Следуй за Воронами

      Дом нашли относительно быстро: в окружении яблонь и вишен притаилось небольшое белое строение с бедной обстановкой и потёртыми коврами, которые были наполовину съедены молью. Это пристанище с москитной сеткой на двери, погребом для алкоголя без него стало домом для тринадцати человек, повязанных друг с другом.       Юнги и Йеджи торжественно выделили отдельную комнату, где спать больше никто не имел права, остальные распались на небольшие компании или же парочки, но нежились на виду друг у друга. Юна и Тэхён, внезапно нашедшие тепло и отголоски симпатии, облюбовали чердак с пыльным матрасом, из которого торчали пружины. Подушками им служили руки, а общим одеялом — широкая куртка, которую пришлось выстирать в ближайшей реке, потому что она была полна пыли, паутины и неприятного запаха машинного масла. Юна нашла свой рай и наслаждалась им, посвящая себя целиком и полностью Тэхёну, который всё больше совершенствовался в английском, а сама в это время усердно учила корейский. Они разговаривали, много и долго, и зачастую эти разговоры заходили за полночь — переваливалось время, а они не замечали, и лишь поцелуи, полные любви, их секс, который всегда доставлял удовольствие, лучше всего говорили о том, что молодые люди близки.       — Тебе не кажется Юнги немного странным? — спросил Тэхён, поворачиваясь к девушке после секса. Её чёлка была встрёпана и вся взмокла, на груди, руках и бёдрах сохранялись мурашки, из лона продолжала сочиться смазка, а на животе блестели капельки спермы — Ким не хотел, чтобы Юна забеременела, хотел таким образом позаботиться о ней, пускай понимал, что не убережёт. — Многие его боятся.       — Я не понимаю себя, — прошептала Шин и запахнулась в импровизированное одеяло. — Я не скажу, что нахожу его странным или страшным, просто… он умеет пугать. Но с тобой я забываю о том, кто такой Мин Юнги. Я забываю с тобой обо всех проблемах, Тэхён.       — Ты до этого ни разу не любила? И не общалась с парнями в любовном плане?       Юна вдохнула, выдохнула и прикрыла вспотевшее лицо чуть дрожащими ладонями. Ей не хотелось вспоминать компанию сестры, ей не хотелось вспоминать то насилие над её телом, над её душой, когда хотелось утопиться, лишь бы забыть. Первый раз для любой девушки должен быть особенным, первый раз должен быть запоминающимся и нежным, желательно, с тем парнем, который в будущем станет мужем. Но не так — в жизни Юны и так не всё слава богу, и так Рюджин постоянно была рядом и подавляла её своей аурой, так к этому добавилось сексуальное насилие.       — Мой первый раз был моим изнасилованием, — прошептала Юна, путаясь в мыслях, как сейчас Тэхён путался пальцами в её волосах и целовал в обнажённое плечо. — Это был парень Рюджин. Он сделал всё, чтобы я запомнила эти моменты навсегда.       — Тебе… больно было со мной? — аккуратно спросил Ким и вновь коснулся губами к плечу девушки.       — С тобой мне почему-то очень хорошо и ни капельки не больно.       Тэхён целовал тело Юны: ключицы, груди, задерживался на сосках, которые так любил ласкать, взял за запястье и притянул его к губам, проводя ими по тонкой коже. За нею только сильный дух в маленьком теле, потому что даже мышц, кажется, не было, настолько Юна производила впечатление несчастного невинного цветка, который сорвали в момент отчаянного желания, даже не спросив разрешения. Юна — личность, самостоятельная, но разрозненная на куски, опущенная на самое дно океана, что плескался за пределами домика. И пора Тэхёну уж взять себя в руки, потому что он вновь навис над девушкой, вновь член встал — прошло достаточно времени с момента их последнего раза, и кажется, он готов на ещё один заход.       Но готова ли Юна?       — Хочешь ещё? — Тэхён ласково поцеловал её в губы и заглянул в глаза — в них явно отражался он, пускай свет луны не достигал их. — Я… хочу тебя, Юна.       — А я хочу тебя.       Юна положила руки на плечи парня, а он, проведя пальцами по чуть дрожащим женским бёдрам, осторожно проник в лоно, которое не хотело неосторожной или слишком жаркой ласки, а желало излечения. Желало не только секса, но и души рядом, а с Тэхёном Шин получала два в одним — и душу, за которую можно зацепиться, и тело, которое любило ласки. Не сказать, что они любили друг друга до гроба, не сказать, что поклялись бы, как Юнги и Йеджи, в отблесках костра, в долгом браке, но что-то было в их отношениях такое, что было не передать словами.       Юне нравился член Тэхёна: он не так сильно жалил, как член Мэттью, чувствовалось, что Ким мог им управлять, мог себя контролировать, мог приносить удовольствие так, как не приносил никому и никогда. Шин не знала, был ли у него в принципе опыт, или же тогда, когда они собрались все вместе практически впервые (девушка никак не хотела называть то событие оргией), это был его первый раз. В любом случае, Тэхён двигался аккуратно, чувствуя, насколько стенки влагалища сужались вокруг него, и чувствовал, что просто перевозбуждался каждый раз, когда находился рядом с такой девушкой, как Юна. Он хотел окутать её заботой, теплом и любовью, но пока мог дать только секс, только наслаждение, только плескался в её тёмных глазах и ласкал во всех местах, до которых мог дотянуться.       Он хотел укрыть её от всех забот и человека по имени Мин Юнги.       Юна рвано выдохнула, вцепившись в плечи Тэхёна ногтями, а он еле успел вытащить из неё член, пачкая и так испачканный живот, целуя девушку настолько горячо и страстно, что она забыла обо всём: кто они, где находятся, что должны делать прямо сейчас. А должны они спать — на последнем из собраний Юнги сказал, что поднимет всех в пять утра для проведения какого-то обряда, а сейчас, по ощущениям и внутренним часам, было уже около трёх часов ночи.       — Я обещаю что-нибудь придумать, — проговорил Тэхён, обнимая хрупкую девушку и притягивая к себе — они примут душ позже, когда встанут, и уже не имеет значения, что Юне снова придётся краснеть перед всеми — она самая младшая, она не должна так себя чувствовать, когда рядом такой мужчина, как Тэхён. — Я обещаю… чтобы спасти нас, пожертвовать собой.       — Я и ты — это уже, получается, мы? — проговорила шёпотом Юна, прикрывая глаза — ей было настолько хорошо, что она не могла больше продолжать бодрствовать.       — Мы, и всегда ими будем, — шепнул Ким в ответ и поцеловал девушку. — Мы будем с тобой сильными.       — И ты меня обязательно защитишь от Юнги.       — Обязательно защищу.       Тэхён понял, что явно всегда был человеком дела: коль обещал что-то сделать, то сделает, потому в полудрёме продумывал план, как они с Юной будут убегать из этого места, уютного и одновременно пугающего, под покровом ночи, чтобы абсолютно никто не знал, куда они ушли и в каком направлении. Разбудили их внезапно, громко и резко — прямо над ухом послышался удар ложки о крышку кастрюли, и Юна подскочила с колотящимся сердцем, озираясь и стыдливо пряча обнажённые груди. Над ними стояла Рюджин, практически с маньяческой улыбкой разглядывая перед собой пару, у которой была очень страстная ночь.       — Голубки, — слегка презрительно фыркнула она, — собирайтесь. Юнги говорил всем к пяти утра проснуться. А вы, видимо, какие-то особенные?       — Нет, мы сейчас придём.       Юна быстро вытерлась скомканным вафельным полотенцем, немного брезгливо сморщившись, и потом быстро оделась, ожидая Ви. В её глазах он был сильным мужчиной: старше её на восемь лет, вызывал доверие, симпатию и ощущение, что он сможет спрятать её за своей спиной, как только понадобится помощь. Он надёжный, верный и очень чуткий — но Юна забывала, что этот человек всего три-четыре месяца назад в одиночку на адреналине пересекал границу с Мексикой и бежал до того момента, пока не сдался. Джису, когда они были в городе, видела одну ориентировку на английском и испанском: в профиль был чётко нарисован портрет Тэхёна, а также имелись и другие его данные: имя с фамилией, дата рождения, группа крови, особенности внешности и небольшая пометка: «Возможна амнезия. Опасный преступник». Только ничего будто бы опасного в Тэхёне не было.       