одно большое «сложно».

      Йеджи лениво потягивается, разминая затёкшие плечи. Хвасон уже просыпается, – она понимает это по шторам, которые постепенно расползаются в стороны, открывая взгляду чёрные дыры окон. Всё чаще проезжают мимо машины. Изредка выходят из бетонной серой коробки заспанные люди в рубашках, – типичные «белые воротнички» с мешками под глазами и бледной кожей, которая если и видела Солнце, то лишь в прошлом веке. Типичные городские муравьи, за которыми Хван наблюдает без всякого интереса.       Их не волнует ничего, кроме собственной жизни, что уже давно превратилась в бесконечных бег по городским лабиринтам. Из дома на работу, с работы домой, от зарплаты до зарплаты. Ни развлечений, ни хобби, лишь бесконечное чёрное нечто, уносящее с собой единственное, что действительно важно, – время. Интересно, потом, – в будущем, – они пожалеют, что ничего успели? Или просто отмахнутся и побегут дальше, навстречу смерти?       «Очевидно второе», – думает Йеджи, бросая ещё один взгляд на тёмную точку в районе пятого этажа жилого муравейника.       Когда в ней зажигается свет, Хван встаёт, отбрасывая в сторону почти полный стакан кофе, и уверенным шагом направляется внутрь. Джису наверняка сказала бы, что глупо идти к возможным подозреваемым без прикрытия, а Рюджин накричала (да, не влюблена она, как же!), но Йеджи, честно говоря, плевать. Смерть её не беспокоит, – никогда, на самом деле, не беспокоила, – а боль… что ж, если подозреваемые окажутся теми, кого она ищет, и решат напасть, то Хван просто постарается умереть раньше, чем они начнут её пытать.       «Должна же быть польза от двух медицинских образований», – мысленно бормочет девушка. – «Хотя бы такая».       Коридор выглядит обшарпанным и насквозь пропах ароматами гари. Изредка из квартир выходят люди, – в основном всё те же «белые воротнички», которые, скользнув по Йеджи взглядом, стараются как можно быстрее опустить голову и скрыться в сумерках лестничного пролёта. Да, наверное, один только её пиджак стоит дороже, чем весь этот этаж.       Пару минут за дверью нужной квартиры царит тишина, пока её не прерывает шарканье. Несколько мгновений спустя в проёме появляется женщина лет тридцати.       Лучшее слово, которым можно её описать, – «бесцветная». Кожа, – на руках и шее, видимой части грудной клетки и ног, – ссыхается в нечто розоватое и сползает тонкими пластинками, напоминающими чешую. Волосы чуть ниже плеч, сальные. Две или три пряди спадают на лицо так, что закрывают левый глаз. Инстинктивно девушка пытается отвернуться, но Йеджи замечает массивный и яркий кровоподтёк – единственные акцент в этом скучном образе.       – Я ничего не покупаю, – хочет закрыть дверь, но Хван выуживает значок.       – Доктор Хван Йеджи.       – О… я никого не вызывала. Если вы по поводу старого перелома, то…       – Не по этому поводу, но всё равно хотела бы послушать. Разрешите войти?       – Я не… кто вы вообще?       – Я работают на Полицейский Департамент. Недавно с девушкой из вашего дома случилось несчастье, и я пришла, чтобы проверить некоторые квартиры. Ваша попала в список.       Йеджи хорошо знает такой типаж, – дамы в районе тридцати, занятые исключительно домашними делами и мужем и, следовательно, одинокие. Обычно, едва услышав что-то о преступлении, их взгляды загораются, наполняются искренним интересом и любопытством, но с этой явно что-то не так. Едва услышав о девушке, уголок её губ слегка, – явно непроизвольно, – вздрагивает, словно она хочет улыбнуться.       «Радуется, когда женщина получает какие-либо повреждения», – отмечает Хван.       – Ваш муж дома?       – Чонвон? Нет, он ещё вчера вечером ушёл на работу. Ночная смена.       – О… хорошо, думаю, ваших показаний будет достаточно.       – А что случилось? – Женщина приглашает её внутрь, взглядом предлагая опуститься на диван.       Внутри всё почти такое же, как снаружи, – обшарпанное и старое, с прожжёнными окурками дырами на обивке и пятнами на паркетном полу. Кое-где нет досок и ковёр грязный, и Йеджи снова отмечает, что подобная атмосфера располагает к повышению уровня агрессии. Бедность, неудовлетворённость качеством жизни, зависть к другим, – более успешным, – женщинам… отличная площадка для возникновения мизогинии.       