одно большое «сложно».

      Джису с недоверием и даже лёгким налётом страха оглядывает обшарпанный коридор совершенно стандартной местечковой больницы где-то не в самом лучшем районе Сеула. Это место совсем не для Йеджи, – слишком старое и бедное, наполненное отвратительными ароматами хлорки и прочих медицинских препаратов. Что она здесь забыла? Хотя нет, вопрос должен звучать не так – для чего она здесь? Чхве слишком хорошо знает эту девушку, чтобы не понять, что это место – очередная площадка для игры.       – Эй!       Когда она слышит знакомый голос, по спине пробегает дрожь. Джимин почти не изменилась: та же отличная фигура, которую не скрывает даже грязный халат, длинные тёмные волосы, взгляд, полный абсолютной апатии, и длинные руки с изящными пальцами профессионального пианиста. При виде Джису она словно на пару мгновений отходит от сна, но затем снова погружается в хорошо знакомый серый мир безразличия ко всему живому.       – Привет.       – Ага, – Джимин кивает. – Йеджи уже ждёт.       – Не знала, что ты здесь работаешь.       – Это хорошее место, – пожимает плечами Ю. – Зарплаты хватает, можно проводить мои эксперименты. Всё идеально.       – Ты ещё не забросила эту идею с клетками?       – Даже добилась прогресса, хотя вам, теоретикам, этого не понять. Ты ведь всё ещё зарабатываешь на жизнь болтовнёй?       – Я пресс-секретарь.       – Ну, я и говорю – болтовнёй.       Когда-то, – ещё во время обучения, – Джису думала, что у Джимин тоже есть антисоциальное расстройство, но чем ближе они становились, тем яснее она понимала, что вся эта напускная холодность на самом деле средство защиты. Ю была странной, – как и все они, – и ей часто приходилось оправдываться за эту странность, иногда кулаками. Со временем тяжёлое детство, буллинг в школе, жестокость родителей превратили от природы замкнутого ребёнка в сдержанного до крайности взрослого, который держался подальше от социума.       Наверное, до её знакомства с Йеджи и Чхве у неё вообще не было друзей.       – Зачем я здесь?       – Йеджи не сказала?       – Нет, предоставила полный отчёт с подробным описанием всех действий.       На губах Джимин проскальзывает улыбка.       – Если она не сказала, то и я не скажу.       Они проходят мимо палат, окна в которые закрыты тёмными жалюзи, и останавливаются у такой же старой, как и всё здесь, двери в операционную. На экране сверху большими красными буквами сияет: «ИДЁТ ОПЕРАЦИЯ». Джису инстинктивно делает шаг назад, но Джимин сжимает пальцами её запястье и тянет внутрь.       – Но там же операция.       – Да, и ты должна присутствовать.       Операционная выглядит так же плохо, как и всё остальное в этом здании. Лампы над операционным столом раз в несколько секунд моргает, всё оборудование старое, со сколами и в пятнах, а сам стол в районе ножек покрыт странными белёсыми разводами. Джису морщится, представляя, как чувствуют себя пациенты, понимая, что их будут оперировать здесь. Хотя, учитывая состояние больницы, вряд ли они когда-либо видели что-то лучше.       Йеджи стоит у стола, закрывая собой лицо пациента, которого будут оперировать. На ней стандартная медицинская форма, латексные перчатки, рыжие волосы убраны под белую, – единственное идеально белое из того, что здесь есть, – шапочку. Набор хирургических инструментов рядом. По краниотому Дальгрена Джису понимает – операция на мозге.       – О, ты здесь, – Хван улыбается, и от этого по коже Чхве пробегают мурашки. – Я думала, вы с Джимин прогуляетесь ещё несколько минут. Кажется, она хотела поболтать.       – Обойдусь, – отмахивается Ю.       – Хорошо, тогда к эксперименту.       Йеджи отходит, и сердце Джису пропускает удар. Они не виделись десять лет, но это лицо, – лицо отца, – преследовало её в кошмарах. Он постарел, – жировые отложения постепенно под воздействием гравитации сползли вниз, образовав пару лишних подбородков, шея опухла, вздулась. Даже руки теперь больше напоминали конечности слона, чем что-либо человеческое. Жиденькие каштановые волосы были сбриты, и лысина, покрытая пигментными пятнами, теперь неприятно поблёскивала в свете мерцающей лампы.       – Какого… – пытается сказать он, но звук выходит с жидким звуком, прерывается.       – Ты вколола то, что я просила? – Равнодушно спрашивает Йеджи. Джимин кивает. – Отлично, тогда его болтовня нам не помешает. Он надоел мне ещё в то время, когда приходилось притворяться медсестрой.       – Мед… Йеджи, какого чёрта тут происходит? – Джису скрещивает руки на груди.       – Это мой эксперимент. Над тобой.       – Надо… Йеджи!       – Да-да, это неэтично и грубо. Я знаю. Джимин, выйди. Я позову тебя, когда мне потребуется ассистент.       Сейчас, – наедине с ней, – Джису снова чувствует себя ребёнком, которого отец лёгким движением руки готовится отшвырнуть в стену. Холод пробегает по коже. Она сжимает руки в кулаки, готовясь драться, если потребуется, но Йеджи лишь постукивает пальцами по подносу с инструментами и качает головой.       – Вообще-то я давно думала об этом. Ещё с того дня, как ты рассказала о том, как отец обращался с тобой и Субином, – когда Йеджи поднимает скальпель, разглядывая его со всей нежностью, на которую способна, глаза отца наполняются паническим ужасом. – Два наших последних дела дали мне пищу для размышлений. Месть… столько всего сказано о мести. Помнишь, что сказал Сэмюэл Джонсон? «Месть – это акт страсти, месть – это акт справедливости».       – Чего ты хочешь?       – Просто провести маленький опыт. Вот, – она кивает на разложенного на столе мужчину. – Человек, который убил твою мать, испортил жизнь твоему брату, почти сломал тебя. Справа от тебя его медицинские карты. Взгляни.       Джису пробегает взглядом по пожелтевшим страницам. Клиническая картина соответствует возрасту и тому количеству алкоголя, которое он выпил, если не считать снимков мозга. Огромная опухоль… шансы на проведение успешной операции – 1 к 10000.       – Пуля, которую ты всадила ему в мозг, начала окисляться, и это итог. Я могу её вырезать, но… заслуживает ли он этого?       Отец снова открывает рот, но сил на движение уже не хватает. Он постепенно засыпает.       Сердце Джису пропускает удар за ударом, когда она понимает, чего именно Йеджи пытается добиться.       – Ты хочешь, чтобы я…       – Да, – кивает Хван. – Я не убью его, не волнуйся, но мы обе знаем, насколько операция сложная, и сколько вещей может пойти не так. Случайный лишний надрез, и у него откажут ноги или руки. Или и то, и другое, – он снова дёргает пальцами, и Джису плотно сжимает губы. – Тебе решать. Я могу сделать операцию идеально, и через пару месяцев он вернётся домой, – туда, где убил свою жену, где бил детей, – или… я могу немного отойти в сторону, и тогда он уже никогда не сможет войти в тот дом своими ногами. Никто об этом не узнает, никто не осудит. Что думаешь?       Она ловит напуганный взгляд Джису и улыбается шире. Чхве вдруг как никогда ясно осознаёт, – это очередная игра, и Йеджи останется в выигрыше при любом из решений. Она как Мастер Игры, Всеведущее Око, которое наблюдает за всем с высоты Бога и наслаждается каждой их ошибкой, неудачей, проблемой. Мир для неё не реальность, а сцена, и она чёртов режиссёр, меняющий сценарий прямо во время пьесы.       – Это уже слишком, – рычит Джису.       – Это мой эксперимент. Ты знаешь, на что я могу пойти, чтобы выяснить то, что мне действительно интересно. Давай, решай. Операция будет идти двенадцать часов, и я не хочу проторчать здесь дольше из-за твоей нерешительности.       – Я…

