одно большое «сложно».

      Когда они приезжают, тела уже лежат на земле ровным рядом. Это подростки, – пять парней в возрасте от пятнадцати до семнадцати в военной форме и с глубокими фиолетовыми полосами на шеях. Йеджи склоняется над ними, изучая, разглядывая как экспонаты в музее, и Рюджин снова чувствует, как отвращение поднимается от живота к груди, заполняя тело жаром. Турист, который их нашёл, сидит чуть поодаль, закрыв лицо руками. Джису говорит с ним, наверное, ищет подходящие слова, чтобы успокоить, но…       Шин знает, что таких не существует. Он просто гулял здесь с собакой, хорошо проводил время, может, думал, что купить на обед, а потом внезапно увидел свисающие с деревьев тела подростков. Что ему можно сказать? «Так бывает». Да, так обычно говорит Хван, и это правда, но такое не успокаивает. Кто захочет жить в мире, в котором во время прогулки можно наткнуться на пять трупов?       Рюджин снова смотрит на тела, надеясь почувствовать хотя бы толику того же отчаяния, что у туриста, но её нет. Когда-то, - ещё в первые месяцы работы, - она оплакивала каждую жертву, а потом пришла Йеджи, и часть её будто растворилась, исчезла или умерла. Ей не стало плевать на этих людей, но постепенно это превратилось в рутину. Теперь смерть не шокировала. Шин смотрела на неё равнодушно и прямо, не думая, что каждый из тех, кого они забирали, когда-то был жив. Она научилась видеть в них не людей, а оболочки, манекены, подсказки, которые им оставили, чтобы найти убийцу.       Когда-то Йеджи сказала, что к смерти привыкаешь, и Рюджин не поверила. Сейчас она понимала, как ошиблась.       – В хорошей форме, – замечает Хван, закончив осмотр.       – Они кадеты военного училища. Оно в пяти километрах отсюда.       Рюджин чуть морщится, слыша слово «училище». Холод пробегает по коже, и плечо снова начинает ныть. Как же мерзко…       – Нас вызвали, чтобы сделать заключение самоубийство это или нет? – Хван наклоняется над первым, – самым старшим. – В учебных заведениях закрытого типа суицид и попытки суицида не редкость, но по статистике такое чаще случается с более молодыми учениками и в первые несколько месяцев. Сколько они провели в училище?       – Все больше трёх лет, – отвечает Черён. – Но простыни, на которых они висели, принадлежат училищу. На них соответствующие бирки. На шее по одной борозде и все идут вверх.       – Это может быть и признаком убийства тоже. Например, убийца мог насильно подвесить их, угрожая пистолетом.       Рюджин обходит пять самодельных палаток, изучает кострище. Они были здесь на задании, – стандартное для военных училищ мероприятие, призванное проверить, достаточно ли хорошо кадеты обучены выживать в нестандартных условиях. Им дают только самое необходимое: нож, фонарик, иногда палатку и немного воды, и оставляют подальше от школы и любых заселённых людьми мест. Цель одна – выжить.       На первый взгляд всё так же, как обычно в таких случаях. Палатки стоят полукругом, чтобы получать больше тепла от костра, вещи подвешены на деревьях, чтобы сберечь от сырости и диких зверей. Все ножи слегка затуплены из-за того, что ими срезали ветви для костра, но Шин чувствует, что что-то не так. Взгляд цепляется за что-то зелёное чуть правее, затерянное в высоких колючих кустах.       Рюджин хочет пойти, но боль в плече останавливает. Сегодня она сильнее, чем раньше. Наверное, из-за пронизывающего ветра, пролетающего между деревьями, и сырости, поднимающей от земли. Отвратительно. Шин бы закинула в себе горсть таблеток, но врач сказал, что, учитывая проблемы с алкоголем, ей стоит избегать и таблеток.       – Йеджи, – зовёт она. – Смотри. Это лежанка.       – Лежанка? Тут же метров пятьдесят от основного лагеря.       – Да, но она явно принадлежит ещё одному кадету. Их учат такому, я знаю. И вещи висят так же, как у остальных.       – Странно. Нам сообщили только о пяти трупах и ни слова не сказали о шестом парне. Ли! Эй, ты можешь связаться с их командиром? Тут был шестой парень. Почему нам не сказали?       – Вы уже закончили с телами? Суицид?       – Сложно сказать, – пожимает плечами Йеджи. – Странгуляционные борозды соответствуют картине самоубийства, но у одного из них сломана подъязычная кость. Что это вообще за училище?       – Старейшее в Корее. Обучаются мальчики от двенадцати до девятнадцати, полная военная подготовка. Тут всё серьёзно, – свой кодекс, полное подчинение приказам командира и прочее дерьмо.       – О, кому-то не нравится, – хмыкает Хван. – Навевает воспоминания о прошлом?       – Училище, в котором я проходила обучение, не было и наполовину настолько же престижным. В любом случае, это странно. В таких местах воспитывают солдат, и самоубийство для них – слабость. Нужно ехать в школу.       – Машина будет через десять минут.

