По прозвищу К-13

Я бродил по парку, вспоминая, как война пришла в мою жизнь. Помню, мне тогда как раз исполнилось семь лет, это был 2030-й, тогда родители постоянно читали новости и гадали, придет ли война в Веймарское Государство. Я не вникал в их разговоры, но мог вечером при просмотре телевизора лечь рядом с ними и слушать про ожесточенные бои в Варшавской республике и Франкии, но как только родители замечали, что рядом сидит малыш, то сразу же выключали эти «сказки на ночь». Однажды, утром 19 мая я проснулся от шума на кухне. Там я увидел родителей и обращение канцлера на экране. — Сынок, иди спать. Мы подумали и решили, что в школу вы сегодня не пойдете. Вальдемар, ему тогда было пятнадцать, стоял рядом со мной и уже читал новости в телефоне: — Папа, это правда? — Вальдемар, Карл, живо спать! Мы вам потом все объясним. — Братик, что там пишут? — спросил я у него уже по пути к себе. — Карл, малыш, давай тебе лучше мама или папа скажут. Я не уверен, что могу тебе такое говорить. Снова уснуть мне не удалось. Я лежал и прислушивался к разговорам родителей, так и узнал, что в нашу страну пришла война. Вечером того же дня я собственными ушами услышал артиллерийский обстрел и воздушную тревогу. От страха я начал страдать бессонницей, которая продолжается и по сей день, но проявляется уже не так часто. В сентябре нам снова пришлось идти в школу, и там я узнал, что нужно носить форму, которую раньше никто не носил. Поначалу я возмущался и не хотел ее надевать, но пришлось смириться, ведь за несогласие стали наказывать. С приходом войны начались проблемы с продовольствием, на полках в магазинах все быстро заканчивалось, и нового почти не завозили, пришлось питаться той едой, что оставалась в магазинах, а она была не такой качественной и вкусной, как раньше. С непривычки меня рвало, но я приспособился и к такому питанию. Мы вынужденно стали вегетарианцами, ведь мясо невозможно стало купить. В ноябре появилась возможность эвакуироваться, но совершенно не вовремя очень сильно заболела бабушка, и ее положили в больницу. Отец не мог бросить свою мать, а мы не могли уехать без него. Так мы остались дома. Как позже выяснилось, своей болезнью бабушка спасла нам жизнь: во время посадки на корабль толпу взорвали террористы-смертники, и очень много людей погибло, в том числе и дети. Началась паника, и спаслись только те, кто успел быстро запрыгнуть на корабль, и он увез счастливчиков в Южную Америку. После этого происшествия людей перестали эвакуировать кораблями, а другими способами было очень опасно, так как война охватила всю Европу. — Это все из-за тебя! — безутешно рыдала мама вскоре после побега Карла. —Ты его слишком жестоко наказал, ты избил моего мальчика! И где он теперь? Один, кругом война. А вдруг с ним что-то случилось? — Эмма, я уверен, что он далеко не ушел и скоро вернется, — уверял ее муж. —Тем более Вальдемар его уже ищет, да и с тобой кто-то должен был остаться. Она оттолкнула мужа. На ее глаза навернулись слезы, но она отвернулась от Ральфа, скрестив руки на груди. А внутри ее пожирала злоба на супруга и одновременно тревога за Карла, было бы у нее чуточку больше сил — сама бы отправилась его искать, но ее опередил Вальдемар. — Ральф, это ты должен был пойти его искать, а не отправлять сына. — А вот, кстати, и Вальдемар. — Отец пошел открывать дверь. — Ну что, нашел? — Папа, его нигде нет, — на выдохе ответил сын. Эмма не перенесла этой новости. Она заплакала навзрыд, сжавшись клубочком в углу. И всячески проклинала мужа, виновного в побеге Карла. Она больше не желала никого видеть. В квартиру вновь постучали. Отец в надежде, что вернулся младший, быстро открыл дверь. —Здравствуйте, вы к нам? — удивленно спросил он. На пороге стояло несколько полицейских и двое солдат с оружием. — Добрый день! Вы семья Рихтер? — Да, а вы по какому вопросу? —Вы арестованы. Нам поступило сообщение от