Сублимация

Леша стоит в пустой комнате, где кроме детских нелепых занавесок и отклеивающихся наклеек с листочками больше ничего нет. Сами стены – бледно-лимонного цвета. Хозяева разрешают сделать с этой комнатой все, что душе угодно. В том числе покрасить или переклеить обои. Но Леше нравится и так. Он уже думает о том, как докупит серую кровать и тумбочки, достанет со старого рынка дымчато-серое зеркало в пол. Глаз радуется при подобном сочетании. Жаль только, что кроме глаз больше радоваться нечему. Он притрагивается к пустой стене ладонью, скребет по ней ногтями, сжимая руку в кулак. Он прислоняется лбом к холодной неровной поверхности. Он плачет, и капля падает на пыльный ламинатный пол. Почему он плачет?

***

- Смотри, когда мы переедем, то я возьмусь обустраивать кухню, все-таки готовить мне нравится больше, чем тебе, а ты прихожую с ванной. Гостиная тоже в твоем распоряжении, а я возьму спальню, договорились? Кирилл что-то жует. Память отказывается вспомнить, что именно, но этот разговор точно произошел на кухне. Леша по привычке сидит на кухонном гарнитуре. Кирилл – первый, кого это не бесит. Леша медленно жует вишневый йогурт, подолгу держа во рту ложку, задумчиво смотрит на собеседника, что-то упорно размышляющего в своей голове. - Ты помешан на визуале, так что можешь обвешать своими ебучими плакатами хоть всю хату. Только спальню не тронь, - шутит Кир, подливая себе кофе. - А ты собираешься вручную расписать все стены текстами песен, но я же молчу, - Леша в обиде не остался, и счет по подъебам сравнялся. - Тогда в твоем случае мы сделаем специальные обои на заказ. Из сохраненок. - Это будут лучшие обои на свете. - Я знаю. Кирилл улыбается. Ему нравится думать о будущем. Он уже даже нашел план дома, который собирается строить для них. Леше этот дом не нравится, но ему в целом и обсуждать не нравится подобные вещи – слишком много мороки, так что парень соглашается на все. - Только крышу эту уебанскую убери, - комментирует он напоследок, разглядывая чертежи здания. - Чем тебе крыша помешала!? – возмущается блондин, - Это же самый кайф! Снег будет сразу спадать, дождь… - Ну она же стремная, ну… - Сам ты стремный! – лапища падает Леше на голову, вороша волосы, - Ничего в дизайне не понимаешь! - У меня вообще-то пять по черчению… - Это черчение. А тут вкус нужен. Эх, всему тебя учить надо. О да, думает Леша, учитель из тебя тот еще.

***

Почему Леша плачет? Потому что это могло быть его будущее. Будущее с человеком, которого бы он любил. И который бы любил его. И пустые стены, готовые вобрать в себя того, второго, человека, буквально кричат об этом. Каждый ебаный день. Каждый. Эхо в полупустой двушке в новостройке давит на Лешу, словно прессовочная машина даже когда он занят другими делами. Поэтому он не заходит в эту комнату от слова совсем. В ней стоит сушилка для белья. Это предельный максимум его нахождения в ней. Однако иногда Леша специально открывает дверь, не включая свет, шуршит тапочками по чистому паркету, на шаги отзывающемуся эхом, и фантазирует. Как сейчас. Делает себе больно. Специально. Строит воздушные замки на седьмом небе, чтобы затем самолично ступить вниз и упасть так низко, до хруста костей, дабы не было сил подняться снова. «Это могло быть наше место. Самое идеальное на свете». И никто не знает, что он так делает. Потому что никто не поймет. Потому что друзья не одобрят. Потому что семья придет в шок. Потому что это ненормально. Это его груз. Его боль. Его страдание. Его тайные желания. Личный демон под кроватью. Он выходит из комнаты, обтерев соленые щеки рукавом домашней рубашки. А рубашка-то не его… Блядство. Вывернуть бы себя наизнанку и прополоскать душу с мылом от грязи. Леша готов сбежать от этого. От пустоты, окружающей его. Нагнетающей. Догоняющей во снах. Эхо доводит до сумасшествия. Он больше физически не может здесь находиться один. И целый месяц либо ночует у друзей, либо приглашает кого-то к себе. Он вытаскивает сушилку из комнаты и ставит ее там, где обитает сам – во вторую комнату. И теперь дверь в ту комнату не открывается вообще. Но она его манит. Цепляет. Леша ложится на кровать, закутываясь в одеяло с головой. Закрывает глаза. И видит его. Высокого, в белой льняной рубашке, на которой верхняя пуговица не застегнута. В домашних шортах, смеющегося у плиты над тупыми шутками из инета. В окне июнь, первое число, они радостно обсуждают предстоящую практику, а до этого у Леши был самый горячий секс на свете. Такой, что захватывает дыхание. Ноги до сих пор дрожат. А потом… Эта квартира, Кирилл, ругающийся на хуевые жалюзи на окнах, сквозь которые проникает надоедливое солнце. Волосы переливаются в золотых лучах. Словно и не проходило несколько лет, словно ничего не изменилось. И квартира из полупустого чужого пространства превратилась в рай. Откуда-то появилась мебель, всякие ненужные аксессуары, их фото, декор. У каждого свое. И по кухне разносится запах свежесваренного кофе с корицей. Леша готов удавить себя за эти мысли. Засыпает с мыслью уйти завтра на работу и больше сюда не возвращаться. Он сидит на работе уже лишний час. - Ты чего не идешь домой-то? У тебя заочники что ли? – спрашивает коллега, наскоро надевающая теплое зимнее пальто. Холода нынче пришли слишком рано. - Да нет, просто тетради вот проверяю. Не хочу с собой нести, - вяло отвечает Леша. - Так не к спеху. Потом бы проверил. - Не, я тут лучше… посижу. На него косятся, пару секунд выжидая продолжения. Затем вспоминают о более важных вещах, наскоро прощаясь. - Тебе свет оставлять? - Не, выключай. Мне лампы хватит. Преподавательская погружается во мрак. В таком состоянии время перетекает из четырех в шесть вечера. К нему заходит охрана. - Вы еще долго? Мы через полчаса должны все помещения закрыть. Пятница же. - Да-да, я уже. Леша медленно собирается, складывая вещи в сумку. Переодевает обувь с кед на ботинки. Неспешно наматывает шарф вокруг шеи. Выходит, еле волоча ноги. И не идет домой. Он делает огромный круг, заходя в магазин, прогуливаясь по парку. Уже размышляя, куда уйти вечером, а лучше на все выходные, чтобы сбежать. Сбежать от пустоты. Он и не знал, что у его пустоты будет настолько осязаемое лицо. Любовь живет три года. Леша с нетерпением ждет, когда пройдут еще полтора, чтобы перегнивающие под кожей чувства, смешанные с ненавистью и болью, сквозь которые, как червь, ползает желание вернуть все назад, наконец покинули его. Он устал. Устал, ничего не делая. Он приглашает к себе подругу – Диану – девушку-риелтора, помогающего в поисках квартиры. Как-то так забавно вышло, что они теперь… почти не разлей вода. Диана такая громкая, яркая, быстрая, как река в горах. Она уносит его боль своими бурными течениями мыслей, движений и идей. Диана притаскивает кучу купленных салатов. Потому что у Леши нет сил готовить. И жить. - Ты чего такой вялый? – спрашивает девушка с порога, - Ну и погодка блять. Фу, еле ноги донесла. Подержи. Она сует ему в руки пакет, снимая массивные ботинки. Леша улыбается – пусть и слабо – потому что коридор заполняется запахом ее духов – кажется, персик. Они сидят на кухне. Леша скрючивает спину, становясь совсем маленьким. - Ди, я так больше не могу… Девушка мгновенно мрачнеет. - Я хочу переехать, - произносит он, а потом, едва сдерживая слезы и стоны в горле, поднимает глаза, - Пожалуйста. Я больше не могу здесь жить. Их здесь двое. Он и его прошлое. Его прошлое занимает пустые полки в ванной. Оно же мешает утром собираться на работу, то и дело сбивая с ног. Его прошлое домогается до него по ночам, и парень вынужден ублажать себя до потери сознания от усталости, потому что иначе сон не идет. Его прошлое обнимает его кусочком пледа и рукавом рубашки, в которой Леша ходит дома. Оно будит его их общими песнями из прошлого. Их с самого первого дня было двое – как только он увидел эту пустую комнату.