***

      Рюджин слегка вздрагивает, когда впереди появляются тяжёлые ворота. Взгляд цепляется за колючую проволоку на заборе, автоматы в руках охраны и погоны командиров. Здесь всё точно так же, как и в том училище, в котором ей пришлось жить. Серые бетонные коробки с пуленепробиваемыми окнами, коротко стриженный газон, плац с флагштоком в центре. Кадеты ходят строем, выпрямившись и подняв головы, и Шин не видит в их взгляде ничего, кроме уже прилипшего к горлу «да, сэр» и «нет, сэр».       Её тянет блевать от самодовольных лиц командиров, но она сдерживается. Они здесь не ради глупых детских воспоминаний. Нужно найти ответы для родителей погибших, а не думать о том, как жестоко когда-то обошлись с тобой ублюдки в форме.       – Доктор! – Пожилой мужчина, – генерал Ли, если судить по нашивке на мундире, протягивает Йеджи руку. – Я ожидал, что вы сразу же поедете к нам.       – Хотелось посмотреть на место преступление до того, как его затопчут.       – Я бы выставил отцепление.       – Они обычно и уничтожают улики. Так… вы сообщали о пяти трупах. Что за шестой кадет?       – О, мне показалось, это не так важно.       – Кадет пропал, а вы говорите, это не так важно? – Рюджин чувствует, как злость наполняет грудь. Черён успевает схватить её за плечо прежде, чем Шин делает шаг. Хорошо. Она бы врезала этому уроду.       – Его зовут Пак Сыну, четырнадцать лет, у нас всего год, и… понимаете, он не самый дисциплинированный кадет. Его родители обратились к нам из-за проблем в поведении сына, попросили помочь. Мы пытались справиться, но только за последние три месяца он пытался сбежать два раза.       – Вы отправили в лес подростка, который уже пытался сбежать? – Йеджи скрещивает руки на груди. – Вдохновлялись идеей «обратной психологии»?       – С ними были пятеро ребят с безупречными личными делами, и я решил, что они смогут объяснить, как ему повезло попасть в эту школу.       – Ну, эти пятеро мертвы, а его нигде нет.       Генерал выпрямляется ещё сильнее, хотя это кажется невозможным. Он больше напоминает восковую фигуру, чем человека, – бледный как фарфор, с длинными и тонкими руками и ногами. Форма висит на плечах. Лицо, – старое, выцветшее, как страница древней книги, – прорезают глубокие морщины. На висках белеют пучки волос, но это единственная растительность на голове. Рюджин видит в нём что-то знакомое, – её собственного командира, такого же старого и самовлюблённого садиста, и колено начинает ныть. Тому ублюдку нравилось, проходя мимо кадетов бить их по ногам металлическим набалдашником трости. Тот, кто падал, получал по спине.       – Водитель сказал, пару недель назад у вас повесился ещё кадет.       Генерал кивает.       – К сожалению. Кадет Ким Чжунхо провёл у нас всего полгода. У него были признаки депрессии.       – Сохранился отчёт о вскрытии?       – Нет, коронер увёз его с собой в город.       – Когда закончим, позвоните ему и попросите привезти.       – Доктор, уверяю, самоубийство Чжунхо…       – Меня не интересует ваше мнение по этому вопросу, – холодно отрезает Йеджи. – Вы соврали, сказав, что кадетов пять, а я терпеть не могу, когда мне врут, и в таких случаях никогда не даю вторых шансов. Так что, генерал, теперь это дело точно не получится замять, как бы сильно вы ни пытались. Хотите, чтобы всё прошло чуть лучше, чем катастрофически? Тогда отвечайте на мои вопросы честно.       – При всём уважении, доктор…       – Честно, генерал, – повторяет Хван, скрещивая руки на груди. – Чжунхо хорошо знал тех, кого вы отправили в лес?       – Сыну был командиром его бригады, жил с ним и другими первокурсниками в одной казарме.       – Как он перенёс смерть Чжунхо?       – Был очень потерян. Мы назначили ему консультацию у психолога на следующую неделю.       – На следующую? Чжунхо умер две недели назад, а вы назначили консультацию Сыну только на следующую?       – У него были важные уроки, мы не могли отпустить его с базы.       Рюджин снова хмурится. Бесит, какой слабой она становится, когда дело доходит до такого дерьма. Её учёба в военном училище в прошлом, спрятана за сотней дверей, закрытых на самые современные замки, и значит, в её слабости нет логики и цели. Больше никто не ударит палкой, не сломает нос. У Шин достаточно сил, чтобы защитить себя, но… перед глазами всё ещё проносится маленькая комната, заставленная двухярусными кроватями, а нос бьёт запах пота.       – Нашему аналитику понадобится комната. Где здесь больше всего розеток?       – В библиотеке.       – Хорошо. Проводите Юну туда и скажите своим людям, чтобы нас предупредили, когда приедут родители погибших. Нужно будет поговорить об их детях.       – Да, доктор.       – Этот старик либо сошёл с ума, либо скрывает всё, что знает, – шипит Йеджи, когда генерал уходит. – Скорее всего второе.       Черён пожимает плечами.       – Он заботится о репутации. Это старейшая школа в Корее и самая престижная. Многие известные политики учились здесь.       – У них уже есть шесть трупов. Ладно, мы с Ли и Джису пойдём осматривать казармы. Рюджин…       – Я хочу поговорить с кадетами.       – Как скажешь. Через полчаса в библиотеке. Посмотрим, что Юна найдёт на руководство школы и кадетов.