неравнодушных граждан, что вы выражали недовольство государственной политикой. — Подождите, это какая-то ошибка, — отец отступил на шаг. — Мы ничего не выражали. — Из вашей квартиры доносились возгласы с посылом: ненавижу захватчиков, власть, и так далее. Было такое? Отец вспомнил о большом вознаграждении за доносы. Ведь пять тысяч долларов на дороге не валяются, а за семью награда будет в разы больше. Значит, кто-то из соседей донес на них из-за Карла. Глава семейства, опустив глаза, посмотрел на свою семью как в последний раз. —Мы должны обыскать ваш дом. В квартиру стали заходить полицейские. Они приказали всем сидеть в коридоре, и не мешать обыску. — А как же Карл? — шепотом спросил Вальдемар. —Я знать не хочу этого мальчика, — еле слышно ответил отец. — Это все из-за него, я же просил молчать. «Хоть бы он не пришел сейчас сюда, его тоже заберут. А если он останется на улице, то и подумать страшно, что с ним будет. А вдруг сейчас спросят где еще один сын, и начнут его искать?» — думала мать, стискивая кулаки. Она оказалась права. — У вас на семейных фотографиях двое сыновей. Один, тот, что постарше, вон тут сидит, а младший где? — с явным английским акцентом спросил один из солдат, сорвав со стены фото. Отец сидел в оцепенении и не мог произнести ни слова. — Он погиб, — холодно заявила мама. — Пару дней назад гулял и на мине подорвался. Отец и Вальдемар уставились на мать, не произнося ни слова. Они понимали, что это единственный выход чтобы сохранить Карлу жизнь. — Погиб, говорите? Ну и черт с ним, одним немчонком меньше. — А свидетельство о смерти у вас имеется? — на чистом немецком поинтересовался полицейский. — Не успели получить, — продолжила мать, глядя перед собой. — Тогда после мощного обстрела было очень много погибших, и нам не выдали бумаги. Полицейский лишь покачал головой и зашел в детскую: — Комнату еще не освободили. Тогда ее тоже проверим. Солдаты сразу принялись за книжный шкаф. Книги, не заинтересовавшие их, одна за другой оказывались на полу, а те, которые по тем или иным причинам привлекали расхитителей, аккуратно складывались на стол. — Запрещенной литературы много… И славяне, и расисты, и много всякой прочей гадости, — фыркал солдат над Пушкиным, Гете, Дюма и прочими классиками. Всю семью под дулами автоматов вывели из квартиры. «А ведь могли уже через неделю дней быть в Буэнос-Айресе и начать жизнь с чистого листа, — с тоской размышлял Вальдемар, покидая родной дом навсегда. — Теперь мне и отцу дорога на фронт, в штрафбат к захватчикам, а мама…» Он вдруг заревел, словно младенец, но тут же получил прикладом по спине и был вынужден замолкнуть. Я задумал вернуться домой. Скоро комендантский час, да и самолеты резко активизировались. Мне стало страшно. Я уверенно пошел домой с мыслью, что точно извинюсь перед всеми, главное чтобы меня выслушали, простили и больше не били. По пути я заметил скорую — она стояла рядом с той выгоревшей клумбой. Мне захотелось посмотреть, что же там случилось. У клумбы стояли плачущие люди и врачи с носилками, а на асфальте лежала окровавленная девочка, у нее была оторвана кисть руки. Все мои побои показались ничем по сравнению с этим ужасом. Это все тот цветок, тот единственный живой цветок, который хотел взять я. Приманка предназначалась мне, но я спасся. Или меня спасли высшие силы? Я устремился к дому. Во дворе стояла грузовая машина, в которую усаживали людей. Я спрятался за кустами и стал внимательно наблюдать, пока не увидел в толпе отца, затем маму, а потом и брата. Мое сердце билось сильнее, чем при обстрелах, я даже начал ощущать его в руках и ногах. Я знал, что эти машины увозят людей на главный вокзал города, но идти пешком далеко, и на своих двоих я не успею. Но мне очень нужно к ним! Я не хочу остаться один, я хочу к маме. А может, получится сбежать? Если мы по одному будем незаметно выходить из толпы. Там же много людей, за