Сублимация

      Он его проклял.       Леша забыл, что сказал ему Кир в тот холодный, обезумевший от эмоций, боли и противоречивости вечер.       Когда хватал за руку и смотрел, словно готов был сгореть под ногами Леши заживо.       «Я надеюсь, что когда-нибудь тебе будет так же больно, как мне сейчас».       Леша вспомнил об этом два раза. Первый – когда ехал на похороны предпоследнего члена семьи, когда писал Кириллу, будучи в истерике, заглушая слезы рукавом толстовки в поезде: «надеюсь, ты рад, Гречкин». Кирилл ответил очень сухо: «мне жаль».       И второй раз - сейчас.       Леша будто вынырнул из глубин холодного мертвого озера, чья мутная и черная вода скрывала парня с головой. Он вынырнул и вспомнил.       Кирилл его проклял.              19 апреля.       Леша стоит с сигаретой на тринадцатом этаже общего балкона в доме, в котором теперь живет. Льет дождь, так предательски уютно отзываясь в каждой клеточке изнывающей болью души. Ему холодно. Ему голодно. Ему плохо.       Внутренности выворачивает наизнанку. Парень не слышит паркующихся после долгого рабочего дня машин. Не видит людей внизу. Только капли, падающие на линзы очков и стекающие за шиворот с черепичного навеса.       Как же ему плохо.       Телефон в руке – самое страшное оружие. Сколько раз за последние двадцать минут он открывал диалог с тем самым человеком? Сколько раз, скуля и буквально простанывая каждое движение тела, уговаривал себя убрать смартфон обратно в карман? Сколько блядских раз он кричал себе: «нет!»?       Разум – такой истощенный, немощный, разбитый – шептал где-то на задворках сознания, что он пожалеет. Хватит Леше ошибок. Еще одну он не переживет.       Телефон.       Леша скрипит зубами, а музыка в наушниках давит прессовочным механизмом на ребра. Душа трещит по швам. Если замолчать – если перестать кричать от нарастающей боли! – можно услышать хруст костей. Леша сжимает пальцами ткань, накрывающую грудную клетку. Сдавливает ее, как если бы это помогло избавиться от давления внутри. Открывает рот и совершенно бесшумно, но в глубине души оглушающе громко, воет от боли.       Все, что сейчас есть в нем, что течет по венам, что передается по импульсам нервов – это тяжелая, выжигающая б о л ь.       Под ногтями мелкие капельки крови. Слюни стекают с раскрытых, искаженных в припадке губ. Ноги не держат, и парень предплечьями цепляется за ограждение балкона. А голова… высовывается и свисает вниз.       Упасть.       Вольной птицей упасть под ноги весеннему дождю. И раствориться в нем, раствориться атомами в свежем воздухе и ветре, что унес бы чужие страдания.       Исчезнуть.       Чтобы не ощущать всего этого.       Зацикленная песня не дает прийти в себя. Вливает в Лешу яд, порционно, размеренно.

«Привет… Я все еще мечтаю о тебе.

Когда гаснет свет. Но тебя нет.

И мы пропали вместе с дымом сигарет...

...иди ко мне»

      Он все-таки берет телефон, находя силы, чтобы выключить песню.       Открывает контакты. Находит: «Ди».       Набирает.       Девушка берет трубку через пару гудков.       - Да, котенок?       - Ты сильно занята? – он правда старается звучать нормально.       - С ребятами сидим, а что?       - Ты можешь…       Тело ломит. Он снова открывает рот, чтобы издать молчаливый крик, скрючившись под тяжестью истомы.       - Ты можешь, пожалуйста, приехать? Мне… - б о л ь. – Мне очень плохо. Я боюсь, что могу сделать что-нибудь. Пожалуйста. Я…       - Буду через пять минут.       Сброс.       Леша спускается на свой родной восьмой этаж. Ему нужно всего лишь дождаться. А пока Диана едет, он откладывает подальше телефон, закрывает ноутбук, наливает горячий чай и сидит на табуретке в центре кухни, как статуя, не двигаясь и лишь изредка вливая в себя напиток.       Заставляет себя дышать, через силу замедляя все процессы в организме. Снова контролируя его.              У девушки свои ключи. Поэтому, когда дверной замок щелкает, Леша никак не реагирует. Диана проходит сразу на кухню, едва успевая снять кроссовки в коридоре.       Садиться перед ним.       - Ну, чего ты тут устроил опять, бедовый ты мой человечек?       У Леши уже высохли щеки. И взгляд почти ясный. Только ладони дрожат и голос все никак не появится, как бы ты не пытался заговорить.       - У Кирилла сегодня день рождения.       - И что? Это повод…       Она не договорила.       - Я сломался. Я просто сидел на подоконнике. Слушал музыку. А потом что-то… сломалось во мне.       Она очень мягко и по-настоящему тепло обняла его, привставая. Положила пухлую щеку на макушку Леши, погладила руками продрогшую в истерике спину. Ее волосы пахли лаком для укладки, домашней стряпней ее парня и совсем немного недавно выпитым пивом. Она пахла так сладко, но при этом не лишала парня кислорода.       Он просто был ей благодарен, хоть и ощущал укор неприязни по поводу причины его расстройства. Он знал, что после всех историй о Кире, Диана ненавидела его. Однажды она сказала, лишь немного прикрыв ненависть смехом:       - Я прибью его, если он появится. Если мы когда-нибудь встретим его, я клянусь, я его достану.       Леша не хотел представлять, что будет с Дианой, когда она доберется до Кирилла. Он не хотел представлять, что Кирилл причинит боль еще кому-нибудь, помимо него.       - Какой же ты дурак, - ласково сказала девушка. – Сам загнался, сам расстроился. Ну вот что мне с тобой делать?       - Пожалеть.       Леша заплакал. Действительно, что еще ей оставалось делать? Он не говорил ей, что был на грани. Он не хотел умереть, нет. Это другое. Он хотел избавиться от страданий, и плевать, что для этого потребовалось бы спрыгнуть с тринадцатого этажа. Не для того, чтобы не пугать ее, а скорее, чтобы не показывать, как далеко зашло его безумие по человеку.       Они попили чаю. Леша еще сто раз извинился, что выцепил Диану с дружеских посиделок. Они попрощались, и Ди уставшая ушла домой в соседний подъезд, бренча своим экземпляром ключей от его квартиры, который забрала на случай «если понадобиться полить цветы в твое отсутствие». Но скорее, чтобы успеть, когда грань, до которой Леша так отчаянно стремиться дойти, будет пройдена.       Кирилл его проклял. «Этот сукин сын меня проклял!»       Леша открыл пустой файл. И начал писать: «…надеюсь, ты доволен» - написал парень в конце.              Елена Юрьевна как всегда тактично выслушивала весь поток информации, что приносил Леша на их сеансы.       Его состояние ухудшалось – стремительно и, к ее сожалению, пока бесповоротно. Ночные кошмары преследовали ужасами, теперь превращаясь не в остросоциальные конфликты, гипертрофированные его собственным сознанием, а реальные чудовищные кошмары, в которых мясо, клыки, кровь и боль заполняли собой пространство сна.       Зачастую это были кошмары, в которых он убегал, поддаваясь инстинкту самосохранения.       - Все, что я чувствую сейчас, - говорит Леша, растирая кожу между трясущихся пальцев. – это боль, которая циркулирует по всему телу вместо крови.       - Ты знаешь, что стало катализатором твоего состояния?       - Да. У Кирилла вчера был день рождения. И я довел себя – специально, между прочим – накрутил, так сильно, что забылся, где я и что со мной. Я потерял управление над собственной болью, и та взяла верх. Я нарочно раскопал старую рану, чтобы сидеть и наблюдать, как оттуда вытекают неотболевшие соки. Я сейчас – это раскаленный уязвимый абсолютно ко всему провод. Через мое восприятие приходят все эмоции. Я нахожусь на границе, и, как бы тяжело это ни было, я теперь в полной мере понимаю всех этих музыкантов и прочих творцов, которые создают свои шедевры, находясь под действием психотропных веществ. Я понимаю это. Когда ты лежишь на дне, представляешь, что уже не выберешься оттуда, но все, что приходит на ум – это понимание. Что звезды, медленно проплывающие над твоей головой, с такого ракурса еще прекраснее и ярче. Это иной уровень. Будучи здоровым невозможно видеть мир так, как его вижу сейчас я. И пусть мне плохо, пусть я не могу спать, есть и вообще мое тело скоро развалиться… - голос Леши дрогнул. - …но то, как я сейчас пишу, прекраснее и острее всего того, что я писал ранее.       Психотерапевт молчала.       На том сеансе врач впервые озвучила вслух это страшное слово. Депрессия.       - Леша, - тактично начала она. А затем, после нескольких минут описания всех перечисленных симптомов, добавила: - Сейчас я попрошу тебя об одной вещи. Я очень надеюсь, что ты ее исполнишь. Перестань на какое-то время писать.       Он не поверил своим ушам.       - Твое творчество выжигает тебя. Спровоцированный бывшим молодым человеком коллапс психики должен был закончиться. Но ты уцепился в него, и это билет в один конец. Когда ты пишешь, ты не просто вкладываешь в рассказ часть себя, ты буквально отрываешь цельный кусман на съедение людям. Так нельзя. Реши, чего ты хочешь сильнее – написать одну книгу и сгореть вместе с ней заживо или плодотворно и планомерно писать и работать?       Леша не мог поднять глаз. Самое печальное то, что он знал, что врач прав.       - Ты заигрался. Все твои монстры, выдуманные миры, параллельные вселенные… твое прошлое, которое цепями держит и не отпускает… дай себе отдохнуть.       - Но как же… - воспротивился мальчик. – Я же… оно же… само… вот…       - Купи акварель. Ты же умеешь рисовать? Купи акварель. И рисуй что-то яркое.       - Яркое?       - Да. Черный и красный разрушают тебя.       Еще Леша успел рассказать, что перед сеансом видел во сне два больших белых глаза, смотрящих прямо в душу.       - Было так страшно, хотя я даже не понимал, почему. Видимо, отсутствие зрачков или вообще хоть какой-то наполненности делали его таким страшным.              Через месяц непрекращающихся кошмаров врач выписала ему успокоительные и снотворное. Сначала одно. Потом другое – сильнее и действеннее.       Он, конечно, прекратил писать, как она ему и посоветовала, но было уже поздно. Механизм запущен, и организм всячески отказывался содействовать. Самое жуткое в этой истории становилось печальное лицо Елены Юрьевны. Врач многозначительно молчала, отводя разговоры от страшного диагноза, вот только… Леша видел, насколько тщательно женщина подбирает слова, чтобы не напугать, не задеть.       Придя домой, он лег на незаправленную кровать и задумался.       Когда – в какой момент – успел докатиться до такого?       Открывая незавершенный документ с рассказом, юноша из раза в раз возвращался к одной и той же фразе: «…надеюсь, ты доволен».       Было страшно. Хотелось спать. Хотелось уснуть и не проснуться.