***

      Рюджин несколько минут бродит по посыпанным гравием тропинкам, наблюдая, как кадеты проходят мимо к казармам, учебным зданиям и административным корпусам. Часть из них играет в футбол на небольшом поле, и она поднимается на трибуны, провожая взглядом одного из мальчиков. Всё здесь слишком знакомо, то же, что и в её училище, только недавно подкрашенное, убранное, но внутри такое же сгнившее, покрытое ржавчиной, плесенью и мхом.       – Кадет Шин! – Кричит кто-то справа, и спина инстинктивно выпрямляется.       Расслабиться получается только после того, как один из мальчиков срывается с места и бежит в сторону командира.       «Чёртова мышечная память», – шипит Рюджин. – «Ненавижу…».

***

Двенадцать лет назад.

      Рюджин плотнее сжимает губы, когда металлические двери захлопываются, оставляя по ту сторону забора старую родительскую «Тойоту». Они, конечно, постоят снаружи ещё пару минут, мама немного поплачет, но затем, смахнув слёзы, потянет отца к машине. У них много работы дома: заделать дыры от кулаков в стенах, починить дверь, исправить другие повреждения, которые Рюджин нанесла, когда ублюдки в форме пришли, чтобы её забрать. Жаль, что она не успела разбить никому из них голову. Тогда гнить здесь было бы веселее.       – Кадет Шин.       Ей не нравится этот мужик. Он маленький, – выше всего на голову, – но толстый, похожий на шар для боулинга. Фуражка слишком маленькая для его большой головы, а форма обтягивает пивной живот так, что молния едва не расходится. Рюджин ухмыляется, заметив, как он поправляет спадающие штаны.       – Когда тебя зовут, ты должна отвечать: «я, сэр».       – У меня есть имя, чтобы звать.       – Не здесь, – зло хмыкает военный. – Сегодня можешь оставаться в гражданском, но завтра переоденешься в форму. Она уже в твоём шкафчике. Поняла? – Она молчит. – Кадет Шин!       – Идите к чёрту, сэр.       Она вздрагивает, когда кулак прилетает в центр живота. Воздух исчезает из лёгких вместе с надрывным кашлем, и тело сгибается пополам. Во рту появляется мерзкий привкус рвоты. Больно, но недостаточно, чтобы Рюджин перестала ухмыляться, её били и сильнее, чем может этот старый импотент.       – И это всё?       Второй удар сильнее первого, но всё ещё не слишком хорошо.       – А я думала, военные сильнее. Или это только вы такой слабак?       Шин не перестаёт ухмыляться даже после того, как мужик валит её на землю. Мыски военных ботинок врезаются в живот, будто перемалывая внутренние органы в кашу или бетонную крошку, но это всё равно несравнимо с тем, как избивали парни на улицах. И это место считают лучшим в провинции? Что ж, им стоит прогуляться по улице Бонгамбук, чтобы понять, где лучше всего могут избить.       – В следующий раз я не буду таким добрым, – шипит ублюдок, поднимая Рюджин за воротник словно котёнка.       Казарма – бетонная клетка, заставленная кроватями, которые отделяет друг от друга только тумбочка. Девушки в форме смотрят презрительно, и Рюджин отвечает им усмешкой. Она здесь не для того, чтобы друзей заводить: поживёт пару недель и сбежит. Только не в Чханвон. Есть в Корее места получше. Пусан близко, но лучше добраться до Сеула. Там вся жизнь: торговые центры, клубы, рестораны, парки аттракционов. Мечта, а не жизнь.       – Эй, – Рюджин нехотя поворачивается на голос.       Девушке, которая её позвала, на вид не больше пятнадцати. Она чуть выше, уже в плечах и талии, с длинными, – будто кукольными, – руками и ногами и тонкими запястьями, которые легко сломать даже лёгким прикосновением. Несколько тёмных прядей спадают на бледное лицо. На щеках румянец. Не похожа на других, – слишком хрупкая.       – Эй, – отвечает Шин.       Незнакомка протягивает руку.       – Я Минджу. Сплю под тобой.       – Хорошо.       – А ты?       – Рюджин. Сбегу через пару недель.