Её взгляд цепляется за DVD-проигрыватель, подключённый к телевизору, и набор дисков в одинаковых чёрных коробках без опознавательных знаков.       – Так… девушка, да? – Женщина почти наслаждается этим словом. Во взгляде появляются огоньки удовольствия. – Что случилось?       – Изнасилование.       Её плечи подрагивает, и Йеджи слышит приглушённое хихиканье. Хозяйка квартиры пытается скрыть это за приступок фальшивого кашля, прикрывает рукой дрожащие губы, но это не спрячет явного удовлетворения, которое появляется в её взгляде. С ненормальным, – почти животным, – интересом она смотрит на Хван, ожидая самых жестоких подробностей.       – Вот как… – пытается изобразить жалость, но голос выдаёт наслаждение от самого факта, что кто-то причинил другой женщине больше.       – Да. Её изнасиловал знакомый.       Снова смешок. В этот раз скрывает чуть лучше, но и Йеджи знает, к чему должна прислушиваться. Детали постепенно складываются в одну общую картину, и дрожь от предвкушения того самого момента пробегает по коже, заставляя сердце биться немного чаще. Конечно, можно вызвать Ли и Рюджин сейчас, но какое в этом удовольствие? Вытаскивать показания в комнате для допросов, когда ты изначально в сильной позиции, не так забавно, как улавливать их в процессе настоящего разговора.       Делая вид, что проверяет что-то в мобильном, Хван быстро отправляет Юне координаты и снова смотрит на женщину. По её расчётам Рюджин будет здесь минут через пять, если не будет слушать нытьё Черён, и этого вполне достаточно, чтобы Йеджи смогла получить удовольствие от своей маленькой игры.       – Близкий родственник.       Снова в точку. Хозяйка квартиры подаётся вперёд, хотя всё ещё пытается выглядеть почти возмущённой этим фактом.       – Брат или отец, я точно не уверена. Хотя… – пристально изучив лицо, Йеджи кивает. – И тот, и другой. По очереди.       Правая рука женщины скользит по своей ноге, останавливаясь только на краю шёлкового халата. Очевидно, не до конца понимая, что делает, она начинает играть с тканью, то поднимая её так, что становится виден большой синяк и те же чешуйки кожи, то опуская вниз с такой силой, что халат едва не рвётся. Дыхание учащается.       – Вы когда-нибудь слышали о Хуане Барассе?       За секунду хозяйка квартиры приходит в себя, садится ровно, даже возвращает на лицо маску усталости, хотя для Йеджи не составляет труда понять, чем эта женщина планирует заняться после того, как та уйдёт.       – Нет. Это подозреваемый?       – Нет, просто женщина из Мексики. Удивительная, на самом деле, с точки зрения моей профессии.       – С врачебной?       – Да, – Йеджи откидывается на спинку продавленного дивана. – Она родилась в Мексике в 1957, в городке Эпозоюкан, хотя вряд ли вы о таком слышали. Впрочем, место её рождения не имеет значения для истории. Куда больший интерес здесь представляет семья. К сожалению, её отец умер, когда ей было три, а её мать… однажды она продала свою дочь, – ту самую Хуану, – за три кружки пива. Она не знала этого мужчину, да и, наверное, не хотела знать. Всё, что её интересовало, – алкоголь, а у него он был. Ей казалось, что это выгодная сделка.       Взгляд женщины становится жёстче, стекленеет.       – Вы в порядке?       – Продолжайте.       – Как скажете. Тогда ей было всего девять. Мать и раньше пыталась использовать своих детей таким способом, но у них был защитник, – старший брат, который охранял их в первую очередь от этой пьяницы. Но он умер от ран, полученных в результате ограбления их дома, и детство у этой малышки закончилось, едва ли вообще успев начаться. Через пару лет, когда девочке исполнилось одиннадцать, мать решила, что она «приносит слишком мало пользы» и пообещала отдать её в жёны тому, кто предложит больше. Парню, который её купил, было двадцать шесть. Он заплатил пять долларов.       