***

      В старой квартире Леша варит Дане кофе.       - Тебе чай или кофе? – спрашивает юноша, заводя гостя на кухню.       - Давай кофе.       - Растворимый или сварить?       - У тебя есть кофеварка? – воодушевленно спрашивает Даня, кидая пропотевшую баскетбольную джерси в Лешину стиралку – своя накрылась, и он пользуется вежливо предложенной помощью Леши.       - Есть турка.       Леша показывает агрегат другу.       Даня садится за стол, напротив плиты и молчаливо наблюдает. Тупая ухмылка выскакивает на его румяном лице, и тупая она потому, что Леша не понимает, чего тот лыбится.       - Что-то… не так? – сдержанно, спрашивает парень.       - Да нет, ничего. Просто смотрю.       Леша отворачивается, продолжая.       Насыпает уже предварительно перемолотые зерна в турку – ровно две ложки без горки. Потом корицу – на кончике ложки. Останавливается, не опуская ложку.       - Тебе корицу сразу добавлять или потом, когда сварится, сверху посыпать?       - Сразу.       И все еще улыбается!       Корица. Средний огонь. Леша садиться, в ожидании, на соседний стул.       - Потом ты перемешаешь кофе, чтобы сбросить пенку. Дашь ему настояться – желательно, под блюдцем. Добавишь ложку сахара и немного молока. Ну в твоем случае «много молока».       Леша ничего не ответил. Даниил, закидывая ногу на ногу, скрыл ухмылку за ладонью.       - Просто Кир не только тебя кофе варить учил.       Теперь все ясно.       - Турка-то хоть не его?       - Мамина! – выкрикнул Леша. – Хватит! Я просто варю кофе!       - Да ты не подумай… просто я будто маленького Гречкина перед собой увидел. Вот и не сдержался.       - В следующий раз… - закипал он. - …сдерживайся!       Когда кофе сварился, Леша сделал все именно так, как ему сказали. Как ему говорили.       Болтая чайной ложкой в кружке, Даня подпер подбородок кулаком.       - Собираемся компанией на новый год.       - Круто, - ответил Леша, не связывая информацию с чем-то конкретным.       - Димон и Кира зовет прилететь.       - Зачем ты мне об этом рассказываешь? – к тому моменту Леша уже искал новую квартиру, и вопрос переезда оставался вопросом времени. Во всей этой какофонии ощущений и подлянок памяти последние дни он планировал прожить спокойно. – Чтобы я на улицу не выходил или что?       - Да нет, просто…       Опять его «просто», которое нихуя не просто.       - Ты не последний человек во всем этом. Подумал, ты захочешь знать. Хотя бы, если вы встретитесь, чтобы это не было сюрпризом.       - Спасибо, теперь я буду оглядываться по сторонам.       - Не язви.       - А ты не раздражай.

***

      Июль наступил как-то незаметно.       Как-то незаметно кончилась работа – защитились все дипломы, выпустились все, кто должен выпуститься.       Отпуск подобрался незаметно.       К этому моменту Леша два месяца не притрагивался к работам. И… открывая покрытый килобайтовой пылью документ, испытал волнительное предвкушение.       Конечно, от чарующей дымки апреля не осталось почти ни следа. Слог шел плавно, местами даже медленно и вымученно. Рука не летала над клавиатурой, а лишь едва дергалась. Сравнение бросалось в глаза, и Леша психанул, закрывая все снова.       Ему хотелось вернуть ту мощь… те слова… те эмоции, сплошняком вырывающиеся из него. Он заснул в бреду, накрывая плечи домашней рубашкой, оставив экран компьютера светить механическими строчками ему в лицо.              В дверь позвонили неожиданно.       Леша поднялся и побрел, едва переставляя ноги. Тело онемело от неудачной позы и затекло.       Естественно, как и все адекватные люди, Леша сначала смотрит в глазок, прежде чем открывать дверь. Но сейчас руки отчего-то сразу тянуться к замку, и вот уже первая защелка спадает. Вторая. Диана заскочила? Миша? А чего не предупредили?       Незнакомые кроссовки бросаются в глаза. Человек всем своим ростом загораживал свет лестничной площадки, от чего на лицо ложились отвратительного вида тени.       Первое, что Леша подумал: «а он повзрослел».       А второе – более сильное и бушующее чувство – страх.        Кирилл стоял очень близко к двери, и его совершенно не напрягало, как это выглядело со стороны. Дыхание такое тяжелое, будто глубоко в легких кто-то насыпал гравия.       Парень тупо попятился назад, упираясь задницей в мебель.       Что-то… что-то надо сказать. Но ужас сковал горло.       - К-кто тебе сказал… к-кто тебе сказал, г-где я ж-живу?       Больше смелости! Больше напора! Не дай ему увидеть твой страх!       Кирилл просто стоял.       Леша спохватился за телефоном – на быстром наборе была Ди, и он собирался уверовать, лишь бы девушка не оказалась на работе.       Кирилл выглядел так страшно. И только спустя пару секунд гляделок, парень понял почему. Молодой человек перед ним казался абсолютно чужим, инородным, лишним. Он выглядел нелепо, и все, что он делал – то есть стоял – он делал неправильно. Тело искажала ссутуленная осанка, нелепого вида сочетание одежды. Торчащие волосы. Небритое лицо.       Это не он.       Кирилл никогда не позволил бы себе так выглядеть.       - Мне надо тебе кое-что сказать…       Чужой Кир протянул к нему руку.              Когда Леша проснулся, вся его футболка была сырая от пота. Даже постельное белье под ним взмокло. По груди с шеи стекало и капало. Он сбросил удушающую рубашку, сел и попытался перевести дыхание.       Просто кошмар.       Очередной. Ебаный. Кошмар.       И неизвестно, что было видеть страшнее – Кира у себя дома без приглашения или не его вовсе?

