одно большое «сложно».

      Черён неловко ёрзает на кожаном кресле, пока Йеджи, нажав на кнопку зажигания, плавно выезжает с парковки у Полицейского Департамента. У центрального входа никого, кроме пары заспанных копов, но они обе знают, что пройдёт час или два и туда подтянутся толпы любопытных журналистов с камерами и диктофонами. Хван сравнивает это с пищевой цепочкой. На вершине они, – детективы, герои Сеула, – затем репортёры, желающие получить сенсацию, чтобы удовлетворить собственные потребности в деньгах и славе, а уже после них одержимые любители криминальных колонок и подкастов, трукраймеры, до которых информация доходит перемолотой почти до состояния пюре, в котором нет ничего от правды.       Иногда даже забавно наблюдать за тем, как две жертвы лёгким движением руки какого-нибудь писаки превращаются в четыре, восемь или даже двадцать расчленённых трупов. Кстати, почему всегда расчленённых? Разве с такой фантазией они не могут придумать что-нибудь поинтереснее? Например, сожжённую кислотой плоть, обглоданные собаками или крысами кости. Откуда такая болезненная привязанность к абсолютно киношному изображению завёрнутых в чёрные мусорные пакеты конечностей?       – Министр ещё не ответила? – Спрашивает Черён после пяти минут полного молчания.       – Понятия не имею. Она пришлёт все данные на компьютер в Полицейском Департаменте.       – Что ты думаешь об этом? То есть… очевидно, что Юна влезла в неприятности, но насколько большие?       – Думаю, что нет смысла обсуждать всё это при таком малом количестве данных.       – Это не так уж и мало, – пожимает плечами Ли. – Я просто пытаюсь понять, почему она прислала видео, на котором кто-то издевается над женой убийцы её отца. Она хотела, чтобы мы ещё защитили?       – Ты действительно не понимаешь, кто над ней издевается? – Хихикает Йеджи. – Сложи два и два, Ли.       – Юна? Но… нет, это на неё не похоже.       – Ну, в прошлый раз ты говорила, что Рюджин никогда не обратит на меня внимания и вот, к чему это привело.       – Как только я докажу всем, что ты должна быть в психушке, Рюджин тебя оставит.       – Уверена?       Откинувшись на мягкое сидение, Черён поворачивает голову, чтобы посмотреть за проносящиеся за окнами здания Сеула. То тут, то там вспыхивает яркий свет, и город постепенно просыпается от короткого сна, чтобы вернуться к жизни. Люди уже выходят на улицу, чтобы отправиться по делам, но большинство из них недовольные и заспанные, – типичные белые воротнички, каких много в любом сравнительно крупном городе.       Мобильный Ли подаёт признаки жизни, и Йеджи успевает заметить короткое «мама» прежде, чем лейтенант сбрасывает звонок.       – Она пыталась поговорить со мной, – сообщает Хван.       – Моя мать? Серьёзно?       – Где-то полгода назад, когда я ещё вела приёмы, у неё получилось попасть ко мне. Она хотела, чтобы я написала, что диагноз твоей сестры полностью купирован, и она безопасна для общества.       – То есть чтобы ты провела осмотр?       – Нет, она предлагала мне взятку.       Черён закатывает глаза.       – Вот же… идиотка.       – Да, у вас это семейное, – отмахивается Йеджи. – Конечно, я объяснила ей, что это незаконно, но эта дура отказалась уходить.       – Похоже на неё.       