одно большое «сложно».

      – Тебя долго не было, – начинает господин Чхве, когда Йеджи заканчивает с очередной капельницей. Он выглядит так же мерзко: раздутые руки и ноги, толстая шея и живот, колышущийся от любого, – даже самого слабого, – движения. Глаз не видно из-за жировых наростов на верхних и нижних веках. Под слишком маленькой для такого тела майкой глубокие следы пролежней.       Никто, кроме Хван, не хочет с ним работать. Она понимает, почему, – он мерзкий и похотливый старик, которому нравится заглядывать девушкам под юбки, и, если он умрёт от своей опухоли, никто не заплачет, но… это так просто. Ещё в детстве, читая о смертной казни, Йеджи думала, почему эти люди, – преступники, – заканчивали так легко. Разве это не было побегом?       Конечно, те, которые верили в метафорического мужчину на небе, повторяли, что он попадёт в ад, но правда заключалась в том, что ада не было. Был человек, который убил другого. И ему позволяли, – и даже помогали, – сбежать, не причинив никакой боли из-за соображений мнимой «гуманности». Не лучше ли было подвергнуть его тем же пыткам? Это звучит справедливо.       – Нужно было помочь другу.       – О, – тянет мужчина. – Другу? Твоему парню?       – Бывшему.       – Тогда ты точно дурочка. Помогать бывшим… это то же самое, что носить дерьмо, – пользы никакой, а руки грязные.       – У вас есть опыт?       – Конечно, – он выпячивает грудь настолько, насколько это возможно, но Йеджи всё равно замечает лишь колышущийся живот. – Моя бывшая жена была последней сукой. Детки все в неё, – такие же ублюдки.       – Они так и не выходили на связь?       – Вообще обо мне не вспоминают. Хотя я столько им дал!       Йеджи с трудом подавляет ухмылку. Да, если считать психологические и физические травмы, то он действительно вкладывался в их воспитание. Субин всё ещё с трудом сгибает правую руку, – последствия перелома, – а Джису иногда пьёт столько обезболивающих, что хватит на два или три полицейских отряда. По ночам, когда она думает, что никто не видит, слёзы начинают течь из её глаз.       Йеджи видела снимки её мозга. Пять тяжёлых сотрясений не прошли бесследно, навсегда оставив на своём месте мигрени и высокое давление. Несколько раз в году, – в особенно тяжёлые дни, – у Джису даже не получалось встать с кровати, настолько сильно разрывалась изнутри голова.       – Тебе не говорили, когда приедет тот японец?       – Через неделю. Ему всё ещё нужно закончить несколько операций в Токио, но затем он первым же рейсом прилетит в Сеул и сразу поедет к вам.       – Этот ублюдок должен успеть…       – Он успеет, не переживайте, – Йеджи выдавливает улыбку. Знал бы он только, что нет никакого врача из Японии, а его будущий хирург сейчас наблюдает за ним, решая, делать ли вообще операцию. Может, помучить и оставить? Джису не понравится, что она так вмешивается в её прошлое, но… когда Хван вообще интересовало, нравится ли ей что-то?       Ей хочется веселиться, а господин Чхве – отличный способ. И плевать, что скажет или подумает Джису или остальные. Должны были привыкнуть.       – Теперь вы должны поспать. Завтра утром я поставлю ещё одну капельницу.       Джимин наблюдает, как она закрывает дверь в палату, и улыбается.       – Всё ещё не понимаю, для чего тебе возиться с таким дерьмом.       – Оно того стоит.       – Действительно? Большинство из тех, кто здесь работает, обрадуется, если он умрёт. Такой мерзкий тип.       – Поверь, то, что я хочу сделать, куда хуже смерти.       – Йеджи… мне стоит напоминать тебе о кодексе врача?       – Официально я не врач, – пожимает плечами Йеджи. – Сейчас я преподаватель с практическим опытом работе в медицине, но не доктор. Я могу позволить себе забыть о каком-то нелепом кодексе.       – Йеджи, – снова качает головой Джимин.       – Перестань вести себя так, будто заботишься о людях. Мне хватило этого от Рюджин.       – Вы так и не помирились?       – Она продолжает делать вид, что хороший человек. Такая дурочка…       – Может, она действительно хороший человек?       – Хорошие люди не разбивают чужие головы кулаками. Нет, в ней есть что-то. Она даже не представляет, на что на самом деле способна, но когда-нибудь я помогу ей понять, и тогда… тогда нам будет очень весело.