***

      Леша проснулся как всегда раньше. Переспать Кирилла невозможно – этот засоня продрыхнет до вечера и глазом не моргнет.       Выкарабкавшись из-под нависшей на талии руки, он проверил телефон на наличие уведомлений, расстроился, что их нет, и вернул свой взгляд обратно на спящего.       Все в Кире было идеально.       Он лежал, всем своим ростом целиком занимая длину кровати, вытянувшись и сладко посапывая. Он видел – Леша был уверен – лучшие в мире сны, крепкие и здоровые. Одеяло, скомканное у лица вместо подушки, оголяло крепкие подтянутые ноги. Большая стойкая стопа для разгона. Икры для увеличения скорости. Стройные неперекаченные бедра для поддержания темпа. Набедренные косточки, перетянутые линией нижнего белья, под которую уходила небольшая полоска темных волос с живота. Проглядывающие сквозь расслабленную негу кубики и подтянутая грудная клетка. Цепкие руки, одна из которых только что держала Лешу в своих объятиях. Если Кирилл ляжет посередине, то обе его руки вширь перекроют всю кровать.       Атлант. Что держит вселенную Леши на своих плечах.       Острые пленительные ключицы и четкая линия подбородка. Ничего в нем не было лишнего – ни жирка, ни шрамов, ни родинок. По-настоящему молочная мягкая кожа, длинные ресницы.       Такой обаятельно-нежный, спокойный и милый, только Леша знал, что стоит этому монстру проснуться, как выжигающий голубой цвет глаз разожжется с одной единственной целью – пленять и подчинять.       Такой безобидный и все еще до одурения опасный даже во сне.       Он не человек. Он хищник.       И Леша прикрывал дотянувшимся до него кусочком одеяла себе рот, чтобы не дышать слишком громко. Сердце застучало так быстро, как у зверька – вот-вот разорвется на части.       Как передать вам это странное противоречивое чувство, порожденное бездонной любовью Леши к нему? Любовью, напоминающую жерло вулкана, куда парень падал. Когда хотелось прильнуть и целовать. Целовать, словно этот день – последний в истории человечества. Целовать – чтобы хищник никогда не просыпался. Чтобы с Лешей всегда был этот тихий безобидный человек, красотой и нежностью захватывающий душу.       Хотелось разбудить. Чтобы посмотреть, как дневной свет наполняет сверкающие льды в его глазах. Чтобы посмотреть, как хмурятся его брови, и как руки настойчиво притягивают сопротивляющегося Лешу к себе. Как ноги сцепляют ноги, как пальцы сжимают и держат, пока зверек не перестанет брыкаться. Как дыхание Кирилла, всегда неподъемное, томное опаляет ушную раковину.       Представьте себе силу этой странной любви. Представьте, насколько туги ее цепи и насколько коротки поводки.       Леша сидит и трясется, не понимая, что делать.       Кирилл перед ним – весь его и весь такой, какой он есть: дремлющее необузданное животное, преданное и шальное.       Но разносится громкий и пробуждающий зевок – Кир переворачивается на спину, вытягиваясь, словно, еще на половину своего роста. За окном позднее утро уже стремиться ворваться в их жизнь сквозь плотные занавески.       - Ты чего опять так рано проснулся? – спросил парень.       Леша сидел на корточках и не сразу понял, что произошло.       Магия испарилась, стоило Киру проснуться.       - Иди ко мне.       - Мне жарко, - проскулил Леша.       - Ничего, потерпишь.       Рука приподнялась, приглашая. Есть у мальчика выбор?       Он ложится спиной, которую тут же притягивают одним сильным толчком ближе к голому телу. Кир закидывает на него свою длиннющую заднюю лапу, а передней сцепляя ребра.       - Все, - бормочет Кир, снова засыпая. – Поймал. Теперь ты от меня никуда не денешься.              У них могло быть все время мира.       Насколько судьба сука, чтобы сначала подарить Леше счастье и надежду, а потом, заталкивая член Кира поглубже ему в глотку, смеяться, как тот захлебывается спермой и плачет.       Наверное, это охуительно уморительная картина. Иначе парень отказывается верить в происходящее.