Рука женщины останавливается на поясе халата, играет с узлом, явно с нетерпением ожидая момента, когда сможет скользнуть уже под надоевшую ткань и прикоснуться к месту, которое сейчас пульсировало от возбуждения. Йеджи ухмыляется. Уперевшись локтями в колени, подаётся вперёд и продолжает:       – Не думаю, что вам нужно знать все подробности, так что просто скажу, что, когда Хуане исполнилось двадцать пять, её муж бросил её и четверых их общих детей ради жены помоложе. В тридцать она стала рестлером. В Мексике есть свой стиль подобной борьбы, он называется «луча либре», и там мужчины и женщины в ярких костюмах и с масками на лицах делают вид, что избивают друг друга. Хотя… нет, вам это не интересно. Сейчас я перейду к делу, не волнуйтесь, – замолчав на мгновение, чтобы почистить горло, Йеджи снова начинает рассказ: – Впервые она убила весной 1998. Тогда она жила очень бедно, влезла в долги, и, чтобы заработать хотя бы что-то, решила влезть в дом богатой женщины. Хозяйка оказалась дома. Хуана задушила её, – женщина прикусывает губу от удовольствия, прикрывает глаза. – Её и ещё сорок семь пожилых женщин. Хотя… пожилые ведь вам не нравятся, верно?       – Извините? – Женщина вздрагивает.       Йеджи кривит губы в довольной ухмылке. Время лучшей части.       – Думаю, вам нравятся такие, как я. Внешне, разумеется. Если говорить о личности жертв, то я – последняя, кто мог бы привлечь ваше внимание.       – Жертв…       – Да, ваших и вашего мужа. Их шесть, если считать ту, что вы похитили не больше двенадцати часов назад. Интересный почерк для женщины. Изнасилование… большинство из женщин злятся уже на то, что их мужчина смотрит на кого-то, а вы позволяете своему заниматься с ними сексом. Просто мечта маньяка.       – Убирайтесь!       Йеджи знает, что, как только повернётся спиной, в неё прилетит нож, который женщина не очень профессионально прячет за спиной, поэтому принимает наиболее безопасное положение. Рюджин уже здесь, – бежит по лестнице, задыхаясь от того, что делает это быстрее, чем обычно. Волнуется. Это даже мило.       – Вы ведь всё равно воткнёте в меня нож, так какая разница, где его получить? Я бы предпочла сидя.       – Кто ты?       – Доктор Хван Йеджи, вы видели удостоверение.       – Будь ты копом, тут бы уже стояли отряды спецназа. Журналистка?       – Нет, не журналистка. И не коп. Я профайлер.       – Про…       – По поведению преступника составляю его психологический портрет. Когда вы похитили девушку, меня вызвали из Сеула, чтобы её найти. Вам слегка не повезло, потому что моё прошлое дело тоже было связано с женщиной, и я сразу решила поискать среди тех, кто уже отмечался в делах, связанных с унижением женщин. В школе вы, кажется, пытались выбросить одноклассницу в окно?       – Нет!       – Вы же в любом случае меня убьёте, так что хотя бы раз могли бы побыть честной. Хотя… ладно, не буду вас заставлять. Почему я решила искать так? Ну, во-первых, вы выставляли женщин напоказ, а значит явно хотели внимания. Во-вторых, такая жестокость говорит об агрессии, а её очень сложно сдерживать. Было не так сложно прийти к выводу, что вы периодически вспоминаете своих жертв не самым приятными словами. Вы знали, что последние пару лет отметились под новостями, где обсуждали убийства, примерно шестьдесят раз? Это больше, чем кто-либо в городе.       – Это ничего не доказывает.       – Как и нож, который вы прячете за спиной, – пожимает плечами Йеджи. – Хотите расскажу о вашем прошлом? Мне нравится иногда так подшучивать над людьми, – болтать с ними, а потом рассказывать что-то из их жизней. Они всегда так удивлены, хотя секрет так прост, – люди всего лишь не умеют себя контролировать.       – Ты ничего обо мне не знаешь.       – Знаю, что вам было девять, когда вас изнасиловали. Это был родственник, – думаю, брат. Вы стеснялись, не хотели рассказывать, но всё же нашли в себе силы. И тогда вас растоптали. Полагаю, ваша мать сказала, что в этом нет ничего такого или и вовсе избила вас, а потом к брату присоединился и отец. Это было больно, сломало вас. Вы смотрели на тех девочек, с которыми ходили в школу, и думали: «а почему с ними так не поступают?». Так появилась обида, которая после долгих лет насилия переросла в ненависть.       