одно большое «сложно».

      Когда Джису выходит на улицу, Солнце медленно поднимается из-за ряда бетонных многоэтажек, заливая улицы приятным красновато-оранжевым цветом. Вокруг открываются магазины и кафе. Сквозь блестящие в солнечных лучах витрины Чхве видит уставшие лица владельцев, продавцов, официантов.       Она любит такой Сеул. Ещё совсем сонный и пустой, он, как и все, начинает день с чашки крепкого кофе и свежего круассана. На улицах пока нет машин и привычных толп, но пройдёт час или два, и воздух наполнится голосами, смехом, звуками двигателей. Люди будут проходить мимо, торопясь на работу, и даже не думая, как легко разрушить такую привычную для них картину мира. Если Джису чему и научилась за время работы в отделе по охоте на маньяков, то только тому, что нужно наслаждаться каждым мгновением.       Скоро спокойствие закончится сигналом мобильного. Черён напишет, что их ждёт новое дело, и они снова сорвутся куда-то на другой конец страны, к обезображенным трупам и плачущим людям. Чхве будет их успокаивать, говорить, что они смогут это пережить, а потом общаться с ублюдками, которые просто хотят заработать немного денег на чужой смерти. Маньяки популярны – это факт. Людям нравятся истории о них, а журналистам нравятся деньги, которые они получают за эти истории. Первый закон бизнеса: «Если есть спрос – значит, будет и предложение».       Джису не против рассказов и фильмов про маньяков, но её иногда так злит, что, говоря об этих ублюдках, люди забывают о тех, кого они убили. Они не думают об их семьях, – родителях, партнёрах, детях, – о той боли, с которой им теперь придётся жить. О той боли, которую Чхве чувствует почти каждый день.       Кто-то однажды сказал, что брать показания легче, чем работать с трупами. Что ж, покажите человека, который сможет равнодушно смотреть на лицо матери, только что узнавшей о смерти дочери, на лицо жены, потерявшей мужа, на лицо ребёнка, потерявшего мать. Покажите этого человека, чтобы Джису могла выбить ему пару зубов и направить на психиатрическую экспертизу.       Нет, она бы предпочла работать с трупами, чем говорить с людьми, но кто-то всегда должен этим заниматься.       Мир не останавливается, когда телефон в кармане пиджака начинает звонить. Солнце всё так же заливает улицы, а редкие прохожие с хмурыми лицами потягивают кофе. Жизнь продолжается.       «В Кандонгу убит мужчина. Серия. Жду в течение получаса».       Здравствуй, прекрасный новый день!       Здравствуй, ужасное новое дело!

***

      Джису приезжает на место преступления последней. Раньше, – в первый год работы, – она представляла такие места зловещими заброшенными зданиями с дырами вместо окон, пахнущими гнилью подвалами, наполненными крысами. В её фантазиях места убийств всегда становились отдельным филиалом ада. Реальность показала, что человек нигде не может быть в безопасности.       Дом, в который она входит, выглядит уютно. Современный дизайн с белыми стенами, панорамные окна в гостиной, солнечные панели на крыше и самая современная техника, которую можно найти. На стенах семейные фото: мужчина лет сорока с сединой на висках, женщина немного младше и мальчик с девочкой по обе стороны от них. Счастливая, на первый взгляд, семья.       – Джису? – Йеджи перегибается через перила второго этажа, постукивая по дереву, чтобы привлечь её внимание. – Он здесь.       – А семья?       – Ли отправила их в больницу, чтобы проверить, но я более чем уверена, что физически они полностью здоровы. Давай, поднимайся ко мне, а то пропустишь самое интересное.       Полицейский, который слышит это, удивлённо смотрит на Джису, но та лишь пожимает плечами. В этом вся Хван Йеджи. Ей плевать на всё, кроме убийц. Их мысли, состояние, мотивация, – она читает их как раскрытые книги, создавая в голове идеальный образ. Интересно, что было бы, выбери она не ту сторону? Сколько нераскрытых дел тогда пылились бы на полках Полицейского Департамента, и насколько страшно было бы людям прогуливаться по улицам?       Для Джису Йеджи сравнима с атомом. Столько хороших вещей, энергии, но столько же и опасности.       – Юна проверяет систему «Умный дом», а Рюджин и Ли осматривают двор. Парень на нас с тобой.       Тот же мужчина, что и на фото. О причине смерти не нужно даже думать, – его били ножом в грудь настолько сильно, что во время последнего, – пятнадцатого или шестнадцатого, – удара, лезвие откололось и застряло между четвёртым и пятым ребром. Убийца явно в истерике. Это плохо. Обычно в таких случаях промежуток между старым и новым преступлением составляет не больше недели.       – Его жена сказала, что убийца появился в спальне примерно в три часа ночи. Мужа ударил по голове, а ей велел идти в туалет. Туда же привёл их детей.       – Он их не тронул? – Спрашивает Джису, опускаясь на колени рядом с головой трупа. На затылке рассечение, – достаточно, чтобы жертва потеряла сознание минут на пять-шесть.       – Нет, только напугал. Жена сказала, что он старался не прикасаться к ним и даже убрал нож, когда подошёл к ней.       – Агрессия направлена только на мужчину. Признак пережитого насилия.       – Тогда, очевидно, он видит в мужчине своего отца, и поэтому не трогает детей и женщин. Он думает, что защищает их от садиста. Делает то, чего не сделали, когда он был ребёнком.       – Известно, был ли убитый жесток с семьёй?       – Нет, но, судя по фото, они были вполне счастливы. Жена всегда рядом с мужем, дети жмутся к нему. Хороший признак, – Йеджи поднимает правую руку мужчины, внимательно разглядывая вены. – Это уже третий за последние две недели.       – Третий? Почему нам сообщили только сейчас?!       – Они даже не додумались их связать. Было два разных подозреваемых.       Джису с трудом сдерживает вздох раздражения. Иногда представители Сеульской полиции проявляли высшую степень глупости, игнорируя явные признаки серийных убийств. Из-за этого отдел терял драгоценное время. Так было с убийцей проституток и многими другими делами до временного роспуска отдела. Так было и сейчас.       – Идиоты, да? – Хмыкает Йеджи.       – Абсолютные. При ограблениях никто не выбирает одну жертву. Это же так очевидно. И разница в поведении… скольких грабителей они задерживали, что убирали нож, когда дело касалось детей и женщин, а потом просто превращали мужчин в кровавое месиво?!       – Остынь, понятно, что весь местный участок просто кучка идиотов.       – Я буду настаивать на профессиональной проверке.       – Ты? Обычно я это делаю. Что случилось с милой Джису?       – Я не могу оправдать непрофессионализм. Сообщи они нам хотя бы после второго убийства, и этот мужчина мог быть бы жив.       – Или не мог. По тому профилю, который есть сейчас, мы не можем назвать даже возраст. Всё, что известно, – над ним издевался взрослый мужчина, скорее всего отец. Таких семей достаточно. Ты из такой семьи.       Джису плотно сжимает губы. В нос почти сразу бьёт знакомый запах: сырость, гниль. Так пахло в подвале, в котором она провела почти всё детство. Мать и отец занимали кровать, отгороженную тонкой ширмой из отвратительно-жёлтой бумаги, а они с Субином спали на матрасах, положенных поверх полок в чём-то, похожем на встроенный в стену шкаф. Когда Джису становилось особенно страшно, брат спускался на её койку, чтобы обнять.       Отца это злило. Раз за разом он выдёргивал брата из шкафа, поднимая за воротник как щенка, и тряс так, что Субин едва мог устоять на ногах. Иногда, если он был зол слишком сильно, то тащил брата в ванную и опускал лицо под воду. Мама пыталась заступиться, но… она всегда была слишком слабой, маленькой на фоне того чудовища, которое почему-то считало себя их отцом.       – Хочешь обвинить меня?       – Уверена, у тебя есть алиби на эту ночь, – Йеджи взглядом указывает на шею.       – Не успела забежать за тоналкой.       – И не одолжила у Юны? О, ты сбежала без завтрака в постель? Джису…       – Заткнись, Йеджи.       – Я всегда остаюсь на завтрак. Зачем отказываться от бесплатной еды?       – Можно подумать, утром ты действительно хочешь завтрака?       – Я хочу поесть, но, если девушка или парень захочет утром немного секса, то почему бы и нет? При условии, что он или она был хорош до. Если нет, то к чёрту завтрак.       – Почему я вообще говорю с тобой об этом? Ещё и над трупом.       – Потому что это весело? Потому что тебе любопытно? Расслабься, Джису, мы обе знаем, что ты умеешь быть не только милой. Джимин много болтает, знаешь.       – О, чёрт…       – Не стоит знакомить её с Юной, да? Не нужно, чтобы у девочки появились комплексы.       Картинки кроваво-красными мазками проступают перед глазами. Джимин и она… тёмная комната, освещённая только лампой на тумбочке рядом с накрытой балдахином кроватью. Ароматы жасмина в воздухе. Дорожки слабых укусов на шее и страстный поцелуй…       – Надеюсь, Джимин не думает, что это было серьёзно?       – Спроси у неё сама, – пожимает плечами Йеджи. – Всё, что я знаю, – у неё давно не было девушки, и она не против повеселиться с кем-нибудь.       – Так займись ею сама.       – Не хочу повторяться. Мы хорошо провели время, когда учились. Зачем портить воспоминания?       – Я не изменяю, Йеджи.       – Я тоже. Когда ни с кем не встречаешься, то и не изменяешь.       – Уверена, Рюджин так не думала.       – Рюджин… – Йеджи умолкает, и впервые за несколько лет Джису понимает, что она не может подобрать слов. Что-то странное, схожее с тоской, наполняет её взгляд, но она быстро пропадает. Хван Йеджи тоскует по кому-то? Нет, это так же невозможно, как прилёт марсиан или существование единорога. Она просто неспособна чувствовать что-то, кроме, возможно, злости. – Она мне интересна.       – Почему?       – Она… может убить.       – Все мы в теории можем.       – Не так, как я. Мы одинаково смотрим на убийства, просто до неё пока не дошло.       – Ты ведь не…       – Не знаю.       – Йеджи, нет.       – Думаешь, я тебя послушаю? – Хихиканье срывается с розовых губ. – Тут так невыносимо скучно, Джису. В такие моменты я жалею, что вы с Джимин заставили меня бросить наркотики. С ними мир становился веселее.       – Они убили бы тебя!       Джису пытается вложить в эту фразу всю силу голоса, но Хван плевать. Она так же равнодушно, как и всегда, пробегает взглядом по кровавому месиву в районе груди трупа, осматривает зрачки и рану на затылке. В глазах почти читается знакомое «как банально!».       – Как и пистолет, нож или особенно смелая утка. Ты сама говорила, что всё может убить. Я сама могу себя убить, – она поднимается, стряхивая с бежевых брюк от «Шанель» невидимую пыль, разминает пальцы. – Надо хотя бы пить, чтобы не сойти с ума от скуки. Помнишь, как было у Конан Дойля? «Мой мозг бунтует против безделья. Дайте мне сложнейшую проблему, и я забуду про искусственные стимуляторы!». У меня нет даже искусственных. Ну, кроме Рюджин, конечно.       – Иногда ты так меня раздражаешь.       – Только иногда? – Джису закатывает глаза, когда Йеджи, театрально кланяясь, протягивает ей руку, чтобы помочь встать. – Ну, мой дорогой Уотсон, чем же мы займёмся дальше?       – Ты не Шерлок Холмс.       – Конечно. Я лучше.

***

      Юна заканчивает с полным осмотром системы только к тому моменту, когда коронеры забирают тело. Они проносят его, – прикрытого только какой-то белой тряпкой, – мимо дивана, и в разуме невольно проскакивает мысль: «А отца несли так же?». Ей сообщили о его смерти только через час, когда отпустили с уроков. Его коллеги забрали её из школы. Один из них, – постарше, с густой бородой, – пытался как-то утешить, рассказывал глупые сказки о рае, но Шин волновал только один вопрос – убийцу нашли?       Они признавались в собственном бессилии два долгих года, пока тот урод наконец не получил пулю. Может, это и было жестоко, но в тот день Юна впервые снова почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы улыбнуться. Она сделала то, что должна, и это правильно. И плевать, что никто из «друзей семьи» и даже мама не одобрят. У них было столько лет, чтобы его поймать, посадить, наказать, просто сделать хотя бы что-то, чтобы смерть отца не казалась такой ненужной, но они не смогли.       Шин надеется, что они хотя бы стыдились того, как плохо работали.       Рюджин и Черён заходят через пару минут.       – Ничего, – бормочет Ли. – Это не дом, а крепость. Высокий забор, камеры по периметру, отличный замок. Не знаю, как он мог пройти.       – Можно предположить, что у него был код, но как он мог его достать? Система совсем новая, а у хозяев, судя по выписке, не было ни прислуги, ни постоянных доставщиков.       – Люди переоценивают такие системы, – замечает Юна, не отвлекаясь от экрана. – Самые лучшие коды достаются государственным службам и так далее, а компании, ориентированные на обычных клиентов, обычно пользуются упрощёнными вариантами. К ним можно подобрать ключ. Особенно, если работаешь с такими.       – И ты можешь?       – Уже подобрала.       Она замечает, как Джису и Йеджи спускаются со второго этажа, и старается не краснеть. С Чхве всё в порядке? Она сбежала сразу после того звонка, и Юна понимает, что не может спрашивать, но… ей не нравится думать, что Джису что-то скрывает. Для чего? Шин всегда будет на её стороне. В любой ситуации.       – Как дела с камерами?       – Их система была взломана, – говорит Юна, пожимая плечами. – Все данные, в том числе и код от дверей, были в памяти «Умного дома». Отсюда же получили доступ и к камерам. Десять минут, и дом обесточен.       – Насколько подготовленным должен быть человек, чтобы влезть в такую систему?       – Выше среднего, но не гений. Слишком много следов.       – Он может работать на компанию, которая производить такое ПО?       – Это возможно, но я не уверена. Обычно, если человек работает с чем-то таким, то процесс доведён до автоматизма. Он должен знать код до последней строчки, а субъект допускал ошибки. Ничего критичного, но, если бы он хорошо знал систему, то избежал бы этого.       – А ты хорошо её знаешь?       – Она сделана на базе программы для защиты нескольких правительственных объектов. Её более упрощённая версия. Я знакома с кодом.       – О… этому учат в Академии?       Юне не нравится улыбка доктора Хван, но она старается не думать об этом. До её прошлого не получится докопаться так же легко, как до дела Рюджин. Его спрятали в самой глубине сетевого пространства, закрыв на сотни кодовых замков, чтобы после запечатать рядом с набором других таких же дел, о которых никто не должен узнать.       – Нет, но я много читала об этом.       – Видишь, Ли, я достала для тебя сокровище.       – Это не твоя заслуга.       – Не завидуй.       – Заткнись, Хван.       – Скажешь так ещё раз и окажешься на улице. Итак, теперь, когда уровень IQ в комнате наконец повысился, перейдём к профилю. Субъект совершенно точно подвергался насилию со стороны отца, что объясняет его агрессию по отношению к мужчинам. Он склонен впадать в ярость, так что вполне может быть подростком.       – Думаешь, подросток смог бы взломать систему?       – Первая здравая мысль от тебя, Ли, поздравляю. Да, думаю, подросток при определённом таланте смог бы такое сделать. К тому же потерпевшая описывала невысокого человека.       – Но сила, с которой он бил, – возражает Джису. – Субъект должен быть подготовлен.       – Ориентируйся на первый удар, – Юна чувствует приступ злости, когда доктор Хван почти нежно опускает руки на щёки Джису, поворачивая её голову. – Он бил сюда, – касается пальцами затылка. – И этот удар был слабый. Мужчина очнулся бы через минуту или две. Теперь представьте, – он вырубает мужчину статуэткой, которую нашёл на первом этаже, на глазах у жены, хотя держит в одной руке нож, убирает его, чтобы не напугать жену и прячет её в ванной. Даже не запирает. Он не ждёт угрозы от женщины. Затем идёт к детям, и нож всё ещё спрятан.       – Он не хочет причинять им боль.       – Никакой агрессии. Он запирает их в ванной, возвращается в спальню и впадает в ярость. Он бьёт так сильно, что ломает нож, а потом ещё несколько раз пинает труп.       – Сильная травма.       – Но сразу после он открывает дверь ванной и уходит.       – Очевидно, он не хотел, чтобы они оставались запертыми на неопределённый срок. Может, это проявление раскаяния?       – Нет, тогда он бы не пинал тело, – качает головой Йеджи. – Есть идеи, Джису?       – Такая агрессия не может быть связана с обычными избиениями. Думаю, субъект проецирует себя на тех, кого прячет в ванной. Он видит в этих детях себя, а сам в этот момент становится тем, кто их защищает, – тем взрослым, который защищал его.       – И что означает его жестокость? Он повторяет, что тот защитник сделал с его отцом?       – Нет, тогда бы мы знали о деле. Йеджи бы не пропустила такое, а она ничего не забывает.       – Факт, – соглашается доктор Хван. – Подобных убийств не было. По крайней мере, за последние двадцать лет. Но проверить стоит.       – Думаю, всё это – то, что сам субъект хотел сделать, но в силу возраста не смог. Это только моё предположение, но такая жестокость может быть связана с тем, что его защитник погиб.       – Это могли быть мать или старший брат.       – Да, и скорее всего отец убил их. Ты помнишь такие дела?       – Около двенадцати за последние двадцать лет.       – Я поеду в участок, просмотрю предыдущие два дела. Если субъект видит себя в детях, то одному из них должно быть столько же, сколько ему на момент смерти защитника.       – Я поеду с тобой, – встаёт Юна. – Я быстро читаю.       – Хорошо. Йеджи…       – Займусь вскрытием. Составишь компанию, Рюджин?       – Нет.       – Составишь, – отмахивается мисс Хван. – Ли, на тебе свидетели.