***

Месяц как расстались. Апрель. Его день рождения через пару дней. Леша идет в универ, привычно огибая здание администрации города, кофейню и новый вейп-шоп, куда они заглядывают с ребятами из раза в раз. Из кофейни тянет ароматными пряниками и трубочками со сгущенкой – утро, жизнь только начинается. Погода так себе, и серое небо вытягивает воздух из людей, душит их своим тяжелым одеялом. Перед глазами что-то плывет. Темнее, чем небо. Насыщеннее. Пятно серого пальто, развивающийся шарф в крупную клетку. Массивные черные ботинки. Опущенный сосредоточенный взгляд. Леша замирает. Кирилл обгоняет его, в два счета увеличивая расстояние и заходя в двери главного учебного корпуса. Пахнет ванилью. Как же он терпеть не может ваниль, ее не может перебить даже проезжающий мимо вонючий автобус на био-топливе. Дорожка из аромата прокладывается до самой раздевалки. Что делать? Нужно идти. Нужно сделать шаг. Но он стоит. Он помнит каждую деталь, плавные движения и грацию натренированного тела. И шарф. Он так красиво развивался от холодного весеннего ветра, что мальчик не выдержал от эмоций и задохнулся. «Я должен его сфотографировать. Иначе умру». Это означало прийти лично на поклон к тому, из-под чьих лап ты только что сбежал. Это означало…унизиться. Но эстетика и желание запечатлеть… пересилила здравый смысл. Позже, когда он будет плакать, смотря в объектив камеры, он спросит себя – стоило ли оно того? - да, определенно. Сообщение отправляется на лекции. Чтобы видеть его лицо. - Хочу тебя сфотографировать. Кирилл хмуриться, откладывая ручку. Леша видит, как сжимается челюсть у этого Чудовища. - В своем уме? – приходит ответ. - Да. Ты 19 числа свободен? - Это мой день рождения вообще-то. - Потому и спрашиваю. Хочу подарить тебе снимки. Так ты идешь? Кир завис, а Леше делают замечание. - Алексей, если я не ошибаюсь, то я тут стою, а не сзади. Если не хотите слушать материал, тогда я вас не держу. Ох уж эта пассивная агрессия! Ожидая ответа, ладони парня потеют. «Пожалею. Блять, я об этом так сильно пожалею…». - Да. На Гречкине ни один мускул не дрогнул. Кроме рук, хаотично барабанящих по парте. Леша ликует. Тогда они разошлись первый раз. Еще на первом курсе, поняв, что слишком разные. Лешу поразило, насколько Кирилл настойчив и безжалостен, насколько зашкаливают его эмоции, оголенным проводом хлестая по окружающим. По его второй половинке в первую очередь. Кирилл съедал его личное пространство, и Леше это надоело. Он бросил его. Это была суббота – сырая и слякотная. Снег еще сошел не полностью, и обувь приходила в негодность от одной такой прогулки по центру. Крыша кинотеатра служила им «переговорной». - Ты бросаешь меня? – с наездом уточнил Кир. Дрожа от холода, Леша ответил: - Да. Ты перегибаешь палку. Я так больше не могу. - Но мы… пробыли всего ничего вместе. Я исправлюсь. - Нет. Тогда у Леши хватило смелости сказать «нет» сразу. Саша стояла неподалеку, прячась за соседним зданием и слушая все по звонку на громкой связи. Ее друга трясло от страха. Этот человек… своим массивным изваянием он мог… даже ударить его. Кирилл сказал, ухмыляясь и закуривая подаренную когда-то Лешей дорогую пачку сигарет: - Нахуй. Я не собираюсь в этом участвовать. В чем? Что он имел в виду? Уже не важно. Он ушел. Леша выдохнул, едва не упав на каменные ступеньки. Его друзья были счастливы. Это существо больше не будет портить их другу жизнь. Да. Верно. Или нет? Или их друг испортит все сам. Он не может не смотреть на Кирилла, когда тот проходит мимо. Не может не пролистывать чужой плейлист и папку с сохраненными фото, чтобы найти в ней отголоски на себя. Он не может. До того приятно ощущать себя жарким пылким воспоминанием, что будоражит чью-то кровь. Этот человек – наркотик, и впервые в жизни Леша понимает, что такое «зависимость» - боль от нехватки чего-то. От нехватки кого-то. Он держится ровно месяц. Пока не видит его вот такого. Кирилл… опаздывает, и Леша не удивлен. Их автобус, который мог бы довести их до нужного места, только что ушел. Следующий будет через час. Шею оттягивает полупрофессиональная камера, что висит на толстом ремне и натирает кожаную куртку в области ключиц. Ветер поднимается, а Леша забыл дома шарфик. Перед остановкой парк. Кирилл выходит из него, шагая по выложенной красным кирпичом тротуарной дорожке. Он курит, а ему в лицо колкий ветер, треплющий непослушную высветленную челку. Длинный конец шарфа уносит далеко за спину. Люди растворяются в этот момент. Леша не может закрыть рта. Для него даже время в этот момент начинает течь медленнее. Когда Кир подходит, то не дает сказать и слова, жестом прося молчать. - Дай докурить. Проглатывая обиду, парень ждет. Так всегда. А спустя минуты две, утопающих в покалывании сигаретного дыма, окутывающего их, Леша встречается с мертвенно-бледным лицом, злющим и голодным. - Пойдем? – нарочно воодушевленно говорит молодой человек. – Наш автобус уехал, но ничего, я придумал другое