Пускай зло таится в каждом человеке, и как только оно прорастёт цветками мака через кожу, человека будет не остановить.       — Давай сбежим вечером, — шепнула Юна, помогая Тэхёну застегнуть ремень — о своих секретах она предпочитала шептать, находясь в максимальной близости от человека. Планировать побег — тоже. — Тебе хватит дня на обдумывание плана?       — Хватит.       Каждое утро в доме с целым садом яблонь начиналось практически одинаково: Юнги ровно в пять утра разжигал костёр, из дома высыпали девушки в одних белых сорочках до самых пят, которые сшила Йеджи, потом выходили мужчины — и все вместе они встречали солнце, кланялись Юнги и возводили в его честь молитву. Мин в это время наблюдал за каждым, гипнотизировал, запугивал взглядом, в потом передавал строго по кругу чашу с напитком, который каждый должен выпить. Это — его гарант, что так будет каждый день, это — часть обряда и порабощения семьи, в которой он был, есть и будет самым главным. Он хочет и может всех удержать. Он пользуется всеми.       Он желает власти.       Сорочки у девушек надевались на обнажённые тела, чтобы потом было легче задрать юбки и начать новую оргию, которая должна будет воистину феерически закончиться. Юнги нравилась эта часть — он смотрел, как загорались глаза Йеджи, когда она смотрела на члены других мужчин, на обнажённые груди подруг, как потом их мяла, целовала, но никому не позволяла себя касаться. Она была голодной до секса, до людей — был бы рядом врач по соответствующему профилю, чётко бы поставил ей нимфоманию и отправил в психлечебницу, где не будет доступа к мужчинам. Но она встретилась с Юнги, а это значит, что больше никто не посягнёт на её тело и никому не отдаст такого человека, как она. У них уже брак, союз, они уже связаны, и никакой мужчина больше не вставит в неё свой член, никакой мужчина больше не поцелует её губы и не назовёт своей. С Мином Юнги — значит, навсегда. А навсегда — это до смерти на земле и целую вечность в аду, потому что за всё, что они свершили, там и будут гореть.       Юна на улицу вышла вслед за Чонхой, которая распустила волосы и за всё время нахождения в этой компании стала будто бы в сотню раз безумнее, чем есть на самом деле. Как голодная, она бросалась на каждого, кто только на неё смотрел, танцевала у костра энергичнее всех, обнажалась, будто бы в ней бес поселился, а потом падала в объятия Чонгука, который, видимо, не совсем понимал, чем могут обернуться такие связи. Чон на самом деле добрый, не для этих мест, в нём искренность реками сочится сквозь поры, а он прозябает в гостиной на раскладном диване между Чонхой и Лией, которая вечно обнимала талию Джина и будто бы молила её из этого места забрать.       Но Джин не уйдёт — где его сестра похоронила юность, там будет и он доживать свои года.       А Юна очень сильно надеялась на Ви, который сидел в доме и ждал, когда можно будет выходить — его руки были ледяными, что отметил Чимин, а взгляд слегка безумный, мечущийся — это уже Юнги прошил его целиком. Он догадывался, что в рядах его сподвижников и последователей не всё так гладко, но всё же лелеял надежду, что каждый будет молчать, потому что они друг с другом далеко не на словах повязаны.       