Следуй за Воронами

      Черён была опустошена. Не так, как Юна, но она просто не могла себя заставить отойти от буквально выпотрошенного тела Хосока. Грудина превратилась в кашу, которую можно было зачерпывать ложками, поменянные местами печёнка и желудок слегка выступали из живота, а кишки Юнги практически размотал по всей кухне. И везде были осенние листья, оборванные с деревьев, а по мертвенно бледной щеке парня полз паук, решивший, что лицо человека — отличное убежище. Только Йеджи смогла хоть как-то оттащить Черён, обняв её за плечи.       — Ты любишь убийцу! — зашептала в тот момент Ли, стараясь выбраться из душащих её объятий. — Ты ответственна за смерть Хосока!       — Я заносила над ним нож? Или топор? Он лёг на стол после того, как я сказала? Нет, Черён, — всё же удалось вытащить девушку в гостиную и даже бросить её на диван, — не надо обвинять меня в том, что я не делала. Я не виновата в его смерти, как и ты.       Девушки одновременно глянули в проём кухни, где Черён первым делом увидела босые ступни Хосока — грязные, белые, а Йеджи — тянущийся до самого пола кишечник. Не это хотелось видеть вечером, хотя, она знала, к утру всё будет прибрано. Каким бы монстром ни был Юнги, он за собой уберёт и даже ничего не скажет Йеджи.       — Я хочу убежать, — совсем еле слышно проговорила Черён, и лёд прошёлся коркой по загривку Хван. — Хочу убежать туда, откуда пришла. Но у меня нет ни денег, ни возможности. Я застряла тут.       — Как и я, — в тон ей ответила Йеджи.       — Что?       — Ничего.       И только вечером Черён поняла, что имела в виду Йеджи. Она ведь в той же самой лодке, что и все остальные, и ей тяжелее, потому что она ближе всего расположена к Юнги. Но ни сочувствия, ни иных чувств не всколыхнулось в Ли — она не могла простить всех, и себя в первую очередь, за то, что просто так стояли и ждали, когда Мин буквально на глазах у всех порвёт Хосока на куски. Как безжалостный зверь, он не ведал грани жестокости, которой наслаждался, и расправлялся со всеми, кто подумает или скажет что-то против.       А потом начались странности.       Мин Юнги погрузился в работу с головой, как и все остальные, только он проходил угодья фермеров с ружьём, защищая их от вредителей и ненужных посетителей. Ему было запрещено стрелять в людей, зато в животных — сколько душе угодно, и на столе регулярно появлялось мясо, а если попадались домашние животные, то Мин брал их живьём. Приносил пару — и в небольшом доме старались создать все условия для выведения небольшого стада овец. А ещё Юнги притащил пару несушек и свежие яйца можно было получить каждый раз к завтраку — правда, не особо много, порой ничего, но всё равно в такие моменты девушки улыбались.       Пускай в их улыбках была вся тьма и скорбь этого мира.       Завывали ветра в преддверии декабря, Сан-Симеон начал готовиться к Рождеству, развешивая по улицам гирлянды, а в маленьком доме на отшибе царила своя жизнь. Юнги сказал, что они не будут праздновать Рождество — слишком дорогой для всех праздник, и стал пять дней работать на фермах, а по выходным отсыпался в кровати рядом с Йеджи. Он её перестал трогать с того раза, прижал к себе лишь однажды, поцеловал и произнёс тихо: «Прости». Хван ответила, что прощает, но внутри зрела крупной ягодой клубники обида, а потом девушка и вовсе привыкла к тому, что секса не только в их постели, но и в принципе во всём доме стало меньше.       