место. Они идут в тишине. Леша закидывает его вопросами: как дела? какие планы на день рождения? что отец подарил? как с оценками? Кирилл не ответил ни на один. Молча шел рядом, держа руки сжатыми в кулаках в кармане. Пространство между ними в этот момент можно было разрезать ножом. Когда очередной светофор воспрепятствовал их стремительному пути, Кир повернулся: - Ты реально дурак или блять прикалываешься? - Что? – Леша хлопал глазами. - Ты нахуя все это затеял? Чтобы спросить, как мои дела? - Ну да. - Блять… Загорелся зеленый. До набережной они шли молча. Спускаясь по скользким от моросящего зноя ступеням набережной, Кир схватил Лешу за локоть и силой спустил вниз. Отвел чуть дальше в начало, куда не суются парочки и туристы, и заговорил. Он кричал. Все, что запомнил парень, это крик. Не громкий, но требовательный, удушающий крик; голос, вытесняющий серое вещество из черепной коробки. - Нахуя?! Леша, на-ху-я?! Я, по-твоему, железный что ли блять?! Он снова закурил. Леша вспомнил про камеру. Снимок ослепил блондина. - Продолжай, - сказал Леша. – А я буду снимать. Спектакль абсурда. На него кричали, а он делал фото. «Ты – сука, Макаров» - самое частое, что он слышал. Слезы заляпали стекло объектива. Но… глупая, совершенно идиотская улыбка не могла сойти с лица Леши. Потому что снимки… будут самыми живыми из всех, что когда-либо делал. Человек на них выражает свои подлинные неприкрытые эмоции. Они ступают по камням, а до воды меньше метра. Кеды скользят по ним, и парень не видит ничего из-за пелены слез. Кир курит. Снова. Опять. Да. Смотрит на него из-под опущенных бровей. Он мысленно обгладывает чужие косточки, перемалывая их. Леша поднимает камеру, но Кирилл отворачивается. - Посмотри… - горло просело. – Посмотри в камеру, пожалуйста, - просит Леша. Ему нужны его глаза. Он умрет без них. - Нет. - Посмотри на меня, пожалуйста. - Нет. - Почему? Снимки сыплются, будто снежинки в снегопад. - Потому что глаза – это зеркало души. Ты в них плюнул. Эту фразу Леша запомнит на всю жизнь. В тот день он так и не увидит чужих глаз, теперь не синих, а почти серых – заплывших дымом, обидой и яростью. Он много раз будет вспоминать этот странный вечер. Особенно конец. Кирилл пошел его провожать, но Леша остановился за пару кварталов до дома. - Дальше не нужно. Блондин только кивнул. Будто и сам понимал, что остальное станет лишним. Они обнялись. Леша потерял сознание, очутившись в руках этого человека, что пах табаком, свежей выпечкой – наверняка утренним тортом – и блядской ванилью. Когда он переходил мост, Кирилл смотрел ему в след. Как собака, оставляющая хозяина. Как так вышло, что самый классный парень универа посадил себя на поводок? Через два дня он забрал из фотосалона снимки. Одну фотографию подписал сразу же, как только проглядывал выполненную работу – «Лучше уже не будет». Это оно. Оно самое. Самый прекрасный снимок в портфолио – снимок человека, что держит в зубах самокрутку. Та шает от ветра и вот-вот потухнет. Снимок расплывается от слез, мешающих выкрутить четкость, поэтому лицо человека слегка рябит в сумерках. Волосы переливаются. Он покупает конверт. Кладет туда четыре снимка – выбирая по своему скромному мнению – и тоже подписывает. Конверт изрезается его почерком, размашистым и неровным: «С днем рождения, Кирилл». И находит их старосту, чтобы передать. - А сам-то чего? Не можешь? – смеется пышногрудая девушка. - Да я как-то… Не думаю, что это хорошая идея. - Ну смотри. Ему было бы приятно. «Нет, я так не считаю», - добавляет он про себя. Улыбается, не показывая раздражения и уходит. В столовой друзья уже ждут и судачат о его пропаже. - Ты реально это сделал? Ваня возмущается сильнее всех. Лицо краснеет, а туго повязанный галстук, похоже, перекрывает доступ к необходимому кислороду. - Да. Макароны сегодня какие-то безвкусные. - Ну ты и долбаеб! – ругается друг. И Леша не выдерживает. - А что? Ну вот что мне делать? Я просто не мог пройти мимо! Ты не понимаешь! - Куда уж нам, действительно! Понять тонкую душевную организацию юного творца! - Да пошел ты… - Леш, Ваня прав, - Саша оказывается куда мягче соседа. – Я тоже считаю, что это было глупо. Лишний раз привязываешься к нему. - Все. Больше ничего не будет, - обещает Леша. – Здесь просто… так получилось. Порыв, с которым я не смог совладать. - Ты слабый, - упрекает староста, но теперь слова не ощущаются как оскорбления. – И он знает об этом. Не ведись. Я прошу тебя. Ровно через полгода Леша нарушит свое слово. Когда увидит беспроглядно-черное пальто до колен с шарфом и сигарету в зубах. Пройдет мимо, наконец признаваясь: «Я не могу без него». Позже Леша в шутку прозовет Кира пауком – из-за очень длинных пальцев с выпирающими костяшками и волосатых ног, над которыми будет угарать и прикалываться. А потом… окажется, что у Леши арахнофобия. И что сам он – муха, запутавшаяся в липкой и сладкой паутине. Такой же сладкой, как ванильные духи от Хьюго Босс.