Одного он не учёл — если человек, чей разум не до конца пленён алкоголем, наркотиками и каждодневным вмешательством извне, захочет уйти, то он уйдёт. Даже не так — убежит, сверкая пятками, крича о помощи, и будет орать до тех пор, пока его не пристрелят, разбрызгивая остатки серого вещества по траве и асфальту. Труп же не уберут ещё пару месяцев, он ведь осквернённый и неверный, и пускай хоть дикие животные разберут себе на пропитание — вот аппетитные ягодичные мышцы, вот ливер, который поддерживал жизнь одного человека, вот выпученные в ужасе и боли глаза, вывалившийся синюшный язык. Даже запах не будет иметь большого значения — от предателей принято избавляться так.       И Юнги уже подготовил ружьё у окна общей с Йеджи комнаты, чтобы, если что, стрелять в спину. В лицо стрелять не так интересно — видишь последние секунды жизни человека, страх в глазах и то, как он падает на спину. А вслед — интересно, потому что человек падает плашмя без единого вскрика замертво, а потом над ним начинаются виться мухи и падальщики.       Юнги выше к девушкам с первыми лучами солнца, подошёл к Йеджи и оставил точку красной краской на её лбу, потом пошёл по кругу, против часовой стрелки, чтобы проделать то же самое: Джису, Черён, Рюджин, Чонха и затем Юна, которая почему-то от прикосновения грубых пальцев ко лбу вздрогнула. Никогда такой реакции не было — тем интереснее, увлекательнее, как и то, что Тэхён смотрит на всех с лёгким ужасом и дрожащими губами.       Они вместе что-то придумали.       Что ж. И вместе пойдут ко дну, если что-то пойдёт не так.       Девушки затянули танец вместе с молитвой: каждая научилась петь и одновременно легко танцевать, Рюджин ловила от этого удовольствие, а Йеджи отдавалась шальной энергии полностью, закрывая глаза и помахивая руками в такт. Тэхён наблюдал за всем из окна гостиной, пускай Нам Джун просил отойти его вглубь комнаты, и пытался собрать воедино разрозненные кусочки плана, который должен прийти в исполнение завтра. Одно он понял точно — с Юной они сбегут только после обряда, потому что ночью опасно, ведь слышен каждый скрип дома и тихое дыхание, а после оргии все настолько уставшие, что им хочется просто лечь и лежать, больше никогда не просыпаясь. Именно в этот момент придётся собрать остатки своих сил и рвануть через яблоневый сад и поле к шоссе, где им надо будет срочно искать любую попутку. Розовых очков у Тэхёна не было никогда и не будет — он осознавал все риски и готов был пожертвовать собственной жизнью ради спасения Юны.       Но не получится ли у них, как в любой народной сказке, умереть в один день?       — Наш выход.       Мужчины вышли из дома, кружась в танце вместе с девушками, трогая их запястья, лица и порой прикасаясь к шеям. Их Бог, Юнги, говорил, что шея — сакральное место, потому трогать её надо осторожно, не давить, ведь она даёт заряд силы, которую может получиться и не усвоить. Видимо, поэтому он и говорил Йеджи, что за любые поползновения в её сторону кого-нибудь придушит — хотел ещё больше энергии, власти и подчинения. А Йеджи и так готова была прогнуться, поклониться и взять стоящий твёрдый член после пробуждения в рот, ведь никто больше не доставлял ей такого удовольствия.       Первой от сорочки избавилась Йеджи, представая перед всеми в своём первозданном виде, и Юнги взял её сзади, сжимая ягодицы одной рукой и массируя клитор другой. Она стонала, выгибалась, обхватывала мышцами твёрдый член, просила быстрее, резче, с большим напором, разрывая её и кончая вовнутрь. Мин с удовольствием выполнял каждый её каприз и в конце неизменно оставлял поцелуй на плече, а потом смотрел, что будет Хван делать дальше. Ведь на этот раз она подползла к Джису и, когда Нам Джун принялся осторожно проникать в её влагалище, поцеловала мокрый от смазки клитор, а потом всосала в себя, сжимая рукой правую грудь Чхве. Та застонала — член у Юнги вновь напрягся, и вот уже совсем скоро Йеджи не только давала наслаждение, но и получала его вновь и вновь, хотя кончила и вроде как не хотела больше секса. Но она любила целоваться с Джису: всё в ней привлекало, и плевать, что под язык попадал даже член Джуна, который хотел настоящих оральных ласок — он всё равно не получит никогда минета от Хван.       