У Юнги появлялись новые идеи одна за другой, когда он ходил с ружьём и бил зверьё. Он наслаждался насилием, беря в руки тушки зайцев, которые дёргали задними лапами, а потом и вовсе рассмеялся, когда навёл ружьё на прелестную девочку, которую увидел в поле. Малютка — а мужчина не сомневался, что ей и пяти лет не было, — играла на чуть тёплой земле одна, подбрасывая веточки и бормоча себе что-то под нос. Она выглядела странно и непривычно для Сан-Симеона — тёмная вся, одновременно похожая и на азиатку, и на чистокровную американку, готовую отстоять свои права перед судом, да и в том, как она играла, было нечто странное. Она будто заклятия вплетала в неживые ветки деревьев, которые, падая на траву, создавали своеобразные узоры.       Мин Юнги подумал, что высшая степень проявления любви — способность убить объект симпатии.       Он бы убил эту девочку, если бы была возможность.       — Не подходи, если ты подойдёшь ближе, то я наложу на тебя проклятие, — проговорила грозно малышка, выставляя ладонь вперёд. — Я знаю, о чём говорю.       — И как такая, как ты, может наложить на такого, как я, проклятие? — они встретились глазами — смерть и жизнь, тьма и свет, и девочка прищурилась. — Кто ты? Ты здесь живёшь?       — Да, я тут живу. Хозяева фермы — мои родители. Но они говорят, что у меня есть другая мама и она живёт в Новом Орлеане. Только я не знаю, что такое Новый Орлеан. Дяденька, ты знаешь?       В голове Юнги всколыхнулось воспоминание о том, что Джису приехала из Нового Орлеана. Знает город, только косвенно, поэтому на вопрос расплывшейся в улыбке малышки кивнул.       — Ты знаешь, что это такое! — девочка захлопала в ладоши. — А то матушка говорит, что там ведьмы живут, она говорит, что они чёрные, волосы у них чёрные, а ещё они страшные… У мамы, которая другая, подруга была ведьма! Чёрная такая, как будто её в саже вымазали!..       Девочка рассказывала много, и Юнги даже приличия ради присел рядом, с неудовольствием морщась — под ягодицу попалась старая кукуруза, уже практически истлевшая. Маленькая собеседница улыбалась, трогала Мина за руку, обращала на себя внимание, а потом и вовсе забралась к нему на колени, продолжая весело болтать. Порой она пропускала слова, неправильно что-то говорила, но Юнги понимал всё, не поправлял и не давал намёков, что ему что-то непонятно.       — Меня зовут Азалия, — гордо проговорила малышка, и Юнги даже вздрогнул. — А тебя, дяденька? Я не сказала своего имени, и ты тоже…       А самое ужасное было то, что Юнги знал, кто был родной матерью Азалии, знал, где она сейчас, а также понимал, почему Джису уже очень долго не говорила о дочке. Её бы всё равно никто не повёл за ручку к ней, а она бы сама не пошла. Но теперь у Мина есть план и ему никто не помешает привести его в действие.       — Меня зовут Юнги, — сказал Мин и немного пошевелился — понятливая девочка слезла с его коленей. — Что ж, Азалия… я пойду дальше работать. Мне не заплатят ни цента, если узнают, что я просто так с тобой разговаривал и не выполнял свои обязанности. Ты уж прости. Ещё увидимся.       — Пока-пока, Юнги!       А Мин в это время вскинул ружьё и выстрелил в зайца, который посмел подобраться слишком близко к человеку. Выстрел напугал Азалию, потому она и бросилась в сторону дома, но молча, не крича, чтобы не поймать дробь в спину. Как бы она ни доверилась этому незнакомцу с именем Юнги, она ощущала от него тёмную энергию. Вот его действительно можно было назвать колдуном. Только он был не чёрным.       Он был слишком бледным даже для азиата, коей была и её матушка.       Конечно, Юнги ничего не сказал Джису про Азалию, даже не смотрел на неё во время ужина, а девушка в то время общалась тихо с Йеджи, заставляя её улыбаться. В последнее время Хван не чувствовала себя полноценно, что-то поменялось, даже в атмосфере дома начались изменения. Чонгук, до того незаметный, не появляющийся лишний раз на глазах у всех, стал оказываться рядом с Юнги всё чаще, учился стрелять и показывал это Чонхе. Девушка, которой ничего не стоило пырнуть любого человека ножом, лишь одобрительно улыбалась и хлопала в ладоши. Их пара, в которой не было романтического контекста, а присутствовала лишь тяга к сексу, причём со стороны Ким, не замечалась многими, кто жил в доме, а Чимин так вообще с отвращением говорил «об этом парне и его чумной холере».       — Эта ебанутая может просто нож под рёбра всадить и не будет считать себя виноватой, — сказал Пак. — Скажи лучше её братику, чтобы он скрутил её и бросил в подвале.       — Я этого делать не буду, — сказал тогда Нам Джун. — Тебе и надо — ты и делай. Но если ты коснёшься хоть пальцем моей сестры, я тебя порублю на котлеты.       — Посмотрим, маленький заправочный мальчик, который если и дрался, то только с неграми за цент под ногами. А теперь уходи отсюда, здесь наша с Рюджин комната.       Чонха была буйной лишь в моменты молитв, когда горячо шептала святые для их круга слова, смотрела на всех чумным взором, а потом могла сесть к кому-то максимально близко. Если это был Чонгук, то она пробиралась к нему в штаны и начинала настойчивые ласки, что Чон прогибался к полу, а когда девушка заканчивала мучить его член, то он бурно изливался себе же в штаны. Их секс после этого был страстным, горячим, Чонгук не мог отпустить Чонху далеко от себя и каждый раз боялся, что, взбреди что-то Юнги в голову, он мог запросто от них избавиться. Слишком горячо читают молитвы? Выстрелить в голову, потому что не верят. Слишком часто занимаются сексом? Прострелить челюсть, потому что негоже нарушать небольшой период целибата, который закончится в тот момент, когда Юнги рядом захочется женщину. Слишком яро в ссорах показывают, что им друг на друга всё равно? Так тут утопят в океане, потому что надо показывать лишь любовь и идиллию.       Слишком много тонкостей, слишком много всего, что надо запоминать, и если честно, Чонгук уже устал от этого. Устал от искусственных чувств к Чонхе, потребности в вечном совокуплении и диктатуре Юнги, который если и учил стрелять, то глубоко нехотя, потому что одного хорошего стрелка боятся все неумёхи, а если стреляют двое, то они будут вынуждены бороться. Порой даже насмерть.       — Йеджи, держи зайца.       Мохнатый зверь с раной на самом лбу опустился на руки хрупкой девушки, а её тёмные волосы оказались вскользь поцелованы Юнги. Он сохранял видимость привязанности, мог приласкать Хван, когда желал чего-то в ответ. Мех животного пах полем и свободой, кукурузой и кровью, и Йеджи зарылась в него носом, прикрывая глаза. Каждый невинно убитый получит шанс отомстить своему убийце. Но зайца надо разделать и приготовить.       Нерпы закончились; их жирное, пахнущее рыбой мясо, на вкус точно такое же, не понравилось многим, но все ели, лишь бы не получить тёмный взгляд Юнги в ответ на сопротивление. Если хочешь получить одобрение — делай то, что просят. Если хочешь не умереть рядом с Мином Юнги, кричи «во славу его» и кланяйся. Заяц был как временная передышка перед чем-то основательным, что могло разрушить кого-то изнутри, и Йеджи резала мясо, избавившись от шкуры, с таким лицом, будто это единственное занятие, которое приносило ей удовольствие. Кромсать никого она не любила и не планировала, даже отворачивалась, когда Юнги с Чонгуком уносили разлагающееся тело Хосока во двор, как работали там лопатами и закапывали тело. Рюджин беспрекословно убрала всю кухню, в которой из-за смешения запахов и мух было невозможно дышать, и хорошенько всё проветрила. Если бы Хосока похоронили родители, то это был бы точно закрытый гроб, потому что то, во что тело превратил Юнги, и представить было страшно. Он сломал рёбра: каждое, методично, вынул из груди, с удовольствием лопая мелкие органы и щекоча другие, побольше. Сердце он вырезал, показал Черён, смеясь и говоря, что вот она, её любовь, а потом забросил его в камин — Ли самой пришлось это убирать. Она плакала и мечтала, чтобы этот кошмар прекратился, но вот Хосок сброшен в яму вместе со своими внутренностями — а кошмар продолжался.       — Я тут подумал, нам надо расширяться, — за ужином все перестали есть, как только услышали тихие слова Юнги. Когда было что-то важное, он всегда говорил тихо, чтобы все прислушались и не задавали лишних вопросов. — И я не про то, что мы будем принимать к себе ещё людей, нет. Я про то, что нам нужны новые владения, нам нужна земля. Нам нужен дом побольше и потеплее, чтобы пережить эту зиму. В этом домишке нет и половины того, что нам надо. Что будем делать?       — Убьём владельца этого домика, — предложил хладнокровно Чимин.       — Нет, мы сделаем кое-что лучше, — на этих словах Йеджи и Джису одновременно посмотрели в сторону друг друга, а потом их взгляды разошлись, потому что они чувствовали, что хотели сказать одно и то же, но промолчали. — Я хочу захватить одну из ферм, на которой работаю.       Все знали, откуда Юнги постоянно добывает мясо, все знали, куда он уходит и откуда приходит, все знали, откуда у него начали появляться деньги. Он сотрудничал с фермами, убивал вредителей, но и эта работа сезонная, как и у многих — начнётся зима, так они никому не будут нужны. Только с весной о них вспомнят в полной мере и попросят вернуться, но не проще ли захватить плодородные земли вместе со стабильным поголовьем скота, всего лишь… Убив целую семью?       По крайней мере, Йеджи очень надеялась, что её мысли не имеют способности возникать в реальности.       — Мы просто прикончим одну американскую семейку, которая вечно пытается вставить мне палки в колёса, их поля я ненавижу, — тихо и честно произнёс Юнги. — Я подстрелил двух зайцев — пришлось отдать одного, потому что хозяйка начала скандалить. И я подумал, что было бы неплохо, если бы мы их прикончили — у нас будет больше мяса.       Только какого именно мяса — Юнги не уточнил.       — Там же… нет детей? — вдруг подала голос Джису, и Мин глянул на неё исподлобья, будто бы осуждающе, потому девушка затряслась, сжав в пальцах вилку.       — Там нет детей.       Жаль, что Юнги умел очень хорошо лгать.       Но от этой лжи выдохнули все. Детей убивать не надо — уже хорошо. Все знали, что Юнги с особой жестокостью может прикончить каждого, кто встанет на его пути, и если это будет ребёнок… То он во всей красе познает, что такое смерть.       А смерть не щадит никого.

* * *

      Поздней ночью Йеджи проснулась в постели одна, только над ней стояла Рюджин. Её волосы отросли за всё время, что они знали друг друга, и свисали практически на полусонную девушку. Это видение не было кошмаром или иллюзией, Хван отчётливо чувствовала аромат тела, дыхание и любой звук, который издавала Рю. Это было удивительным событием — Рюджин старалась не обращать внимания на Йеджи, а та, в свою очередь, после смерти Юны полностью игнорировала Шин. Так надо. Йеджи не была посвящена в план убийства Тэхёна и Юны — Юнги собрал самых отморозков, чтобы им навредить, — а потому старалась всеми силами показать протест.       Но если Шин Рюджин пришла сама, значит, от Йеджи что-то требовалось.       — Ты же умеешь делать аборт?       Йеджи похолодела и сразу вспомнила, что было, когда она решила, что не хочет вынашивать ребёнка. Это был первый месяц беременности, она поняла это по отсутствию капель крови на нижнем белье, по начинающемуся ухудшению самочувствия, а потому обратилась ко врачу. На УЗИ и сказали, что, видимо, она беременна, но вставать на учёт не было возможности, и как бы врач ни умолял просто заплатить денег, Хван не стала этого делать. Ей было страшно — оказавшись без родителей, в новом для себя месте, она паниковала и пыталась одновременно с этим прийти в чувства, но выход нашёлся сам собой.       