Йеджи знает основные детали истории семьи Ли. Ещё в старшей школе старшая сестра Черён, – Чэён, – попала в психиатрическую лечебницу с диагнозом «шизофрения» после того, как заявилась в школу с обрезом. Кажется, она никого не убила, но успела ранить кого-то из учеников. Черён утверждала, что все её приступы истерики и рассказы о таинственных голосах, приказывающих убивать, – бред, но ни врачи, ни мать не поверили. Раз за разом Чэён подавала прошение о переводе на домашнее лечение под присмотром специалиста, но один из друзей Черён, – кажется, Чанби или Чанбин, – продлевал её нахождение в клинике. В последнее время убеждать суд в необходимости её изоляции становилось всё сложнее, и Ли отчаянно искала способ доказать, что её сестра должна оставаться под постоянным присмотром.       – Ты можешь попросить меня провести её осмотр, – предлагает Йеджи, не отводя взгляда от дороги.       С губ Черён срывается саркастичный смешок.       – Чтобы ты напоминала мне об этом каждый раз, когда я делаю что-то, что тебе не нравится? Нет, Хван, я не настолько тупа, чтобы попросить тебя о помощи. Ты никогда не делаешь ничего просто так.       – Разумеется. Это рыночные отношения, Ли, и я хочу, чтобы мои действия приносили мне прибыль. Ты, например, можешь перестать вести себя так, будто я твой главный враг.       – Ты просто больной человек, Хван.       – Факт, – пожимает плечами Йеджи. – Но это не значит, что я не могу работать. Это вопрос вменяемости. Я знаю, что делаю, и отдаю полный отчёт своим действиям, а значит, могу отвечать за свои поступки. Я полезна.       – Когда дело касается расследований, но это не идёт ни в какое сравнение с хаосом, который ты приносишь в группу. Плевать на ссоры со мной, я могу понять это как часть рабочего процесса, но то, что ты делаешь с Рюджин, непростительно. Ты её ломаешь.       – Доламываю. У неё и до меня было достаточно проблем.       – Когда ты появилась, она стала злобной и агрессивной.       – Она всегда такой была.       – Ты не можешь этого знать. Когда мы встретились, она была добрейшим человеком, а сейчас… всё просто не так, как должно быть.       – А откуда тебе знать, как должно быть? Ты заглядывала в её личное дело? В то личное дело, которое мы получили, когда искали Сонми.       – Конечно.       – Тогда ты просто не обратила внимания на очевидные проблемы. С десяти до четырнадцати лет она бродяжничала и дралась, – в личном деле приводится достаточно записей о её задержаниях и штрафов. Затем училище, в котором над ней издевались, и те же драки. Потом «Жнецы», смерть отряда и потеря друзей. То, что с тобой она вела себя мило, означает лишь тот факт, что она пыталась справиться с травмами, но у неё не вышло. Да и, будем честными, не могло бы выйти. Всё слишком запущено и сложно, слишком сломано. Я бы сравнила её с цветком на подоконнике, пока окно было открыто. Ветер уже дотянул его до края и нужен только небольшой ветерок, чтобы он свалился. Мне даже не пришлось ничего делать.       – Ты её едва не убила!       Устало выдохнув, Йеджи закатывает глаза и нажимает на педаль газа.       – Она чуть не провалила миссию, и я сделала то, что должна была, чтобы сохранить своё прикрытие и её жизнь.       – Ты в неё выстрелила и бросила к крысам!       – Я знала, что она выберется.       – Ты не могла знать наверняка!       – Ничего нельзя знать наверняка, – равнодушно отвечает Йеджи. – Есть детали, по которым с определённой доли вероятности можно составить целую картину, чтобы после подогнать её под те или иные обстоятельства. Я просто просчитала вводные. Очевидно, что у Рюджин в жизни было достаточно проблем, с которыми ей пришлось научиться справляться. Её умение выживать, помноженное на подготовку, полученную в армию, привело к выводу о том, что хотя ей и будет тяжело выжить, но она справится. Я оставила ей шанс. В противном случае она просто получила бы пулю в голову.       – Ты никогда не признаешься, что была не права.       – Потому что в подавляющем большинстве случаев я права. У меня есть опыт и навыки, которые я успешно использую, и это делает меня профессионалом.       – У тебя нет эмпатии.       – И что?       Черён злится, – Йеджи понимает это по заострившимся чертам лица и плотно сжатым губам. Многие сотрудники Полицейского Департамента впадают в ужас при одном лишь виде раздражённого лейтенанта Ли, но Хван забавляет её привычка слишком громко топать и поджимать губы, когда она зла или раздосадована. Она похожа на ребёнка, у которого забрали любимую игрушку. В ней вообще много от ребёнка: импульсивность и раздражительность, самоуверенность и почти полное отсутствие рефлексии. Тем не менее Черён хороший коп. Если указать на преступника, она вцепится в него зубами и будет душить, пока он не сознается. Такие всегда доводят дело до конца, что ценно, учитывая, сколько полицейских продали свои задницы крупным и мелким бандам, населяющим Сеул.       – Ты никогда не сможешь до конца понять, как больно тем людям, которые потеряли своих родных.       – Мне и не нужно, я с ними не работаю. Моя задача – привести вас к преступнику, а для этого мне нужны лишь место преступления и тела. Для допросов свидетелей в группе есть Джису.       – В полиции не должны работать люди, которые не имеют эмпатии.       – В полиции не должны работать идиоты, которые не способны сложить два плюс два, но всё-таки работают. А что касается людей, которые не имеют эмпатии… тебе знакомо имя Джона Гейси?       – Разумеется.       – Плюс одна извилина, Ли. Ты развиваешься. Так вот… Гейси, да? – Йеджи снова нажимает на газ, перестраиваясь в другой ряд. В салоне приятно пахнет кофе и клубникой, играет тихая мелодия какой-то баллады из шестидесятых. Такие нравились Юми. – Он удивительно хорошо умел приспосабливаться к обстоятельствам. Он сбежал в Вегас, не окончив школу, но там его поймали за развратные действия с трупом. Серьёзное обвинение? Разумеется, но это не помешало ему всего через несколько лет стать директором точки KFC в своём городе и добиться высот в демократической партии.       – Такое случается. Люди почему-то считают, будто подростки ещё недостаточно хорошо понимают последствия своих действий, поэтому некоторые дела можно просто вычеркнуть из их биографии.       Хван кивает.       – Разумное замечание, но был ещё один случай. Ещё до того, как он попал в тюрьму по обвинению в серийных убийствах с особой жестокостью, его поймали на изнасилованиях. Жертвами становились мальчики-подростки. Разумеется, он попал в тюрьму на десять лет, но провёл там меньше двух лет. Вышел за хорошее поведение.       – В любой системе встречаются идиоты. Тюремная не исключение.       – Но он ведь снова добился успеха, Ли. Он вступил в демократическую партию и даже мог бы стать губернатором, основал собственный строительный бизнес. Он женился, удочерив детей этой женщины. Была ли у него эмпатия? Конечно нет, учитывая, что он делал с теми мальчиками, но тем не менее он был богат и популярен. У него даже был снимок с женой президента.       – К чему ты ведёшь?       – К тому, что во всех сферах жизни есть люди без эмпатии. Армия, полиция, бизнес, политика – тут и там на руководящих должностях сидят достигаторы, готовые идти по головам, абсолютно лишённые любых чувств. Такие, как я, повсюду, и у тебя не хватит всей жизни, чтобы посадить нас в психиатрические лечебницы. Более того, тебе никто этого не позволит.       – Когда такие, как ты, управляют, это не приводит ни к чему хорошему.       – Ты так думаешь?       – Я это знаю.       