***

Горячая ванна. Он в ней один и ему хорошо. Новая квартира пахнет уютом, потому что в ней всего одна комната, куча его вещей, идеально вписавшихся в интерьер. Деревянная мебель, вместо современных шкафов-купэ. И аккуратная как раз под него ванна. Подкладывая под голову валик из полотенца, Леша закрывает глаза. Все в пене – она едва не вытекает на кафель, а аромат хвои и цитруса разносится по всему маленькому помещению. Стекло постепенно запотевает. Чтобы не раздражать глаза светом, мальчик накрывает лицо холодным мокрым полотенцем. И лежит. Через какое-то время его рука с груди спускается ниже, едва касаясь ребер и живота. Ниже. Дыхание сбивается. Низкий ядовитый голос шепчет ему на ухо: «Давай… Сделай это, как когда-то делал я». Вокруг тела появляются руки – много длинных горячих рук. Они обжигают, щипают, колют. Они трогают его везде. Леша задыхается – кислород стремительно покидает легкие. - А-а-а! Он просыпается. В ладони сперма. Силы оставляют его, только ощущение опустошения сопровождает до конца. - Да иди ты нахуй! Кому он кричит… себе? «Тебе, наверное, здесь тоже одиноко», - говорит ему как-то Саша. «Да нет, здесь мне хорошо… я чувствую себя, как дома», - уверенно отвечает Леша. И сейчас злость за личное пространство переполняет его. - Я не дам тебе разрушить и этот мир тоже! НЕ ДАМ, ТЫ СЛЫШИШЬ?! Кажется, он сходит с ума.

***

Они сидят в горячей ванне. Пена пахнет васильками и чем-то химическим – сколько Кирилл успел спустить туда бомбочек, никому не известно. Леша балуется – перекатывает пену в руках, облепляет ею пальцы, все ладони и предплечья целиком. Подперев голову рукой, блондин с отцовской снисходительностью смотрит на это чудо. - Давай тебе бороду сделаем! – лезет парень, хохоча и придуриваясь. – Ну Кири-и-ил! Ну давай! - Да блин… да не надо! - Сиди смирно! Через пять минут попыток Леша расстроенно заявляет: - У тебя кожа гладкая. Не держится. А то был бы как Дед Мороз. Эх, жалко… - А можно как Дед Мазай? - Можно! – отвечает Леша, будто его кто-то всерьез об этом спрашивал. – Только… в чем отличия? - В том, что у меня есть милый сподручный кролик, - ухмыляется Кир и лезет целоваться. Его губы слегка соленые от воды, в которой плавает косметическая соль. Для них двоих ванна слишком тесная, Лешины плечи мерзнут, но спину постоянно греет это жаркое тепло. Нет, не так. Не жаркое. Обжигающее. Леша не может спать в обнимку с этим человеком, при всей любви к нему, потому что жар его тела лишает кислорода собственные легкие. И сейчас обманчиво кажется, будто вода в ванне в несколько раз холоднее, чем он. Или… ему действительно кажется? Находясь в окружении – или оцеплении? – рук, рассудок не подает никаких признаков жизни. Только стадо бабочек хлопочут по внутренним органам, щекочут кожу изнутри, задевая своими тонкими пыльными крылышками стенки кишечника и легкие. Такое одновременно отвратительное и приятное чувство. Воздуха, не хватает воздуха. Ему не дают вдохнуть, но чужие руки по-прежнему крепко держат его. Обвивают, увешивают, защищают, прячут. Леша срывается на стон, когда тело не в силах сдерживать в себе волну удовольствия. - Чуть язык мне не прокусил. Неужели настолько приятно? Кирилл споласкивает перепачканные пальцы в мыльной от пены воде, слегка приотпуская Лешу и улыбаясь. Эта улыбка… Леша содрогается, когда видит, как нависают брови над пронзительными синими глазами. Он не успевает ответить – Кирилл тащит его за локоть вверх, вставая сам. - Солнышко, мы же никогда не делали это в душе. - Но… мне надо подготовиться… и… смазка… - Пены и слюней хватит. - Нет, мне же… будет больно… слушай, давай чуть позже. - Ну уж нет, ты же чувствуешь? – Лешину ладонь опустили на член, упирающийся в бедра мальчику. – Ты так сладко простонал, сделай так еще раз – уже для меня. Было скользко. Ноги постоянно соскальзывали, да и смазки не хватало… - Не зажимайся, мне же больно. - Блять, мне тоже вообще-то! – скрипя зубами, прохрипел парень. - Да не елозь ты, попасть не могу… черт… Хвала богам или любому, кто его услышал – это было недолго. Потом Лешу помыли, закутали в огромное, нечеловеческих размеров и масштабов полотенце и унесли на кровать. Все это время он злился, но больше на себя – говорить «нет» оказывается не так просто… А может это он слабак, и на самом деле ему нравится ощущать себя заложником ситуации и бедной овцой? Хотя о какой беде идет речь, если он любит этого человека? Разве это не в порядке вещей? Он не знает, он запутался и хочет спать. - Кирилл? - М? - Я не хотел этого делать. - Но тебе же понравилось. Ты даже кончил еще раз. - Но это не то, что я хотел. - То есть тебе не понравилось? – тон понизился, настороженный взгляд пугал. - Ну… - Слушай. Рука легла на щеку, погладила пальцем веко и бровь, успокаивающе согревая лицо. - Ты еще неопытный. Тебе надо все распробовать, войти во вкус так сказать. Потом поймешь для себя, что нравится, а что нет. Не торопись с выводами. - Да? - Да, солнышко. Он ведь ему верил. Верил каждому ёбаному слову, каждому взгляду, полному сострадания и любви, пока из Леши выбивали дух. Верил, позволяя смаргивать с собственных ресниц слезы. Верил, потому что тело отзывалось на все, что с ним делали. Только почему-то душа молчала. «Что со мной не так? – спрашивал Леша себя, уезжая домой, прикладывая тяжелую голову к окну раздолбанного старого автобуса. – Почему я не могу делать это? Почему я не могу? Что со мной не так? Почему я не могу просто наслаждаться? Другие бы радовались, а я…» Он думал, что это он какой-то неправильный, бракованный. А оказалось…