***

      У отца Кира есть женщина. Строгая, но классная и любящая Люда, в чьем паспорте лежит фото отца Кирилла и его самого на выпускном парня в одиннадцатом классе.       А у Люды есть ее освободившаяся квартира на окраине города. И сейчас ключи от этой квартиры перепадают Киру.       - Я с отцом переговорил. В выходные мы можем ехать.       Их собственное – пусть и временное – гнездышко.       - Теперь нам никто не будет мешать.       Кирилл целует Лешу, предвкушая сладкий уикенд. Леша еще не знает, чем станут начинаться и заканчивать их поездки. Пока он радуется, что станет проводить с ним больше времени.       Больше доверия. Больше близости.       Больше эмоций.       …       Больше боли. Больше сожаления. Больше страха.       О т в р а щ е н и я.       Эмоции, которая впервые появилась в этой уютной обделанной умелыми руками однушке. Леша никогда не забудет день, когда это произошло.              Они делали это третий раз подряд. Леше было не плохо, нет. Он готов был сдохнуть.       Презервативы жутко натирали, потому что в порыве страсти Кир забывал про постепенно высыхающую смазку. Он был вот-вот на пике, а потому Леше оставалась одна участь – терпеть, но, постепенно не в силах сдерживать боль, наружу вырывались его крики. Было так больно, будто кто-то выжигал в нем раскаленной кочергой все буквы русского алфавита поочередно.       В момент уже готовый потерять сознание, Кир кончил, наконец, обратив глаза на заплаканного юношу.       - Что с тобой? – слегка обеспокоенно спросил он.       - Мне больно…       Скулеж, видимо, был таким жалобным, что блондин сжалился и, включая полный свет, аккуратно посмотрел, что там.       - Бля, Леша, там все в крови. Я думал, это смазка…       Леша молча плакал, пытаясь сдержать ярко-пульсирующую боль сзади, что отдавала во все нервы в теле разом.       Он направился в душ, кое-как встав с постели. Будто беременный.       - Давай помогу дойти.       - Убери руки блять, - злился парень.       За закрытой дверью ванной он дал волю всем своим эмоциям, запутываясь в них. С физической болью было понятно – болело и все. А что делать с душевной? От чего обида за то, что за ним не углядели, недосмотрели, не заметили – от чего так ноет в груди?       Как же его удовольствие – удовольствие Леши? Ведь секс – для двоих! А не только для Кирилла. Тогда почему он так…       - Ты там как?       Слышится за дверью.       - Раньше надо было спрашивать!       - Так ты ничего не говорил!       - Я кричал! Я кричал, ясно тебе?! Этого мало?       - Я думал, тебе хорошо! – в ответ повышает голос Кир.       Леша распахивает дверь, возмущенно перегораживая тому путь.       - Когда люди кричат, это первый признак того, что им НЕ хорошо!       - Да понял я, понял!       Они лежали, едва касаясь телами друг дружку. Кирилл мягко гладил пальчиками чужие плечи.       - Заживет, - говорил он. – Я больше не буду так, - говорил он. – Что ты сразу не сказал, - говорил он.       - Если не заживет, пойду к врачу.       - Хорошо.       Боль не утихала.       Ни на утро.       Ни через пару дней.              Молодой мужчина-врач надевал перчатки, предлагая лечь в кресло. Леша, перебарывая стеснение и боль, подчинился. Незнакомый ему ранее человек не внушал доверия, но он был единственным, у кого нашлось время для срочной записи. Терпеть и дальше Леша уже не мог.       - На что жалуетесь?       Такой стандартный, но такой тупой в его ситуации вопрос.       - Больно. Все горит… и зудит.       - Аллергия на лубрикаты есть? – теплые пальцы мягко ощупывали окружные от повреждения места.       - Нет, это…       - Да я понял, что это. Одевайтесь. И скажите мне вот что…       Леша аккуратно слез.       - У вас постоянный партнер? – парень кивнул. - Я ничего не имею против подобных отношений или экспериментов, но сколько раз за сутки вы этим занимаетесь?       Леша задумался. Посчитал разы с последних выходных.       - До шести. В среднем.       - Шесть раз за стуки, ага, - констатировал врач, складывая перед собой руки. – А ваш партнер вообще представляет себе, что быть принимающей стороной это не так-то просто? И что вам то самое место еще пригодится в жизни, и за ним нужно следить как минимум?       Леша стыдливо опустил глаза, не находя ответ.       - Вы-то чего смущаетесь? Аж побагровели! Дело житейское, я просто как врач советую вам доходчиво донести до друга, чтобы он угомонил свой жаркий пыл, в ином плачевном случае долго ваш романтик не протянет. Так и до инфекций недалеко…       Врач набирал в компьютере какие-то данные, не всматриваясь в поникшего пациента.       - Выпишу вам мазь, а как заживет – возьмем анализы, чтобы проверить, что все в порядке.       Парень только кивнул, сминая пальцы и растирая сухую кожу между костяшками. Из жужжащего принтера выехала теплая от краски бумажка, которую мужчина протянул Леше.       - А это нужно пропить вместе с партнером. Обязательно с ним, даже если вы всегда предохранялись. Кровь дело серьезное. И…       Леша остановился, перед тем как встать и выйти из кабинета. Дослушивая врача.       - Пусть он вас пожалеет. Там… живого места нет, и я даже не про саму травму говорю. Молодые, пыл горячий, все бывает, но… нельзя же так. Это уже… насилие какое-то над собой получается. В общем, выздоравливайте. Жду через десять дней.       Леша закрыл дверь кабинета.       Опустился на мягкий пуф, не без усилия претерпевая боль, свернул заключение и убрал в портфель.       Сидел и переваривал все, что ему сказали.       Чужой человек сказал ему.       Его отвлек звук уведомления: «ну как сходил? что сказали?». Он ответил блондину: «позже лично», убрал телефон.       На ватных ногах встал и пошел.              И вернулся через десять дней с пачкой антибиотиков. Раны зажили, но какая-то мелкая пакость все же успела развиться.       - На, - Леша кинул пачку, купленную только что в аптеке у дома Кира тому в ноги, сидящему по-турецки на кровати. – Сказали, это тоже двоем надо пропивать.       - Не буду я. Еще антибиотиками просто так организм травить.       Леша опешил, останавливаясь в проходе между коридором и комнатой.       - Кирилл, надо!       - Нахуя? Я был в презервативе.       - И что? – словно маленькому, объяснял Леша. – Это не стопроцентная гарантия. Как будто сам не знаешь! Это мое здоровье вообще-то, на минутку.       - Твое. Не мое. Со мной все в порядке.       Кирилл так легко тогда это сказал. Как если бы Леша был вещью, и то, что эта вещь сломалась, являлось исключительной виной одного только Леши и никого больше…       - Вот ты мудак, Гречкин.       Кир так и не пропил эти таблетки. Вернул за них деньги, но упаковка, нераскрытая и забытая, провалялась еще долгое время на стеллажной полке без внимания. Позже Леша добавит эту историю в список ненависти.