Йеджи подавляет ухмылку и, наклонив голову, насмешливо смотрит на Черён. Широкополосное шоссе постепенно сужается до двух небольших полосок, предназначенных исключительно для легковых машин. По обеим сторонам дороги растут низенькие корейские сосны и покрытые пылью, почти полностью раздавленные колёсами цветы на тонких стеблях. Небо постепенно окрашивается в приятный глазу голубой цвет, и Хван не может не сравнивать его с цветом кожи трупа, лежащего на кушетке в холодном морге. Рюджин бы понравилось это сравнение.       – Ты так настойчиво отрицаешь очевидное, что это почти смешит. Ты удивишься, узнав, сколько людей с психическими отклонениями окружают тебя. Твоя милая на первый взгляд соседка, коллега, твой босс и даже ведущий шоу, которое ты смотришь каждый день. Любой из тех, кого ты встречаешь, может оказаться психопатом или социопатом. И не факт, что ты сможешь понять это по общению.       – Сколько бы их ни было, каждый из них должен находиться в специализированной клинике, а не в социуме.       – Всех не посадишь.       – Ну, начну с тебя, – пожимает плечами Ли.       Весь оставшийся путь они не разговаривают. Позвонив в дом Мо Хенэ, Черён оттесняет Йеджи и выпрямляет спину, попутно проверяя на месте ли пистолет и значок. Хван прячет руки в карманы брюк, оглядывая дом. Он большой и явно дорого стоит, но часть деревянного забора сломана то ли ветром, то ли местными вандалами, а газон выглядит так, будто к нему ни разу не прикасались газонокосилкой. Камера над дверью подмигивает красным огоньком. Явно дорогая, но не из новинок, возможно, меняли три или четыре года назад, когда такие модели считались самыми надёжными.       Дверь открывает женщина лет пятидесяти. Даже широкий шёлковый халат не скрывает её худобы, – почти истощения. Тонкие и хрупкие, словно сделанные из фарфора руки дрожат, как и пухлая нижняя губа, потрескавшаяся и опухшая от удара или сильного укуса. Глаза опухшие, ярко-розовые, с лопнувшими капиллярами. Она затравленно смотрит на удостоверение Черён и отступает на шаг, чтобы пропустить их с Йеджи внутрь.       На первый взгляд дом кажется ухоженным, но взгляд Хван постоянно цепляется за портящие атмосферу мелочи: гора посуды в раковине, блистеры от таблеток на столике и тумбочках, странные продолговатые царапины на стенах и лакированном полу. Смотрит на руки Хенэ. Ногти поломаны, а на кутикулах ещё краснеет что-то, напоминающее кровь.       – Ещё раз простите за вторжение, госпожа Мо, – улыбается Ли. – Мы расследуем одно дело, и нам кажется, что вы могли что-нибудь видеть.       – Я хотела бы помочь, лейтенант, но я почти не выхожу из дома. Для покупки еды пользуюсь доставками, одежду покупаю в Интернет-магазинах или заказываю через каталоги.       – А ваша камера? Мы можем получить записи?       – К сожалению, я не уверена, куда именно отправляются эти записи.       Черён хмурится, и Йеджи скрещивает руки на груди.       – Судя по тому, что я вижу, госпожа Мо, в вашем доме стоит одна из самых современных систем. Как вы можете пользоваться ею и не знать, куда идут записи камер.       – Эту систему установил мой муж, – пожимает плечами женщина.       – Может мы дождёмся его и спросим о записях, – предлагает Черён, слегка переигрывая.       – Он… – Хенэ спотыкается. – Погиб десять лет назад.       – О… извините.       – Да, это… это было ужасно. На самом деле я даже и не знала об этом доме, пока не получила документы о наследстве. Должно быть он готовил это как сюрприз к рождению нашей дочери.       – У вас есть дочь?       – Она… она родилась недоношенной, и врачи… ей не было и трёх дней, когда она…       – Не продолжайте, – кивает Черён. – Примите наши соболезнования.       – Спасибо.       