одно большое «сложно».

      Джису проводит вечер, на лифте поднимая коробки к новой квартире Юны. Она снимает небольшую студию на восьмом этаже одного из хороших домов в центре. Через большие окна открывается вид на бетонные коробки Сеульских небоскрёбов, заполненные машинами и неоном улицы, зеркальные стены офисных зданий где-то в паре улиц отсюда. Это хорошее место, – не для Джису, но определённо для Юны. Совсем недалеко парк для её пробежек, несколько закусочных с хорошими отзывами и даже аркада на случай, если ей захочется чего-то, чего нет на её первой «Нинтендо».       Единственное, что напрягает, – отсутствие фотографий.       У таких общительных людей, как Юна, всегда много друзей и, следовательно, много фотографий, но стены новой квартиры абсолютно пусты. Джису ожидает найти их в немногочисленных коробках с вещами, но там только мелочь типа кружек и фигурок героев из игр и аниме. На ум невольно приходят слова Йеджи о том, что они почти ничего об этой девушке не знают.       Может ли Юна что-то скрывать?       Для чего?       – Есть! – Довольно кричит Юна, опуская последнюю коробку. Полный восторга взгляд опускается на Джису, словно ожидая увидеть улыбку, но Чхве выглядит серьёзной. Слишком серьёзной. – Что-то не так?       – Просто подумала, что ничего о тебе не знаю.       – О… – на секунду она замирает, словно подбирая слова. Румянец заливает щёки. Глаза опускаются в пол, словно Шин стесняется говорить о прошлом. – Ну, я говорила, что не из Пусана. Я приехала туда после окончания Академии, потому что думала, что получу больше работы, хотя меня приглашали в родной город. Ты когда-нибудь слышала о Намдонг-Ри?       – Кажется, шесть лет назад там задержали крупного наркоторговца.       – Пять, – поправляет Юна. – Да, его арестовали незадолго до того, как я уехала. В любом случае, я провела там восемнадцать лет своей жизни, там живёт моя мама, похоронен мой отец.       – Мне жаль. Как он… нет, прости, я не должна спрашивать.       – Всё в порядке, я справилась с этим. Мне тогда было двенадцать, и одну женщину, – подруга отца, – обманул какой-то мошенник. Папа был копом и забрал дело, чтобы всё решить. Он был честным и очень добрым и согласился помочь, хотя дело казалось нерешаемым. Он обещал той женщине, что сделает всё. Какое-то время она жила у нас, пока он не нашёл для неё новый дом у кого-то из своих родственников. Папа начал копать и оказалось, что парень известен по всей Корее, его ищут во всех сравнительно курортных городах. Думаю, папа вышел на него, и он его застрелил.       – Его арестовали?       – Нет, но карма всё решила. Через несколько лет его убили во время разборок нарко-банд. Кажется, он забрал слишком много денег и недостаточно спрятал следы.       Джису знает, что может задать кучу вопросов и получить ответы, потому что Юна никогда не врёт, но ей почему-то не хочется. Она видит, как мрачнеет лицо Шин, когда она вспоминает об отце, его убийце, и позволяет тишине наполнить студию. Они обе купаются в ней, словно в пуховом одеяле, исследуя собственную боль уже в сотый раз за последние годы.       Во взгляде Юны всё ещё есть тоска, но Джису ловит себя на мысли, что совсем не скучает.       – Моя семья тоже умерла. Не так давно.       – Соболезную.       – Да… в любом случае, не думаю, что когда-либо была с ними близка. Мой папа был грузчиком в доках в Инчхоне, много пил. Мама… я почти её не помню. В какой-то момент она перестала выходить из их спальни, а я начала находить в мусоре блистеры от таблеток. Всё шло к их смерти, и я… нельзя так говорить, но я рада, что их больше нет в моей жизни. Они делали её хуже.       – Мне жаль, что всё так вышло.       – Это не твоя вина, – вымученно улыбается Джису, когда Юна нежно прижимает её к своей груди. Пальцы вползают в волосы, лаская и почёсывая, и в этом есть нечто странно-интимное. Никто, кроме Субина, не прикасался к ней с такой, – почти отчаянной, – заботой. Он так сильно любил её. Даже сильнее, чем самого себя, и это его уничтожило.       «Мой милый мальчик», – думает Чхве, кусая губы, чтобы не заплакать. – «Это не должно было так закончиться. О, Боже… как же… чёрт!».       – Я думаю, что понимаю тебя, потому что в моей жизни тоже был такой же человек, как твой отец. Субин. Мой старший брат. Он был отличным парнем в полном смысле этого слова. Лучший из тех, кого я знала и знаю.       – Он тоже…       – Несколько лет назад, – кивает Джису, прикусывая внутреннюю сторону щёк, чтобы не расплакаться. – Когда мы сбежали из дома, он много работал, чтобы оплатить нашу жизнь и мою учёбу, даже устроил меня в университет. Йеджи тоже училась там, получала второе образование, и мы странно поладили. Думаю, в то время я была единственным человеком, готовым терпеть её выходки.       Джису крепче цепляется пальцами за футболку Юны. Воспоминания о том времени всё ещё отдаются электрическими разрядами боли где-то в груди, стекают ниже, к животу, в котором пульсирует, бурча, отвратительно-горькая желчь. Её тянет блевать каждый раз, когда она думает о дне, когда всё рухнуло. В памяти он бледно-серый, – с отливами в жёлтый, словно пятна на старых фото, – и мерзко-тихий, кроме последних моментов.       Звонок в дверь…       Группа мужчин…       Испуганный Субин…       – Не думай об этом, – шепчет Юна.       Нежные поцелуи дорожками проходят по волосам, спускаются на щёки и линию челюсти. Руки останавливаются на талии, крепче вжимаясь пальцами в ткань рубашки.       – Я думала, что этот день будет весёлым, – шепчет Шин.       – Всё в порядке. Я рада, что смогла узнать тебя.       – Я тоже… – губы останавливаются на губах. – Я люблю тебя. Давай… давай закажем пиццу, сядем прямо здесь и вспомним, как мы встретились? Это ведь был хороший день?       – Лучший.