***

      В целом ничего удивительного.       Хотя как бы… нихуя себе.              Он ждет автобус, который довезет его до уютной однушки на окраине города. Автобус приезжает, снег за окном медленно падает на только что вычищенные тротуары. Небо такое серое, тяжелое и заунывное.       И на душе погано.       Потому что Леша не хочет никуда ехать. Леше предполагать не нужно, что случиться, стоит ему приехать. Леша смотрит в окно, пока о плечо трется дубленка какой-то женщины.       Леша смотрит на город, на дорогу. На неизбежность встречи.       Последняя остановка. Кирилл уже стоит и ждет его – портфель слегка топорщиться от напёханных туда продуктов с ближайшего магазина.       - Чего такой загруженный? Случилось что? – интересуется блондин. Леша подставляет щеку, берет парня за руку и неясно пожимает плечами.       - Да ничего… так.       - Погода дерьмо.       Нет, погода как раз-таки очень даже в тему.       Густые сумерки поглощают их, когда они доходят до дома, здороваются у подъезда с бабулькой, успевшей их запомнить за несколько месяцев приездов сюда.       Закрывается дверь. Щелкает замок.       Леша все делает медленно.       Сердце колотиться. Он знает. Знает, что будет. И вместо волнующего предвкушения, тело пронзает панический страх. «Опять, это опять будет».       В квартире не включается свет. Они приходят в комнату, оставленную с прошлых выходных. Идеально заправленная Лешей кровать. В окне первого этажа светит оранжевый фонарь, на который слетаются снежинки как мотыльки.       Он так и говорит:       - Словно мотыльки. Красиво, да?       Кажется, он говорит что-то еще. Пока Кир раздраженно не обрывает:       - Да сколько можно разговаривать. Займись уже делом, а.       Рука давит на плечо вниз. В нос едва не прилетает расстегнутая бляшка ремня.       Как давно Кирилл «готов»? Иногда Леша думает, что он у него вообще не падает.       Все повторяется по миллионному кругу.       Они не видятся неделю. Приезжают на выходные в пятницу вечером. Сначала Леша всегда отсасывает у Кирилла, чтобы сделать второй заход «как полагается» - долгим и полноценным. На Лешин язык – невыносимым.       Леша всегда глотает. Он привык, и горький вкус спермы, хоть и застревает где-то в середине гортани, все же попадает внутрь. Кириллу нравится, что его мальчик так делает. Что не брезгует, не плюётся. Леше плевать – он привыкает. Зачем думать о том, в чем у тебя нет выбора?       Правда… спустя почти год таких привычек, когда отвращение достигает физического проявления, его сначала начинает тошнить, и рвотный рефлекс тут не причем. Затем, уже дома после поездок, его начинает рвать. Организм отторгает этого человека. Организм протестует. Организм в ахуе.       Но Леша принимает, глотает, держит, терпит, лижет, сосет. Леша делает это, а потом едет домой и харкает над унитазом.       Кирилл замечает, что Лешу рвет.       - Ты отравился? Жрать всякую хуйню будешь меньше.       - У меня аллергия на сперму.       - Ой, ага, конечно.       - Во мне ее больше, чем крови блять, - огрызается Леша, утирая перепачканные Кириллом губы тыльной стороной ладони.       - Я не просил ее глотать.       - В следующий раз вылью ее тебе прямо под ноги.       Кирилл отвлекается от телефона и смотрит на злое лицо в зеркале ванной – губы краснющие, как и глаза, из которых только что текли слезы.       Кириллу нравится, когда мокро, все хлюпает и хлопает. Ему плевать на слюни, сопли, слезы. Лешу все эти звуки доводят до истерики, он ощущает себя проституткой, когда слышит их. Ему стыдно. Ему грязно. Ему больно, в конце концов.       - У меня губы болят…       - Леша, у тебя есть руки, - воодушевляюще говорят ему.       Леша больше не может. И Кир бесится.       - Блять, стой прямо и не смей закрывать рот, - Леша подчинился. – Шире. Еще. Вот.       Кир обхватил парня за скулы.       …Леша правда пытался удержаться, чего стоят отметины от его пальцев на бедрах блондина, в которые тот впился, чтобы не потерять равновесие.       Кажется, он достал членом до мозга.       Кир никогда по-настоящему не злился. Он раздражался, сжимая негодующе зубы и сквозь стиснутые челюсти начинал раздавать указания. Честное слово, лучше бы орал.       - Ложись, - сказали Леше, когда первая часть закончилась.       ...Леша мыл посуду после позднего ужина. Позднего, потому что они трахались часа два… или больше. Сложно уследить за временем, пока в тебя вбивается поршень.       Методичные и однообразные движения успокаивали. Он был рад, что хотя бы помылся и вкусно поел. Сейчас парню хотелось одного – крепко уснуть.       Блондин подошел сзади, оглаживая через футболку чужие бока, забираясь пальцами под ткань и ощупывая только что оставленные следы.       - Кир, я мою посуду.       - Я вижу.       - Не мешай.       - Я не мешаю.       А он мешал. Он трогал его. Везде. Проводил пальцами по ягодицам, якобы случайно приподнимая ткань домашних шорт, под которыми не было белья.       - Кирилл.       - Ну чего ты, - скуля, ответил Кир. – Ты просто такой красивый стоишь. Я не могу… - он прижался вплотную, и Леша, сдерживая ах, почувствовал горб в его шортах. - …устоять.       - Мы только что это делали.       - И чего? Устал что ли?       - Да, я устал.       - Так ты же нихуя не делал и просто лежал. От чего ты устал?       Леше даже возразить было нечего.       - Ты постой вот так, я все сделаю. Пока ты растянутый.       - Кирилл, давай завтра утром.       - Тш-ш, - крепкая ладонь закрыла рот, а вторая рука приспустила шорты. - А говоришь, не хочешь. Врун, - подначивал Кирилл, поглаживая стоящий член Леши. – Все ты хочешь. Просто ломаешься, как целка.       - Н-нет… я правда…       Один резкий толчок.       - Я быстро, - неужели поцелуй в шею мог что-то исправить в этой ситуации?       Леша терпел.       А потом снова терпел, но уже в кровати. Когда-то, еще до Кирилла, один очень плохой человек сказал ему: «Нельзя отказывать парням. Не дашь ты, даст кто-нибудь другой». Эта фраза так крепко засела в его голове, что именно она управляла телом, пока мозг бил тревогу. Нельзя отказывать. Надо принимать, пока дают. А дают хорошо. И часто. И качественно. Ты же стонешь, Лешенька, у тебя же встает? Значит, нравится.       Если девушка кончила во время изнасилования, считается ли это насилием?

***

      Леша варит себе кофе перед работой. Впервые за несколько недель он находит в себе силы потратить на это лишние десять минут.       Наливает в любимую большую кружку. Ставит на стол. Тянется в халате за телефоном. И задевает локтем кружку. Которая падает, разбиваясь и разливая кофе по всей кухне. Запах корицы вызывает тошноту.       Леша стоит и пару минут просто смотрит. Потом садиться на колени на пол, где разбросаны мелкие кусочки стекла от чашки. Сидит. Все еще смотрит.       Любимая кружка. Любимый кофе. Он беспомощно таращится на это все. Берет телефон и звонит на работу. Врет про сломанный холодильник и чп дома.       На самом деле у него просто нет сил встать. «Не сегодня, - думает он. – Сегодня я никуда не пойду. Не могу». Силы медленно покидают его. Даже плакать уже неможется.              К нему приходят в гости друзья. Ди, Саша, Даня и еще одна девочка, чье хорошее настроение выводит Лешу из себя. Она дует губы и жалуется, что они давно никуда не ходили вместе и что ей нужно много рассказать про нового парня и работу. Леша слушает вполовину уха. Ему… похуй. Если бы она знала, как ему похуй, она бы заплакала.       - Давайте сходим в бильярд на выходных!       - Я не могу, - все также противиться парень.       - Да ты достал! Сколько можно сидеть в четырех стенах! Тебе же грустно, так надо…       - Что ты сказала? – цепляется Леша.       - Что именно?       - Последнее. Что ты там сказала?       Диана затихает со стиком в руках, молча дымя в углу стола кухни.       - Я говорю, мы заметили, что тебе стало грустно и решили тебя развеселить!       Леша успевает улыбнуться, ядовито и колко, придвигаясь ближе к столу и встречаясь глазами с собеседницей.       - Думаешь, мне грустно? – начинает он. В голове яд. Сочиться. Проникает на язык. – Сказать, что я чувствую?       Девочка хлопает нарощенными ресницами.       - Грустно – это когда ты мороженное купила и тебе вкус не понравился. Вот это грустно. А мне плохо. Знаешь что такое «плохо»? – встает из-за стола, не дожидаясь, открывает шкаф, берет с нижних полок четыре упаковки таблеток и какой-то пузырек. Швыряет на стол. Снова садиться. – Любая еда на вкус как параша. Я ем порченные продукты – настолько мне плевать, что попадает в мой желудок. Лишь бы не голод. У тебя нет сил, чтобы вставать на работу, не говоря уже про прогулки по выходным. Уборка дома, вместо привычного часа, занимает почти три, потому что сил блять нет. Приходиться останавливаться и усилием ебаной воли заставлять себя поднять руки. Я сплю до работы, сразу после работы и на всех выходных и все равно не высыпаюсь. Я постоянно болею, потому что без нормального питания иммунитета тоже нет.       Он замолчал.       - Сука, даже сейчас я еле сижу. Посмотри на меня. Я похож на человека, который хочет пойти в боулинг?       Синие опухшие веки, красные от очередного кошмара глаза, серая кожа, покрытая болезненными прыщами на фоне стресса.       - И мне блять не грустно, - повышая голос, говорил Леша. – Мне очень о ч е н ь п л о х о! Я пиздец как рад, что ты понятия не имеешь, какого это. Так что иди и радуйся своей жизни где-нибудь в другом месте!       Тишина.       Девочка встала, за ней встала Саша и Даня. Они ушли, демонстративно громко хлопнув дверью. Леша сел обратно на стул, опуская голову на подставленные предплечья и завыл. Нет, он не сожалел о том, что сказал. Скорее, его обидело, что ему пришлось объяснять близким людям, что с ним. Он думал… они видят. А они…       - Ну… - Ди была немногословна. – По факту сказал. Даже добавить нечего.       - Ты тоже свалишь? – спросил парень, не поднимая лица.       - Нет, с чего бы? Я в отличие от них адекватная вроде. Конечно, можно было и помягче, но… ты все правильно сделал. Если ты для них дорог, они поймут.       - А если нет?       - А если нет, то нахуй таких друзей, я считаю.       Леше было плевать на ту девку. На Даню отчасти тоже. Он не понимал Сашу, молчаливо ушедшую под ручку с подружкой. Они ведь… она ведь… как она могла?       Слезы начали течь сами по себе.       - Я просто устал. Я зол. И я чертовски устал.       Леша плакал. Блять, он опять плакал.              На день города они гулять по центральным площадям. Частично терапия дает свои результаты, поэтому парень может улыбаться, почти не испытывая сопротивления глубоко внутри себя.       Ди отрывает огромный кусок клубничной сладкой ваты и всего его заталкивает себе в рот, пачкаясь и чавкая. Она такая смешная, что Леша фоткает это на телефон и меняет аватарку на ее контакте.       - Смотри, сколько парней вокруг. Выбирай – не хочу. Будем тебя сватать кому-нибудь!       - Ты сначала прожуй, а потом говори. Тоже мне, сватья.       - Ну а что? Приглядись!       Леша послушно поворачивает голову в толпу. Осматривается. И выдает однозначный вердикт:       - Урод Урод. Урод. Урод. Смазливый, значит, урод в душе. Урод. Снова урод. Малолетки. Старый. Урод. И тут урод. Все, я закончил.       - Вообще никто не понравился? – не очень-то расстроенная, спрашивает девушка и приподнимает на лоб солнцезащитные очки. Леша мотает головой.       - Не-а, они все стремные.       - А может ты все-таки с девочками попробуешь? Так как-то проще получается…       Леша задумывается. И кривит лицо спустя непродолжительное время:       - Не, я все же по членам.       - Блять, - громко выдохнула подруга, уперев руки в бока. – Где ж такие члены найти, чтобы тебе понравились.       - В Калининграде, - самодовольно ответил Леша, за что получил подзатыльник.       - Даже не смей!