Очевидно, что ей не с кем поговорить. Если этот дом – дело рук Юны, то она сделала всё, чтобы организовать в нём тюрьму для единственного заключённого, – жены того человека, который убил её отца. Судя по тем крохам, которые удалось выяснить следствию, Хенэ родилась далеко отсюда, а её родители умерли достаточно рано и не оставили ей ничего, кроме десяти тысяч вон на карманные расходы. Друзей она не завела, а в восемнадцать вышла замуж, почти сразу посвятив всю себя мужу, – мошеннику и убийце полицейского.       Сейчас ей не к кому было обратиться, некуда было пойти. Юна позаботилась об этом. Она медленно и планомерно сводила эту женщину с ума, постепенно окончательно отгораживая от социума. Госпожа Мо не могла даже поговорить с соседями, – ближайший дом располагался в трёх километрах и представлял собой сдаваемый на лето коттедж. Все остальные постройки на этой улице заброшены.       «Хороший план мести», – думает Йеджи, оглядывая трясущуюся женщину. – «Рано или поздно такая жизнь сведёт её с ума. Скорее рано, конечно, учитывая подвижность её психики».       – Может к вам кто-нибудь приезжал?       – Нет… хотя… подождите! Да, была одна девушка, из компании, которая следит за системой.       – Вы видели её впервые?       – Да. До этого года приезжала другая девушка. Такая высокая и похожая на модель. Я ещё удивилась, что такая красавица решила посвятить жизнь технике. У неё было тату на шее. Какой-то набор цифр.       – А девушка, которая приходила к вам вчера, не вела себя странно?       – Нет. Она проверила показания с бортового компьютера или как он называется, а потом спустилась в гараж, потому что там случился какой-то сбой.       – А раньше такое случалось?       – Ни разу.       – Было ли ещё что-нибудь странное?       Хенэ вздрагивает, опуская голову, и слезинка капает с её щеки на шёлковую ткань халата. Она явно хочет сказать, что всё в порядке, и им, наверное, уже стоит оставить её в покое, но с губ срывается предательский всхлип, а колени подкашиваются. Женщина падает на пол. Халат спадает с плеч, покрытых глубокими царапинами, обнажает спину, на бледном полотне которой проходят белые линии застарелых шрамов. Госпожа Мо кричит от боли и отчаяния.       – Нервный срыв, – заключает Йеджи, опускаясь перед ней на колени. – Найди лёд, Ли.       Когда Черён садится рядом с упаковкой льда, Хван проводит ими по слишком горячему лбу Хенэ, держа её голову на своих коленях. Всхлипы постепенно стекают, но тело продолжает дрожать.       – Сосредоточьтесь на моём голосе. Чувствуете руки? – Госпожа Мо пытается кивнуть. – Хорошо. Напрягайте мышцы в тех местах, где я буду к вам прикасаться, а потом сразу расслабляйте их. Ясно?       – Д-да…       Это длится почти двадцать минут, пока в гостиную не вбегают люди в белых халатах, которые помогают женщине подняться и сесть в их машину. Её всё ещё немного трясёт, но лёд и мышечная релаксация постепенно делают своё дело, и она успокаивается. Йеджи быстро рассказывает о приступе и берёт номер больницы, а затем возвращается в машину. Черён уже сидит на переднем пассажирском.       – Дверь закрывается автоматически, – сообщает она.       – Один из плюсов умного дома, – пожимает плечами Йеджи. – Ты звонила Юджин? Она сможет установить, что за сбой?       – Уже установила. Не было никакого сбоя.       – Серьёзно?       – Она проверила всё три раза. Я подумала, что Юна, возможно, хотела забрать что-то из гаража, но там столько пыли, что становится очевидным, что там уже несколько лет никто не заходил раньше порога.       – Значит, ей нужно было тихое место. Ты уже запросила её звонки?       – Ещё десять минут назад.       – Делаешь успехи, Ли. Ладно, с этим домом всё ясно, возвращаемся в Сеул.