***

      Рюджин голодным взглядом наблюдает за тем, как Черён, схватив за горло бутылку виски, резким движением выплёскивает в горло его остатки. Что-то внутри тянет выпить, – отпраздновать очередное дело или впасть в очередной момент отчаяния от осознания того, что Хван плевать на неё так же, как на всех остальных.       За последние полгода она часто прыгала от радости к ненависти, то смеясь, то плача, то кидая в стены бутылки. Раз за разом, падая на колени, она сжимала в руках стёкла, надеясь почувствовать хотя бы что-то, но организм молчал. Утром Шин приходила в себя в обломках стекла с порезами на ладонях и кровью на полу. Какая-то часть её сознания голосом, очень похожим на Йеджи, насмешливо фыркала: «Слабая», и Рюджин соглашалась.       «Слабая», – снова произносит голос, когда она проводит языком по нижней губе, пытаясь вспомнить вкус алкоголя.       – Этот отчёт меня убьёт, – ворчит Черён.       Рюджин расслабляется в любимом кресле.       – Худшая часть работы.       – Я должна расписать каждый потраченный вон. Ты можешь это себе представить? Боже, что случилось со старыми временами, когда всем было плевать, сколько ты тратишь, потому что деньги никогда не получалось найти?       – Ты сама ответила на свой вопрос. У Департамента появились деньги, и начальство не хочет, чтобы их воровал кто-то, кроме них.       – Да, ведь те сто пятьдесят тысяч вон, которые мы потратили на билеты, могут принести мне целое состояние.       Рюджин вздрагивает, когда мобильный подаёт признаки жизни. На экране появляется номер, который Шин хочет забыть, и гудок, – кажется, – тянется бесконечно, режет по ушам, бесит. Рука неосознанно снова тянется к пустой бутылке виски, но Рюджин одёргивает себя.       Она не может сорваться.       Не сейчас.       – Мать? – Понимающе спрашивает Черён.       – Звонит каждый день с тех пор, как меня показали по ТВ.       – Сука.       – Сука, – соглашается Рюджин, выключая экран. – Кажется, она похвасталась всему Чхонджу, и теперь все звонят мне, требуя раскрыть дело о серийном похитителе котов.       – Серьёзно?       – Они уверены, что в горах живёт сатанист или ещё кто-то в этом духе. Идиоты.       – Моя мне не звонит, – пожимает плечами Черён, откладывая в сторону отчёты. – Мы снова поссорились.       – Из-за Чэён?       Ли обречённо кивает, и Рюджин плотнее сжимает губы. Это больная тема, и Шин старается не вмешиваться, но хороший разговор – то, что нужно друзьям. Даже таким странным, как они.       – Она хочет, чтобы я написала прощение об её освобождении, но я не могу. Это просто неправильно. Психи должны оставаться в больницах, и я сказала матери об этом. Она назвала меня стервой.       – В прошлый раз она обещала тебя убить.       – Ну, пусть попробует.       Рюджин смутно помнит эту женщину. Невысокая, – едва ли достающая Черён до плеча, – с сухими руками и крючковатыми пальцами. Голос визгливый до боли в ушах. Шин хотелось выпнуть её из участка, но Джису сказала, что это не их дело. В то время они ещё соблюдали странную концепцию «личного пространства». Всё, – как и всегда, – рухнуло, когда появилась Йеджи.       – Говоря о психах, ты собираешься к доктору?       – Он мне не нужен, – возражает Шин.       – Серьёзно? Без обид, Рюджин, но в твоей психике сейчас больше кратеров, чем на Луне. Учитывая, что Хван бродит рядом, словно голодная кошка, я настаиваю на том, чтобы ты пошла к врачу.       – Хван в прошлом.       – Рюджин… ты говоришь это почти каждую неделю, а потом я узнаю, что ты провела вечер в её кабинете. Это зависимость.       – Дай мне шанс!       – Какой? Рюджин, она едва не убила тебя! Она… она чёртов псих, который устраивает вокруг хаос только для того, чтобы отвлечься от скуки! Она хуже, чем те, кого мы ловим!       – Я знаю! – Отвечает Рюджин, и голос почти срывается на всхлип. Что-то в районе сердце болезненно ёкает. Черён всегда и во всём права, и Йеджи никто не интересен, но… Шин привыкла видеть того, кого нет, привязываться и бежать, даже если бросили, использовали. Мерзко, но по-другому не получается. – Я, блять, знаю, Черён! Дело не в том, что случилось на складе, а в доверии. Она… ей нельзя доверять.       – Я говорила это с того дня, как вы познакомились.       – Ты же знаешь, что до меня всё долго доходит. Давай просто… давай попробуем обойтись без врача. Не хочу, чтобы другие придурки тыкали в меня пальцем. Если я облажаюсь, то пойду, но пока всё идёт хорошо. То есть… я же сейчас с тобой.       – Одна ошибка, Рюджин. Снова сделаешь то же дерьмо, что и во время банкета, и я лично отведу тебя к психотерапевту и не буду выпускать, пока ты не начнёшь говорить.       – О, какая грозная, – смеётся Шин. – Хорошо, но такого не будет.

