mea maxima culpa

Все как-то не задалось с самого начала. "Не хочу портить сюрприз, но кое-кто совсем скоро встретится с кое-кем," - ехидно просипела Иидра во сне Луки аж месяц назад и превратилась в большую черную кляксу в форме кошки, - "Уникальное в своем роде представление! Душераздирающее воссоединение душ, связанных самой судьбою! Спешите видеть шокирующий, головокружительный, смертельный номер!!!" "Спешите видеть!" - завизжали маленькие кляксы-котята и растворились в тот момент как Лука усилием разорвал мутную пелену ведьминского сна. Ночь была неспокойной, но в конце-концов, Иидра на то и была ведьмой снов, чтобы собирать сплетни и нашептывать их в кошмарах. Большее ей разрешалось лишь в матчах, впрочем как и любому другому существу на территории Олетуса. Он не придал этому значения. В конце концов, его жизнь до трагедии более не принадлежала ему - не нынешнему ему. Какой-нибудь знакомый профессор или актриса теперь бы увидели в нем лишь развязного, придурковатого арестанта, который не имел ничего общего с когда-то чудаковатым, но милейшим юным ученым. Мысль о том что кто-то из его родителей мог восстать из мертвых, смешила и почему-то вызывала колющую мигрень в затылке. Возможно, он искренне боялся увидеть их... искаженных перверсивным колдовством этой "пространственной аномалии", коим являлся особняк в понимании Луки. Тоскливый взгляд Германа, суровое шипение Радмилы - где бы ни были их души, он определенно горько разочаровал их. Ранее он благодарил судьбу за то что не верил в призраков и загробную жизнь, откуда за ним бы могли наблюдать; впрочем, особняк развеял все его сомнения. Все, что когда-то могло существовать, собиралось в нем, точно глубоководных чудищ выкидывало прибоем на одинокий берег. Оставалось лишь молиться(какому из всех богов? Хастуру? Иидре?), что его нахождение, как магнит, не притянет души его злосчастных родителей. Мысль о том, что он мог вернуться, не смела даже мелькать в параноидальном разуме ученого. Это было сродни смертельному кошмару и самой сладкой, непозволительной, несбыточной мечте, фантазии, которая когда-то поддерживала его разум в тюрьме. Он давно распрощался с нею, ступив в новую жизнь, хотя тяжелые кандалы на шее никогда не позволили бы забыть прошлое. Он бы не позволил себе. В конце-концов, Иидра же не упомянула его имя. Черт ее знает, может, объявится чей-нибудь заклятый враг или потерянная любовь и весь особняк будет весь месяц с интересом наблюдать за разрастающейся драмой; мсье Дезолнье будет приносить свежие новости в библиотеку, а ее Величество Мария-Антуанетта Австрийская упоенно ворковать с мадемуазель Наир и Зелле в матчах вместо ожесточенной погони за девушками. Появление китаянки-антикварши не особо встрепенуло особняк, если не считать возмущенных воплей многих охотников, которых новенькая бесцеремонно отлупила флейтой, как нашкодивших детей. "O tempora, o mores!" - восклицал потрошитель у стула, горестно осматривая погнутые лезвия, - "Раньше это было мирное чистилище для грешников, а теперь что же? Нам от них убегать? Это просто непрофессиональная рабочая обстановка!". Лука лишь ухмылялся, хорошо осознавая свое преимущество. Несмотря на больные ноги, ему не составляло труда ловко бегать от гневных призраков и хтонических полубогов - стоило лишь научиться не падать первые недели в обморок от страха и, конечно, вооружиться картами всех соединений машинок и ворот. Быстрый, верткий, хитроумный - люди в кои-то веки его оценили, пусть и за пустячное изобретение, позволяющее декодировать машинки на расстоянии. Его радушно принимали хоть в библиотеке, хоть в шумной лаборатории старого спившегося ученого-архитектора(хоть в первом месте ему и порой намекали принять душ и поменять одежду). Никто не спрашивал, почему на его шее всегда висел тяжелый железный ошейник с обрывком цепи и что скрывают бинты на шее. На первый вид подозрительный одноглазый арестант с "мурчащим" сербским акцентом оказался едва ли не самым образованным ученым среди