Хватка на ноже становится крепче, но Йеджи уже слышит знакомые шаги за хлипкой дверью.       – Полагаю, теперь вы не можете достичь сексуального удовлетворения от самого полового акта, потому что он напоминает вам об отце и брате, но зато получаете оргазм, когда видите мучения других женщин. Ну, или как в случае со мной, слышите о них. Не переживайте, что так быстро себя рассекретили, – я просто появилась в нужный момент. Воспоминания о прошлой жертве уже подстёрлись, новая пока жива, а удовольствие так близко. Многие из тех, с которыми я работаю, совершают ту же ошибку.       – Ты, су…       Она кидается на Йеджи как раз в тот момент, когда дверь с грохотом падает на пол, и Рюджин валит женщину на пол, отбрасывая к ногам Хван длинный кухонный нож. Та продолжает бесноваться под ней, крича так громко, что стены будто дрожат. Кинув на неё насмешливый взгляд, Йеджи поднимается и разминает плечи.       – Ты опоздала.       – Ты написала даже не мне, – отвечает Рюджин, ещё сильнее давя на преступницу под собой.       – Отдел… – Ли вбегает, сжимая в руках пистолет, и тут же замирает. – О, ясно, уже не надо.       – А ты не слишком торопилась, – хмыкает Йеджи.       – А ты мне не слишком и нравишься. Кто это?       – Убийца.       – Ты издеваешься? – Ли скрещивает руки на груди, глядя то на беснующую женщину, то на Йеджи.       – Да, просто захотелось, чтобы вы прижали какую-то женщину к полу. Кстати, Рюджини, ты можешь просто использовать наручники, она не опасна.       – Без тебя разберусь, – ворчит Шин, защёлкивая на запястьях хозяйки квартиры наручники.       – Можешь проверить те диски, Ли, уверена, найдёшь на них видео с издевательством над убитыми девушками. Я хочу кофе. Рюджин…       – Я немного занята, Йеджи.       – А меня пытались убить. Купи мне кофе.

***

      – Видео готово, – подаёт голос Юна, и Йеджи поворачивается на слишком тихий для этой девушки голос.       Лицо Шин бледное и уставшее, с красными от слёз глазами. Губы обкусаны настолько, что с правого уголка стекает по подбородку тонкая струйка крови. Руки дрожат.       – Не ожидала?       – Того, что женщина может быть настолько жестока? – Хван пожимает плечами. – Такова жизнь, Юна. Есть садисты-женщины, садисты-мужчины, садисты-дети.       – Вы просто не слышали, что она там говорит.       – Ну, могу послушать.       Йеджи даже не вздрагивает, когда знакомые кадры проскальзывают по экрану. Эта та же девушка и тот же мужчина в маске, который грубо срывает с неё нижнее бельё, дёргает за волосы настолько сильно, что вырывает пучки прямо с луковицей, бьёт. Но есть голос… тот же, что и у женщины, которую они задержали, но громче и сильнее. Теперь она не шепчет, как тогда, – в квартире, – а кричит от удовольствия:       – Да, покажи этой маленькой сучке, что она заслужила! Накажи эту шлюху! Положи её на бок… нет, не так, я хочу видеть, как дёргается её грудь… у шлюхи красивая грудь, верно? – Мужчина на экране хихикает. – Грязной шлюхе нравится, когда ты груб с ней, Чонвон, так что сделай это ещё раз. Пусть у неё снова пойдёт кровь!       Юна выключает компьютер раньше, чем мужчина успевает начать, опускает голову. Слёзы снова стекают по щекам.       – Ты знала, на что шла, когда соглашалась работать здесь.       – Вам легко говорить, – отвечает Шин. – Вы ничего не чувствуете к этой девушке!       – Да.       – Вы… вы…       – Я та, кто задержал её похитителей. Та, кто дал полиции наводку на место, где её могут прятать. Я та, кто вернул её домой. Разве имеет ли сейчас значение, жаль ли мне её или нет?       – Но просто смотреть…       – Часть работы, – пожимает плечами Йеджи. – Это помогает найти зацепки и построить профиль преступника, а это, – в свою очередь, – помогает найти убийцу или похитителя. Всё это полезно.       – Да, может быть.       – Теперь это твоя работа, Юна. Учись относиться к этому так же, как я, или проваливай. Третьего не дано.

