Сублимация

      Вас приветствует авиакомпания «Эмоциональные качели». Конечный пункт назначения — свобода. Пристегните ремни — мы падаем.

Ему кажется, что прошли годы, пока Саша читала. Кухня его новой квартиры. Расслабляющий вечер пятницы, и домашняя японская еда на плите — остывает, разнося аромат тефтелей и соевого соуса. Ничего не предвещает беды. Но Саша держит в руках распечатки. Вот уже несколько минут ее лицо становится все грустнее и грустнее, а на последних страницах девушка стискивает листок в ладони, зажимая другой рукой рот. Она читает. И Лешу трясет ожидание. Потому он отворачивается и продолжает ждать, периодами попивая полуостывший чай из кружки. Наконец, подруга кладет на стол листы. Глубоко вздыхает. И тянется обнимать Лешу — крепко, лишая парня воздуха. — Это прекрасно! — восклицает девушка, но радости в ее голосе кот наплакал. — Но почему так больно?.. Леша и сам не знает, почему. Просто так вышло. Он пожимает плечами, не поддаваясь эмоциями. Все происходящее сейчас как вид от третьего лица. — Знаешь, какой самый главный минус всего этого? Всего, что ты написал? — Излишняя драматургия? — спрашивает Леша. — Нет, — Саша шмыгает носом, отстраняется и смотрит прямо другу в глаза. — А то, что все это было на самом деле. Я бы с удовольствием восхитилась твоей фантазией, чем читала реальную историю трагедии своего лучшего друга. — Да… А что тут еще скажешь? У Леши нет слов. Все, что он хотел или мог сказать, лежат запертое в листах А4 машинописного текста. Леша представляет, как стол под ними чернеет, гниёт, пахнет. Потому что содержимое страниц само по себе — гнилое и отвратное. Больное. Фонящее. Саша наблюдает за обманчивым равнодушием Леши. Печально усмехается, поправляя завитую кудряшкой прядь: — Так странно, знаешь, — говорит девушка. — Вы были моими друзьями, вы оба — постоянно на виду. И… все равно я упустила, что он делал с тобой. Проглядела, что между вами происходило, твое состояние. Мне даже в голову не приходило, что… — осеклась она, подбирая слова. — …что Кирилл может быть таким подонком. А еще… ты хороший актер. Я не представляю, как ты держал и скрывал всю эту боль в себе. Он — понятно. Он думал, что все нормально, но ты… Люди, которые говорят, что ты открытый человек, нихуя тебя не знают, вот что я скажу. Мне стыдно. Леша не понимает чувств Саши. Но еще больше он не понимает себя — почему молчал? Хотя ответ находится почти сразу, все тот же, бережливо вложенный в голову чужими мягкими руками и бархатным голосом: «Потому что так и должно быть».

***

У Кирилла был друг — высокий, светловолосый и до безумия очаровательный и милый Даня. Данька-баскетболист. Вернее сказать, Леша не уверен, что был. Он уверен, что есть до сих пор, а потому сильно удивляется, когда они с Даней начинают часто-часто переписываться и обсуждать некоторые общие темы. Еще сильнее подвергает в шок, когда Даня зовет его прогуляться. А потом он зовет Даню к себе поиграть в монополию, обсудить аниме и просто классно провести вечер. Потому что они как-то легко находят общий язык. Потому что Даня — светлый и открытый. Потому что Даня располагает к себе. Потому что… почему бы и нет? Серый ковролин на полу в той самой квартире, и они лежат, увлеченно переставляя маленькие фигурки. Даня вырывается вперед, скупая целиком вторую улицу подряд. У Леши в голову игра не лезет. Лезут вопросы. Скребутся под кожей, сочатся слюной, от чего он сгладывает чаще. Сердце вот-вот выпрыгнет. — А вы с Кириллом общаетесь? — наконец выпаливает парень на выдохе, как бы невзначай запивая вопрос стаканом морковного сока. — Не-а, как после выпускного попрощались, так и все. Даня спокоен. Умиротворен. Даня немножечко наивен и глуп. Даня не подозревает. «Или Леша его недооценивает», от чего становится стыдно. Но Даня едва ли поднимает глаза от игрового поля, отвечая. Для него вопрос не имел значения. — Совсем? — продолжает Леша. — Ага. — И не хочешь спросить, что с ним? Вы же дружили. — И сейчас дружим. — Странные вы друзья, если даже не знаете, кто сейчас как живет. Даня замирает, перекатывая в руках игральные кости, отпивая свой сок и на время задумываясь. Что-то в его взгляде меняется, прежде чем новый знакомый встретится глазами с Лешей. — Он на выпускном был… сам не свой. Даже когда выпил, не смог толком расслабиться. Словно каждую секунду думал о чем-то. Я спросил его, чем он хочет заниматься после вручения дипломов. Он так и не ответил. Сказал только, что сразу рванет в Калининград. Спертый влажный воздух комнаты вдруг стал тяжелее угарного газа. Расширенными от удивления глазами, Леша, словно рыбка, открывал и закрывал рот — с этого момента игра его более не интересовала. — К… К-Калининград? — спросил он, подрагивая. — Ага, — кивнул Даня. — Я еще сидел потом выпытывал, нахер ему Калининград сдался. — И что он сказал? — Ничего. «Надо» — и все. Попросил не доёбываться, ну я и не стал. Мало ли какие у него в башке тараканы. Леша погрузился в себя, ушел под воду, перебирая в голове — совпадение или нет? не может быть…. — Я хотел переехать в Калининград после учебы. Даня молчал. Выражение лица совершенно нечитаемое — от удивления до легкого похуизма и непонятливости. — Я в октябре последнего курса летал в Калининград на конференцию, может, помнишь? Всероссийская, на которую еще Ваня должен был ехать, но отказался. Отчасти, я согласился еще и потому, что хотел посмотреть город. Увидеть вживую университет для магистратуры. А когда приехал… мы встретились с Кириллом. Я ему рассказал, что решил, что буду делать после выпуска. Тогда это была наша последняя встреча. Подробности того ужаса Леша пока что упустил. Говорить с Даней о его друге в негативном ключе не хотелось, хоть обида и точила когти о гортань, соблазняя опорочить честь Кирилла. Леша считал, что выше этого. — То есть… — тихо продолжал Даня. — Он улетел туда… из-за тебя? — Я не знаю. Эгоистично считать, что это единственная причина. — Во прикол, конечно, — усмехнулся знакомый, поудобнее усаживаясь на полу и подминая под себя длинные массивные ноги в сиреневых носках с котятками. — Ты-то здесь остался, а он… там. Теперь ясно, почему, пока все веселились, Кир как в воду опущенный ходил. На своей волне. Больше Леша слушать не мог. И не хотел. — Давай закончим игру, — настоял он. Они закончили. Даня ушел, обещая вернуться в жизнь Леши с новым светом. Закрывая дверь на ключ, он скатился по ней на пол, переваривая услышанное. «Ты-то здесь остался, а он… там». Вот так новость. В ту ночь Леша снова спал плохо. В прочем, кого это удивляло?