всеми не углядишь. Главное найти их в этой толпе. Выбежав на дорогу Георг-Браухле-Ринг я принялся ловить машину. В кармане шорт лежало всего лишь пять долларов, и за такие деньги меня вряд ли согласились бы подвезти до вокзала. Я подождал еще минуты две, и вот наконец-то передо мной остановилась серая машина. — Эй! Мальчик, тебе куда-то надо? — поинтересовался водитель. — Добрый день, вы можете меня подвезти до вокзала? Пожалуйста, это очень важно. — Малец, какой вокзал? Скоро комендантский час, и мне надо домой. — Умоляю вас! — Я бухнулся на колени, несмотря на дождь. — Я очень опаздываю, мне нужно как можно скорее попасть на вокзал! Там… одно дело, а я будильник неправильно поставил, вот и опаздываю! — Встань, — поморщился водитель, — заболеешь ведь. А у тебя хоть деньги есть? — Только пять долларов. — Эх, до вокзала пятнадцать минут езды… Ладно садись. Я залез в машину и взволнованно стал выглядывать в окно. — Спасибо, что согласились подвезти. — Чего ты так переживаешь? Куда-то опаздываешь? Я стал думать, как ответить, ведь откуда я знаю, что на уме у этого взрослого, и говорить правду смертельно опасно. — Ко мне бабушка приезжает, а я забыл и теперь опаздываю, — выпалил я первое, что пришло в голову. — Не бойся, не опоздаешь. Некоторое время мы оба молчали, я не переставал искать взглядом машину с арестованными. — А родители твои где? Почему ты один едешь встречать бабушку? Война же. Я отвернулся от водителя и стал дергать галстук. — Не хочешь говорить? Ладно, это не мое дело. — Немного подумав, водитель спросил: — Может ты потерялся? Или сбежал откуда-то? — Нет, я не терялся, мне просто нужно на вокзал. Мама заболела, а папа с ней в больнице, поэтому бабушку встречаю я. Я понял, что несу откровенную чушь. Ну кто отправит куда-либо десятилетнего мальчика одного без взрослых во время войны? — Это правда? Я весь сжался и боялся вымолвить и полсловечка. — Д-да, п-правда… — Что у тебя случилось? — водитель нахмурился. — Ты не можешь свободно рассказать, что с тобой случилось? Я неуверенно кивнул и обхватил свои колени. — Просто мне очень-очень нужно на вокзал. Это важно. Водитель перевел взгляд на дорогу. — Можешь не говорить. Я видел грузовик с людьми, а еще ты так пристально выглядываешь в окно, будто хочешь там увидеть что-то конкретное. Думаю, тебе нужно успеть за грузовиком. Так ведь? Я в шоке уставился на мужчину за рулем. — А если это правда, что вы со мной сделаете? — напряженно спросил я. — Довезу тебя до вокзала и забуду о твоем существовании. Не бойся, если у тебя кого-то забрали, я никому не скажу, что ты хотел его спасти. Мне незачем ломать кому-то жизнь, сейчас и так всем худо. — Спасибо, — прошептал я и, посмотрев на водителя, скованно улыбнулся. — Приехали, — повернувшись ко мне, произнес водитель. За окном показалось здание вокзала. Оно невысокое, полностью застекленное, сверху его украшают огромные часы с позолоченными стрелками и цифрами, но стекло все побитое, а кругом куча людей, машин, и грузовик я упустил из виду. — Спасибо вам огромное. Я достал свои пять долларов и протянул ему. — Не стоит, тебе они нужнее. Удачи в поисках, малыш. — И вам удачи во всем. Я попрощался и принялся искать грузовик. Блуждая по вокзалу, я увидел толпу, которую вели к поезду. Побежав за ними, я и не представлял, что будет дальше, у меня была одна цель — найти свою семью. Мне удалось попасть в саму толпу и пойти вместе с ними, я толкал людей и шел все быстрее, пытаясь высмотреть знакомые лица. Внезапно я споткнулся и упал, а люди продолжали идти. Это, наверное, самые страшные минуты в моей жизни, ведь если упасть в толпе и вовремя не подняться — тебя затопчут насмерть. Я начал задыхаться и скулить. Быстро ухватился за плащ какого-то господина и стал подниматься. Внезапно я почувствовал, как меня схватили и сильно толкнули. Я вылетел из толпы, как и остальные несколько детей. В отчаянии я