Проклятый

Как я люблю тебя…

С чего начинается жизнь и чем она заканчивается; предназначение ли, наказание ли; дыхание рока или шаткая почва зыбучих песков судьбы во вселенских часах мироздания, механизме, который не знает ошибок, и который существует не «для» или «вопреки» — а потому что был создан, чтобы существовать. И некоторые союзы в этом мире… тоже были явлены, чтобы «существовать». Он был его союзником, предначертанной или не предначертанной парой для «монстра», созданного песками времени и нитями судьбы. Он… его союзником стал, его спутником, мраком и просветом его жестоких дней, благословением и проклятием его горящих в агонии лет. Там, среди его агонии, он, с его вечно царствующей темнотой, не позволяющей увидеть, Сяо Синчэнь стал словно бы маяком на самом краю света, стоящем на отшибе мира, светящимся черным светом, ибо в такой темное находился, что никто бы не увидел… никто? Моё дыхание не спутать с штормовыми вихрями, я — буря, разводящая воды стихий огня и влаги, я — само море, и остров этот такая же часть меня, как и ты — моя. Это были отношения… о которых не рассказать. Три года… прошло целых три года. Мальчик, для которого собственный родитель был нестихаемо нависшим лезвием гильотины, выжил… и продолжал жить. Но сейчас не о нем, речь пойдет о них, которые «ими», то есть упоминаемые в парном числе, становиться, разумеется, не хотели. «Они»… не душа в душу, разумеется, ибо разговор не об этом совсем. «Монстр»… и «благородный». Похоронный дом, окруженный водами огня и пламени, самый край света для души, обреченной на холодные скитания… или душ? Двое и ребенок жили на самом краю света, и мир был не нужен им. Но не они друг другу. Сюэ Ян был жестоким человеком, безжалостным и жестоким. Его сердце казалось не столько хладнокровным, сколько черствым, безучастным к понятию света и добра, и жестокость его исходила, разумеется, от не менее жестокой жизни. И единственным человеком во всём мире, кто ведал закрома этой трагедии, был… «он». Взгляд Сюэ Яна метался так же, как и его мятежное сердце. Сяо Синчэнь не считал его ни монстром, ни бессердечным, напротив: у Сюэ Яна было сердце, и оно алело, как огненное зарево молодой звезды, распускающей свет словно крылья в параде падающих комет, в дивном танце солнечных систем, лиловый отпечаток которых порой вспыхивал на дивно белой коже, усвоенный ею, впитавший её, эту темную лилию, подаренную губами другого марева, не такого красного, более розового, словно юный рассвет. Они… спали, и это продолжалось уже три года. Три года Сюэ Ян знал лишь одного мужчину, как Сяо Синчэнь — одного партнера. И для обоих всё было в невинности своей впервые. Для Сяо Синчэня, как не знавшего другого человека, и для Сюэ Яна, у которого всю жизнь не было одного, скажем так, за раз. Или постоянно. Человека, который практически транзитом проходил сквозь толпу, потому что его лишали другого выбора. Теперь у него был лишь один человек, только один… и это был мужчина, самый странный и самый неслыханный в его жизни мужчина. Громче кричи, громче! Я не смогу освободиться, если ты не родишь меня в своем горле, громче! Поначалу это был… ад. Ад немыслимый, трагичный и жестокий. Потому что Сюэ Ян, вопреки всему… не хотел этого. Раз за разом он ломался и распадался, его мучали кошмары прошлого, разрываясь агонией в настоящем. И он кричал, его слезы обжигали каленым железом… причем обоих. И он метался то в слабости, то в ярости. Его самым сильным камнем преткновения в делах постельных был его жестокий триггер, внушаемый ему с юности. — Я не женщина! — кричал в такие моменты Сюэ Ян. — Не женщина! Их близость… прошла через ад, едва начавшись. Немой уговор, озвученный между строк, гласил примерно следующее: Сяо Синчэнь должен был делить постель с Сюэ Яном в строго определенное время его цикла