***

Пирс Зеленоградска прекрасен. Утопающий в черноте Балтийского моря, он прорывался в голову Леши мирными спокойными прибоями. Пока в его городе октябрь входил в жизнь людей первыми морозами и ветрами, здесь, в Прибалтике, жизнь словно откатилась назад на месяца полтора. Легкое пальто, черные ботинки в сухой асфальтовой пыли и песке. Горячий шоколад в черном стаканчике. А самое главное — долгожданный покой. Леша еще не подозревает, что случится с ним через год. Он пока что думает, что сумел побороть внутренних демонов успокоительными. В конце концов, он пил их почти полтора месяца. Но они не помогали, забирая с собой не только тревогу, но и тягу к жизни. Лишали эмоций, стимула. Лишали слов, в которых тот нуждался. Была еще причина, по которой он согласился поехать. Ему срочно нужно было сменить обстановку — иначе Леша задохнется. Иначе он… умрет в этом никогда раньше не тесном, а теперь удушающем городе. И душили его воспоминания. Леше нужно было отыскать внутри себя что-то важное. Последний курс поставил молодого человека перед фактом выбора дальнейшей жизни, и только на четвертом курсе он понял — насколько серьезную ошибку сделал, предавая мечту стать писателем и обменивая ее на мечту родителя, который, как мы все знаем, «хотел как лучше». Он летел в Калининград, чтобы увидеть иную жизнь. И вот, вдыхая полной грудью аромат остывающего после жаркого лета моря, вдыхая аромат, смешанный с корицей из его стаканчика, Леша, наконец, успокоился. В чужом отеле, в окружении еще двух полузнакомых ему ребят, успокоительные стали не нужны. Люди и место лечили сами по себе. Они гуляли компанией весь вечер. Четверо ребят — Леша и еще три девочки. Как-то так получилось, что он отбился от них, идя впереди и смешивая жизнь курортного городка с меланхоличной музыкой в наушнике. Подсвечивающееся колесо обозрения уже не работало к моменту, как они дошли до набережной, однако светодиодные ленты и подсветку еще не выключили. Сменяя фиолетовый на янтарно-красный, а затем на синий, оно озаряло светом почти весь мир. Желтые фонари, расставленные по всему тротуару, помогали ему в этом. Приятная будничная речь людей совершенно не мешала. Леше казалось, что время замерло в этот момент. Подойдя к дальним периллам пирса, в метрах ста от берега, он заглянул в беспроглядную опасную гладь залива. Он отчетливо понимал, что будет, если он прыгнет. И вовсе не хотел этого. Но полтора месяца таблеток вызывали странные прежде незнакомые искры в теле — а что если? Какао остыл. Допивая, Леша гадал, смог бы он сделать шаг. И порадовался, когда понял, что нет. Они вернулись к отелю по берегу, топая в ботинках и кроссовках прямо по мокрому от волн песку. Стопы вязли, и, смеясь, все четверо ругались на Лешу за предложенную идею спуститься вниз. То тут, то там они натыкались на растянутые и еще не убранные сетки для пляжного волейбола и оставленные кем-то лежаки. Две девчонки, все-таки околев в толстовках, сразу побежали внутрь, помахав и попросив не задерживаться. Третья осталась, но Леша ушел в себя, чтобы обращать на это внимания. Когда его плеча что-то осторожно коснулось, парень обернулся, вынимая единственный наушник из уха. Они стояли аккурат возле языков прибоя, разбушевавшихся к ночи, то и дело намеривающих сцапать и утащить за собой в бездну. — Я наблюдала за тобой весь день. Сказала девочка. Младше его, но умнее и способнее — кажется, приехавшая из какого-то крутого универа Петербурга. Кажется, при распределении на команды в их второй день конкурса она так и не получила места, так как никак не проявляла себя. — У меня возникло ощущение, что ты хочешь что-то сказать. — Тебе? — спросил Леша, зная, что ошибается. — Нет. Вообще. Самому себе возможно. Он задумался, отвернувшись обратно к морю. Почему-то возникало впечатление, будто, если повернуться к морю спиной, то оно обязательно на тебя нападет и схватит. — У меня были тяжелые дни в последний месяц. И очень мучительный разрыв отношений, который не закончился до сих пор. Я осознал, что ненавижу свою специальность и что даже винить мне в этом, кроме себя, некого. Я гнался месяц, не спав и не ев, за чем-то таким, что упускал все три года… А сейчас нахожусь на грани. Я вымотал себя. Исчерпал. Как тряпка, которая износилась. Сказал Леша. То ли самому себе. То ли собеседнице, которой, на удивление, было легко показывать больную и неприглядную правду. — Я на дне возможностей. И я пытаюсь подняться. Это тяжело… Голова его опустилась, рассматривая ботинки, которые они покупали вместе с Киром… и закапывая стопы от омерзения поглубже в песок. Раскачиваясь, словно маятник. Девочка — как странно, что даже сейчас он не помнит ее имени, стерлось, смылось — подошла, но всего на шаг, сохраняя дистанцию и не вынимая ладоней из карманов куртки. — Ты можешь сказать мне все. Кроме меня и моря это никто больше не узнает. Как ни странно, это подействовало. Он рассказал ей, что смог. Что успел, пока не потух последний фонарь на территории отеля и их не потеряли организаторы. Уже разбредаясь по комнатам, незнакомка обернулась: — Ты не представляешь, какого человека я встретила. Спасибо за возможность познакомиться с тобой. Жаль, что ты пока не видишь того, что вижу я. Спасибо. И двери лифта закрылись. Его комната на первом этаже, потому, разворачиваясь в сторону коридоров, Леша побрел, переваривая услышанное. Что он такого ей рассказал? Свою боль? Терзания? Сомнения? Позже, спустя километры переписок и созвонов, он узнает, что эта девочка мечтала в тот момент остановить время — специально для них. Для него. А остановить время для человека можно лишь одним способом… Когда он узнает об этом, трусость и осознание возможного варианта окончания вечера затуманят разум. Он отвернется от нее, сожалея, что не смог принять ее секрет так же, как она полтора месяца назад приняла его.