кинулся обратно, но меня остановили и уволокли подальше. В последний раз я оглянулся на толпу, в которой находились самые дорогие мне люди — теперь они исчезли из моей жизни в этом потоке идущих на верную гибель. — Кто вы? Куда вы меня тащ… — мне закрыли рот и увели за угол какие-то люди, их было двое, оба в серых куртках и беретах Меня напугала сильная хватка этих парней, да и зачем они меня вывели? Я же мог сам подняться. Один из них, парень с небольшой щетиной усадил меня возле стенки, а другой, высокий, словно караулил, чтобы к нам никто не подошел. Передо мной стоял парень лет двадцати. — Беги! Мальчик, ты понял? Беги отсюда. Живо, и не приходи сюда больше, — сказал он, поглядывая в сторону товарища. — Кто вы? Где мои родители? Они там? — Послушай, тебе повезло, ты спасен. Этих людей увезут на фронт во Франкию, а детей и негодных к службе в концлагерь. — Во Франкию? В концлагерь? Как же так… Это все случайно вышло! Я не хотел! —кричал я от отчаяния. Он снова зажал мне рот ладонью. —Тихо ты! Или ты хочешь, чтобы нас нашли? — спросил парень. — Уже не важно, по какой причине арестовали твоих родителей, тебе сейчас важнее выжить и защитить себя. У тебя есть еще родственники? Я покачал головой. — То есть ты совсем один? В лучшем случае, тебя заберут в приют. — А в худшем? Парень оглянулся по сторонам. — В худшем может произойти все что угодно. — А куда бегут те, которые так же, как и я, сбегают? — К дальним родственникам или знакомым, могут сами идти в приюты. Но в большинстве случаев они остаются на улице, они могут устроиться на какую-нибудь работу или попадают на фронт. — Где находится этот концлагерь? — почти без надежды на ответ спросил я. — По-моему, это где-то возле Исудёна, такой город во Франкии. Лагерь, вроде бы, называется «Брив», он один в этом округе. —Откуда вы это знаете? — Его осведомленность вдруг показалась мне подозрительной. — Кто вы? — Мы — бывшие солдаты народного ополчения, с 30-го по 31-й годы сражались против захватчиков, но потерпели поражение, так еще и инвалидами стали. Мы много повидали, у нас в Кельне, когда с Фландрии войска Северных Штатов зашли, сразу стали ловить ополченцев с семьями и в лагеря. Когда уже с боев возвращались, мы видели, как захватчики с полицаями целые села захватывают и в домах, и больницах свои лаборатории делают, а людей в сараи или гаражи запирают. Уже здесь, в Мюнхене узнали, что они на захваченных землях целые городки из бараков и лабораторий делают и туда арестованных отправляют. Так вот как раз именно в тот лагерь, про который мы тебе сказали, везут людей отсюда — там вражеский тыл, об этом один из наших рассказал. Рассказ юноши оборвал его товарищ, стоящий на стреме: — Хватит уже ребенка пугать, нам пора, скоро комендантский час. — А его куда? — К нам точно не стоит, ты же понимаешь, — пожал он плечами. — Ты про это? Точно… — Если что, ему тоже достанется. Мы же в бегах, и если нас найдут — арестуют, и не только нас, но и тех, кто просто вместе с нами жил. — Мальчишка, прости нас, мы не сможем тебя с собой взять, это опасно. Я замолчал и огляделся: кругом ходили люди с чемоданами и сумками, больше всего было военных, их то провожали, то встречали с фронта. В ушах застыл непрекращающийся вокзальный гул, смесь разговоров и стука чемоданных колес. Больше людей шло к выходу, а меньше — к поездам, и их вроде никак не тронула ушедшая колонна арестантов. — Что же мне теперь делать? — пролепетал я. — Это уже ты сам решай. — Но я еще ребенок, мне только совсем недавно десять исполнилось. — Придется повзрослеть. Знаю, это сложно — самостоятельно принимать решения, особенно такие важные. — Хорошо, — я шмыгнул носом. — Спасибо вам за спасение и за то, что сказали, где найти семью. Я не удержался и обнял бывшего фронтовика, а затем и второго. —Я найду свою семью, обязательно найду! Фронтовик похлопал меня по плечу, посмотрев на меня мрачно, почти