***

      В Леше никогда не было ревности. Скорее гордости, когда очередная девочка или толпа девочек провожали их пару взглядом. Хотя кого он обманывает? Они провожали и пожирали глазами Кирилла.       Тот всегда держал ладонь Леши крепко, шел уверенно и никогда не давал повода сомневаться: не оборачивался в ответ, не подмигивал, не усмехался. Не хвастался. При всем, что между ними было… он никогда не давал повода для ревности.       Наоборот, в такие моменты, пока длинноногая брюнетка с лавочки напротив строит глазки, он оборачивался на Лешу и смотрел таким взглядом, будто ничего в этом дурацком мире не интересовало его. Будто все, что имело значение – это Леша. Он брал его лицо в теплые ладони и целовал: глубоко, нежно, нахмурив брови и растягивая момент. Как если бы такие поцелуи приносили ему душевное спокойствие и физическую боль одновременно.       Леша никогда не понимал этого взгляда. Он же совсем обычный. Просто Леша. Что Кирилл нашел в нем? Леша должен быть благодарен судьбе за такой подарок.              Кирилл ловит Лешу на лету, пока тот бежит к нему с остановки. Подхватывает за подмышки и кружит, крепко прижимая к себе. Вдыхает аромат кокосового геля для душа Леши, сжимает еще крепче. Он такой сильный…       Леше кажется, что серое вещество внутри черепной коробки плавится. Что он сам – вот-вот поплывет. Или полетит. Он определенно полетит.       - Я так по тебе соскучился, - шепчет Кир в волосы, все еще не отпуская.       - Два дня не виделись.       - Я чуть с ума не сошел.       Дома он варит Леше кофе.       - Хочешь, сделаю тебе массаж?       - Знаю я, чем твои массажи кончаются обычно. Давай до вечера хотя бы доживем, - отказывается парень.       - Только массаж. Честно.       Кир убедителен. Всегда убедителен.       Но Леша не удивляется, когда, будучи уже без футболки, где-то за спиной в чужих руках щелкает колпачок лубриканта. Ничего не говорит. Ждет. Потому что… вроде как уже не против. Это всегда так работает. Может, потому он так долго не мог понять, что происходит?       Один холодный палец проникает внутрь, и первое желание – проглотить собственный язык. Тот движется медленно, плавно. Леша сжимает кулаки и прячет лицо в пододеяльник кровати.       - Не вздумай сдерживать себя.       Говорит Кир, и добавляет еще один палец. Конечно, ощущения усиливаются вдвое, и теперь парень откровенно стонет, как кошка сжимая и разжимая пальцы.       Этого мало.       Насаживаясь сам, он скулит и просит:       - Еще.       - Терпи, - строго отвечают ему. Все ясно. Сегодня мы играем в командира.       Кирилл делает все о-очень медленно и долго. Плавно, как надо, вот только Лешина крыша съехала достаточно, чтобы сейчас этого становилось чересчур много.       - Вставь уже… блять… хватит меня дразнить.       - Вставлю, когда надо будет.       Третий палец. Хорошо. Восхитительно блять, но все не то. У блондина отменные навыки владения мелкой моторикой. Пальцы длинные. С теми самыми костяшками, что показывают на фотках в пабликах с красивыми картинками. Эти пальцы доводят Лешу до исступления, но до оргазма его может довести только член Кира.       И вот так он лежит – наполовину удовлетворенный, на грани, без возможности пересечь ее.       - Я сейчас тебе по морде съезжу, если ты не прекратишь меня мучать! – в ход идут угрозы. Пустые, однако Кирилл смеется, добавляя четвертый. - Блять!       - Да-а, вот так. Я хочу тебя слышать.       Леша стонет как последняя блядь. Его бьет током, а руки трясутся от растекающегося внутри фейерверка.       - Громче!       Леше стыдно. Он затыкает себя подушкой, которую тут же рывком выдирают из его рук.       - Только попробуй. Я хочу слышать каждый твой стон, солнышко.       Кирилл снимает майку, надевает презерватив. Нависает над ним в зеркале слева. Леша туда не смотрит – лицо горит, и нет сил даже поднять подбородок. Кирилл накрывает одной ладонью плотно сжатый кулак Леши, а второй придерживает член, чтобы войти.       Медленно.       Но сразу до упора.       Кирилл вообще тихий. Но и из него порой вырываются пошлые нотки – как, например, сейчас, когда он прикрывает глаза, чтобы привыкнуть к ощущениям и едва заметно облизывает высохшие губы в предвкушении.       Леша уже выдохся, пока стонал. Голова уже идет кругом. А Кир только начал, и он неспешно раскачивается, иногда на вдохе задевая грудной клеткой выставленные лопатки Леши. Соприкосновение кожи с кожей дает электрический разряд.        Он почти лежит на парне, выдыхая Леше на ухо. Он знает, что Леша рассыпается на атомы, стоит так сделать. Это его эрогенная зона – уши. И Кир спокойно толкается в него, попутно целуя ушную раковину, языком проходя по мочке уха и проникая внутрь.       - Ты такой красивый, Леша. Ты такой прекрасный, - вымаливает Кирилл. – Я не представляю свою жизнь без тебя. Любая секунда без твоего рядом присутствия доставляет мне боль. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Леша. Ты понимаешь это?       Леша ничего не понимает. Вряд ли он расслышал хотя бы половину из сказанного.       - Мой маленький мальчик. Только мой. Весь м о й.       Он целовал его в шею, слабо кусал и снова покрывал кожу поцелуями. Накрывал лицо рукой и проникал пальцами в раскрытый от стонов влажный и истекающий слюной рот.       Он смотрел на него, как будто Леша был кукольным. Хрупким. Зависимым. Может, так оно и было на самом деле…       Он гладил Лешины плечи и спину, пока тот был сверху. Целовал мокро в губы, пока Леша закатывал глаза от пронизывающего тела наслаждения. Медленно. Чувственно.       Кирилл умел играть в любовь. Умел делить удовольствие на двоих – как и положено. Умел, но все чаще забывал, как это делается.       Такие вечера ценились на вес золота. В такие вечера мальчик думал, что произошедшее и то, что произойдет в будущем – поправимо.              Иногда он задавал сам себе вопросы: Кирилл любил его или он любил любовь Леши к Кириллу? Был ли вообще хоть кто-то виноватый в этой тупой истории, где двое так сильно влюбились, что сожрали друг друга – один тело, другой душу.       Иногда он убеждал себя, что иного выхода не было. Что если бы у них с Кириллом был хоть один – один единственный – ебаный шанс остаться вместе, они бы его нашли. Что расставание – самый верный шаг из всех. Иначе…       Леша, что было бы, продолжи ты это? Как думаешь, он жалел бы тебя?       Леша, почему ты молчишь?       Леша?