них, имел безупречные манеры и наивный, приветливый характер. Энергия била из него ключом вопреки тяжелой травме мозга, и в первые же недели он изучил весь особняк и даже завел связи среди охотников. Его пылкая, честолюбивая натура стала хорошо известна, пусть и шла вкупе с тяжелыми приступами мигрени и амнезией. Он старался не поддаваться приступам в матчах, а после них уходил в комнату, чтобы никто не видел его болезни. Гордость брала верх и он изо всех сил поддерживал имидж остроумного, легкого на подъем ученого. Пусть и в тюремной робе и с протезами на щиколотках. В любом случае, в Олетусе ему было комфортно. - Я слышала, алгоритм машинок сделают еще сложнее, - сообщила Трейси за завтраком с набитым ртом, - А еще новый охотник похож на трехметровое седое чучело в балахоне. Я, конечно, не рассматривала, он был у старика Лападуры пока я отвинчивала лапы нашему пингвинчику прямехонько перед матчем. Вроде бы ученый какой-то! Надеюсь, он мне поможет с батарейкой у робота... За маленьким столиком оживились. Люди, забыв про завтрак, дружно потянулись к Трейси, даже чванливый Фредди состроил любопытную гримасу. Механичка замахала руками, торопливо дожевывая и испуганно оглядываясь: - Да вы чего! Я толком ничего не знаю, я ж пряталась! Что-то про электромагниты, пур.. перпетуум мобиль говорили... Ну точно машинки похерит нам, отвечаю! - Электромагнетизм? Это по части Бальсы... - задумалась Хелена. - Это хорошо, он что-нибудь придумает. Не стоит паниковать, друзья! Хрустящая гренка в горле Луки ощутимо стала картонным комком. Мир перед глазами постепенно завибрировал, теряя четкие очертание и осмысленные формы; в воздухе запахло озоном по мере как его мысли крутились вихрем, боясь даже задевать одно-единственное опасение. С трудом проглотив, он едва подавил желание вылететь в коридор как экзальтированная школьница. Нет, нет и нет, черт возьми! Его прошлое не может, не имеет права возвращаться и душить его вновь, не сейчас, когда он снова сидит в компании милых образованных людей, которые учтиво приняли такого маргинала как он, не сейчас! Люди вновь доверяют ему, их взгляды, полные любопытства и надежды, устремлены на него; после матчей он пойдет в библиотеку болтать с расчудесным ученым-герпетологом Дируссе(пусть тот и выглядит как кровожадный ящер), зайдет к Лападуре, возьмет у него новые запчасти и будет до утра паять с Трейси ее супер-робота. Потом пройдется по туманному саду, напугает до смерти Наир и Зелле, угостит яблоками тройняшек Уилл, выслушает взволнованный ропот сутулого могильщика и... наступит час приема у психиатра. И тогда он скажет что у него, Луки Бальсы, все великолепно и не надо ему гипноза и таблеток, чтобы намертво усыплять его воспаленный мозг - он ученый, он творец, он абсолютно здоров и де-ес-по-со-бен. он не виноват. - Гм.. ну конечно! У меня есть несколько крупных работ по электромагнетизму; не самых революционных, но цитируемых многими университетами... - с изящным жестом отмахнулся Лука, - Как только появится информация подробнее, я лично подберу стратегию, если конечно, мисс Резник не спутала свое магнитное чучело с Джеком после бессонных недель- блять, братишка, я шучу, не надо ключом!! Фредди наморщил нос, Хелена рассмеялась. За столом успокоилось и тема нового охотника оказалась быстро позабыта. Беззаботно прихлебывая чай, Лука не отрывал взгляда от желтой гренки с уже застывшим маслом. Еда вновь вызывала отвращение. В желудке, казалось, наливалась жгучая шаровая молния, испуская разряды во все тело. Холодные липкие пальцы заметно тряслись, в коленках наливался нервный тик. Кандалы стискивали шею... точно чужие холодные пальцы. Пусть ему было не привыкать к этому чувству, сейчас он беспокойно заоглядывался. - Что за фокусы? Ты только сейчас вспомнила про нового охотника? - беспокойно дернул он Резник за рукав после завтрака. Та лениво повернула расфокусированный взгляд, пытаясь зацепиться за Луку. Сколько часов в неделю она действительно спала, знал только ее андроид; к