что со скорбью. —Найду, — уже более спокойно произнес я. Попрощавшись со мной, фронтовики оставили мне десять долларов на питание. Итак, у меня было пятнадцать долларов и информация, куда примерно попадет моя семья. Воздушная тревога прервала мои размышления и, вскочив, я помчался к выходу. На улице уже темнело, и я не заметил под ногами камень. Через секунду я оказался на земле с разбитыми в мясо коленками. Никто даже не подошел к лежащему на земле мальчику, да и улицы уже опустели. Мне пришлось вставать самому. Я доковылял до первого убежища и решил переночевать там. В этом подвале я нашел старый матрас, который не сравнился бы с моей уютной кроватью, но спать на холодном полу тоже не вариант. Я устроился поудобнее, укрывшись дождевиком, все тело вновь охватила боль, школьные гольфы окрасились кровью, из серых превратились в серо-бурые, а рубашка и шорты из-за матраса стали пыльными, будто их не стирали два месяца. Мне пришлось лечь на живот, а ноги уложить коленками на бок, было не очень удобно, но я привык. Садиться по понятным причинам я пока не мог, приходилось лежать и смотреть на пустую ободранную стену и голый пыльный пол. Матрас оказался очень жесткий, поэтому я не могу уснуть. К тому же я очень переживал за родителей и брата. Как же они там? А вдруг в их поезд попадет снаряд? А вдруг папу и Вальдемара разлучат с мамой? Их на фронт, а маму в лагерь? Она же этого не переживет. Размышляя, я не заметил, как провалился в тяжелый сон. Оно медленно, но уверенно перебирает своими холодными синими пальцами, продолжая идти по бетонному полу, волоча за собой полуразорванное, окровавленное предплечье, оставляющее на полу красный след. Вот оно бесшумно подползает к тощим детским ножкам и, немного постояв, обходит тело сзади. Оно вплотную подобралось к шее Карла. Я проснулся от сильного удушья и в ужасе уставился на нечто, обхватившее мое горло. «Помогите! Пусти меня! Мама!» — кричал я изо всех сил, пока не заметил, что мой рот не открывается, а тело лежит в том же положении, в котором находилось до этого ужаса. Я безуспешно пытался вырваться и позвать на помощь, ко всему этому кошмару я начал слышать детские крики. Какие-то дети будто сидели прямо надо мной и истошно орали. Внезапно у меня получилось встать и добежать до двери, и я снова оказался на том же матрасе, в той же позе. Этот ад, как мне казалось, длился вечность: я вставал и снова оказывался на том же месте, рука продолжала меня душить своими холодными пальцами и впиваться в шею длинными ногтями. Мне даже показалось, что на коже появились синяки и кровоподтеки, я продолжал кричать с закрытым ртом. Все закончилось так же внезапно, как и началось. Я весь выпрямился и сделал глубокий вдох, поднял одну руку, вторую, встал с матраса и ущипнул себя за плечо. Это не сон, наконец-то этот кошмар позади. Теперь я точно не лягу спать. Страшно. Жаль, нигде нет зеркала, я хотел бы знать, осталось ли что-то на шее или это все непонятные галлюцинации. Чтобы успокоиться, я стал вспоминать хорошие моменты из своей жизни: рождественские праздники, Новый год, дни рождения, да и просто всякие походы и веселые моменты. Я хорошо помнил, как летом до войны мы ездили на море, и там я учился плавать. Сначала меня держал отец, тогда я не боялся учиться правильно грести руками, но стоило ему меня отпустить, как я сразу же начинал бездумно бултыхаться и шел ко дну. Плавать я так и не научился. Я еще много чего хорошего вспоминал, но все прервал оглушительный взрыв с улицы, за которым последовало еще несколько более громких ударов. Я с головой накрылся дождевиком, в надежде, что мне ничего не упадет с потолка на голову. Когда мы с семьей прятались от обстрелов дома, мама брала меня на руки и, гладя по голове, успокаивала, напевая мне какую-то песенку вроде колыбельной. Я принялся шепотом повторять слова песни, чтобы немного успокоиться. Лучи весеннего