***

В Калининград он не уехал. Идет себе, вместе с Даней, наматывает круги по району. Уже стемнело. Миновал год с его поездки — воспоминания, и без того яркие, нахлынули с прошлого разговора как стая назойливых мух. Как если бы Леша был падалью — мертвой тушей, жаждущей разложения. Домой не хочется. Дома пустая комната. Дома Кирилл, которого Леша не звал. Дома призрак, который отвоевывает территорию. — Ты завтра что делаешь? — спрашивает Леша. Даня, пожевывая жвачку, расслабленно отвечает: — Тренировка в час, а что? — Останешься на ночь? — Не знаю, в понедельник на работу. Давай через неделю? Давай через неделю… Через неделю они напиваются вермутом. Леша видел Даню в своем районе и раньше — как оказалось тот жил на одной остановке с ним, едва ли не через дорогу. Вот только парень и подумать не мог, что когда-нибудь они будут сидеть на его кухне и ржать, словно кони, над тупыми шутками. Будто сто лет друг друга знаючи. Даня рассказывал, как сидел на наркотиках. Как фанатеет от стримерства, и вообще «в рот я ебал эту юриспруденцию, стану блогером». Рассказывал о беспорядочных связях, о малолетках, что лезли ему в штаны за милую мордашку и пару комплиментов. — Я порой поражался, насколько легко заполучить себе человека в постель. Люди падкие на внимание и доброту. Проще простого. Даня говорил опасные вещи, высокомерные. В иной ситуации Леша бы держался от такого ангелочка с миленькими щечками подальше, и отнюдь не прогадал бы. А здесь… когда они стали друзьями, слушать подобные истории, будучи лишь зрителем со стороны, становилось все занимательнее. Леша то и дело поддакивал: еще, еще. Расскажи еще. Он был ошеломлен, что даже не догадывался о том, что происходило с человеком, которого он вдел каждое утро на своей остановке. — Ты ведь тоже людей чувствуешь. Манипулируешь ими, — внезапно сказал Даня. Леша вопросительно замер. — Ну вот хотя бы с Киром. Он весь у твоих ног был, хотя никто ему никогда не перечил. Побаивались. — И что теперь? — почему-то разозлился Леша, отворачиваясь. — Это любовь такая была. Я тут не при чем. — Слушай, — чужой голос заплетался все сильнее. Сидя в откинувшемся положении, Даня знатно захмелел, поэтому Леша потянулся за бутылкой, чтобы убрать ее и поставить чайник. — М? — А почему вы расстались? Ты так и не сказал. Вопрос Дани повис в воздухе дохлой крысой. Позорным клеймом впился в спину. И Леша замер в метре от раковины, так и не донеся до нее тарелки из-под ужина. Он не говорил, потому что боялся, что Даня автоматически встанет на сторону того человека, подтвердит, что тот невиновен, что это все правда было нормально, и это Леша виноват в том, что они разошлись. Тем более он только что, несколько мгновений назад, доказывал Леше, насколько уродливым могут быть иногда даже самые душевные и прекрасные люди. Маски, маски, маски. Кругом наебалово. — Наши девки судачили, что ты ему изменял. Ну ты же знаешь Олеську с Викой — вечные сплетницы. Я их никогда не слушал, но тут вдруг интересно стало, — безобидно продолжил собеседник. Зло развернувшись, он выпрямился. — Знаешь, я, может, и бываю сукой редкостной и характер у меня не сахар, но я никогда мать твою ему не изменял! Закипая изнутри, Леша чуть не швырнул тарелки на кафельную плитку, что извивалась узорами под домашними тапочками. — Никогда. Хотел! Пиздец как хотел и до сих пор жалею, что так и не сделал этого, но по факту… — голос Леши смягчался, падая ниже и ниже. — ….остался верен ему. — Ты бы не смог жить с таким грузом. С грузом предательства. Прости, конечно, может, я плохо тебя знаю, но ты не похож на такого человека. Совесть бы сожрала тебя. И бунтарское эго Леши вмиг отозвалось заново порывом воспротивиться, переспорить. Однако Даня говорил языком фактов — как бы сильно Леше не хотелось, он бы все равно не смог этого сделать. — Теперь у меня незакрытый гештальд, — перевел он в шутку. — Из-за Вани? — догадливо усмехнулся «собутыльник». — Ага. Леша плюхнулся на стул, привычно подкладывая под жопу левую стопу, тем самым искривляя позвоночник. Когда Данин чай пошел носом, Леша уже хлопал ему по спине: — Аккуратнее надо! Не обжогся?! — Да не, просто вспомнил, как Кир постоянно жаловался нам с Димасом, что ты сидишь как куропатка и портишь осанку, подкладывая ногу под зад. Сейчас увидел, как ты это делаешь, и от чего-то смешно стало. Леша тоже улыбнулся. Кирилл следил за его здоровьем. Заставлял делать вместе с ним зарядку, если они ночевали вместе, учил базовым упражнениям, поддерживающим поясницу и мышцы спины. Иногда высмеивал Лешу, когда тот в очередной раз не мог повторить простейшее движение из-за неразвитости физической формы. Ну да. Это Гречкин походил на фанатика — гантели, турник в комнате, та же зарядка долбанная… Леша любил понежиться в кровати, растянуться на диване, вкусно покушать. Гонка за собственным телом никогда не была для него чем-то хоть мало-мальски важным. Даня засобирался домой. А потом не вписался в дверной проем. — Так, никуда ты не пойдешь. Оставайся. — Да все нормально! — весело хохотал Данька. — Щас кеды надену и буду как принц. — Чтобы тебя какие-нибудь гопники отпиздили в подворотне? Нет, нахер. Проблема лишь заключалась в том, что кровать была одна. — Я когда сплю, то вообще не буйный, — шепотом сказал друг. — Обложи меня пледом, и я с места не сдвинусь. Леша непонимающе глянул в его сторону. — Это я к тому, если ты боишься, что приставать начну. Кажется, закатывая глаза, парень увидел в них собственный мозг. — Да я вообще не об этом беспокоюсь. У меня одеяло одно. Тебе точно под пледом не холодно будет? — Так я же не буду раздеваться. Звучало логично. Чтобы не удариться головой о вторую спинку, Даня притянул себе плюшевое авокадо — игрушку, которую Леша и любил, и ненавидел одновременно. Прямо как ее прошлого хозяина. Леша лежал, но сон не шел. Алкоголь давно выветрился — за периоды неудачных посиделок в студенчестве он привык угадывать свой рубеж, после которого из крепкого он мог заливать в себя только чай. Леша лежал. Будто чуя, что он не спит, Даня немного развернулся к нему лицом — без очков молодой человек выглядел совсем юным. Как и сам Леша. — Ты не ответил на вопрос. Почему вы расстались? Только давай без этих «не сошлись характером», ладно? Мелковато будет. Леша приподнялся, укладывая подушку под лопатки. — Для него секс стал важнее моего желания. Даня молчал. А Леша словно снял клапан с раны, откуда сначала ручьями, а затем реками потекла боль. — Я по-прежнему не могу принять этого. Говорить об этом вслух — невыносимо. Будто несешь бред. Будто фантазируешь на ходу и собственным словам не веришь. Он… кажется, он меня изнасиловал. Леша слышал лишь их дыхания. И, когда свое перекрыло чужое, мозг окончательно поплыл от темноты и умиротворенной тишины ночи. В этой квартире при разговоре участвовал еще один человек — сидел на кресле и кричал, оставаясь услышанным только Лешей: «Да чего ты врешь?! Чего ты пиздишь сидишь, придурок?! Не было такого! Ты же нагло врешь! Ты хотел этого! Твое тело всегда хотело меня! Ты врешь!» Проглотив это, он продолжил, не совсем уверенный в том, что еще кто-то слушает его. — Это произошло один раз. Я стер это из памяти. Затем снова, и тогда что-то внутри меня оборвалось. А когда это стало повторяться регулярно, когда он не скрывая начал ставить и требовать удовлетворения своих желаний выше моих, я словно прозрел. Как вынырнул из-подо льда. И сколько бы раз я не произносил это вслух, ощущения, что я вру, не исчезает. Чувство вины за то, что не смог дать ему этого. Все слушал девушек и других парней, которые жаловались на пассивных партнеров, думал, вот мне повезло, надо держаться за такого мужика. Смотри, куда это привело… Когда прокручиваешь эти слова в голове, все кажется совсем иным. Вслух… оно еще чернее, чем есть на самом деле. Вот почему мы расстались. Даня все еще молчал. Может, уснул? Не жалко. Леше в любом случае нужно было выговориться. Но тут тяжелая ладонь легла на плечо. — Ты плачешь, — прозвучал голос друга, и он не сразу понял, что это был даже не вопрос. Потому что Леша правда плакал. Очень-очень тихо. Бесшумно выкатывались слезинки. Бесшумно стеклянные глаза смотрели в одну точку и не моргали. Леша едва ли дышал в тот момент. Больше друг ничего не сказал, а Леша и не ждал. Ему не нужны утешительные речи или мотивационные ораторства. Ему все лишь необходимо доверие: пусть хотя бы другие поверят в это, раз он в свою боль поверить не может. Они заснули. Чужая рука ненавязчиво согревала, не обжигая и не раня.