сожалению, даже будучи бережной копией Резника-старшего, он не мог отправить ее спать. Факт его существования всегда казался Луке чем-то болезненным, горьким и трогательным, но он не озвучивал это вслух. Они и без того слишком хорошо знали болевые точки друг друга. - Бро, братан, братишка, я реально не спала черт знает сколько. Может, мне и приснилось... У тебя сейчас четыре глаза кстати... вернее два. Потому что еще два подбиты. Прикольно. - залепетала Трейси, протирая глаза, - Ты чего так всполошился? Проклятого француза терпим, и с этим что-нибудь придумаем. Видимо, он побледнел настолько, что Трейси быстро проснулась и даже постучала кулаком по своей голове для уверенности. - Эх, ну послушай. Я ничего не могу гарантировать... Но я точно слышала слова про электромагнетизм. Помню изящную речь и большой посох... Так что это точно был не Се Биань и не Джек. Ты примерно представляешь кто это?.. - она обеспокоенно взяла Луку за плечо, нахмурившись. - эй, Лучок, не думай о плохом, слышишь? Что ты так перекосился? Кто бы это ни был - мы все не дадим тебя в обиду, даже Берк, Перси, синьор Дируссе!Ты наш, Лука, ты больше не один! Они просто отвратительно хорошо знают друг друга, подумалось Луке, когда ярко-желтая и горькая желчь толчками вывернула его в угол. Он был безумно благодарен, он поблагодарит Трейси и всех позже, обязательно, но сейчас мир ушел из-под ног и чья-то сильная рука перехватила его за талию, не дав свалиться в лужу свей рвоты. Он обязательно всех отблагодарит от всего сердца, но позже. /// - Я хочу назначить тебе ледяные ванны и опиум. - процедила Ада, записывая новые данные в пухлый блокнот с изрисованной обложкой. Загадка, как он оставался таким же пухлым, учитывая что Лука и Эмиль постоянно выдирали оттуда листочки чтобы крутить из них цветы и журавликов, пока Ада задерживалась. Красивые, желтоватые с голубой разлиновкой, они напоминали Луке университетские тетради. Порой ему становилось лучше от воспоминаний, но теперь он выгнулся в приступе мигрени на койке. Через серые стены кабинета мерещились солнечные лучи, шелест тетрадей и изящная, витиеватая речь. Холодные пальцы на шее... - У тебя усилилась реакция на триггеры, не так ли? Ада холодно-обеспокоенно смотрела в упор, ожидая пока Лука будет в состоянии кивнуть. Да, доктор Месмер, его все так же выворачивает наизнанку от запаха горелого мяса и других незначительных мелочей, например неопределенности будущего. Спасибо мягкосердечному могильщику, который каждый раз относит его трясущееся тело в лазарет - вот он, взволнованно выглядывает бледной плечистой тенью из-за двери. Ада сердито зашипела, выгоняя того и Луке стало стыдно. Надо поблагодарить... как там его.. Энтони? Эндрю? Какой же он эгоист, в самом деле. - Мне страшно. - проскулил он, собираясь с силами, - Я не могу выбросить из головы что кто-то совсем близко... - Кто? Он? Ты боишься его мести? - Нет, нет, вернее да, но не столько этого, сколько... да не важно. Мы уже обсуждали это три тысячи раз, зачем вы спрашиваете? У вас вот, тут все записано! - раздраженно вскочил Лука, поскрипывая зубами от пульсирующей боли. Тревожные молнии внутри содрогали все тело. В лазарете было тихо, мертво, лишь он сам стучал зубами от страха. Он знал, он ощущал надвигающуюся грозу и в то же время не мог более доверять своему больному разуму. Не лучше ли последовать советам лечащего врача и послушно лечь на койку, поддавшись транквилизаторам и тягучему сну? Ада, будто услышав его мысли, ласково улыбнулась губами. Лука нахмурился, виновато колеблясь. - Это в первую очередь нужно для тебя самого, понять, что в твоей голове. Кого ты боишься: прошлого или самого себя. Кто ты такой, Лука Бальса? В уголке на полу поднял голову Эмиль - Лука его не заметил ранее. Кудрявый, с легкой щетиной, замотанный в бинты, он с безумным взглядом крутил огромную розу из желтоватой бумаги с голубой разлиновкой. Его расфокусированный ласковый взгляд опустился на шприц в руке Ады и Луку резко