рассвета, раскинувшиеся над городом, пробиваются в маленькое, решетчатое окошко подвала. Завернутый в плащ, я лежал на полу, яркий свет разбудил меня, и, поднявшись с пола, я прислушался к звукам улицы. Отчетливо услышав разговоры, звуки машин, сирены скорой помощи, я понял, что уже можно вылезти из своего убежища. Снаружи я увидел не город, а руины, оставшиеся после вчерашней бомбежки. Кругом стояли разрушенные высотки, а улицы были усыпаны бетонными обломками и пылью. Из-под завалов то и дело доставали тела погибших, их складывали ровно в ряд, накрывая простынями и пакетами. Раненых было так много, что их не успевали увозить на скорых, и бедолаг, кричащих и плачущих от невыносимой боли, складывали рядом с мертвецами и кололи обезболивающее, но они не прекращали рыдать от ужаса. Я продолжал идти к своему дому в надежде, что он уцелел. Где-то идти можно было свободно, а уже за поворотом приходилось перелезать через горы мусора, мои разодранные колени мешали мне двигаться быстро и ловко. Подойдя к родному дому, я не мог на него смотреть — сразу же нахлынуло море воспоминаний. Мои губы скривились, и я сжал их, чтобы не разреветься. Медленно поднявшись на нужный этаж и подойдя к своей квартире, я заметил, что дверь не заперта. «А вдруг там кто-то есть? Кто-то чужой. Или нас ограбили?» Помявшись, я все-таки осмелился зайти в квартиру. Дверь я не закрыл на случай, если вдруг придется бежать. Дом был пуст, меня никто не встречал, как раньше, кругом был беспорядок. В моей комнате все книжки вместо шкафа были разбросаны по полу, наше семейное фото, которое висело на кухне, лежало на столе в разбитой рамке. Я дрожащими руками достал его из-под стекла, и в горле образовался ком. Я прижал фото к груди, меня всего трясло. «Мама, папа, Вальдемар, простите, я виноват!» Легкие содрогнулись, из глаз хлынул поток слез, я лег на пол и заскулил от горя и ненависти к себе. Я пролежал на полу минут двадцать, за это время я понял, как же сильно провинился перед семьей. Наверное, я не заслуживаю прощения, я ужасный сын. Если бы мне удалось их найти, я бы встал на колени перед родителями и просил бы у них прощения, не вставал бы, пока не простили. Голод прервал мои размышления, ведь кроме пустой каши, моего вчерашнего завтрака, я и крошки во рту не держал. При этом я не забыл обо всех появившихся на мне в последнее время ранах, мне предстояло самому сменить пластырь на месте побоев и обработать колени. В домашней аптечке я нашел перекись водорода, разные мази и пластырь. Я полностью снял с себя всю одежду. Кусочки марли под пластырем почти намертво присохли к сукровице, я ее намочил, надеясь, что так будет легче снять эту дрянь. Марлю я срывал вместе с наросшей корочкой, а это невыносимо больно, особенно когда раны еще свежие. Я взял в рот полотенце, чтоб не закричать. Кое-как я промыл раны водой и перекисью, помазал ранки мазью и забинтовал все по новой. Второй этап «пыток» — это колени. Мне приходится все делать стоя, мой зад был весь в синяках и ссадинах, и садиться было чертовски больно. Залатав коленки, я уставился на себя в зеркало. Оттуда на меня смотрел уже не тот оптимистичный Карл, а какой-то другой: бледный, уставший, побитый, с синяками под глазами, он совсем не был похож на меня прежнего. Я надел чистую одежду и принялся изучать содержимое холодильника. Кроме несвежего хлеба и готовых салатов, я нашел огурцы, помидоры, яблоки и консервы. На полке я раздобыл кашу и печенье. Готовить я не умею, потому набил живот хлебом и салатиками, закусив яблоком и печеньем. Такие «перекусы» стали для меня обыденностью, я уже и не помню, когда в последний раз наедался до отвала. Зайдя в свою комнату, я стал внимательно осматриваться, будто я оказался там впервые. Я поднимал с пола книги, тетради, альбомы и ставил их на место — все это теперь ощущалось как отголоски прошлой жизни. Я пересматривал свои рисунки, которые