***

      Йеджи сдержанно улыбается, когда Джимин протягивает чашку карамельного латте со сливками и малиновым сиропом. Мягкий свет бра на обшарпанных серых стенах создаёт сравнительно уютную атмосферу, отлично сочетающуюся с доносящимся из старенького радио на подоконнике четвёртым концертом Рахманинова. Стол из тёмного дуба, за которым они сидят, завален бумагами и медицинскими заключениями, местами залитыми кофе.       Хван с раздражением отталкивает одну из стопок от себя. Конечно, у больницы мало средств, но услуги уборщицы стоят не так дорого. Могли хотя бы пыль протереть.       – Доктор, – начинает один из врачей, – тощий и небритый. – Я не понимаю, чего именно вы хотите.       – Отлично понимаете. Пациент Чхве с опухолью в мозге, я хочу его прооперировать.       – Она неоперабельна.       Йеджи смотрит на мужчину в паре стульев от неё. Типичный нарцисс с синдромом Бога, который наверняка считает, что умение держать в руках скальпель ставит его в одну линию с Гиппократом, Пироговом и Релига. Обычно практика показывает, что такие даже во время простейших операций не всегда всё делают правильно, но потом, если она заканчивает хорошо, до следующей делают вид, будто мир спасли. И Хван не против хвастовства и самовлюблённости, – сама таким занимается, – но, если говоришь, должен соответствовать.       – Нет, просто вы не знаете, как его оперировать.       – Я хирург с двадцатилетним опытом!       – И всё ещё работаете здесь? Тогда вы точно отвратительный хирург.       – Йеджи, – предупреждает Джимин.       Хван слегка ухмыляется.       – Я говорю правду. Хороших врачей не оставляют на двадцать лет в больнице для почти бездомных. Значит, либо вы идиот, которому нравится работать за нелепую идею, либо плохой врач и ещё больший идиот, потому что не сменили профессию. В любом случае, мне плевать на вас и вашу работу, я хочу, чтобы вы дали мне полный контроль над этим пациентом. Джимин, выведи его снимок, чтобы я могла показать, как именно буду работать.       Она подходит к пыльному экрану, в очередной раз морщась, когда пальцы опускаются на гладкий холодный материал. Хирург откидывается назад, скрещивая руки на груди, чтобы показать, как ему наплевать. Ну, к чёрту этого идиота.       – Итак, как видите, опухоль находится прямо между полушариями, что затрудняет доступ, но я хотела обратить ваше внимание не на это, а на причину опухоли. Вот, – она указывает на небольшое, – всего в несколько миллиметров, – сжатое пятно в центре новообразования. – Инородный предмет.       – Вы так в этом уверены?       – Более чем. Конечно, вы отправите это на дополнительные проверки, но я знаю, что это пуля. Она там около десяти лет, и металл, разумеется, уже начал окисляться. Итог – опухоль.       – Хорошо, – тощий доктор переводит взгляд на хирурга. – Мы отправим пациента на дополнительные исследования, но я всё ещё не понимаю, почему вы хотите работать с этим пациентом.       – Люблю сложности. Я не собираюсь приписывать операцию себе, так что, если у меня получится, вся слава уйдёт больнице. К тому же я вызвала врача из Японии, который проведёт несколько операций, но только при условии, что вы позволите мне забрать пациента Чхве.       – Это глупость, – пытается хирург, но главный врач лишь отмахивается.       – Врач из Японии сможет остаться здесь на неделю?       – Даже на две. Он у меня в долгу.       – Я… я согласен.       – Отлично, – Ожидаемо, но приятно видеть, что хотя бы кто-то из тех, кто здесь работает, – кроме Джимин, – способен думать. – Немедленно отправьте его анализы и сообщите мне сразу же, как они будут готовы. Японец приедет к концу недели. Скажете что-либо пациенту, и вашей клинике конец. Если не верите, спросите Джимин, она убедит вас, что я никогда не бросаю слов на ветер.