***

      Парень Дианы шутит тупые шутки.       И однажды он сказал вот что:       - Ой да ладно вам, вы же даже больших членов ни разу в жизни не видели, что с вас взять!       Леша наклоняет набок голову и спокойно парирует:       - Видели. Не прикольно, если хочешь знать мое экспертное мнение.       Молодой человек смотрит на Лешу. Секунда уходит на то, чтобы вспомнить чужую историю неудачных отношений. А потом свести все в юмор.       - Так не интересно!       И разговор быстро утекает в другое русло.       Член Кира стоит у него поперек горла.       Ха.

***

      Им надо выходить. Скоро автобус в город приедет. Но Леша еще не закончил свою «работу».       Он лежит на диване, на спине и свисает голову вниз. Кирилл толкается в его рот, максимально заталкивая член тому в глотку. И только когда слышит нелепое и беспомощное кряхтение – только тогда вынимает. Слюна обильно капает на пол и на лицо Леши.       - От одного такого твоего вида можно кончить. Пиздец, - ухмыляется блондин.       - Так кончай уже!       - Не могу. Слишком медленно. Переворачивайся обратно.       Толчки. Кирилл держит за подбородок и затылок. Рычит где-то себе под нос. У Леши в ушах все стоит набатом.       Кир кончает ему на лицо, спешно благодарит – он всегда благодарит Лешу, как если бы это хоть что-то значило, довольным котом улыбаясь и целуя – и они наконец выходят на улицу.       Хочется домой.       Леша приезжает и первое, что делает – блюет.              Сашин день рождения морозным январским утром проходит тихо. Они сидят троем, наворачивая испеченный вручную торт. Третий курс обучения тянется долго. Тяжело. Невыносимо и мучительно.       Отношения Кирилла и Леши тускнеют, превращаясь в привычки. Кирилл злиться, потому что Леша все чаще отказывает ему в сексе. Леша злиться, потому что Кирилл пристает к нему, все чаще забывая про душевное самочувствие парня. Они никак не могут поладить и найти компромисс.       Леше становиться плохо в новый год. И январь он начинает с влюбленности в иностранного рэп-исполнителя. Которого, о чудо, Кирилл не может переносить на дух.       Кирилл и Саша разговаривают. Они что-то обсуждают, однако суть разговора стирается у парня из памяти. Ему неприятно видеть Кира, а еще он подумал, что лучше бы тот вообще не приходил. Эта мысль выгрызала мозг, потому что была совершенно безумной и чуждой.       Леша слушал музыку, включив ее себе под нос, свернувшись калачиком у противоположного края кухонного диванчика. Человек пел про любовь, низким голосом проникая и будоража струны Лешиной души. Совершенно завораживающая и чувственная песня. Прекрасная.       - И это акустика? Слышно же, что автотюн наложен. Кто вообще ведется на такое.       Кирилл суров. Беспощаден и груб. Кирилл охуел совать свой нос в чужое.       - Не понимаю, как ты это говно блять слушаешь. Хуйня какая-то. Реально же слышно, что не сам пое…       - Ты можешь заткнуться.       Леша резко сел и вырубил динамик. Провернул голову.       - Ты можешь хотя бы раз перестать обсирать то, что мне нравится? – шипит он. – Блять, да какое тебе дело до песни? Сидите пиздите, так и пиздите дальше! Хули ты доебался до меня, а?! Тебе вообще хоть что-то нравится из того, что я делаю? Я твою ублюдскую Гражданскую оборону не трогаю, так и ты моего Колсона не тронь! Хули тебе надо?!       Крыша едет не спеша, громко шифером шурша. Лешина крыша так сильно подтекала, что злость вспыхнула в нем за считанные доли секунды.       - Сидел блять, тихо-мирно, никого не трогал. Нет, блять, надо было доебаться!       - Леш… - потянула руку Саша. Она была человеком, который терпеть не мог разборки.       - Что тебе еще не нравится?! Можно списком, пожалуйста. Моя книга тебе нравится? Ах, да! – театрально воскликнул Леша. – Ты же в рот не ебешь, что я с ней сижу уже полгода, потому что тебе видимо поебать, как мои дела! Главное, чтобы я приезжал и…       Стоп.       Вот здесь следовало остановиться. Леша выдохнул и спрятал горящее лицо в ладони.       - Я домой. Не надо меня провожать.       Кирилл его проводил. Стоя у подъезда девятиэтажки, долго извинялся и обнимал нахмуренного мальчика: «Ну Леш, ну ты чего… ну я же не со зла… ну правда… ну хватит дуться, Леш… а что с книгой… Лешенька, ну поцелуй меня».       Гадство.              У Кирилла заболел отец. Рак. Опухоль доброкачественная. Метастаз нет. Назначили химиотерапию, после которой будет операция.       Тяжело. Очень трудно. Но поправимо.       По крайней мере Леша так думает. И всячески пытается спасти Кириллу жизнь, пока тот давит горе, сидя безвылазно дома. Он покрывает себя антресольной пылью, кладя хуй и на учебу, и на друзей. И на Лешу.       Леша терпит. Потому что его любимому человеку нужна поддержка. Нужна помощь. Леша терпит. Потому что кроме него, у Кира больше никого нет. Надо терпеть, чтобы, когда полегчало, Кирилл полюбил его еще сильнее – за крепкое плечо, подставленное для опоры в минуты упадка.       Леша терпит, сжимая зубы и скуля от собственных трещин в сердце, когда блондин в очередной раз отвешивает тому моральную пощечину. Леша терпит, ведь любовь – не только в радости, но и в горе. Леша делает для него все, что может, прося лишь об одном:       - Не зови меня домой, когда твой отец на выписке. Я только переварил смерть матери, только вылез из этого дерьма, а когда вижу… в каком состоянии твой папа, то меня снова отбрасывает в то болото. Что угодно проси – ни в чем тебе не откажу. Только не это, пожалуйста…       Кириллу похуй. Кирилл кричит на него в трубке, говорит, что Леша его бросил в самый трудный для него час.       - Тебе сложно блять приехать на ужин?!       - Да ёб твою мать…       Это тупик.       Сколько грязи он выслушал тогда? Ведро? Два? Больше?       Кириллу плевать. Кириллу плохо. Ему нужен его мальчик, но мальчику тоже кто-то нужен. Потому что учеба давит на нервы, потому что бабушка упала в обморок после его отъезда с новогодних каникул и больше не вставала с постели, потому что дедушка ничего не говорит ему в трубку, потому что родственники заболели ковидом, и он один на ногах с первоклашкой, которой тоже страшно.       Он один.       И он каждое утро встает, чтобы жить за всех этих людей.       Пока Кирилл ноет ему в трубку.       Однажды у Леши лопает терпение. Спокойно, но со всей накопившейся яростью он говорит Кириллу, что в очередной раз отказал парню в простой прогулке по парку у дома:       - Прежде чем орать на меня, вспомни, что никто – слышишь? – никто нахуй тебя сейчас не понимает лучше, чем я. У твоего отца рак, но он ходит сам, сам себя обслуживает и поддерживает жизнь в своем теле. Опухоль доброкачественная, и все будет хорошо. Перестань наматывать сопли на кулак, соберись уже наконец и начни жить! Хватит ныть! Ты не держишь папу под руку, чтобы тот сходил в туалет. Ты не слышишь, как он задыхается по ночам! Не кормишь его с ложечки! Тебе крупно повело, что у вас есть второй шанс! И ты будешь мне рассказывать, какого это? Ты?! Ага, блять, в сторонке сходи покури, мальчик.       Они поменялись местами.       - Сидит, взрослый дядя называется. В каком месте ты взрослый?! Хочешь тонуть в этом сраном болоте – пожалуйста! Только без моего участия. Я и так еле выбрался, нахватавшись этого дерьма по за глаза и за уши, но тебе плевать, ведь из нас двоих только ты бедный-несчастный! Знаешь, что сделал мой бывший, когда моя мать умерла? – Леша приблизился к лицу Кира, заглядывая в глаза. – Н и х у я. От слова совсем. Он как жил своей жизнью, так и продолжил, а то, что для меня время остановилось – всем глубоко насрать было! Родственники в меня пальцем тыкали – так хоть бы одна сука помогла! Никто вокруг меня не бегал и с проблемами не носился. Я справлялся сам, как мог справлялся! А ты ноешь. И тонешь. И поливаешь меня грязью. Да скажи спасибо, что я истерики закатываю! Вот когда мне станет похуй, ты от меня ни одного слова не дождешься. Вот тогда, - замедлился Леша. – нужно будет бить тревогу, да только поздно будет.       Кажется, Кирилл выгнал его.       Кажется, он потом перезвонил, успокоившись и признавая правоту Леши.       Кажется, через полтора месяца все начало налаживаться. И Кирилл вспомнил, что у него есть человек.       Кажется, именно тогда Леша, когда Киру более не требовалась его помощь, впервые действительно… отвернулся от него. И молчание, о котором тот предупреждал, стало крышкой их общего гроба.              Когда случился октябрь четвертого курса, когда случился взрыв, разрывающий землю под ногами на мелкие частицы, за которые не уцепиться. Когда Кир бежал за Лешей, в беспамятстве пытаясь остановить и вернуть. Когда Леша закрылся дома и вырубился в истерике на полу кухни.       Тогда Леша написал об этом в своем Твиттере. Первый раз. Без имен. В анонимном аккаунте, использованным для сарказма и общения со знакомыми из далеких городов. И Кирилл – благодаря какой-то удивительной подборке – прочитал это в собственной ленте новостных постов.       Тогда он первый раз накричал на него – назвал вруном и лжецом. Что Леша оклеветал его. Что такого никогда не было. Что он никогда не причинил бы Леше вреда.       «Я охуел, когда прочел. Ты совсем ебнутый?».       Стало так страшно. Когда хищник устраивает на тебя охоту, всегда страшно. Это самый естественный инстинкт в теле – инстинкт самосохранения.       Он удалил посты. Забился под одеяло и, подрагивая, пролежал так всю ночь до утра. Ему снилось, что Монстр кусает его за пятки, как в старой детской сказке. И кровь сочится на пол из-под одеяла.