Вальдемар так и не успел уничтожить. Там не было ничего запрещенного, обычные пейзажи, животные, цветы и вымышленные персонажи. Ничего такого, за что можно было так меня избивать. Но тут мне на глаза попалась карта мира. А там Северные Штаты. Я тяжело вздохнул и потянулся за ней. Это они виноваты! Они забрали мою семью! Я швырнул карту на пол, принёс кухонный нож и замахнулся им прямо на серое пятно Штатов. Внутри всё так горело, что я уже не сдерживался и хаотично резал цветную бумагу. Под конец я отбросил нож с картой в угол. Со вздохом я плюхнулся на кровать. Мне захотелось подробнее узнать, где находится этот Исудён. Возможно, мои родители уже там, если, конечно, поезд не подорвался на взрывчатке или в него не попал снаряд. Такие мысли я сразу выбросил из головы и, зайдя в комнату родителей, попытался включить отцовский ноутбук. Он был слабо заряжен, поэтому надо быстро искать нужную информацию, так как света не было, а генератор я включать не умел. Компьютер быстро разрядился, но я успел посмотреть карты и маршрут до этого городишки. Пешком без учета военных действий можно добраться за семь дней, а в условиях войны трудно посчитать, сколько времени уйдет на путь. Может, доехать попутками? Нет, слишком опасно. Откуда я знаю, что за человек меня повезет? Вчера мне просто попался хороший водитель, а в следующий раз может и не повезти. Вальдемар раньше рассказывал мне про маньяков, которые похищают людей, ездящих автостопом. Вчера я об этом не подумал, когда садился в машину, все мысли были о другом. Я вошел в комнату брата. Он строго-настрого запрещал мне даже приближаться к ней, за нарушение запрета Вальдемар заставлял меня отжиматься, а за неисполнение «приказа» следовало наказание в виде пощечины. Блуждая по комнате, я вспоминал, что какие-то семь месяцев назад мы с Вальдемаром были не разлей вода, но в один день все резко изменилось. Это был обычный ноябрьский вечер, Вальдемар читал мне на ночь сказку, а я сидел у него на кровати и внимательно слушал. Закончив читать, он отправил меня на боковую: — Ну все, Карл, пора спать. — Нет, не хочу. Можно я еще с тобой посижу? А можно твои рисунки посмотреть? —подлизывался я. — Карл, папа скоро будет выключать свет, и ты ничего не увидишь. Давай завтра? Я очень устал. — Но, Вальдемар, я так хочу посмотреть твои рисунки, они такие красивые! Ну пожалуйста! Брат сдался. — Хорошо, только одну папку. Я взял с его стола папку с новыми рисунками и при просмотре работ наткнулся на интересную листовку, в которой говорилось о какой-то подпольной молодежной организации. Они агитировали за независимость Веймарского государства от захватчиков. — Братик, а что это? — Не смей трогать! — прошипел Вальдемар, выхватив листовку из моих рук. — Зачем это тебе? Ты собираешься… — Тихо! Тихо… — приложив палец к моим губам, прошептал Вальдемар. — Что это? — еле слышно спросил я. — Тайны хранить умеешь? Я заинтересованно кивнул, и брат взял меня на руки. — Я собираюсь вступить в эту организацию, они в тылу нашим солдатам помогают, собирают им еду, вещи и прочее, ну и передают нашим информацию, где располагаются те или иные вражеские склады. Понял? Я молчал и не мог подобрать ни слова. — Карл, это тайна, и ты никому не должен ее рассказывать, даже маме с папой. Договорились? — Не надо, братик, пожалуйста, не вступай никуда! А если тебя схватят? — Не схватят. Обещаю. Ты главное молчи и никому ничего не говори. — Хорошо. — Поклянись, что не выдашь меня! — строго сказал брат. — Клянусь, кровью клянусь. Мы пожали руки, и я отправился спать. Уже в кровати я осознал возложенную на меня ответственность. Теперь я даже под страхом смерти буду должен хранить молчание — так все серьезно. Две недели я упорно молчал, пока не произошло одно неприятное происшествие. Вечером начался массированный обстрел Мюнхена, все сидели дома, кроме Вальдемара. Отец был в ярости от такого поведения