Бутылка холодного виски и настолько горячая вода в ванне, что вся кожа после её принятия была красной и обожжённой.       Йеджи мало что помнила из первого раза: её всю жгло, отвратительный алкоголь тёк в горло, а потом она и вовсе ощутила, как расслабился живот, как свело ноги, а потом потекла кровь. Много крови, буквально реки, и влагалище вытолкнуло всё, что только было внутри матки, что не хотела прощаться с дитём, которого пыталась взрастить. Хван было всё равно: мальчик или девочка, каким вырастет и кем станет. А вот со вторым было не проще: то же самое, только почему-то виски не пьянил, а заставил запомнить всё. И даже больше: как рядом оказалась Черён, бледная от криков и страха, а потом и вовсе Джин подскочил, вырывая из рук сестры полуопустевшую бутылку.       — Ты поранилась? Всё хорошо? — засыпал он вопросами, а Йеджи только улыбалась. Но смех перерос в истерику. Однако никто так и не понял, что произошло тогда в ванной. А теперь Йеджи вела Рюджин туда, где когда-то лежала сама.       — Я делала аборт. Дважды. Тебе Черён сказала? — Рюджин кивнула, и Йеджи рвано выдохнула. — Ну и хорошо, что ты ко мне обратилась. Расскажу, как я всё сделала. И сделаю так, что ты ничего не почувствуешь.       Ни смерти. Ни жизни. Одни только страдания будут в теле Рюджин. Зачем было нападать на собственную сестру? Зачем надо было поддаваться на провокации своего парня и лидера буквально культа? Это сейчас Йеджи пыталась мыслить здраво. Жаль, что особо ничего не получалось тогда, когда она была одурманена Мином Юнги. Теперь дурман спал, осталась лишь её личность.       Остались лишь твёрдые намерения сделать так, чтобы Рюджин мучилась.       Гинеколог на том приёме рассказала по доброте душевной, как делать аборт не надо. И сейчас рука, приросшая к пояснице беременной Рюджин, не собиралась сделать ей ничего хорошего. Несколько капель йода в молоко, а лучше целый бутылёк, — и Шин будет мучиться. Аборт она получит. Но какой ценой?       Ценой своего здоровья.       Йеджи долго набирала воду в ванну, пока Рюджин топталась на месте, не зная, что делать. Только после того, как Хван закрутила кран, догадалась, что надо раздеться, и стала медленно это делать, начиная сверху. Йеджи была не интересна Шин ни как девушка, ни как человек, потому она с отвращением смотрела на её тело: худое, но с обвисшим небольшим животом, будто бы она дошла уже до того этапа беременности, что делать аборт нельзя, а ещё стали значительно темнеть соски. Девушка легла в воду, ахая от температуры, а потом прикрыла глаза.       — Что ты пила, чтобы избавиться от ребёнка? — спросила Рюджин.       И всё же Йеджи готова была умереть, но отстоять своё мнение, что Рюджин уже в том положении, когда аборт делать опасно для жизни.       — Молоко с йодом, — но обратного пути не было.       — Серьёзно? Всё так просто? Но Черён говорила, что ты хлестала виски, — эти слова обожгли щёки, но Хван смогла сдержаться и ничем себя не выдать.       — После этого сочетания всегда хочется крепко выпить.       Йеджи поднялась на ноги и вышла из ванной, глубоко в душе боясь, что всё раскроется. Она в каком-то тумане дошла до кухни, достала из холодильника молоко, а из ящика йод, влила практически половину флакона в стакан. Врач говорил, что это может привести не только к отравлению, но и к неполному аборту, который опасен более, чем другие способы домашнего аборта. Йеджи не знала последствий, как отреагирует организм Рюджин. И потому, прихватив с собой бутылку виски, устремилась наверх, в ванную комнату.       Возможно, алкоголь понадобится не только Рюджин.