***

«Это он мудак, а не я неправильный». Он. А не Леша. Его психотерапевт молчит. Обычно Елена Юрьевна шутит, приветливо отпуская ироничные анекдоты, разбавляя обстановку. Сегодня она молчит. Леша не писал ей «эссе» - зарисовки о том, как прошла неделя. И на прошлой неделе тоже. И на позапрошлой. Но вчера ночью после душа его накрыло. И одиннадцати минутное голосовое сообщение в истерике, вероятно, и стало причиной молчания терапевта. Парень молча смотрел на свои руки, ерзая в кресле. - Как ты? – спросил врач. Он ухмыльнулся. - Уже в порядке. - Признаться, я не думала, что все настолько плохо. Я ошибалась. Он рассказал ей, что переехал. Это случилось в понедельник, после долгого и тяжелого трудового дня. Ди просто пришла помочь собрать кое-какие вещи с намеком на выходные. Но… докуривая седьмой стик за час, сощурившись и сгорбившись над кухонным столом, выдала: - А как ты смотришь на то, если мы перевезем тебя прямо сейчас? Разом. - Что? – опешил парень. – Но ведь… вещи… и… я не прибрался в новой квартире… - Тебе нужно просто там отночевать. Завтра доделаем. - Но ведь… - Я звоню ребятам. Собирайся, котенок, больше ты в этой хате не останешься. В ту минуту он понял единственную вещь – он не один в мире. Через полчаса квартира кишела людьми, действующими словно один организм. Все, что делал Леша – охуевал от происходящего и изредка попивал пива, которое ему подливали. Это его друзья, думал он. Он не один. Они все – его опора. Саша, Ди, Миша, ребята. Все здесь в вечер будничного дня помогают ему одному. Он расплакался в машине, когда они закрыли входную дверь, а Ди сказала: «Все, забудь об этом. Это страшный сон». Он расплакался. А потом утро впервые за полтора месяца стало добрым. И ничья мнимая рука его не обнимала и не тревожила. Елена Юрьевна записывала. - Я больше не мог, понимаете? Жить в постоянном страхе сорваться к нему. Не мог. Я почти не спал, не ел. Гулял до полуночи, а потом вскакивал на работу раньше будильника. Я был на пределе. Я… Грудная клетка задрожала, но слез не было. Тело ходило ходуном, тряслись руки. Врач нахмурено слушал. Они разговаривали почти два часа, включая основное время терапии. Перед тем как выйти из кабинета и попрощаться до следующей пятницы, Елена Юрьевна остановила его, непривычно хватая за рукав пальто: - И пиши эссе, пожалуйста. Я тут осознала, что страсть как соскучилась по твоим письмам. Пиши, Леша. Я буду ждать.