сына, в то же время он боялся за него, как бы с ним чего не случилось. И вот отец решил поинтересоваться у меня: — Карл, ты не знаешь, куда пропал твой брат? Да и вообще почему он последние две недели постоянно куда-то уходит и возвращается только на время комендантского часа? Я пытался с ним поговорить, но он уходил от разговора. Может, ты знаешь, что с ним происходит? Я покраснел и посмотрел на отца. Его пронзительный взгляд будто пытался распилить меня на части и узнать все мои тайны. — Я не знаю, где он, — испуганно произнес я. Отец стал настаивать: — Вы с Вальдемаром очень дружны, и он тебе ничего не рассказывал? Карл, если ты что-то знаешь, то рассказывай прямо сейчас. Я и мама сильно переживаем за твоего брата. Я упорно молчал и не хотел нарушать данную мной клятву, но отец продолжал расспросы. Вскоре я не выдержал давления и рассказал отцу обо всем. Он был поражен, но ругать меня не стал. Выслушав меня, он лишь покачал головой и принялся ждать Вальдемара. Впервые я почувствовал себя настоящим предателем и заплакал от презрения к себе. Я мучился от незнания, что же отец сделает с братом, и как брат потом поступит со мной. Вальдемар вернулся поздно, я уже спал и проснулся от ругани, доносящийся из коридора. Отец ругал и отчитывал брата, а тот в ответ повышал на него голос. Я с опаской высунулся из комнаты и позвал маму. К несчастью, брат заметил меня, в ярости он схватил со стола какую-то коробку и со всей силы швырнул в меня. Я отделался небольшой царапиной, но все же начал побаиваться Вальдемара. После той ссоры брат перестал со мной разговаривать и обращать на меня внимание. Он также перестал разговаривать с папой, но их взаимоотношения быстро наладились, а вот меня ждала иная участь: Вальдемар стал всячески меня обижать и унижать. Все мои попытки помириться заканчивались упреками и оскорблениями, чаще всего он называл меня предателем и говорил, что я недостоин прощения. Вскоре у него вошло в привычку вымещать на мне злость. Я стал более грубым и вспыльчивым, часто говорю лишнее. Вчерашний конфликт был последней каплей, и судьба настучала мне по голове. Следовало держать язык за зубами, а на горячую голову я об этом не подумал. Шло время, я не мог решить, как быть дальше: остаться тут и ждать, пока закончится еда? А если в дом попадет ракета? Или кто-то все-таки захочет ее ограбить, а от меня избавиться как от ненужного свидетеля? А может, все же отправиться во Франкию искать семью? Если бы у нас были еще родственники, то я бы попросился пожить у них, думаю, они бы меня приняли. Идти непонятно куда очень опасно, но и умирать от голода тоже не хочется. Поэтому я решился на безумный вариант. Меня терзали сомнения, что-то говорило мне, что я не смогу и все это глупости, но мое сердце твердило обратное. Я взял блокнот с ручкой и принялся составлять список, что может мне понадобится в тяжелом путешествии. Первое это деньги, я уже давно знал, где папа прячет свои сбережения, и понадеялся, что он их не перепрятал. Мои надежды оправдались, шкатулка с несколькими конвертами оказалась запрятана глубоко в шкаф за разными вещами. Всего было три толстых конверта. «Папа, прости меня, пожалуйста, что я взял твои деньги, — мысленно извинился я перед отцом. — Ты же знаешь, что я никогда не брал у тебя ничего без спроса, а сейчас мне они очень нужны». Деньги я пока что спрятал в рюкзак. Я принялся собирать одежду, брал в основном летние вещи, но два теплых свитера и несколько пар толстых носков не помешают. Из еды я взял все, что было дома, кроме каши, я ее все равно не смог бы приготовить. Прихватил кухонные принадлежности и мыло. Пришлось взять еще много чего важного, но самое главное — это семейное фото, чтобы носить во внутреннем кармане плаща, и моя семья была со мной хотя бы так. Напоследок я обошел всю квартиру вдоль и поперек, чтобы как следует насладиться последними минутами в родном доме.