***

Было бы интересно посмотреть на реакцию Кирилла, если бы он читал это. Думает Леша, в очередной раз вываливая в ворд всю душевную чернь. Выблевывая ее. На сеансе с врачом он говорит: «Вот людям — и вам в том числе — нравится, как и что я пишу. Но если подумать… это же отходы моей души. В прямом смысле перегнивающая переработанная грязь. Которую нужно куда-то утилизировать. Дерьмо. А другие восхищаются тем, что ты высрал, да еще и хвалят тебя. Так странно осознавать это». Елена Юрьевна смеется. Соглашается, подпирая голову ладонью: «Да, Леш, необычное сравнение». Леша размышляет, насколько сильно взбесился бы Кир, погружаясь в мир их жизни. Наверняка, это было бы шоу — ругань, маты, оскорбления, унижения. Бешенный, абсолютно разъяренный взгляд, нечитаемый и не предугадываемый за счет заплывших чернотой зрачков. Когда Леша видел этот взгляд, внутренности скукоживались. Оседали где-то в одном месте. Леша знал, что Кирилл никогда не ударит его. Но… видя перед собой эти глаза, уверенность в этом рушилась. Если подумать, парень все их отношения потенциально боялся его. Потенциально знал, что этот человек способен на такое. И страх — как у зверька перед плотоядным монстром — растекался маслом, раскаливая нервы докрасна. Танцы на краю пропасти. Вслепую. Кирилл бы не поверил ни единому его слову, хотя… В последние месяцы их отношений, перед самым разрывом, в очередную прогулку в попытке уладить и вернуть утерянное прошлое Леша все же набрался смелости сказать: — Ты же помнишь, как я приехал к тебе после карантина? — Ну. — Так вот. Я тогда не хотел этого. Того, что ты сделал со мной. Но ты не услышал меня. Ты меня принудил. Кирилл остановился, дергая Лешину руку на себя. — Не может быть… Леша молчал. Наблюдал, как меняется выражение лица. Как тень ужаса оседает пеленой в глазах. — Почему ты сразу не сказал? — шепчет блондин. — Самое смешное в том, что я говорил. Произнести вслух тогда, подлинно назвать — или обозвать — деяние Гречкина он так и не решился. Пройдет еще много времени, прежде чем Леша найдет подходящее слово всему этому. Леша смеется, фантазирует. Смех выходит дерганным. Каким-то трепещущим. Сухим. Смех на грани отчаяния. «А что было бы, прочти он это? Черт, наверное, я был бы мертв».

***

Даня просыпается, зевая и постанывая от затекшей шеи. Расширенный удивленный взгляд тут же находит Лешу, валяющегося рядом и читающего мангу в телефоне. — Господи, — пугается Даня, натягивая плед до самого подбородка. — У нас же ничего…. — он смотрит под плед, а когда убеждается, что штаны и трусы на месте, спокойной выдыхает. — Пиздец. Я все-таки напился. — Да, потому и не смог уйти домой. Не парься, ничего не было. — Я… — тушуется товарищ. — Я ведь не приставал к тебе? Ты скажи, если что! А то я ничего не помню. Леша смеется. — Если бы ты ко мне приставал, поверь, ты бы сейчас не проснулся в кровати. Я бы тебя отпиздил. Хватит мне насильников. Даня не смеется при упоминании вчерашнего откровения. Леша ретируется, исправляя положение. — Все нормально. Спал как младенец. Даже не храпел. Вставай. Я уже завтрак приготовил. Помятый, Даня ежился, разглаживая сбившиеся в гнездо волосы. Игрушку авокадо он принес с собой, укладывая на ту подбородок. — Боже, если бы Кир узнал, что я спал с его парнем, он бы меня убил, — и усмешка срывается с его губ. — Во-первых, с бывшим парнем. Во-вторых, он никак об этом не узнает. В-третьих, пошел он нахуй, я могу делать и спать с кем захочу. Кстати, — все-таки говорит Леша. — Это он мне подарил. Даня приободряется, разворачивая плюшевую мордочку к себе лицом. — Чел, я правда не специально. У нас ничего не было! — обращается он к игрушке. Ржет, не в силах сдержаться. — Дурак. Жри уже, — Лешино настроение тоже поднимается. Через некоторое непродолжительное время между их старыми однокурсниками возникает гуляющий слух: Даня и Леша встречаются. Даня, встречая Лешиных одногруппников, тушуется, чем сильнее подогревает их интерес. — Я надеюсь, ты не отрицал?! — восхищенно спросил Леша в начале их очередной встречи. — Не-а. — Не отрицай. Наоборот, поддакивай и говори, что мы скоро поженимся. Я буду выкладывать тебя в сторис в инсте еще чаще. — Вот ты жучара! — хохочет друг. — Наши думают, что ты шлюха. На друга бывшего перекинулся. — Да плевать мне, что твои шалавы деревенские про меня думают. Им лишь бы сплетни собирать. — Сам не лучше. — Конечно! — восклицает Леша, размахивая стаканчиком кофе. — Оправдывать чужие ожидания — весьма интересно. — Только я не буду тебя у себя выкладывать, а то телки отпишутся. Сам понимаешь — репутация. — И это я-то шлюха… несправедливо. — Не, если бы ты был девушкой, я бы тебя трахнул. Леша давится, возмущаясь наглости: — А кто сказал, что я бы тебе дал?! Ишь какой уверенный! Не дождешься! — Я серьезно, — и половина клубничного пончика из местной пекарни исчезает у него во рту. — Если бы ты не был моим другом и был бы девушкой, я тебе отвечаю — ты бы повелся. — Нет, я вижу тебя насквозь. — Спорим? — А смысл? Все равно не проверить. — Ну да, — соглашается Даня. — Но я бы тебе не дал. Не в моем вкусе, ссори. — А, да, забыл, что тебе нравятся молчаливые надменные уебаны. Я слишком пиздатый для такого. — Напомни, почему мы сдружились? Хохот заполняет улицу.