и по воле самого Сюэ Яна (исключения появились позже, впрочем, вытекая именно из «определенного» времени), а взамен… Сюэ Ян не касается мальчика. Во всяком случае не делает явных и грубых попыток. Уговор безумный, унижающий и пристыжающий обоих, однако… не лишен разумности, как мера пресечения злодеяния, вынашиваемого тем, кто выносил потенциальную жертву этого возможного преступления. «Я не преодолею твою боль!» «Да будь ты проклят!» Сяо Синчэнь плакал. Его слезы, разумеется, уже не были кровавыми, горящие болью раны внутри стянулись слоями грубой кожи, и он это чувствовал. Как чувствовал, как стягивается на нем другая плоть, более опасная и горячая… но до безумия нежная. Спать с Сюэ Яном… в начале их пути это была настоящая пытка над разумом, сердцем и телом. Он был силой, которую невозможно укротить. Огненной лисой, танцующей в пламени листьев и самоцвете звезд. И… болью, чье чёрное марево гораздо страшнее, чем повязка на глазах слепого. То был мрак слепоты, а этот… это была бездна всепоглощающей, яростной пустоты, бездонности, с которой не сливаешься, а которая пожирает тебя, не оставляя ни кусочка, ни волосинки, ни слезинки. Вот почему было больно. Очень… очень больно. То, что между ними случилось в ту, не побояться этого слова, благословенную ночь, разумеется не перечеркнуло прошлое… впрочем, будущее тоже. Оно слегка замерло, точно улитка на лезвии ножа, улитка, которой еще нужно было проползти по этому лезвию. И несчастная… стала двигаться вперед. Проблем было несколько. Во-первых, даже несмотря на факт близости, любовниками их считать было… нельзя, так как это скорее были вынужденные отношения, главной причиной которых было их совместное взаимодействие в этом доме. Сюэ Ян не ушел, Сюэ Ян остался… и ребенок, как и цикл, оставались рядом. Главная проблема, разумеется, заключалась в физиологии. Для Сяо Синчэня это вообще был первый и, как он предчувствовал, единственный сексуальный опыт в его жизни, а так как он и вовсе не планировал начинать, то во всех смыслах влетев в него насильно, эта тяжелая комета изрядно натворила дел в его и без того опустошенной вселенной. Когда Сюэ Ян впервые взял его… нет, когда во вторую их ночь они оба отдались страсти и когда продолжили спать, Сяо Синчэнь понимал, что… «чувствует». Чувствует, как постепенно увязает в этом, чувствовал отклик своего тела, своего… сердца. Для таких, как он, близость (секс) — это было об отношениях, а не просто об удовольствии. Он бы физически не смог спать ради удовольствия, он был совершенно не такого склада ума человек! И когда Сюэ Ян — Сюэ Ян! — в красоте его тела и гиблости его жизни начал с ним спать, Сяо Синчэнь… впервые ощутил, что он «мужчина». То, что Сюэ Ян забрал его невинность, было ясно, но не понимал Сюэ Ян одного: он поглотил нечто большее, чем физическое, мужчина в его руках… наконец себя им ощутил, ощутил через дары плоти, через плоды, которые она дарит. Сяо Синчэнь спал с Сюэ Яном и постепенно увязал в этом. Он знал, как Сюэ Ян красив, и его тело… было невообразимым. Он был горячим, нежным и гладким, он был влажным, его кожа пахла им, его волосы источали душное веяние аромата, концентрация которого порой доходила до такой степени, что Сяо Синчэнь, не будучи его видом, ощущал… что-то вроде опьянения. И он мог пропасть в этом, мог начать интимно задыхаться и перестать взаимодействовать. Первые проблемы, с которыми они столкнулись, были психологического характера. У обоих. Сюэ Ян… не давался удовольствию. Едва только оно назревало, как он начинал сопротивляться и мог криками прервать процесс. Разумеется, никак иначе, кроме как в периоды цикла, они не спали на одной кровати, и в иное время Сяо Синчэнь рядом с ними не ложился. Но когда это время наступало… что ж, в первый год их «близкой» жизни это был ад. Сюэ Ян сопротивлялся