей, чтобы тебя держали? Я же не садист какой-нибудь и не хочу привязывать тебя ремнями. — Но мне страшно, там много иголок. — Отвернись и думай о чем-нибудь хорошем. Договорились? Иначе я тут с тобой целый день провожусь и ничего не сделаю. Я протянул руку и, зажмурившись, отвернулся. Приоткрыв глаза, я уставился на белую штору, которая отделяла кушетку от остального кабинета. Она была такая же белая, как и мое одеяло, в которое я любил закутываться и ждать, когда ко мне придут почитать и пожелать спокойной ночи. Тогда я слышал родные голоса, а не крики и жужжание машинки с иглами. Я любил устроить себе «гнездышко» из одеяла и слушать папины рассказы из детства и мамины колыбельные. Я стал тихо напевать мою любимую колыбельную. Щека, в которую меня последний раз поцеловала мама, стала какой-то теплой, будто мне снова подарили нежное касание. Повернувшись к врачу, я увидел, как на руке чернеет надпись «К-13». — Теперь я К-13? — спросил я шепотом. — Для хозяев — да. Смотри, почти готово, — убрав машинку, сказал он. Позже он перемотал мне руку пищевой пленкой и сказал, чтобы я помыл тату теплой водой по приходу в приют, потом мазал мазью, а на ночь снова заматывал пеленкой. Я вместе со служанкой отправился через огромный задний двор, больше похожий на поляну, к нескольким двухэтажным домикам. Двор окружали деревья, а за ними я видел поля и озеро. Захотелось попозже, как освоюсь, устроить экспедицию по этим местам. Я решил, что это будет весело, особенно если к тому времени у меня уже появится несколько друзей. Мы дошли до одного из белых домиков с коричневой крышей, в нем было много окошек и большая входная дверь, за которой находился длинный коридор, пол которого был застелен коричневым ковром. Несколько дверей по бокам вели в небольшие комнаты, а в конце коридора за поворотом находился общий душ и туалет. Наша комната располагалась на втором этаже, где все было точно таким же, как и на первом, правда ковер был не коричневым, а синим. В комнате я насчитал целых пять кроватей, еще были тумбочки, четыре полки и в центре стол. На стене висел красный ковер с черно-зеленым орнаментом. Некоторые кровати уже были чьи-то, и мне сказали занять центральную койку рядом с этим ковром. Я сложил все свои вещи в тумбочку и принялся рисовать. Рисовал я не долго, мне захотелось тщательно исследовать эту комнату. И начал я с окон, вид из них был не особо интересным, сплошная трава и деревья, а вдалеке стоял какой-то столб, который я даже не заметил, когда был на улице. На одном из пыльных белых подоконников стояла коробочка с пластырями и бинтами. На полу лежал тонкий полосатый ковер, которому на вид было лет тридцать. Я, надев свою кепку, стал рассматривать тумбочки и полки. Деревянные полочки были заняты разными коробками, банками, одеждой, полотенцами, зубными щетками и прочей мелочевкой. Кровати были металлическими и очень жесткими. Одеяло и матрас слишком тонкие, а подушка твердая. Я помыл татуировку и смазал ее мазью, которую мне дал врач. «Наверное, все остальные уже работают, а я тут сижу и скучаю, — подумал я, рассматривая чужие кровати. — Надо только чем-нибудь тату замотать и пойти поискать хоть кого-нибудь». Я взял с подоконника марлю и, замотав руку, отправился гулять во двор.