***

Конец лета. Он еще не знаком с Даней. Его еще не тревожит работа. Он неделю переписывается с голубоглазым блондином, который работает в полиции следователем. Чужое тело на снимках, чьи мышцы прячутся под синей формой, что-то будоражат в сознании. Взгляд у этого парня не предвещает ничего хорошо. Как раз то, что нужно. В субботу они гуляют с Сашей почти весь день — бродят, слоняются по улице. Покупают мороженое, кажется, успевают выпить по баночке яблочного сидра, посмеиваясь над косыми взглядами бабулек. Кормят уток у остановки остатками уличного чебурека с сыром. Перебивают друг друга, обмениваясь тупейшими шутками. Леша плывет, как плывут облака на таком далеком небе. Впереди них двое. Саша рассказывает что-то, но Леша теряет нить. Он цепляется глазами за незнакомцев, чем-то зацепившим его любопытство. Когда он узнает одного из них, ошалело постукивая по руке подруги, они уже встречаются взглядами. Мент не отводит глаз ни на мгновение, а когда проходит мимо, то между ними двумя прокатывается раскат грома. Мент идет дальше. Леша, задыхаясь, чуть не запинается об собственные ноги. — Саша, Саша блин! — Да чего?! — Погоди, я помню, ты что-то говорила, так что запомни обязательно, что именно. Но! — Что «но»? Что с тобой? — Это он! Только что прошел! — Кто он, господи? — закатывает глаза девушка. Экспрессия друга всегда поражала ее. — Мент! Помнишь, я тебе говорил, что переписываюсь с чуваком из Тиндера? Это он! Прошел сейчас! Святые угодники, — оборачиваясь, разглядывает Леша, — да в жизни он еще красивее, чем на фотках! Блять, вот это жопа! — Сейчас тебе будет жопа! — Саша легонько бьет Лешу по плечу. — Голову не выключай, а то плавали, знаем, что бывает. Но Лешу уже унесло. — Я должен проверить, он это или у меня крыша едет. Достает телефон. Открывает диалог. — Это случайно не ты сейчас прошел по Мира? Напротив старого корпуса моего универа, — пишет быстро он. Ворчание Саши едва волнует молодого человека, настолько сильно он взбудоражен и возбужден. — Случайно, я, — приходит ответ. — Гуляешь? — Да, с подругой. Я тебе о ней рассказывал. — Рыженькая, помню. А я с дежурства иду домой. Леша вспоминает, что вот тут же, по левую руку через дорогу, находится первый отдел полиции, в котором тот работает. Они как раз с Сашей проходят мимо, заворачивая в торговый центр. Леша все еще не может избавиться от зрительного поединка, произошедшего только что. — В жизни ты круче, — не сдерживаясь, пишет он. Девушка заказывает им по стаканчику кофе, не вмешиваясь и молча ожидая. — Даже не верится, что я тебя так узнал. Издалека. Мент ничего не отвечает. Леша и Саша едут к Саше, попутно покупая еще бутылку сидра. В десятом часу вечера, когда Саша уже валяется на ногах Леши, вздыхая от продолжительного и насыщенного дня, на телефон приходит сообщение: — Не хочешь приехать? У меня бутылка вина стоит. Пить одному как-то стремно. Леша делится новостью с подругой. — А вы виделись до этого вживую? — Говорю же — нет. — Тогда не едь. Первое свидание на чужой хате — опасная затея. К тому же ты уже подвыпил. Хватит с тебя. — Но блин! Он же зовет! Саша выпрямляется, садясь напротив, серьезно поглядывая на друга. — Тебе жить надоело или что? Совсем чувство самосохранения нет? — По-моему весело. Ничего не случится, я тебе обещаю! Сашу пугают эти искры в его глазах. В последнее время после чего-то подобно-искрящегося обязательно наступало что-то ужасное. В таком состоянии ее лучший друг переставал себя контролировать. — Леша, я против. Но Леша уже мысленно согласился, и Саша читает это по его щенячьему взгляду. — Ладно, я, пожалуй, домой поеду. — Обещай, что не согласишься. — Я подумаю, пока буду ехать в такси. — Леша. — Саш? Леша уезжает. Саша вырубается спать, едва ли не сразу закрыв дверь. Леша едет в машине, в которой мерзко пахнет ароматизаторами, недавно выкуренными дешевыми сигаретами и парфюмом водителя, переписываясь с ментом. — Как-то странно, что ты сразу зовешь меня в гости. — Ну, подумаешь не гуляли ни разу. Погуляем потом. Приезжай, ну. Я же знаю, ты хочешь. Хочет. Вот только заложенная подругой тревога дергает за последние нити разума в попытке затормозить. — Ты любишь красное или белое? — продолжает знакомый незнакомец. — У меня есть и то, и другое. Приезжай. Расскажу, как прошло дежурство. Ты же любишь мои тупые истории с работы. Леша заходит домой. Переодевается. Идет в душ. …в котором готовится. К чему-то не совсем ясному и понятному. И снова вызывает такси. Незнакомец курит у подъезда, встречая его объятиями — какими-то крепкими, стальными. Собственническими. Леша смеется, изображая дурака. — Будешь? — протягивают ему сигарету. — Не, я не курю. — Правильно, нахуй надо. Незнакомцу двадцать шесть. Рост — выше ста восьмидесяти пяти. Слегка накаченный, в обтягивающей черной футболке чужие плечи и спина вызывают пошлое, едва ли не вульгарное, желание освободить их от ткани. Полицейские всегда в форме — оно и ясно — думает Леша, пока топает за ним по длинному коридору многоэтажки. В квартире душно — август выдался на удивление жарким, сухим. Черно-оранжевые тона кухни били по мозгам, перенимая на себя внимание. Они сидели друг напротив друга. У незнакомца светло-голубые глаза. Натуральные блондинистые волосы. Пухлые губы. Жадный испытывающий взгляд. Два бокала красного полусладкого. Разговоры, похожие на игру в шахматы — о семье, о работе, об увлечениях. — Буду работать преподавателем. — Училка, значит? — прячет ухмылку мент, прикрывая рукой рот. Широкая ладонь. Леша смотрит на нее безотрывно, не скрывая любопытных глаз, размышляет, как сильно эта ладонь будет давить на его шею, будет ли хватать за волосы, станет ли пережимать запястья до синяков. — Препод. Это разное. — Одна хуйня. А чего в полицию не пошел? Не предлагали? — Предлагали. И я хотел. Моя несбывшаяся мечта, можно сказать, — парень тихо посмеивается, мешая вино в бокале. — Но… ты уж прости, но вы все там неотесанные дикари. Боюсь, что отупею, пребывая в подобном окружении. — Чего извиняться-то? По фактам. Сам бы тоже не пошел. — Уволиться не вариант? — Не могу. Да и не хочу уже. Я потомственный мент. Мать — подполковник в отставке. Отец — генерал-майор. — О! Леша думает. Человек перед ним пьет быстрее его, пьянея на глазах. Догадка приходит сама собой. — Ты уже пил до этого? — Да, пропустили с мужиками по полторашке пива после смены. А что? Вопрос настораживает интонацией — приказно-повелительно, не требующий чьего-то дополнительного мнения, а уж тем более разрешения. Леша все еще пьет свой первый бокал, тянет его, по глоточку осушая море в граненом стекле. — Не, просто заметил, что язык заплетается. — Уставший просто. Леша кивает. Он сидит на красивой современной мебели — стуле с мягкими сидениями, подогнув обе ноги. Сидит к нему боком, все рассказы обращая духовому шкафу перед собой. Почему-то страшно смотреть этому человеку в глаза. Почему-то человек следит за ним чересчур внимательно и прицельно. Почему-то мурашки бегут по спине не от нетерпения, а от животного страха… причем, знакомого. Словно забытого и оставленного в прошлом. Его разглядывают. — Ты совсем не пьешь. — Пью. Просто знаю свою меру, — говорит Леша, допивая залпом последние капли. Рука незнакомца тянется подлить. — Нет. Мне хватит, спасибо. Вино безумно вкусное, спасибо. — Я выпью еще. Надвинутые на веки брови задумчиво сводятся к переносице. Они обсудили все, что касалось около-приятельских тем. Леша даже упоминал Кира — мельком, по касательной, в какой-то истории. Леша начал думать, что будет дальше. Стал потенциально размышлять — переспят ли они. Сможет ли Леша? Наверное, да. Только