***

      Воспоминания растворяются в прохладном воздухе сразу после того, как мяч одного из мальчиков отлетает к трибунам, ударяясь о металлические перекладине. Мальчишке явно всего двенадцать. Волосы сбриты почти под корень, уши слегка оттопырены, а на носу и шее россыпь коричневатых веснушек. Его глаза блестят, когда он подбегает, чтобы забрать мяч.       – Извините, мэм.       – Всё в порядке, – улыбается Рюджин. – Ты не эксперт в футболе?       – Так заметно? – Смущённо спросил мальчик.       – В этом нет ничего такого. Ты всегда можешь этому научиться. Вы готовитесь к турниру?       – Да. Я хочу попасть в команду бригады, но даже пнуть нормально не могу. До того, как… до того, как Чжунхо умер, Сыну учил меня, но в последнее время он был слишком подавлен.       – Хочешь, я тебе помогу?       – Вы… вы уверены?       – Да. В своей бригаде я играла в нападении, установила рекорд училища по забитым мячам.       – Вы тоже были в армии?       – Не так долго, – улыбается Шин. – Вообще-то я полицейский.       Она спускается, чтобы протянуть мальчику руку, которую он с готовностью пожимает.       – Лейтенант Шин Рюджин.       – Кадет Со Ёнтэ.       – Приятно познакомиться, кадет. Ну, покажешь, чему Сыну успел тебя научить?       На секунду Рюджин будто видит в нём Минджу. Они похожи, – высокие, худощавые, похожие на кукол, – и от его улыбки сердце Шин наполняется таким же теплом, что и от улыбки Минджу двенадцать лет назад. Ей хочется защитить его, – их, – потому что это правильно. Не то, чтобы она всегда делает то, что правильно, но сейчас это почти жизненная необходимость.       – Так… каким парнем был Сыну?       – Хорошим, – отвечает Ёнтэ, ставя ногу так, как показывает Рюджин. – Он старался нам помогать. Не все первокурсники быстро привыкали к этому месту, некоторые плакали по ночам, и он не ложился, пока не был уверен, что мы все заснули.       – А что насчёт Чжунхо?       – Он опекал его больше всех.       – Опекал? У него были проблемы?       – Он… Чжу был хорошим парнем, но так и не смог приспособиться. Он… я знаю, что он потерял маму за несколько месяцев до того, как приехать сюда, и очень грустил из-за этого. Его отец старался, приезжал каждую неделю, но… наверное, этого оказалось недостаточно.       – Ты… ты видел, как это случилось?       – Нет. Он сделал это в комнате Сыну. У командиров бригады есть своя комната.       – А где был Сыну?       – Не знаю. Обычно он всегда выходил, чтобы проверить нас, но в тот вечер его нигде не было. Я решил, что его опять отправили в наряд.       – Опять? – Хмурится Рюджин.       Ёнтэ бьёт по мячу, и он идеальным кручёным попадает в руки Шин.       – Отличный удар.       – Спасибо, мэм. Да, Сыну часто попадал в неприятности. Он дрался с тем парнем, который повесился в лесу.       – С каким из них?       – Самым старшим, Сангхёном. Он иногда приставал к нам. Особенно к Чжунхо.

***

      Когда Рюджин входит, все уже сидят за столом. То тут, то там лежат бумаги и карты с отмеченными на них маршрутами, фотографии с места убийства. Йеджи читает отчёт о вскрытии Сангхёна.       – Не суицид? – Спрашивает Рюджин.       – Нет. Троих уже вскрыли. У двоих борозды посмертные, их подвесили уже мёртвыми, а у Сангхёна явный перелом подъязычной кости и другие признаки повешения. Можем подождать два других заключения, но я более, чем уверена, что там та же картина.       – Один из мальчишек сказал, что Сангхён издевался над младшими курсами, и они с Сыну много раз дрались из-за этого.       – Звучит как мотив, – отвечает Йеджи. – Парень, за которого Сыну отвечал, повесился из-за Сангхёна, и он решил отомстить и ему, и тем, кто занимал высшие строчки кадетского рейтинга. Мы проверили, все погибшие были лидерами в учёбе, состояли на хорошем счету у командиров.       – Я знаю таких, как Сангхён, – Рюджин садится на стул, откидываясь назад. – Амбициозные ублюдки, которым нужно постоянно показывать лидерство. В моём училище была компания таких.       – И что они делали?       Рюджин прикусывает губу, избавляясь от воспоминаний.       – Иногда пинали девочек в туалетах, иногда таскали за волосы. Вели себя как суки, но руководство добавляло им баллы за это. Типа как «проявление лидерских качеств». Они были в любимчиках.       – Если здесь та же система, то очевидно, что Сангхён был в любимчиках у генерала Ли.       – А Сыну – нет, – кивает Рюджин.       – Думаю, нужно вызвать сюда родителей Чжунхо. Все те повешения явно напоминают его смерть. Возможно, убийца хотел напомнить о нём.       – Да, я скажу генералу, – соглашается Черён. – Я пойду на вскрытие двух оставшихся. Джису, поговори с родителями Сыну.       – Один из мальчиков сказал, что перед смертью Чжунхо работал в прачечной. Я схожу туда, – предлагает Рюджин.       – Я с тобой, – тут же встаёт Йеджи. – Судя по записям, он постоянно исполнял там наряды. Попадал каждые два-три дня.