***

      Сердце Рюджин пропускает удар, когда Джису входит в кабинет. Ей уже рассказали, и она старается держаться, но дрожь в плечах и пальцах выдаёт крайнюю степень волнения. Шин касается её руки, усаживая рядом, протягивает картонный стаканчик с успокаивающим зелёным чаем.       – Есть успехи?       – Йеджи и Черён поехали дом, откуда Юна отправила сообщение, а Юджин уже отправила запросы своим боссам. А, и её коллега скоро будет здесь.       – И это всё?       Рюджин пожимает плечами. Она хотела бы сказать больше, убедить Джису, что они уже близки к тому, чтобы вернуть Юну домой, но Чхве достаточно умна, чтобы раскусить её ложь. У них нет ничего, кроме видео и подозрений Йеджи, которые она не может доказать без показаний Юджин. Всё, что они могут, – ждать, и это не может не раздражать.       – Она говорила тебе что-нибудь? Звонила?       – Нет, – пожимает плечами Джису. – Я думала, она останется с матерью, но судя по тому, что сказала госпожа Шин, Юна даже не заезжала к ней.       – Выходит, она соврала.       – Выходит, – кивает Чхве.       За прозрачными стенами их кабинета кипит жизнь. Полицейские ходят от одного стола к другому, наливают себе кофе и разбираются с документами, и это так нормально, что Рюджин чувствует себя странно. Ей до сих пор сложно привыкнуть к тому, что мир не останавливается, когда что-то случается в её жизни. Во время её запоя люди продолжали жить так, как раньше, и никто, кроме Черён и Джису, понятия не имел, что где-то там, – в своей квартире, – Шин Рюджин заливает в себя одну бутылку виски за другой, пытаясь забыть о наглом (и идеальном) лице Хван Йеджи.       – Мы сделаем всё, что можем.       – Я знаю, – Чхве улыбается через силу, но всё-таки улыбается. – Мы всегда делаем всё, что можем. Жаль, что этого не всегда оказывается достаточно.       – В этот раз окажется.       – Ты не должна ничего обещать. Если ты ошибёшься, я разочаруюсь в тебе как в профессионале, что скажется на моём отношении к полиции.       – Пресс-секретарь Чхве вернулась.       – Работа всегда отвлекает меня от проблем. Как и разговоры. Может у тебя есть что-нибудь новое? Просто для того, чтобы я могла подумать о чём-то, кроме Юны.       – Ничего особенного.       – Черён хочет найти тебе девушку.       – Серьёзно?       – Да, она спрашивала, нет ли у меня одиноких подруг. Цитируя её «не таких сук, как Хван».       Ухмылка появляется на губах Рюджин. Таких сук, как Хван, не существует. Она единственная в своём роде и абсолютно неповторимая в своих самоуверенности, самовлюблённости и цинизме. Доктор Хаус в женском обличии, вышедший из экрана, чтобы стереть всё, во что Шин верила в порошок, разрушить её жизнь. Девушка, которую она когда-то любила, а сейчас… а что сейчас? Всё сложно.       – Я слышала, что после расставания психологи рекомендуют провести в одиночестве год, чтобы пересмотреть отношение к партнёру. А после такой, как Йеджи, потребуется лет пять.       – Ты ходила к психотерапевту?       – Он расплакался на первом же приёме.       – Я серьёзно, Рюджин. Тебе это нужно.       – Я в порядке.       – Я не буду настаивать, но подумай над этим. Если вдруг решишься, я дам номер хорошего терапевта. И выйдет не так дорого.       – Я потратила кучу денег на ремонт, так что сейчас стоит поэкономить.       – Как скажешь.       – Но я буду иметь в виду.       Улыбки Джису оказывается достаточно, чтобы Рюджин поняла, что та не верит ни единому её слову. Что ж, пусть так. Ей хватило психологического дерьма во время отношений с Хван. Теперь нужно отойти от этого, сосредоточиться на реальной жизни: улучшении квартиры, покупке новой одежды и обуви, заботе о Минхо и Минджу. Мальчик скоро пойдёт в школу, ему потребуется куча вещей, а у Минджу не всегда хватает денег. И родители… слишком много проблем.       – Тебе бы в отпуск, Рюджин.       – Тебе тоже.       – Это звучит как мечта. Можно задать вопрос, Рюджин?       – Конечно.       – Ты ещё любишь Йеджи?       – Нет… думаю, что нет.       Губы Джису кривятся в усмешке.       – Что-то не так? – Хмурится Рюджин.       – Обычно, когда говорят «думаю, что нет», это означает «да».       – Не в этом случае.       – Как скажешь. Но я почему-то тебе не верю.