что-то тормозит молодого человека. И это уже не разум. Это именно страх. Подкидывает варианты того, сколько и как можно будет пожалеть о случившемся. Что-то подсказывает Леше, что ему не понравится. Что от силы и рвения Кирилла, граничащего с любовным обожанием, сейчас нет абсолютно н и ч е г о. Только сила. Потенциальная мощь. Потенциальное принуждение. Настоящее. И Леша трезвеет. Леша хаотично начинает перебирать варианты съебаться домой. — Почему ты не смотришь на меня? — спрашивает мужчина. Леша поворачивает голову. — У тебя пугающий взгляд, — честно отвечает парень, но далее врет: убедительно, метко. — Знаешь, у обладателей светло-голубых глаз есть один недостаток. Когда их зрачки находятся в суженном состоянии — из-за света или по иной причине — окружающим кажется, будто они кукольные. Будто их взгляд замирает в одной точке. Не как у мертвых. А как у неживых. Ты понимаешь? Поэтому неловко смотреть тебе в глаза. Мент ухмыляется, оголяя в полуулыбке клыки. — Забавно, — тихо произносит он. Наклоняется на стол. — Не хочешь обняться? У Леши сердце бухает. Один раз. И замирает. Дело не в обнимашках, он уверен. Это намек. Хотя какой к черту намек. Это побуждение к действию. Он видел краем глаза спальню, когда заходил и раздевался в коридоре — незаправленная кровать и неоновое оранжевое освещение. Что-то валяется на прикроватном столике. Время идет — секунда за секундой. Леша решает играть дальше, делая ставку на поговорку: «Дуракам везет». Авось, и Леше повезет тоже. — Ой, блин… я как-то… — парень посмеивается, сминая рукава свитера, лыбится придурковато, поворачивается лицом, чтобы вызывать как можно больше доверия. — Я не люблю телесные прикосновения с людьми. Сам понимаешь — мы едва знакомы. При встрече не считается. Да и душно, тебе не кажется? — Я включу кондиционер. Мент не идиот. Леша больше уверен — он понимает каждую дрожащую нить в голосе парня. — Ой да и поздно уже. Ах-а, что-то я перепил. Пора домой. Да и ты с дежурства — отдохни, правда уже поздно. Леша строит из себя заботливого. Леша выставляет себя на посмешище. Леша напуган до ужаса. Адреналин хреначит в крови, бешено разносится по телу. Он вызывает такси, пока человек рядом с ним медлит, ничего не говоря. Пока человек рядом с ним не применил силу. Незнакомец провожает его, снова закуривая у подъезда. Обнимает, многозначительно похлопывая по спине, проведя по ней подушечками пальцев. Дотрагиваясь до того, до чего так и не смог дотронуться ранее. И не сможет больше, думает Леша. Мент зол, хоть и выглядит опьяняюще-милым. Светлые глаза и губы расплываются в алкогольной мягкости. В машине приходит сообщение: «Зачем ты общаешься со мной?» — спрашивают. «Мне нравится твоя профессия. Практический интерес и все» — печатает Леша. «Ну, я так и думал». Больше они не встречаются. Не переписываются. Леша приезжает домой, рухнув с порога на кровать. Оглушающе смеется, пытаясь переварить прожитое. Он что?.. он только что выбрался из какой-то хуйни. В ушах стучит. Сердце вот-вот прорвется сквозь грудную клетку. В мыслях — раз за разом — пробегает всего одно слово: «Пиздец». Он ёбнутый. Смех душит, а подрагивающие ладони ищут контакт Саши. Пока девушка не берет трубку, кто-то весьма осязательным и знакомым шепотом ругается на Лешу: «А если бы что-то случилось?» — Это ты меня таким сделал. Отвянь. Крыша едет. Саша едва может усидеть на стуле после услышанного. — Куда ты блять вчера ездил?! — кричит девушка. — Так ты же вроде знала… — Я думала, что это шутка! А если бы… блять, Макаров, а если бы что-то случилось? — вторит она чьим-то немым словам. — А если бы он тебя… блять, если бы он тебя изнасиловал? Она поворачивается, отходя от плиты, на которой жарит картошку. Леша передергивает плечом, веселясь. — Ну, не привыкать. Подруга не спешит поддерживать глупую шутку. Наоборот. Она хватает полотенце с крючка. — Я тебя сейчас тресну, придурок. — Согласен. Не смешно вышло. Саш, — встает парень. — Все же обошлось. — И слава богу! Слава богу, что у тебя мозгов хватило уехать до того, как случилось бы непоправимое! — Мне стало страшно, — признался он, опуская голову, - но ехал я туда с намерением сделать это. Даже… подготовился… Саша молча просила продолжать. — Просто в последние минуты осознал, что это может быть совсем не так, как я себе представляю. Что мне будет больно. Душевная боль, конечно, вещь страшная, но физическая куда страшнее. Я струсил. — Хотя бы так. Подруга приобняла Лешу. — Я не знаю, зачем ты это делаешь. Зачем бросаешься вот так с обрыва в попытке… чего? Испытать что-то? Что-то пережить? — Мне просто чего-то не хватает. — Мозгов тебе не хватает, — сетовала Саша, понимая, о чем речь. — И инстинкта самосохранения. А то и до тридцатки не доживешь с таким стремлением найти себе приключения на задницу. Блять, и почему тебе не нравятся милые мальчики-одуванчики? Леша улыбнулся. Да, это значительно упростило бы дело. Но Леша гнался за ощущениями. За границей между бездной и ядовитыми иголками. За возможностью пропасть на время в чем-то. Или в ком-то. Он привык получать любовь через боль. Саша гладила по волосам. Запах картошки заполнял уютную маленькую кухоньку в старой малосемейке. Через пару дней он напивается с троюродными братом и сестрой в каком-то баре. Пока те заказывают коктейли, поют в караоке шансон, он открывает запрещенный диалог. Нажимает «разблокировать пользователя». Переписка пуская — с некоторого времени. Сестра обнимает брата, на камеру махая рукой, и надрывает связки на припеве. Леша смотрит на них и думает, что сегодня он бессмертен. Пишет голосовое. «Я все про тебя понял. Я все понял, Гречкин!». Если быть честным, Леша плохо помнит содержание записи. Ему хватило ума не переслушивать ее утром. На самом деле… лучше бы ему хватило ума не писать ее вообще. Там было что-то про нарциссов. Что-то про «ты гребанный нарцисс, Гречкин!». Что-то про эгоизм. И немного про «я ненавидел эти сраные конфеты Merci! скармливай их уткам, конченный мудак!». В общем, много всего было… Конец, правда, запоминающийся. Задыхаясь, то ли в слезах, то ли в счастье — не разобрать в какофонии эмоций — парень выкрикнул в трубку последнее: «я теперь не могу сблизиться с людьми, гандон ты чертов! я… я теперь… все из-за тебя. катись к черту!». Ему отвечают. Что-то про «трезвым мне написать смелости не хватает?». Еще в баре, поэтому Леша, не страшась ничего и никого, начинает ругаться на собственный телефон: — Да иди ты нахуй! Нахуй иди, козел! Смелости у меня нет?! Смелости?! Но по факту не отвечает ничего. А дома усыпает, едва затылок касается подушки. Едва голову накрывает одеяло, в которое он плачет. Особенность употребления алкоголя Леши в том, что как бы сильно он не пил, он все равно все будет помнить и понимать. Другое условие, что сделать ничего не сможет. Как сейчас. Засыпает. А где-то в дальнем углу сознания уже зарождается паника. …обрушивающаяся на него утром. — Вот я еблан… господи, какой я идиот… За ночь телеграмм взорвался сообщениями: начиная от гневных, заканчивая даже… тревожными: дошел ли Леша до дома, ничего ли не случилось. Леша удаляет разом все, не читая. Скорее. Быстрее. Не видеть. Нет. Стереть. Вычистить. Заблокировать. Удалить. Сердце вот-вот остановится. Вечером простой эсемеской приходит последнее сообщение: длинное, начинающееся со слов: «я не знаю, до сих пор ли этот номер принадлежит тебе или… у меня не осталось выбора, ты везде меня блокнул… на счет вчерашнего…» Леша удаляет, не читая, и его. И снова блокирует. Сестра замечает нескрываемый ужас в его взгляде. Спрашивает: — Все ок? — Угу. Леша врет. Алкоголь — зло.