затрясло, затошнило. - Ну уж нет! Ни за что не позволю! Я! Я, Лука Бальса, великий ученый, я-то! Мне стать безвольным овощем.. Уж умереть лучше! - оскорбленно вскрикнул он, вылетая из кабинета куда глаза глядят. Пустые коридоры отдавались гулким эхом под ботинками, пульсациями отдаваясь в ушах и усиливаясь в сто крат, гремя, хохоча, пугая. Голова чертова перегоревшая лампочка с расщепившимся на атомы содержимым, взорвется и будет громко и ярко. Но не сейчас. Скорее, в свою комнату, пока за углом не появится галлюцинация, предсмертный крик, запах горелой плоти или обезумевший виноватый взгляд Германа... лишь бы не притянуть к себе мертвецов, лишь бы не пробудить спящее прошлое. То что мертво, не должно воскресать, не в такой извращенной манере! Захлопнув дверь, он бросился к чертежам, трясущимися руками нащупал чернильницу; тушь выплеснулась на руки, закапала бумаги, оставляя после себя расплывшиеся кляксы. "Спешите видеть!" - запели маленькие Йиатх, ехидно отплясывая на страницах конспектов. В раздражении, он швырнул чернильницу в стену - та на секунду зависла в воздухе, жалобно хрустнула и взорвалась множеством маленьких черных котят, забрызгавших Луку, конспекты и стены. Изнеможенный, он опустился на кресло и закрыл лицо руками. В воздухе невыносимо пахло электричеством. "Скучающая ведьма снов каждый раз ищет новый спектакль. Главное, никогда не стать его протагонистом" /// Следующую неделю он провел взаперти, спя со включенным светом или пуская на ночь Трейси. От матчей его временно отстранили, благодаря усилиям Ады - еще один человек, которому Лука вновь должен как минимум сотню извинений. Паранойя, галлюцинации и мигрень постепенно спали, пусть и не без снотворных и транквилизаторов. Однажды, проснувшись, он ощутил необычайный прилив сил; вскочив, громко позвал Трейси, но никто не отозвался. Его комната, обычно похожая на лабораторию безумного ученого и мусорную свалку одновременно, была кое-как прибрана, по всей видимости доктором Дайер. На столе между чертежами и деталями стояла тарелка с гренками, шоколадным пудингом и стакан сока. Лука невольно расплылся в улыбке - Трейси ужасно любила пудинг, но оставила ему. "Стоит почтить жертву" - с этой мыслью он проглотил все одним махом, не без удовольствия ощущая как еда вновь обретала вкус. В теле все еще ощущалась слабость, но Лука был не из прилежных пациентов. Полистав чертежи и сделав пару записей, он решил что пора размять ноги, и главное - вернуться к обычной жизни, чего бы это ни стоило. Особняк ощущался вымершим; те, кто еще не был в матчах, занимались своими делами в комнатах или отдаленных уголках. В отличие от охотничьего, человеческое крыло никогда не славилось шумом. Несмотря на то что это они большую часть времени работали в команде, Олетус собрал слишком разношерстную толпу чтобы те мирно уживались и это, конечно, сильно сказывалось на исходе игр. Большинство же просто предпочитали сбиваться в небольшие кучки или находиться в одиночестве. В саду не было никого, лишь смешной старик Мурро с кабаном, носившим гордое имя Санчо, отдыхали на пятачке слабых осенних лучей солнца и хрустели яблоками-дичками. Лука почувствовал себя неловким тунеядцем, шатающимся без дела. Сырая и заросшая плющом и сорняками оранжерея, где обитал могильщик, также была пустой. В поросшем мхом уголке за плитами были сложены старый, но изящный фарфоровый сервиз, четки, учебники по арифметике и увядший букет тусклых ирисов. Несмотря на то что у каждого из них была комната, Эндрю предпочитал проводить дни в темной, потрескавшейся от времени оранжерее в компании жуков и ящериц. Присевший на ветку у разбитого окна ворон укоризненно каркнул и Луке стало стыдно подсматривать. На цыпочках он быстро вышел из этого места, дав себе слово зайти к могильщику в будущем. В крыло охотников сейчас заходить было бесполезно, кроме того что запрещено. Многие, впрочем, чхать хотели на этот запрет, особенно сам Лука. Мало того что там находилась лаборатория Берка, охотники были исключительно