И тот день, самый последний перед тем, как Юна и Тэхён сбегут от семьи, закончился слишком уж быстро: ни у кого не было сил что-либо делать, лишь Юнги продолжал говорить, поглаживая тёмные длинные волосы Йеджи, которая покорно лежала головой на его бедре. Он знал, что значит утомлять, он знал, как сделать так, чтобы разум заснул и не проснулся, он знал, как подавить человека.       С другим человеком как с медведем: либо ты его, либо он его. Юнги предпочитал нападать первым.       — Ложитесь спать, — проговорил Мин, слегка сталкивая с себя Йеджи и проходя к выключателю. — Добрых снов.       — И вам, господин.       Только так к нему и обращались.       Юна лежала в объятиях Тэхёна; они были одеты впервые за всё время, что спали вместе, и очень хотели, чтобы к ним никто не зашёл пожелать доброй ночи или же что-то спросить. Они обсуждали план: то, что придумал Ким, когда смотрел на пляски девушек в белых сорочках, они обнимались и смотрели друг другу в глаза, понимая, что возможности больше не будет, ведь Юна чувствовала, как Юнги затягивал пояса, сжимал шеи и влезал в голову со своими порядками. Она очень боялась за «них» — за своего парня и за себя саму, — и потому вжималась в Кима с такой силой, что трещали под её напором рёбра.       — То есть мы сбежим сразу после оргии? — прошептала девушка.       — Да. Ты натянешь платье — и мы побежим. Никто не успеет нас хватиться, никто не успеет ничего сделать.       — Но если Мин Юнги будет быстрее, чем нам кажется?       — Тогда я сделаю всё, чтобы спасти тебя, — и именно это согрело искалеченную душу.       Утро началось так же, как и всегда: снова сорочка на голое тело, снова смотрение в затылок Чонхе, которая была сегодня странно спокойной, но Юна отчётливо ощущала, как билась в истерике её собственная интуиция, как ей было плохо, как ей было страшно проходить мимо собственной сестры, которая волком смотрела, как ей было трудно удержаться на ногах при виде Юнги. Наизнанку выворачивало, когда он смотрел на неё, когда коснулся лба, потому что в глазах отчётливо читалось: «Я всё знаю», и ведь он действительно знал всё.       И готов был тоже на всё, лишь бы удержать свою паству.       Парни присоединились к общему танцу, закружились в хороводе, и внезапно в самом центре оказались двое, хотя такого вроде бы ни разу никогда не было: заиграли улыбки на губах, и Юна, счастливая почему-то, успокоившаяся после приступа тревоги, закружилась в объятиях Тэхёна, понимая, что ещё чуть-чуть — и она упадёт в обморок. А может, не в обморок, а просто на землю, но будет продолжать улыбаться, потому что она слишком счастлива, слишком хорошо ощущает любовь, слишком…       Всё слишком хорошо, чтобы казаться правдой.       А ведь интуиция не врала — стоило волноваться уже на этапе первых лучей солнца, потому что уже в тот момент пара девушек спрятали в длинных рукавах платьев ножи, а пара мужчин подготовились, чтобы схватить и повалить на землю кого бы то ни было.       Блеснули два лезвия ножа, и разъярённые губы зашептали «отступница», а потом раздался душераздирающий крик, полный боли: собственная старшая сестра и Чонха поступили подло, всадив ножи прямо в Юну, которая оказалась оторвана от Тэхёна сильными руками Чимина и Нам Джуна. Шин чувствовала, как ножи разрезали кожу, как они проникали в мышцы, и не могла пошевелить руками — один нож вонзился чуть выше ключицы, другой попал в бок, и она упала на траву, дёргаясь от боли, продолжая кричать и плакать. Тэхёну повезло не больше: его скрутили, Чимин метким движением вырубил его, заставляя зубы щёлкнуть, а потом улыбающийся Юнги произнёс:       — Несите их в подвал. Отступников надо убивать.       И только фанатичное «Мин Юнги наше солнце» от Чонхи и поддакивающие слова в ответ на это давали понять, что все остальные, кажется, окончательно покорились их предводителю, заменившему Бога.