По прозвищу К-13

У входа в больницу было полно скорых, привозили раненых солдат с западного и восточного фронта, у кого-то не хватало руки, у кого-то ноги, и еще много других ужасных ранений. Отец решил зайти через черный вход, чтобы мы не увидели весь тот ужас, который творился у главных дверей. — Карл, не беги, мы никуда не опаздываем, — периодически одергивал меня папа. — Ну, папа, чем быстрее мы будем идти, тем быстрее увидимся с мамой! В палате я сразу же бросился обнимать и целовать маму. Она была такой сонной, сначала почти не реагировала на меня, но потом все же поцеловала в ответ. Губы у нее стали такими сухими, даже потрескались, я заметил на них сукровицу. Под глазами у нее появились синяки и стало видно капилляры. — Мамочка, как ты здесь? Когда ты уже выздоровеешь? Я уже очень соскучился. — Скоро, мой дорогой, уже совсем скоро я буду дома. А как твои дела? Брат не обижает? — Нет, не обижает, — помотал я головой. В палату вошел лечащий врач и шепотом позвал папу на разговор. А я принялся разговаривать с мамой, рассказал ей про то, как хотел увидеть ее, узнав, что приехали врачи, сказал, что с Вальдемаром мы помирились. Но чаще всего я говорил, что скучаю и как мне тоскливо без мамы. И все же мне было страшно глядеть на маму, казалось, что если она закроет глаза, то больше не проснется. Руки у нее стали голубоватого оттенка, да ей в этой больнице только хуже делают! Вдруг ей не уделяют должного внимания? Вон сколько раненых в коридоре. А дома папа и Вальдемар всегда за ней ухаживают. И я радую ее своим присутствием. Дома она хотя бы чаще улыбалась. Но вскоре в палату зашел отец. — Дети, нам пора домой, да и мама уже устала, — напомнил отец. — Да, ребятки, — улыбнулась мама. — Вы, наверное, уже проголодались, а я бы хотела вздремнуть — от лекарств жутко клонит в сон. Я так не хотел разлучаться с матерью: — Папуль, можно мы завтра снова придем к маме? — Карл, я подумаю. Просто такая компания маму быстро утомляет. — Приходите, я же по вам все-таки скучаю, — успокаивала нас мама. По пути к выходу я ненадолго отошел в туалет, а когда возвращался обратно, мне на глаза попался настоящий ужас: на носилках лежал раненый солдат, его рука почти была оторвана от тела и виднелась раздробленная кость. Простыня и его одежда были залиты кровью, сам солдат не подавал признаков жизни. Я оцепенел от ужаса и не мог оторвать взгляд от тела. Медленно, не отворачиваясь, я стал отходить, боясь закричать, ноги и руки стали ватными и не слушались. Свернув за угол, я бросился бежать, пока не увидел отца. Вцепился в него и не хотел отпускать. — Сынок, что-то случилось? Ты чего-то испугался? — спросил он. — Пошли домой! — посмотрев исподлобья, раздраженно ответил я. У входа в подъезд отец и Вальдемар решили поговорить наедине, как я понял, по поводу матери. —Почему без меня? — обиделся я. — Что вы от меня скрываете? — Мелкий, живо в дом! — прикрикнул на меня брат. — Это взрослый разговор! В квартире мне было страшно заходить в ее темные уголки, мысль об оторванной руке не давала покоя. От страха я почувствовал, как кто-то или что-то коснулось спины… Я спрятался в своей комнате и стал листать свой личный дневник. На страницах красовались рисунки, стихи и всякие мысли. «Как же тут много запрещенки, — размышлял я, перелистывая страницы. — Лишь бы мой дневник не попал в руки взрослым, они сразу же начнут ругаться. А мне просто нужно хоть где-то выговориться!» —Папа, что ты мне хотел сказать? —Вальдемар, — отец тяжело вздохнул. — Ты уже взрослый мальчик, поэтому ты должен знать. В горле образовался ком, Вальдемар