***

Они сталкиваются с Мишей в налоговой — Леша, словно угорелый, вылетает из дверей, опаздывая, снося вихрем людей со своего пути. Миша не успевает отойти. Случается авария. Через неделю Миша находит его по объявлению: «Ищу паренька, который влетел в меня на главных ступенях налоговой. Отзовись! Хочу узнать, как ты». Миша оказывается самым адекватным из всех, кого Леша встречал за последние полгода. С той истории из ресторана проходит немного времени, и парню кажется, будто между ними появляются огоньки. Звездочки, вот-вот превращающиеся в галактику. Леша лелеет это прекрасное теплое чувство в груди, оберегает, защищает. Надеется. Они смотрят любимый Лешин фильм, и Леша опускает Мише на плечо голову. Рука Миши приобнимает его за плечи, согревая, аккуратно притягивая. Так по-домашнему. Кажется — вот оно, сейчас его сердце растает. Фильм кончается. Леша просит принести ему воды. Забирается на спинку дивана. Забирает у Миши кружку, попутно специально переплетая их пальцы. У Миши бешеный пульс. Боже, да он волнуется! Лешу это приятно забавляет. Притягивая человека к себе, он обхватывает его лицо руками. Целует. Первый раз получается сбивчивым, каким-то неладным. Наверное, из-за нервов. Он пробует снова. За шаткие секунды их близости Леша перерывает все свое нутро в поиске ответных чувств. …но так и не находит их. Толкает Мишу легонько в грудь, чтобы прекратить это. Но…. — Мгм… — пытается сказать он. Мужчина держит Лешу за руки, крепко держит. — Нм-гм… Паника простреливает все тело. Разом. Каждая мышца напрягается. Он толкает человека силой, запыхавшись от пережитого одномоментного ужаса. Миша не отпустил его, когда тот попросил. Мир сразу перестает быть ярким, а вечер теплым. Паника накатывает сама собой — того и гляди снесет волной с хрупкого плотика. — Прости… я… увлекся… не услышал… Это была ошибка. Леша закрывается тут же. Уворачивается от ладони, спешащей исправить ситуацию. Собирает вещи, натягивает толстовку, пытается улыбнуться. Сгладить ситуацию. Видит, как Мише становится не по себе… как он бледнеет, теряется. — Ты не виноват. Я просто не могу. Извини. Пойду я. — Я вызову тебе такси! — кричит Миша, нагоняя уже в прихожей, в которой Леша ловкими движениями надевает кроссовки. — Ну нужно. Я вызову сам, на улице. Спасибо за вечер. Щелкает замок. Свобода — думает Леша. Но его куртка цепляется за что-то. Вернее, это куртку что-то цепляет. Пальцы. Одна нога за порогом, лифт перед носом. Нажать. Убежать. — Прости, пожалуйста. Я должен был… — Брось, ты ничего мне не должен. Это я… поломанный. Думаю, у нас ничего не выйдет. Мне жаль, что я дал тебе надежду. — Леша… Леша уходит. Вечер рассыпается мелкими осколками, раня. Ночное ясное небо падает Леше на голову. Возвращается домой к призраку.