***

Они гуляли по парку, держась за руки. Светило солнце, но не палящее и не выжигающее глаза, однако на Леше все равно были солнечные очки. - Глаза болят, - скулил он. По факту – Кир вел его за собой, потому что Леша передвигался почти наощупь. Они забрели в рощу, останавливаясь, пока Кирилл покурит. Он никогда не курил на ходу, считая это дурным тоном по отношению к окружающим. Закатное вечернее солнце переливалось и игралось с его волосами. Леша достал телефон. - Опять фоткать будешь? – спросил блондин. - Ой, будто тебе не нравится, - посмеялся Леша. И сделал пару снимков. Один выложил сразу, подписывая: «Мы сами создаем себе богов. Сами выбираем, чему поклоняться и отдавать душу. Свой выбор я сделал». Красный воротник рубашки подчеркивал загорелую кожу с выпирающими ключицами Кирилла. Длинные ухоженные пальцы эстетично держали сигарету, а дым растворялся плавно, клубами уходя вверх. Леша был уверен, что преувеличивает красоту момента, но мозг отказывался делать это по-другому. Леша создал идола. Его с того первого дня на мероприятии манило поклоняться ему. Продал душу, не узнавая даже цену сделки. Он мог часами смотреть на Кирилла. Просто смотреть, и не важно, чем тот был занят. Он любил его таким, каким он был – и в дорогом костюме на посвящении, и в домашних застиранных шортах, делая приборку. Долго размышлял после, почему Кир не смог полюбить его за просто так… Кирилл, прижимаясь ночью к нему, обдавая жаром, шептал на ухо: - Я люблю тебя, Леша. Люблю больше жизни. Хочу, чтобы ты это знал. И Леша знал. Но не понимал, куда девается весь этот трепет и тепло, когда Кирилл осуждающе поглядывал на чужую жареную картошку. Или пропущенный сеанс в фитнес зале. Да, Леша никогда не имел кубиков и подтянутого тела. Он просто был… худенький. Нормальный. Он думал, что… да какая блять разница, что он думал? Он так и не смог ему доверять. Кирилл казался Леше таким идеальным, что больше трех суток он с ним не выдерживал – просилось истинное нутро, свойские привычки и загоны. Трое суток – потолок. А дальше только удавка на шею. Любовь… Порой одной любви бывает недостаточно. Чего им не хватило?

***

Можно ли любить человека, одновременно ненавидя его? Леша уверен, что да. Засыпает, от холода греясь – нет, не в пледе и не в теплых носках – в Его фланелевую рубашку. Даже в самые лютые морозы эта вещь почему-то всегда греет. Магия какая-то. Среди знакомых и друзей Леши оказывается таролог. Девушка на год старше него, ярко-рыжая, с пирсингом и ярким макияжем. Привлекающая к себе внимание, громкая и в целом та, про которую спокойно можно сказать «чудачка». Парень последний в очереди на «предсказание». Роллы в тарелке стынут, общий гул разговоров в уютной гостиной Дианиной квартиры. Кто-то пьет сидр, кто-то пиво. Леша пьет энергетик. - Ну? – спрашивает девушка, убирая огненную прядь за ухо длиннющим острым ногтем. Минуту назад она объясняла, как быть лесбиянкой и не париться на счет длинных ногтей. – Давай тебе погадаем. Чего ты хочешь? Лисьи стрелки впились в него. Ладони умело тасовали карты. Леша еще даже не сформулировал вопроса, когда из колоды на полной скорости вылетели две карты. Алена – так ее звали – нахмурившись, подняла их с колен. Леша молчал. - Знаешь, иногда, когда я тусую карты, несколько из них так и просятся привлечь к себе внимание. Не потому, что я плохо это делаю, а потому, чтобы сказать человеку что-то важное, - и развернула две карты лицевой стороной. – Ты знаешь, что они означают? Леша, естественно, отрицательно помотал головой. Хуже чем в физике, он разбирался разве что в гаданиях и прочей мистике. - Уж не знаю, что ты собирался спросить, но карты говорят тебе отпустить этого человека. Дыхание резко сперло в груди, застопорилось где-то на уровне гортани – ни назад, ни вперед. Остальная комната смолкла. - Судя по тому, как округлились твои глаза, ты более чем понял, о чем речь. Черный валет говорит об очень важном, но неприятном тебе человеке. А мечи с черепами – о том, что этот человек, связанный с тобой, приносит тебе сильную душевную боль. Видишь лицо валета? Он страдает. Леша, задай вопрос, чтобы я смогла продолжить. Когда сформулируешь его, просто кивни. Леша подумал меньше половины секунды и кивнул, пересиливая онемение во всем теле. В этот раз карты снова выпали, но уже три. И одна из них изображала смерть – это он понял и без всяких знаний в тарологии. - Видишь? – воспылала девушка; процесс явно приносил ей удовольствие. – Видишь? Это ты его держишь, а не он тебя. Ты. Ты виноват в ваших страданиях. Он тоже страдает из-за тебя. Послушай, карты говорят, что твой вопрос, другой, до их выпадения, не имеет смысла, пока ты живешь прошлым. Пока на твоей шее цепь. Отпусти его. Будет еще тяжелее, но сделать это нужно. Очищение. Смерть, - протянула она карту. – это не только про потерю. Это и про возрождение. Чтобы идти дальше, тебе нужно забыть этого человека. А ты не хочешь. Перестань врать самому себе и отпусти его. Ребята не стремились возвращаться к разговорам, но неловко Леша себя не чувствовал – большинство из присутствующих знало, о чем речь, и переживать было не о чем. Он снова кивнул. - Я понял, Ален. Я все понял. Спасибо. Это было… - Попадание в яблочко? – хитро улыбнулась она. - Да. Ты не представляешь насколько. Ночь он провел в самокопании. А еще ночью к нему снова приходил Кир, рассказывая какие в Калининграде красивые пирсы и какие виды открываются на море. Звал с собой. Закутываясь в пододеяльник, Леша радовался недостаточному количеству денег на карте для покупки билетов на самолет. И благословлял свой разум – последнее, что не давало тронуться умом.