***

      Джису вздрагивает, когда пальцы Юны опускаются на плечи, осторожно массируя. Они в её квартире, смотрят какой-то фильм, пока в духовке на открытой кухне запекается мясо. Аромат наполняет лёгкие, и в другое время она бы чувствовала себя абсолютно счастливой, но сейчас все мысли заняты только одним – скоро годовщина.       Почти десять лет назад, – в такой же дождливый день, как сегодня, – они с Субином выбили дверь родительского трейлера и скрылись в темноте прохладного вечера. У них не было планов, только детская уверенность в том, что теперь всё точно будет хорошо. Их больше никто не ударит. Субин пообещал это, держа её за руку, пока они бежали по скользкой от грязи тропинке, ведущей в лес.       Он сказал, что теперь они будут жить в Сеуле, в хорошей квартире, такой же, как у их одноклассников, и никто никогда не причинит им боли. Тогда Джису верила.       – Всё в порядке? – Спрашивает Юна, нежно целуя свою девушку в затылок.       – Нет.       – Хочешь поговорить об этом?       – Через несколько дней годовщина смерти моей матери.       – О…       – Да, – выдыхает Джису с грустной улыбкой.       – Мне так жаль.       – Нет, всё… всё в порядке. У меня было время с этим смириться. Моя мама пила слишком много успокоительных. Мы с братом ещё в детстве поняли, что её нет и никогда не будет в нашей жизни. – Моя тоже начала так делать после смерти отца. Только работа и таблетки, таблетки и работа. Сейчас ей лучше, но мне всё ещё иногда сложно говорить с ней. Я вспоминаю это, – то, что делала, пока ей было плевать, и… это так больно.       – Я понимаю, – Джису закрывает глаза, вспоминая те, – самые первые, – недели в жизни в Сеуле. Найти работу было не так сложно, но любое жильё стоило слишком дорого. Они спали в любом тёплом месте, которое могли найти, обнявшись, чтобы было не так страшно. – Мы с братом тоже делали плохие вещи. В основном, воровали, пока не смогли встать на ноги. До сих пор стыдно.       – Вы пытались выжить.       Джису колеблется несколько секунд, прежде чем прижаться губами к её губам. Юна издаёт мурлыкающий звук, мягко усаживая девушку на свои колени, чтобы обхватить руками стройную талию. Пальцы скользят выше, к аккуратной груди, чуть сжимая, и с губ Чхве срывается тихий, но сладкий для ушей стон.       – Я так счастлива, что встретила тебя, – шепчет Юна, целуя ключицы. – Ты… ты лучшее, что со мной случалось, Джису.       – Я… я рада, что ты у меня есть.       – Джису, – нежно напевает Шин, проводя языком по впадине между грудей.       – Да?       – Я… я люблю тебя.

***

      Джису открывает глаза от неприятного писка в районе правого уха. Грудь Юны прижимаются к обнажённой спине, рука лежит на животе, нежно поглаживая покрытую мурашками кожу. Губы в чувствительном месте за ухом, целуют мягко и полусонно.       – Будильник? Выключи его, детка. У нас выходной.       – Просто звонок. Я…       Она пытается встать, но хватка Юны становится сильнее.       – Нет, побудь со мной ещё немного.       – Мне нужно ответить, вдруг это что-то важное. К тому же я очень хочу в туалет. И принять душ.       – Душ, – Юна заметно оживляется. – Вместе?       – Я подумаю над этим, пока говорю по телефону, а пока, – Джису поднимает руку Юны, нежно целуя. – Поспи немного. Я разбужу тебя, когда пойду в ванную.       – Хорошо, но потом ты вернёшься в кровать, потому что я хочу сделать для тебя завтрак в постель.       Джису выскальзывает в гостиную, прикрывая дверь, чтобы не беспокоить Юну. Наверняка очередной звонок по работе, – кто-то из студентов потерял работу или не может закончить курсовую из-за недостатка материала. Она займётся этим завтра.       Телефон едва не выпадает из рук, когда по ту сторону звонка раздаётся механический голос.       – Вам звонит заключённый #492-391, исправительного учреждения «Содэмун». Вы хотите принять звонок? – Секунду спустя тишину разрывает длинный визгливый гудок и знакомый голос. – Малышка? Эй… эй, ты слышишь меня? Ты нужна мне. Джису? Она сбрасывает звонок, чувствуя, как комок подступает к горлу. Только не сейчас… только не…       – Джису? – Зовёт Юна. – Всё в порядке? Кто звонил?       – Просто ошиблись номером.       – У тебя странный голос.       – Ничего. Я… я, наверное, пойду домой. Извини.       – Но…       – Мне нужно домой, Юна. Прости.