не столько освобождению, сколько удовольствию, он кричал и плакал, ужасы прошлого настигали его. Первое время Сяо Синчэнь (а его истинно стоило бы пожалеть) попросту не знал, как к нему подступиться. Он сам был невинен, а в такой ситуации требовался опыт, опыт, опыт, причем не интимный — психологический. Чтобы понимать, как с таким человеком в постели совладать. К тому же, Сяо Синчэнь ведь был живым человеком, ему тоже нужно было «сконцентрироваться», расслабиться, а как тут расслабишься, когда всего боишься? Сяо Синчэнь еще не знал, ни как его трогать, ни как на нем лежать, чтобы часом не вызвать кошмары, ни что говорить и говорить ли вообще, ни как… касаться. Ему даже сравнить было не с чем, он ведь и с женщиной никогда не был, а тут мужчина… и очень непростой мужчина. Они не целовались. Даже не обнимались. Сюэ Ян поворачивался к нему спиной, и порой, пряча слёзы, опускался на руки и приподнимал ягодицы. И не раздевался, они оба не обнажались, только задирали подолы. Сяо Синчэню нельзя было ни гладить, ни обнимать, ни тем более целовать. Коснись он его груди или чуть-чуть приласкай — и Сюэ Ян мог ударить его, мог скинуть с себя и потеряться в истерике. Разумеется, это сбивало Сяо Синчэня, больше сказать — пугало. Он совсем не знал, как с ним совладать, при этом что на тот момент и своих-то желаний не имел. Однако это не означало, что он не «чувствовал». Близость, в которую он оказался втянут, постепенно поглощала его. Месяц за месяцем, «раз» за разом их близость перетекала во всё большее чаровство взаимодействия тел, химии крови и эмоционального восприятия. Жар сплетающихся тел порождал воронку, и волей-неволей в ней утопаешь, ведь Сяо Синчэнь… достигал пика. Он не знал, защищается Сюэ Ян или нет, пьет ли свою отраву, дабы не допустить беременности, в которую, впрочем, не верил, но редко бывало такое, чтобы Синчэнь достигал пика «в нем». Он отстранялся, изливаясь в собственную ладонь или в клочок ткани, которую держал рядом с собой. Сюэ Яна, разумеется, это не волновало. Он был заложником другого. Поскольку их близость происходила только в периоды цикла, из психологических проблемы начали перетекать в физические. Сюэ Ян… был «активен» очень долго, и порой его не отпускало не то что ночью, но и днем, и тогда он терял себя до такой степени, что возбуждение перетекало либо в выпрашивания, либо в ярость. Сяо Синчэнь был обычным мужчиной, само собой, что он не мог удовлетворять его часами. Просто физически не мог. Поэтому ему пришлось… научиться трогать Сюэ Яна. Он никогда не касался груди, это была абсолютно запрещенная территория (главным образом из-за «женского» вопроса), но вот член, бедра… ласкать ему научиться пришлось. И в этом он постепенно обретал силу над слабостью Сюэ Яна, той слабостью, которая гнала их обоих в пропасть. Он научился совладать с его истериками, научился совладать с нравами его цикла. И… с самим Сюэ Яном, с этим пульсирующим комком ярости и плоти, жара и влаги. Сяо Синчэнь не мог отрицать, что, чем дальше всё шло, тем сильнее он терял контроль. Не в том плане, чтобы принудить или заставить, нет. Речь о другом — о страсти. Жар Сюэ Яна овладевал его мужским существом, а близость тел пьянила разум, истончая защиту души. Ведь первое время… Сяо Синчэнь даже не достигал пика, боялся или не успевал, но в основном боялся. Был пуглив, прислушивался, приноравливался. — Больше! — в доме было так душно, так пахло «телами», что можно было задохнуться. — Больше! Сюэ Ян не замечал перемен. Он редко когда бывал «в себе» во время цикла, а потому ласки на своем животе, члене и бедрах воспринимал как одно и то же проявление удовольствия. Он хватался за длинные пряди волос у себя между ног, душившие его, словно змеи, оплетающие не хуже их колец, и не спрашивал себя, почему эта голова оказалась