***

      Джису вздрагивает, когда Йеджи прислоняется к стене рядом и зажимает между губ тонкую сигарету. Приятный клубничный аромат наполняет небольшую комнату, и перед глазами проплывает почти прозрачная сероватая дымка. Она вдыхает его полной грудью и прикрывает глаза.       – Не самая приятная клиентка, да? – Спрашивает Хван, хрипло посмеиваясь.       – Мягко сказано. Юна пробила её. Её мать умерла за несколько недель до первого убийства.       – Очевидно, ей понадобился кто-то, на кого она могла бы злиться. А что насчёт отца с братом?       – Погибли в аварии семь лет назад.       – Случайность?       – Сложно сказать. Машина врезалась в грузовик. Как итог – большой кусок покорёженного металла и куча мелких кусочков, раскиданных в радиусе километра.       – Значит, есть вероятность, что у неё больше, чем пять жертв.       – Как и всегда, – пожимает плечами Джису.       Чхве снова закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться на чём-то, кроме удовольствия, появившегося на лице этой женщины, когда перед ней положили фотографии трупов. Она выглядела такой довольной… широкая улыбка, обнажающая зубы, блеск в глазах… настоящая садистка в самом классическом её проявлении.       – Разве это не любопытное явление? – Снова начинает Йеджи.       – Та женщина?       – Скорее её месть. Вместо того, чтобы сосредоточиться на тех, кто причинил ей боль, она издевалась над другими, – теми, кто пытался ей помочь. Она видела в них свою мать и мучала их за то, что она за неё не вступилась, но разве не было бы логичнее мстить мужчинам? Она искала не проекцию отца или брата, а проекцию матери. Она ненавидела их, это очевидно, но судя по преступлениям, её она ненавидела больше.       – Мать – ключевая фигура для любого ребёнка. Разумеется, она испытала сильнейший стресс, когда вместо поддержки получила от матери равнодушие и молчаливое согласие на все эти действия.       – А ты тоже злишься на мать?       Что-то в Джису ломается. Она поворачивает голову, словно не расслышала, хмурится, но Йеджи выглядит слишком уверенной, чтобы пытаться переводить разговор на другую тему. Она не отстанет. Не в этот раз.       – Нет.       – Она не защитила тебя.       – Она пыталась. Нас били одинаково. Может, если бы её не трогали, я бы почувствовала что-то подобное, но в то время я испытывала к ней только сочувствие.       – А к отцу?       – Ненависть, очевидно.       – И сейчас?       – К чему эти вопросы? – Джису скрещивает руки на груди.       – Я начала один проект, и мне очень любопытно, какой же результат получится.       – Что за проект?       – Узнаешь. Кстати, ты свободна завтра в районе пяти вечера?       – Конечно, но…       – Тогда я за тобой заеду. И подумай над тем, что я сказала, Джису. Что ты чувствуешь к своему отцу? Это важно. Возможно, даже больше, чем просто «важно».