уже не понимал, что ему хочет сказать отец, но по его интонации и тому, что брата попросили уйти, чуял — это что-то очень плохое. — Маме осталось два-три месяца, — отец обнял сына так сильно, как, наверное, еще никогда не обнимал. Вальдемар смотрел перед собой опустошенными глазами и не мог выдавить ни слова. — Как мы Карлу скажем? — сам себе задал вопрос отец. — Не говори ему ничего! — процедил сын и замолк. Отец стал подниматься по лестнице домой: — Вальдемар, а ты идешь? — Папа, я тут один посижу и приду, — грустным голосом ответил он и сел на корточки у зеленой стены. За обедом я как обычно витал в облаках, все мечтал о собаке: — Папа, мы же после войны заведем собаку? — Сейчас вообще не до этого. — Я просто спросил… А о чем вы с Вальдемаром разговаривали? И куда он пропал? Отец посмотрел на меня укоризненным взглядом. Я обиженно отвернулся и продолжил жевать. Не понимаю, что такого я спросил, чтобы так на меня смотреть? Словно на преступника какого-то. Тишину прервал стук входной двери. На пороге возник Вальдемар. Я посмотрел на него и вздрогнул, глаза у него опухли и покраснели. Он плакал? Брат даже не поздоровался с нами, раздраженно швырнул верхнюю одежду и хлопнул дверью своей комнаты. Думаю, сейчас его лучше не трогать, да и папа напрягся, слышно только стук вилки и скрежет ножа. — Карл, а чего ты так в больнице испугался? — спросил папа. Я молчал, уставившись в тарелку. Вновь вспомнилась рука, кровь, выглядывающая из обволакивающих ее мяса и кожи кость. Я там был один рядом с этой жутью. Отец потеребил меня за плечо: — Ты слышишь? — А-а! — взвизгнул я от неожиданности. Папа повторил свой вопрос, и перед глазами встала жуткая, кровавая картина. Меня передернуло. —Папа, я не буду ничего рассказывать! — Почему? Я просто хочу знать, что тебя напугало. Что с тобой происходит? Я сжал свои маленькие кулаки и обиженно закричал писклявым голосом: — Не хочу, отстань от меня! В ярости я выбежал из кухни и хлопнул дверью своей комнаты. Почему я всем должен что-то о себе рассказывать, а мне не хотят говорить о своих «взрослых» делах? Это несправедливо! У себя в каморке я принялся избивать подушку, мягкие игрушки, разбрасывать свои вещи, сорвал с себя рубашку и стал тянуть себя за волосы. В грудь словно вонзился осколок — так сильно изнутри резала обида на всех. Внезапно на улице прогремело несколько оглушительных взрывов. Я от страха забился под кровать и закрыл лицо руками, дрожа. Один из снарядов взорвался рядом с домами, ударная волна повыбивала стекла, с полок стали падать вещи. Все тряслось, и поднялся дым с пылью. — Помогите, кто-нибудь! — в отчаянии завопил я. В комнату вбежал брат и вытащил меня из под кровати. Я так быстро вылезал оттуда, что даже не заметил осколков, разбросанных по всей комнате, поэтому все руки и живот я порезал и расцарапал до крови. — Ты почему сразу в коридор не пошел, когда все только началось? Садись, сейчас обработаем раны. — Я думал, это один взрыв, и все, поэтому решил переждать под кроватью. — За три года войны уже можно было научиться сразу в коридор бежать и не оправдываться тем, что ты думал или не думал! — заорал Вальдемар. — Не кричи! — завизжал я и стал вырываться. — Быстро прекратили ссориться! — прервал нашу перепалку отец. — Сейчас нужно думать, как нам с мамой связаться, как дальше быть и где раздобыть новые окна, а вы тут ругаетесь постоянно. Я же никого не слушал и пристально рассматривал свои окровавленные руки. Живот тоже был в ссадинах, ведь из под кровати приходилось выползать, и проклятые осколки, безжалостно впиваясь, резали мою кожу.