***

      Хирургическое отделение клиники Ансам встречает Йеджи приятной прохладой и резким ароматом дезинфицирующих средств. Джимин стоит у входа, переступая с ноги на ногу. В губах – тонкая сигарета с кнопкой. За ухом ещё одна на случай, если Хван опоздает (хотя такого просто не может быть). На ней уродливая зеленоватая форма и халат, а длинные волосы спрятаны под медицинскую шапку, но Йеджи всё равно скользит оценивающим взглядом по телу. Снова сбросила два или три килограмма, хотя мышечная масса в порядке. Особенно в районе икр. Значит, опять занялась бегом.       – Когда бегаешь?       Джимин вздрагивает.       – Как ты это делаешь?       – Твои ноги выглядят лучше, чем в нашу последнюю встречу.       – Кто-нибудь уже говорил, что ты великолепна в комплиментах?       – Нет, и ты не скажешь, – пожимает плечами Йеджи. – Что с моей просьбой?       – Всё готово, но ты должна понимать, как сложно это было. Я уговаривала их почти весь день.       – Я знаю, что тебе потребовалось всего минут десять, так что не драматизируй.       – Да, конечно.       Они проходят по пустым коридорам мимо палат, пока Джимин рассказывает о пациенте. По её словам, ему шестьдесят, есть лишний вес и сросшиеся переломы. Характер скверный, но для таких больниц, как это, такое нормально. Единственное, что отличает его от других, – снимок мозга. Даже Йеджи признаёт, что раньше видела подобное только в книгах.       Его злокачественная опухоль уже достигает размера в кулак, и все врачи рекомендуют вырезать её в ближайшие срок, но она расположена слишком неудобно, закрыта важными частями. Одно неловкое движение, и пациент, – в лучшем случае, обездвижен до конца своей короткой жизни.       Джимин говорит, что здесь работают отчаянные хирурги, но даже они не хотят браться за явно летальный случай.       – Всё ещё не понимаю, для чего тебе этот старик, – говорит Ю, останавливаясь у нужной палаты. – У него, очевидно, нет шансов.       – Есть, но очень маленький, и приятно осознавать, что я – единственная, кто может помочь. Есть что-то опьяняющее в том, когда осознаёшь это.       – Чокнутая, – качает головой Джимин, но всё равно протягивает Хван белый халат.       Открывая дверь, Йеджи чувствует, как сердце наполняется привычным азартом. Она наблюдает, как старик приподнимается на локтях, разглядывая её с явным любопытством. У него маленькие, заплывшие жиром чёрные глазки, пухлое лицо. Пухлая верхняя губа нависает над тонкой нижней. Вместо подбородка вдавленная ямка. Он с трудом поднимает толстое, расплывшееся по койке тело. Йеджи кривит губы в лучшей из своих улыбок.       – Добрый вечер, господин Чхве. Меня зовут Хван Йеджи, я новая помощница вашего хирурга.