***

      Они с Мишей на другом конце города. В районе, где живут родители Кирилла и где сам он жил до переезда. Вот только Миша об этом не знает.       - Сходим на один стадион? Давно там не был, - от чего-то предложил Леша, не особо задумываясь о своей просьбе. Ему не отказали, и сейчас они бредут по истоптанным местными жителями тропинкам между детскими садами, парками и частными приусадебными территориями.       Каждый миллиметр отзывается в Леше памятной болью. Нет уголка, где бы они не побывали с Кириллом. Нет такого поворота, на котором Кир бы не целовал Лешу. Буквально все кричит и давит. Но он идет, непроницаемым выражением лица скрывая, как реки боли сочатся наружу. Потому что внутри все плавает в этой гнили, нет места. Ему кажется, что Мишу сюда прифотошопили. Что запах парфюма кто-то подмешал.       Что сейчас он свернет во двор, поднимется по знакомой лестнице на второй этаж и войдет в квартиру, едва не ставшую Леше вторым домом. Они даже подходят к нужному корпусу одинаковых на вид панелек, и здесь он не выдерживает. Нет сил сдерживаться, когда болит так сильно, хоть вой.       Останавливается на парковке перед подъездом, а ноги так и несут вперед: «туда, ты знаешь, куда идти, тебе нужно идти туда». Нет, ему не нужно. И потому он не идет. Но и дальше двинуться тоже не может.       Стоит и будто ждет – сейчас выйдет. Он. И тогда…       …и что тогда?       Никто не выходит. Время идет, и Леша не замечает стрелок на часах. Душа ноет побитой бездомной собакой, царапает внутренности и скулит. По своему хозяину. И пусть тот был ужасен, она все равно пришла и ждет, что тот снова протянет ей руку и почешет за ухом.       - Как больно… - шепчет юноша под нос.       Они обходят дом. Миша не издает ни звука.       Леша сразу находит те самые окна, то самое окно. С плотными шторами, цветами мачехи на подоконнике. Он помнит, как стоит мебель внутри этого широкого окна, выходящую на междомовую аллею из берез.       Этот момент кажется ему важным. Сейчас – вот именно в этот самый момент – Леша должен отпустить Кирилла. Он сполна отплатил ему за его боль. Они оба достаточно страдали. Пришло время прощаться.       Леша смотрел в темное окно и будто видел в нем силуэт человека. Давно забытого, любимого и ненавидимого. Вот волосы, немного топорщащиеся после сна. Вот пузатая кружка с кофе в руках. Вот взгляд, с которым тот встречал новый день. Его Кирилл. И он тоже смотрит на него – протяжно, испытывающе.       - Пожалуйста.       Сколько раз все время он просил его?       - Давай будем жить дальше. Ты хотел, чтобы мне было больно – мне больно, но я хочу проснуться завтра и стать свободным. Я хочу стать свободным.       Горькие горячие слезы окропили траву под серыми кедами, прожигая кислотой землю.       - Я уже столько всего сказал тебе, но даже после тысячи страниц их количество не уменьшиться. Я просто чувствую, что пора.       «Кирилл» молчал, отпивая из чашки.       - Я устал искать виноватого, устал восхвалять тебя и опускать на дно. Устал просыпаться в кошмарах после того, как увижу в них тебя. Я… Кирилл… - и слова застряли в горле. Накатывающая истерика перекрывала кислород. Не вовремя, но ожидаемо. -… Я больше не твой. Не твой мальчик. И надеюсь, что у тебя в жизни все сложилось, потому что…       Кости… что-то сломается, сжимая грудную клетку тисками.       - Мне придется убить себя, чтобы я не сорвался, - поднимая к окну голову, договаривает Леша. – А потому я прощаюсь с тобой, Кирилл.       Не осталось ни злости, ни обиды, ни жалости к себе. Только глубокий, но уже не бездонный колодец со спасительной освежающей водой, в котором Леша лежит, зализывая ожоги от падения в жерло вулкана. Шрамы никогда не затянуться до конца, и колодец по-прежнему глубок. Но парень видит свет над головой – голубое летнее небо, временами перекрываемое спешащими куда-то облаками.       Придет день – и Леша вылезет из него в новую жизнь.       Сам.       Кирпичик за кирпичиком. Шаг за шагом.       А прошлое останется в прошлом, и как бы сильно не были дороги снимки, рубашка, согревающая по вечерам, песни – все покроется пылью и останется на чердаке.       - Прощай, мой дорогой Кирилл. Когда-нибудь я встречу человека, который сделает меня счастливым так, как это не получилось у нас. Прощай.       Леша проглотил последний самый острый ком в горле. Поднял глаза.       Силуэт исчез.       Как исчезают из памяти вещи, которые казались нам когда-то очень важными.              - Все хорошо? – крикнул Миша.       - Да, я иду, - ответил Леша.       Рука его дрожала, но была тверда.