***

Двенадцать лет назад…

      Рюджин отказывается признавать прямо, но Минджу кажется милой. Ей нравится читать глупые журналы по типу «Вога», которые кто-то тайком проносит в училище, и сплетничать, но это мелочи по сравнению с компанией стерв, избивающих первокурсниц на переменах. Можно сказать, что они ладят. По крайней мере, Шин ненавидит её не так сильно, как всех остальных в этом месте.       Она заканчивает с нарядом в прачечной, недовольно оглядывая огрубевшие от хлора руки, и выходит на улицу. Ветер треплет волосы, вползает под форму, захватывая тело в холодные тиски, от которых по коже пробегают мурашки. Немного трясёт, но это нормально. Рюджин не пьёт уже неделю, – с того дня, как попала сюда, – и уже нестерпимо сильно хочется залить в себя что-нибудь алкогольное. Может, получится уговорить кого-нибудь протащить хотя бы баночку пива?       Шин проходит мимо футбольного поля, когда слышит справа знакомые голоса. Та компания стерв, – человек пять или шесть, – стоят у заброшенного корпуса, прижимая Минджу к бетонной стене. Из носа уже течёт кровь, а на скуле расцветает синим цветком синяк.       – Какого… – бормочет Рюджин достаточно громко, чтобы они могли слышать.       – О, смотрите, кто пришёл, – смеётся главная. – Проваливай, Шин.       – Отпустите её.       – Всё в порядке, – пытается сказать Минджу, но ей в живот прилетает очередной удар. Она наклоняет голову, сплёвывая кровь, слюну и сопли.       Рюджин не может точно сказать, что произошло дальше. В один момент мир становится таким же красным как кровь на форме Минджу, и она бросается на главную стерву, роняя её на землю. Та пытается сопротивляться, – Шин понимает по боли в щеке и районе грудной клетки, – но Рюджин бьёт сильно и точно. Её подруги пытаются разнять их, оттащить Шин в сторону, но она бьёт по каждой, кого видит, и это отрезвляет их примерно на несколько секунд.       – Беги, блять, – шипит она Минджу, замечая на горизонте свет фонаря одного из капитанов. – Быстрее!

***

      – Так же, как и в твоём училище? – Спрашивает Йеджи, когда они входят в полуподвальное помещение, пропахшее хлором и стиральным порошком.       – Они везде одинаковые. Здесь всегда работают новички, считается, что это учит их лучше относиться к товарищам и всё такое.       – Тебе так не кажется?       – В моём училище некоторые суки приходили, чтобы помочиться на чистое бельё. После такого не хочется ни к кому лучше относиться.       Прачечная такая же бетонная коробка как казармы или учебные здания, только закопанная немного глубже, с небольшими окнами почти под потолком и заставленная индустриальными стиральными машинами. На столах стоят контейнеры с грязным бельём. Пара первокурсников отвлекаются от стирки, когда они заходят, но почти сразу опускают глаза в пол. Рюджин смотрит на их руки, но кожи не видно из-за латексных перчаток.       – Что-то не так?       Конечно, Йеджи замечает. Раньше Рюджин шутила, что она как Бог, от которого ничего не скроешь, но Хван обычно отвечала, что предпочитает Дьявола, потому что… «у него есть рога, Рюджин! что может быть круче, чем иметь рога?!».       – Ты когда-нибудь резала пальцы о тёрку?       – Конечно, нет, я не готовлю.       – Эти машины то же самое, что большие тёрки. Они стирают кожу до шрамов и волдырей, иногда даже внутри горла остаются следы.       – Тебя…       Рюджин не обращает внимания на её слова. Машины такие же, как в её училище, и перед глазами снова проносятся картинки: ухмыляющиеся лица по ту сторону двери, смех в ушах. Она крутится, стирая руки о стены, царапая спину, задыхается, пока вода постепенно наполняет машину, а запах порошка и отбеливателя заполняет лёгкие.       Черён входит в тот момент, когда рука Рюджин тянется, чтобы открыть машину.       – Коронер привёз отчёт о вскрытии Чжунхо.       – Дай мне.       Черён не успевает даже возмутиться. Взгляд Шин цепляется за знакомые слова.       «Шрамы на пальцах»…       «Содранная кожа»…       «Шрамы на трахее»…       «Волдыри»…       – Этому ублюдку конец…       – Рюджин!