***

Кирилл сидит в телефоне. Кажется, не видит и не слышит ничего вокруг него. - Ваня позвал меня в кино, - начинает издалека Леша. - Только тебя? - Ну, меня и Сашу. Но Саша заболела, так что пойдем вдвоем. - Окей. Леша ждет. Должно быть что-то еще. Они ведь с Ваней еще с первого курса не могут поладить из-за… - Что за фильм-то? - Да там… зарубежная фантастика. - Хочешь, мы его дома глянем? Я скачаю с пиратки где-нибудь, - все так же не отрываясь от смартфона, отвечает блондин. - Нет, атмосфера не та. Так ты не против? - Нет. Потом они пошли в кино снова. И снова вдвоем. Потом еще. И еще раз. Потом Ваня стал подвозить его до дома. - Садись, - кричит староста из машины. - Не, пройдусь. - Да харош артачиться. Холодно же. Залезай. Леша думает недолго – и правда очень холодно. А потом Леша садиться на трехнедельный карантин из-за короновируса. И только Ваня каждый день спрашивает, как его дела: звонит по видео-связи, скидывает конспекты, рассказывает о жизни в стенах универа. Смеется с Лешиных шуток. Они вместе засыпают, не прерывая телефонный звонок. Позже Леша видит сообщение, отправленное в пять утра: «Ты безумно милый, ты знал это?». Лешино сердце, уже давно за рутиной отношений позабывшее это прекрасное чувство окрыленности, заходится ударами. Парень знает, что это неправильно. Но… весь следующий месяц позволяет себе наслаждаться волшебством чужого внимания, центром которого является только он. И каждый день закапываться в себе, понимая, что это предательство. А на утро снова обманывать дорогого ему человека. Самое забавное, что Леша успел заметить за это время – Кирилл о нем… даже не вспомнил. Три недели. Три. Тишина их диалога пугала и спасала. Ему спокойно: тело не протестует, не покрывается раздражениями, не тошнит и не мутит. Ему хорошо. Тогда парень впервые понимает, что может обойтись и без Кирилла. Что жизнь… не остановиться без этого человека. И что любовь, когда-то сносящая голову, уже не греет. Ваня обнимает его, пока луна светит из не зашторенного окна. Леша осознает сущность и ценность момента – это поцелуй. Сейчас они должны поцеловаться. Он видит, как нервничает и волнуется его друг. Леша и сам на пределе. В последний миг в голове что-то щелкает. - Нет, извини. Я не могу. Я в отношениях, ты же понимаешь… я… это все неправильно. Я виноват. Боже, как же я виноват. Ваня не распыляется на тему того, какое Кирилл говно. Просто берет его руку в свои – шершавые, в мозолях от руля машины. - Да, понимаю. Прости меня. Я перешел черту. Не стоило… - Кирилл… у нас все сложно… - Я знаю. - Но это не означает, что я предам его. - Можешь ничего не объяснять. Леша засыпает в чужой квартире на диване, укутанный пледом. Сил идти домой нет. Ваня добр, заботлив и внимателен. Он уходит к себе в комнату, еще некоторое время, задерживаясь в коридоре. Леша не видит, с какой силой парень останавливает себя, чтобы не крикнуть: «Бросай его! Ты что, слепой?! Не видишь, что он не ценит тебя?!» Нет, Ваня останется другом. И будет поддерживать и выслушивать Лешу столько, сколько потребуется. В это время Кирилл нутром ощущает, что на его территории чужак. И не находит ничего лучше, чем показательно овладеть своей вещью на глазах у всех. День рождения их общего друга. Кирилл подвыпил. Леша недоволен. Кирилл садит Лешу на колени, предлагая сфотографироваться. Снимки получаются хорошие. Затем, вместо того, чтобы отпустить юношу, блондин, выхватывая в толпе одинокий взгляд Вани, что сидит на диване напротив. Хватает Лешу за подбородок и утягивает в поцелуй, глазами встречаясь с наблюдателем. Леша не видит этого немого поединка, но руки Кирилла на талии слишком грубые и резкие, цепкие, словно толстые и прочные веревки. Ваня уяснил посланное ему предупреждение. И больше они с Лешей вне универа не пересекались. Когда Леша понимает, что произошло, Ваня с ним едва ли здоровается. Это был их последний поцелуй. Естественно, Леша не знал об этом заранее, но если бы знал – стал бы держать обиду? Нет, он сделал бы все, чтобы продлить этот вечер. Чтобы растянуть сладость алкоголя и губ, он бы… Последний раз, когда чужое тепло касалось его. Потом будет только тьма. Только ругань, оскорбления и слезы.

***

Леша устает от тиндера. На последнем свидании он знакомиться со смазливым Максимом – машинистом, младше его на год. Постоянно улыбающийся, знающий себе цену и вообще цену всего и всех, он удивляется, хлопая длинными ресницами серых глаз: - Ты первый, кому я не понравился. Леша едва сдерживается, чтобы не ответить: «Боже, тогда мне жаль каждого, с кем ты был». И именно отторжение играет ему на руку – Макс, словно окутанный игрой, чтобы победить влюбляется в Лешу. Леша общается с ним от скуки – играет: переписывается, зовет гулять, пропадает на день, снова появляется. Однажды зовет к себе. Он лежит на кровати, смотрит в глянцевый натяжной потолок. Максим, подпирая ладонями подбородок, смотрит на него и упивается наслаждением: - Ты такой классный, Леша, в тебе столько необычного, неизведанного. Я никогда не встречал таких людей. - Значит, ты встречал мало людей, - без энтузиазма отвечает Леша. Этот Макс начинал ему наскучивать. Трахнуться да выставить того за дверь, чтобы не тянуть время. Он поворачивает голову и смотрит на Максима. Тот улыбается лабрадором, только виляющегося хвоста для общей картины не хватает. Ямочки на щеках красивые. Да и в целом… Высокий – 186 сантиметров рост – светлые русые волосы, модная стрижка, длинные сильные руки, хороший стабильный заработок, самостоятельный. И похуй, что самовлюбленный до чертиков. Что мы – самовлюбленных что ли не встречали? Да мы на этом собаку съели! - Ты чего смотришь? – отвлекает Макс от раздумий. - Да так… думаю просто. - О чем? Расскажи еще что-нибудь. Ты так интересно рассказываешь. А сам укладывает голову на чужой живот. Леша бесится от нарушения личного пространства, но терпеливо промалчивает этот момент. Рассказывает, как его все достало. Что люди одинаковые везде. Что он знает заранее, что ему будут говорить на свиданиях. И что он ответит – тоже, разумеется, знает. Говорит, что раздражает вранье. Что он устал, но не поясняет, почему. Говорит: «И ты тоже скучный». Максим не реагирует: либо слишком туп, чтобы догадаться, что это оскорбление вообще-то, либо слишком наивен. - Ты такой милый, - перебивает Максим. - А?... Спасибо. Юноша спохватывается и продолжает. - Блин. Чертовски милый. Прости, не могу держать это в себе. В этот раз Леша не выдерживает. - Уходи. - Что? Почему? - Потому что придумай что-то пооригинальнее, чтобы произвести на меня впечатление. Я не второсортные не уважающие себя девушки, чтобы вестись на подобную чушь. Уходи, пожалуйста. Мне стало скучно. Они прощаются. Максим, уже позабыв обо всем плохом, долго держит Лешу за руки, поглаживая его пальцы своими, а потом крепко сжимает в объятиях. - Я надеюсь, мы скоро встретимся. Ты мне понравился. Он уходит. Леша открывает Телеграмм и блокирует пользователя. - А ты мне нет. Идет обратно в комнату. Размышляет вслух: - Как люди спят с кем-то вот так просто? У меня совесть не позволяет дать вот таким вот. Они же… блять, фу. Это был последний раз, когда он пошел на свидание с кем-то из этого приложения. Помойка. Ночью ему снился Кирилл: тот ухмылялся и радовался, что Леша так и не спал ни с кем после него. Что он до сих пор… его любимый преданный мальчик. Леша вскакивает, обливаясь потом от ужаса.