эксцентричными личностями, что особенно приходилось ему по душе. Конечно, если не вспоминать, что среди них были довольно мрачные фигуры, вроде потрошителя Джека или совсем уже безумного скульптора восковых фигур с трупом сестры на плече; зато там были и меланхоличный скрипач Антонио, и смешной драматичный мсье Дезолнье, и маленький непоседа Робби с мешком мышат вместо головы. Конечно, даже они не были безобидными одуванчиками, - у Дезолнье, говорили, коллекция запечатанных душ побольше чем у Джека, - но кто в Олетусе им являлся? Явно не сам Бальса. За этими мыслями он почти забыл про нового охотника. Ему захотелось сейчас посетить концерт Антонио, вместе с Робби стащить пирожных со стола Марии(а она сделает вид что не заметит), и посидеть в общей библиотеке, слушая, как переругиваются Перси и Берк. Из всех этих радостей была доступна только библиотека и он со вздохом направился туда под рыжими листьями и намокающим небом. Не прятаться же ему, как крысе, вечность! Библиотека, хоть и принадлежала охотникам, являлась территорией нейтральной, куда не воспрещалось заходить людям за гранитом науки. Впрочем, Лука всегда считал что правила созданы чтобы их нарушать. Осторожно отворив дверь, он быстро вытер грязные подошвы о коврик. Новоприбывшая мисс Кейган, быстро занявшая роль самоназванной библиотекарши, находилась в матче. Не то чтобы Лука скучал по ней: он полностью разделял ее стремление к правосудию, только вот сам совсем не попадал под категорию безгрешных. Направившись к своей любимой полке художественной литературы, он заметил долговязую тень у глобуса. Незнакомец был полностью скрыт широким черным плащом с золотыми узорами, оформляющимися в большой кошачий глаз. Высокий дугообразный воротник скрывал лицо, так что даже украдкой было сложно что-то разглядеть. В руках он, как и говорила Трейси, держал огромный посох-скипетр, который оказался оснащенным проводами и кнопками, точно консоль Лападуры. "Все будет хорошо" - утвердил Лука, бесшумно ступая по направлению к полке, - "У меня нет знакомых культистов. Кошка во сне и на посохе, это должно быть знакомый сестры Аннушки... Надеюсь, они подружатся, а то она совсем одна..." Точно услышав его, незнакомец грациозно повернулся, высокомерно смеряя источник столь трусливых мыслей сверху вниз золотыми радужками. Лицо тонких черт, слегка искаженное смертью и возрастом, застыло в оскорбленном недоумении, точно перед ним разыграли неуместную шутку. В этот момент Лука понял. Ему стоило прятаться как крысе. Вечность. Принять лошадиную дозу каждого транквилизатора по очереди, поддасться гипнозу Ады и крутить самолетики из своих конспектов, пуская слюни. Ему стоило просто сгнить заживо в тюрьме. Потому что то, что стояло перед ним, было хуже всего, хуже гневного духа матери или просящего прощения жалкого отца, хуже сломанных костей и гораздо хуже повешения. Он чувствовал наступление грозы и все же не спрятался, невовремя вспомнил про свою гордость; и теперь молния поразила его насквозь, оставив парализованного перед человеком, без которого он когда-то не мог и дня провести. Перед тем, у которого он никогда не сможет больше попросить прощения, потому что загробной жизни не существует. Тело в его руках - замерший, затихший комок горелой плоти, когда-то бывший его милым другом. Тело перед ним... - Ах, ну только посмотрите, - Альва Лоренц театрально раскинул руки. - Слухи не лгали! Мой злосчастный завистник-убийца собственной персоной! Какая встреча.. напомни-ка мне свое имя. Лучито? Лучиано? Ха! ...и все слезы, мечты о том как он на коленях слышит слова прощения, вся вина, железные кандалы-гарроты, все это сжимается в комок и сгорает в возвращающихся воспоминаниях. Адамантовый стержень внутри Луки, что Ада зовет "самомнением", слишком непреклонен, слишком упрям. Это то, чего он боялся, доктор Месмер. Он никогда не попросит прощения перед напыщенным паразитом, даже если когда-то он был его другом. - Бальса. Лука Бальса. Так почему ты не гниешь в аду?