***

      Йеджи откидывается на жёсткую спинку неудобного больничного стула, сцепив пальцы в замок и закрывает глаза. На часах всего около девяти, и большинство врачей заняты осмотром пациентов и подготовкой лекарств, поэтому у неё есть около получаса, чтобы побыть в тишине. Ну, или в присутствии крайне недовольной Джимин, которая измеряет шагами небольшую комнату отдыха.       – Ты должна была сказать мне, что это отец Джису, – заявляет она после пяти минут молчания.       – Не должна, – возражает Хван. – Потому что ты бы отказалась помогать мне.       – Да!       – А мне нужен был ассистент. Талантливый ассистент.       – Йеджи, это жестоко!       – Да, я знаю, – она лениво приоткрывает один глаз, наблюдая, как бледные щёки Джимин покрываются густым красным румянцем.       – Она этого не заслуживает.       – Выбора?       – Ты понимаешь, о чём я.       Закатив глаза, Йеджи чуть отрывается от стула и опирается локтями на колени.       – Этот мужчина мучал её, Джимин. Он бил её брата и мать, бил её. Он убил её мать и не понёс за этого никакого наказания. Я просто позволила ей самой решить – заслуживает ли он мести.       – Ты привезла её и поставила перед ним как грёбаного палача, Хван!       – Плохой же из неё палач, если преступник в конечном итоге в любом случае остался бы жив.       – Йеджи…       – Так мило, что ты всё ещё пытаешься играть в её девушку, – хихикает Хван. – Ты ведь знаешь, что у неё есть отношения, да?       – Какое отношение это имеет…       – Я не буду отрицать, что это выходит за рамки морали, потому что большинство вещей, которые я делаю, за них выходит, но не надо превращать меня в монстра. Она могла уйти, могла врезать мне и сделать кучу других вещей, чтобы снять с себя ответственность, так что я просто дала ей выбор. Ничего больше.       – Ты такой ублюдок.       – Да, я знаю.       Джимин отходит к окну как раз в тот момент, когда главврач с опаской заглядывает в комнату отдыха.       – Извините, доктор Хван, ваш пациент пришёл в себя.       – О, отлично, – кивает Йеджи. – Я проверю его и поеду по делам. До встречи, Джимин.       – Ага, – Ю скрещивает руки на груди.       Хван доходит до его палаты всего за пару минут. Сейчас, – в состоянии полной слабости, – он кажется ещё более отвратительным. Не человек, в брюзжащая белая масса из жира, покачивающая при каждом движении, – живое изображение Капли из старого американского фильма ужасов. Увидев Йеджи, масса открывает рот, чтобы закричать, но давится собственной слюной.       Девушка только ухмыляется.       – Как вы себя чувствуете?       – Ноги, – шипит господин Чхве. – Я их не чувствую.       – О, понятно. Да… вы знаете, что ведущим органом, обеспечивающим передвижение, у всех является мозжечок? Каждый из его отделов выполняет определенные функции, полушария отвечают за точность, целенаправленность движений в конечностях соответствующей стороны, червь осуществляет контроль над мышечным тонусом, равновесием и статическим положением туловища. Он располагает очень близко к вашей опухоли.       – Ты… – снова давится.       – Его было так легко задеть. Конечно, вы бы не умерли, но наверняка потеряли возможность двигаться. Это было бы трагично, учитывая, что у вас нет никого, кто мог бы принести вам еду или алкоголь, который вы предпочитаете явно больше.       – Что ты со мной сделала, тварь?       – В первую очередь, спасла вам жизнь, – пожимает плечами Йеджи. – знаете, в моей практике был один занятный случай. Парень… кажется, его звали Сонхва ещё в детстве очень серьёзно болел. Нужна была операция на мозге и её сделала, но, – одна маленькая проблема, – в процессе операции случайно задели скопление нейронов, – так называемый «центр боли». Так уж вышло, что из-за этой ошибки мальчик перестал чувствовать боль. Время шло, он рос, но так и не понял, каково это – испытывать боль. Он делал всё, чтобы её почувствовать. Когда мы познакомились, большую часть его тела покрывали шрамы, которые он оставлял сам, пока пытался почувствовать то, что ему недоступно. Как вы понимаете, встретились мы с ним не в баре. Из-за того, что он не понимал механизм боли, ему не удалось понять и что такое эмпатия в полном смысле этого слова. Когда я его поймала, на его счету было уже около пяти убитых, – в основном подростки, которых он пытался склонить к сексу, – и двадцати изнасилованных, – она разминает плечи, лениво зевая. – Так вот, к чему я, – небольшое повреждение мозга может очень сильно испортить жизнь. Особенно такого отхода человеческой жизнедеятельности, как вы. Повезло, что ваша дочь не такой же мусор, как вы.       – Что?       Покачав головой, Хван втыкает в его ногу иглу, и он вскрикивает.       – Операция прошла успешно. Через пару месяцев сможете вернуться к нормальной жизни.

***

      Рюджин тихо стонет, когда, открыв дверь, видит Йеджи, прислонившуюся к стене. Она выглядит уставшей: мешки под глазами, впалые щёки, губы, обкусанные до кровавых точек. Даже пальцы немного подрагивают. Голос разума подсказывает, что нужно закрыть дверь, воткнуть в уши наушники и вообще забыть о Хван хотя бы до следующего дела, но сердце снова сжимается.       – Эй, – Йеджи улыбается и наклоняет голову. – Привет.       – Что тебе нужно?       – Ты не купила мне кофе.       – Какой, к чёрту, кофе?       – Серьёзно? – Она скрещивает руки на груди. – Я лично задержала пару серийных убийц, которые два года насиловали женщин, спасла похищенную девушку, а ты не хочешь даже налить мне кофе? Если уж и притворяешься хорошей, то делай это правильно и будь благодарна.       – Тебе? – Хмыкает Рюджин.       – А что, за мной кто-то стоит? Если да, то можешь поблагодарить его или её.       – Убирайся.       Она хочет захлопнуть дверь, но Йеджи просовывает в проём ногу.       – Я не уйду без кофе, и ты это знаешь.       Рюджин чувствует, как у неё пересыхает во рту, а разум ещё сильнее и громче начинает вопить, что это, возможно, самая большая ошибка в её жизни, но… с того дня, как они с Йеджи познакомились, она, наверное, не совершала ничего, кроме ошибок. Их отношения, то дело с наркоторговцами, алкоголь – то, что превратило её жизнь в небольшой, насквозь прокуренный филиал ада на земле.       Йеджи входит, и Шин понимает, что теперь заперта с одним из самых жутких зверей, которые только могут обитать в Сеуле.       – У меня нет сиропов.       – Просто добавь больше сахара, – отмахивается Хван. – Кстати, мне нравится твой дизайн. Минималистично.       – Спасибо, это последствия алкоголизма, – недовольно бормочет Рюджин, отворачиваясь к плите, на которой уже стоит чайник.       Йеджи бросает на неё быстрый взгляд и позволяет смешку сорваться с губ.       – Что? – Подаёт голос Шин.       – Ты такая милая, когда злишься.       – Когда я злюсь, то хочу тебя убить.       – Как и многие, – пожимает плечами Йеджи. – Хотя ни один из них не выглядит так очаровательно. Особенно, если обижается на меня. Ты такой ребёнок, Рюджин.       – Ребёнок… – Шин сжимает руки в кулаки. – Я разбила тебе лицо, Хван.       – И это выглядело очень горячо. Я всё ещё иногда мастурбирую, когда вспоминаю этот момент.       Рюджин подавляет кашель. Тепло, которое секунду назад разливалось по груди, теперь поднимается выше, – к щекам и шее, – и окрашивает их в приятный нежно-розовый цвет. Она не сразу замечает, как знакомые руки обнимают за талию, а длинные пальцы начинают играть с завязками на поясе серых спортивных штанов. Губы Йеджи прижимаются к задней части шеи.       – Что ты, блять, делаешь? – Она пытается вырваться, но хватка становится крепче.       – Расслабься.       – Отстань от меня.       – Нет.       – Йеджи…       – Я уже сказала, что не отпущу тебя. По крайней мере, пока, – Йеджи скользит носом по чувствительной коже на шее, останавливается на точке пульса, чтобы, наклонив голову, слегка прикусить. – Хорошо, что ты перестала пользоваться тем же парфюмом, что и Ли. Меня от него тошнило. Та сладость тебе не подходит. Тебе нужно что-то тяжелее. Может тимьян? Да… да, это подойдёт. Тимьян в качестве верхней ноты, потом что-нибудь типа иланг-иланга и древесина дуба как финальный штрих. Хотя мне больше нравится, когда ты пахнешь кофе. Меня возбуждает этот запах.       Правая рука поднимается выше, – под ткань старой футболки, – и сжимает грудь. Левая скользит за пояс штанов, и пальцы поддевают ткань боксёров, замирая в нескольких сантиметрах от пульсирующего центра. Ещё одно движение вниз или поцелуй в шею, и Йеджи почувствует влагу на кончиках пальцев.       – Ты такая забавная, Рюджинни, – царапает зубами мочку уха, затем хрящ. – Все твои глупые попытки сделать вид, будто я тебе не нравлюсь, избегать меня, игнорировать. Это ведь так… не знаю, нелепо. Ты не уйдёшь от меня, мы обе это знаем, так к чему тратить силы на все эти глупости, когда можно сдаться? Тебе будет хорошо со мной.       – В прошлый раз это закончилось тем, что я едва не спилась.       – В этом не было моей вины.       – Ты даже не интересовалась, как я?       – Откуда тебе знать? – Хихикает Йеджи. – Я думаю о тебе чаще, чем о ком-либо другом. Думала с того дня, как мы познакомились. Ты мне так любопытна.       Рюджин пытается отстраниться, но только сильнее прижимается к телу Йеджи. Хван снова смеётся, – так низко, что по коже пробегают вибрации, – и это возбуждает только сильнее. Ещё несколько минут, два или три смелых движения, и Шин сдастся. Она всегда сдавалась.       – Ты как моя личная энигма, и я готова разгадывать тебя столько, сколько нужно.       – Я тебя ненавижу, – выдыхает Рюджин.       Снова этот смех… как же это невообразимо раздражающе и в то же время горячо.       – Разве для такого хорошего человека, как ты, позволительно врать?       – Я не…       – Да, я сделаю вид, что верю тебе, детка.       Йеджи уже собирается скользнуть пальцами во влажные складки, когда оба их мобильных начинают вибрировать.       – Сука, – шипит Хван, выуживая из кармана телефон. – Если ещё один маньяк помешает мне заняться с тобой сексом, я сама кого-нибудь убью. И скорее всего Ли.       – Ты, блять, издеваешься надо мной?       – Последние пару лет, но спасибо, что заметила. Давай, – она с ухмылкой бьёт раскрытой ладонью по заднице Рюджин. – Ли выйдет из себя, когда мы опоздаем.       – Она выйдет из себя, когда увидит нас вместе.       – Ну, тогда мы просто обязаны опоздать, – Йеджи запрыгивает на кухонный островок и разминает шею. – И по дороге заедем за кофе.       – Но…       – За твой счёт. Я заслужила.