***

Вообще-то Леша не курит. Но когда Саша вынимает из пачки вишневый корсар, щелкая зажигалкой, протягивает руку: — Дай и мне тоже. Саша хлопает ресницам, попутно выуживая из кармана пальто сигареты. — Не спрашивай даже, — говорит Леша. Не то чтобы Саша прям собиралась задавать вопросы, хотя по ее лицу и пробегает десяток с лишним. Когда он затягивается дымом, не пропуская тот в легкие, девушка все еще смотрит на друга. Собственная сигарета потихоньку тлеет. — Никому не рассказывай, что я курил, хорошо? — Угу, — на автопилоте кивает Саша. В парке мокрая от дневного ливня пешеходная дорожка. Зевак почти не осталось на улице. Свежесть сменяется холодком, пробираясь под куртку. Желтые фонари едва светят, или Леше лишь кажется, что их свет такой слабый и рассеянный? Что раньше он был ярче. — Мы с Мишей поцеловались. Тихо говорит он. — А! Ничего себе! И как? Ну, чего молчишь?! — Никак. Вообще, — смотрит парень на сигарету. — Я думал, что-то ёкнет, ну, знаешь, как бывает. Но там вообще все глухо. А потом, когда я попросил прекратить, он не сразу отпустил меня. Саша замерла. — У меня в голове перемкнуло, по привычке, понимаешь… триггер. Я на панике его чуть не ударил. — Ты ему рассказывал… о… ну… — Да, рассказывал. — Тогда я уверен, что он поймет и не станет держать на тебя зла. — Я не за это переживаю, если честно. Просто… — Леша остановился. — Вот что со мной не так? Миша же классный. Он умный, образованный, амбициозный, отзывчивый, добрый. Он столько для меня сделал за эти полтора месяца… ни разу не отказал, чтобы не попросил. Он здоровый, Саш, понимаешь? Нормальный, психически здоровый человек. Почему… я не могу быть с ним? — Кто бы знал, Леш. В этом была вся правда — никто, включая его самого — в душе не ебал, что происходит. — Мы с Ди ищем мне новую квартиру. Он впервые озвучивает это еще кому-то, помимо подруги. — Все-таки переедешь… — Я не могу больше, — вторит он. — Да, ты говорил. Хочется сесть на лавочку, но все промокло. — Честно? — вдруг воодушевляется Саша. — Эта мне никогда не нравилась. Не хотела говорить раньше, чтобы не обидеть. — Ну ты… — Так что я в любом случае рада. — Где ты покупаешь сигареты? — В Бристоле. Но ты не покупай. Тебе не надо. — Подсяду, — просто соглашается парень, затягиваясь в последний раз. Так горько… горячо в горле… и вишни нет от слова совсем. — Да. Не надо тебе. Она затаптывает бычок об краешек урны, как ее учил Кир. Если вспомнить, именно с его подачи Саша впервые закурила. Леша еще много раз потом нарушит обещание. И при Саше. И без нее. Однажды он выкурит почти три сигареты подряд. Когда будет особенно невыносимо. Что бы сказал Кирилл, если бы увидел его? Забавно.

***

Леша смотрит, как Кирилл варит кофе. Достает из холодильника молоко — жирное, Леша такое не пьет. У Леши аллергия на лактозу. Достает другое — овсяное — специально купленное для него. — Не понимаю, как ты пьешь эту гадость, — комментирует молодой человек. Звучит не обидно. Скорее надменно. В духе Гречкина. — А ты попробуй жить с прыщами по всему лицу и чесаться, как после стекловаты, вот тогда и поговорим. — Вкус молока должен гармонировать с кофе. Кирилл… любил готовить — это мягко сказано. Он ощущал, чувствовал продукты на каком-то ином уровне. Леше готовка не давалась, а без рецепта он бы не сварил и макарон. — За-ну-да-а, — проворчал Леша. Он с упоением рассматривал собеседника, особенно часто взгляд приманивали плечи и спина, разлет рук которых казался невероятно длинным. Леша сравнивал Кира с атлантом, что держит небо. Сначала в шутку, а потом всерьез. На плечах Кирилла было его небо, Лешино: всецело. — Я просто хочу, чтобы тебе было вкусно. — Мне будет вкусно, даже если ты заваришь кипяток. И блондин всегда выглядел одинаково в такие моменты — смущался, ссутуливался, поджимая губы и слегка — совсем чуть-чуть — закатывал глаза. Делал вид, что похвала излишня, вот только оба понимали, насколько важно Кириллу слышать комплименты. Кофе получилось отменным. Как и всегда. С послевкусием только что промолотых зерен и сладковатой отдушкой молока. — У тебя замерзли пальцы? — спросил Кир. Леша грел руки о кружку. Неосознанно. — Нет, просто растягиваю удовольствие. Леша всматривался в Кирилла, заново влюбляясь в каждый сантиметр в его теле. Этот человек творил с ним что-то невероятное — все жилки изнывали при его присутствии. Леша поцеловал Кира: неожиданно, спонтанно. — Мне кажется, ты бы понравился моей маме, — отпрянув, Леша спрятал взгляд в кружке. — Думаешь? — тихим голосом уточнил блондин. — Да. Она тоже любила готовить. Сидели бы с ней на кухне, обсуждали очередной рецепт борща или заливного. — Нет, мы бы стебались над тобой. — А, да, точно, — усмехнулся Леша. — Обзывали бы меня неуклюжим, безруким и вообще ни на что не годным. Да, вы бы точно спелись. — Да… — Жаль, что ее нет больше. Кирилл молча сжал чужие ладони одной своей лапой, накрывая и поглаживая. — Но у меня осталась домашняя книга рецептов, которые она собирала. Привезти? — А можно? Я бы… офигеть, там же, наверное, столько тонкостей… Кириллу для контраста только виляющего хвоста не хватало. — Конечно, можно! Леша потом несколько раз похвалил себя за то, что так и не выполнил обещание. Что не привез этому страшному человеку одну из самых ценных вещей в его доме. Интересно, что бы сказала его мама? Почему-то Леша думает, что мама бы поняла. И спасла бы от беды.

***

Продолжение следует...