у него между ног. А Синчэнь, научившись этому, когда уставали руки, не замечал, как сам сгорает от страсти, делая «это». Сюэ Ян его откровенно возбуждал, больше того — сводил с ума. Спать с ним… из пытки превращалось в нечто горячее и пламенное, то, о чем начинаешь думать и чего начинаешь ждать. И ласкать его… обращалось в жажду, которую он пил между его ног, слизывал с бедер и отверстия, кусал за выступающие тазовые косточки и тонкие волоски вокруг твердеющей плоти. Он научился брать его страстно. Научился «слышать» его тело, предчувствовать сломы, «пробуждение». А пробудиться Сюэ Ян мог очень внезапно, его настроение колебалось в хаотичном маятнике, в котором не был предусмотрен порядок. В такие моменты очень важно было не зажимать его, и не дай бог удерживать! Проще было позволить ему уйти, отползти, взорваться криками или ругательствами. А потом, когда жар вновь плавил ему разум… он сам приползал обратно или же призывал, точно так же призывно лежа на полу. — Иди ко мне… — со слезами в глазах шептал он, такой обнаженный и теплый, лежащий на полу, протягивающий к нему руки. — Иди же ко мне… И Сяо Синчэнь шел, спускался к нему и прижимался к его телу. Сюэ Ян обнимал его, точно вдавить в себя пытался, лил бессвязный шепот в уши, горя глазами и чреслами. Не раз и не два они сливались на полу, поза не имела значение. И бывало… порой бывало… что Сяо Синчэнь… всё же изливался в него. Очень редко, но всё же бывало. Тогда поутру он сам поил его белладонной, но это оборвалось ровно в тот момент, когда разум Сюэ Яна просветлел во время цикла и он, криво усмехнувшись, можно сказать спокойно разбил чашку о стену. Брызги и осколки полетели в стороны, а Сюэ Ян, чей лоб был влажен от влаги, в эту минуту умственного просветления сказал: — Не льсти себе. Твой меч покоцал меня изнутри, а сам ты обычный человек. Думаешь, «это» произойдет? И замалкивал, из-за чего тишина становилась напряженней. Они не поднимали эту тему вообще, но проходило время, а происходило… ничего. Циклы продолжались, беременность не наступала. И Сюэ Ян начал верить, что хоть от одной беды в своей жизни он всё же освободился. Странно, что ему не приходило в голову другое, а именно то, как он был… плодовит. Даже с учетом вида, это… поражало. Потому что было… слегка ненормальным. Мало того, что он беременел с завидной регулярностью, так еще и с учетом постоянных насильных выкидышей он умудрился выносить и родить абсолютно здорового ребенка, причем даже не девочку, которая по генетической предрасположенности была сильнее мальчика в плане выживаемости, а мальчика, прекрасного, полноценного и здорового мальчика, который к тому же нес в себе те же гены, что и их вид, всецело относясь к нему. И Сюэ Ян не спрашивал себя, почему так. Он просто не знал, но такая плодовитость была… ненормальной. В его мире омеги не так-то легко и беременели, а чтобы полностью выносить, так еще и безопасно родить здоровое дитя, хотя бы одно! А тут двуполый, который постоянно беременеет, постоянно провоцирует выкидыши и рожает здоровое дитя, мальчика к тому же! Сюэ Ян не понимал, «кем» он был, «чем» обладал. Это было что-то… похожее на доминантный вид или доминантное звено в цепи их рода. Он был… до безумия плодовит. С учетом обстоятельств его жизни, это была, пожалуй, очередная бесчеловечная жестокость в копилку его страданий. Потому что он, как получается, был обречен на то, чтобы всё-таки родить, больше того — беременеть постоянно! Но теперь он считал, что это было в прошлом. И это было единственное, за что он искренне и даже как-то чувственно был благодарен Сяо Синчэню, за то, что тот лишил его этого бремени. Наверное, именно это в большей степени повлияло на то, чтобы близость с ним не сводила его, так долго насилованного, с ума. Но об этом мы поговорим в следующем эпизоде.