***

Это было еще в старой квартире. В новую он шваль домой не таскал. Наоборот. Купил шторы блэкаут, снизил все социальные контакты кроме работы и самых близких людей. Он теперь не гуляет по выходным. И не задерживается на работе. Он приходит домой, погружаясь в свой мир целиком – сливаясь с ним, отдаваясь ему. Периодами он пишет истории. Или дневниковые записи – кому как больше нравится, подменяя свою жизнь на кого-то другого. Будто это случилось не с ним, будто это не у него травма в груди размером с кулак. Будто это не он теперь не может приближаться к людям из-за поставленного против его воли клейма. Подруга с работы – высокая преподавательница английского, что ходит постоянно в черном и по ночам рыдает в подушку – посоветовала в новый год вместо желания сжечь письмо. - Напиши все, что о нем думаешь, - говорила она. – Все, вот прям не сдерживаясь. Чтобы письмо пропитывалось твоими чувствами. Надо обязательно вложить в него душу. Иначе не поможет. И сожги. Попрощайся. Леша, уже пора. Он так и делает. На счет души не уверен – если от души отрывать по кусочку туда, по кусочку туда и еще куда-нибудь… то что от души-то останется? Он не плачет. Просто переписывает их жизнь, свои эмоции. Ладонь дергается только в конце. «Пришла пора прощаться. У тебя свой путь, у меня свой. Хватит перетягивать одеяло друг на друга». И сжигает. Ночью ждет, что придет к нему разгневанный человек. Но никто не приходит. «Хватит вспоминать его». «Леша, его нет, успокойся». «Сам возьми, да спроси. Будто я не знаю, куда ты ведешь». «Определись – любишь ты его или ненавидишь!». «Похорони этого человека. Сожги или выбрось его вещи. Почему ты еще не удалил фотографии?!»

Дорогой Кирилл.

Я соврал тогда в октябре. Я не переставал любить тебя ни на минуту. Но чтобы ты ушел, чтобы возненавидел меня, нужно было что-то сказать. Я не спал с Ваней, мы так и не поцеловались. И по барам я не гулял. Я сказал это специально, чтобы ты мне поверил.

Я знаю, что ты не поверил. Прочитал в глазах ложь. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

Дорогой Кирилл.

Я забываю плохое, все чаще рассказывая кому-то, какой ты был у меня замечательный. Какая жизнь была бы у нас, если бы все сложилось.

Я понял родителей, говорящих: «Вот влюбишься, тогда и поймешь». Я все понял. Все.

И несмотря на советы всех, я понятия не имею, как отделиться от тебя. Я все перепробовал. Моя единственная надежда – новая светлая любовь, за которой я гонялся все предыдущие полгода. Не смейся. Да, я искал любовь в знакомствах через интернет.

И даже потом, когда я снова встречу человека, что вскружит мне голову, это трепещущее чувство, заполняющее меня, никогда не покинет сердце, потому что настоящая любовь – она никогда не проходит. Ты несешь это кладбище эмоций и несбывшихся мечт с собой всю жизнь.

Я готов к этому.

Мои руки дрожат, выписывая эти строки. Дрожит и сердце, колыхаемое на ветру словно одинокий в болоте камыш.

Я бы хотел сказать, что мне без тебя хорошо.

Но это неправда. И мою борьбу ты видишь и чувствуешь не хуже меня.

Я не знаю, какая у тебя жизнь: нашел ли ты кого-то, думаешь ли обо мне. Надеюсь, что в отличие от меня, ты нашел силы жить дальше.

Дорогой Кирилл. Кирилл мать его Гречкин.

Я полюбил тебя с первого взгляда. И не жалею ни о чем. С тобой я поверил в чудо, был счастлив. И винить кого-то в том, что так получилось, не вижу никакого смысла.

Я привык получать любовь через боль. Ну да, я ведь невротик. И это единственная причина, почему меня тянет обратно.

Дорогой Кирилл.

Я не прощаю тебя – ни за все оскорбления, ни за насилие.

Ты не заслужил моего прощения.

Дорогой Кирилл.

Я надеюсь, что никогда больше не увижу тебя, но буду продолжать выискивать твой силуэт глазами в толпе или в окнах машин и автобусов.

И знаю, что испугаюсь, если встречу.

Дорогой Кирилл.

Пожалуйста.

Я прошу тебя.

Я умоляю.

Отпусти меня.

…черт. что это? слезы?