Следуй за Воронами

      Бога нет.       В ветре, который летел навстречу, чувствовалась свобода и непокорность — Люси жмурилась на солнце, наслаждалась теплом и какой-то непонятной сухостью, которая была в то самое лето, когда она впервые встретила Джина и его маму. Пахло точно так же вроде бы — машинным маслом, сливовым садом (или же сливовой наливкой?), недорогими, но уютными духами женщины, которая скоро войдёт в семью. Йеджи тогда играла с мальчиком, который был к ней не равнодушен, а вроде как очень даже наоборот, и играли в чаепития: девочка рассадила всех своих кукол вокруг небольшого столика, который специально для дочки сколотил отец, расставила маленькие фарфоровые кружки с такими же тарелками и наливала всем из красивого расписного чайника. Джин, кажется, тогда смеялся над её игрой, но, получая её взгляд, полный негодования, умолкал.       Именно тогда будущий сводный брат спросил у неё, верит ли она в бога. Верит, конечно же, и пускай ангелы забрали матушку очень рано, Люси верила, что она у бога за пазухой. В кармане. В небольшом месте, где ей тепло, хорошо, а ещё она ни в чём не нуждается. И, наверно, она вспоминает единственную дочь, потому что Люси помнит её смутно, за именем «мама» ничего не стоит, кроме ласковых рук и звонкого смеха, и то наверное, потому что кажется, что это просто собирательный образ из всех мам, кто укладывал спать маленьких девочек в книжках и кто встречался на пути.       — Надо держаться за веру в Бога, потому что если ты перестанешь верить — кем ты станешь? — Джин посмотрел на ничего не понимающее выражение лица маленькой девочки, а потом весело рассмеялся. — Ты останешься собой. Потому что никакая вера не определяет тебя как человека.       Только сейчас, кажется, Люси задумалась над словами сводного брата, который уже не помнил, что же говорил в день их первой встречи. Да и не особо-то и важно ему это было — на сиденье рядом спала Лия, которая держала в напряжении все его чресла, а та самая сестра, как обычно, находилась в кузове рядом с Юнги, что день ото дня будто бы мрачнел всё больше.       Всё началось наутро после той самой оргии: проснулись опять ничего не понимающие котята заместо готовых адептов новой религии, и каждому уже на трезвую голову пришлось объяснять, что же произошло и кто они теперь такие. Почему-то после той ночи доверие к Юнги выросло: он за свободную любовь, лишённую предрассудков (как считала одна сторона), он за свободу и отрицает Бога (как считала другая сторона). Они сталкивались лишь в вопросе свободы, потому что всем её хотелось, и пали последние сомнения — если при разговоре с Юнги становится хорошо и он воспринимается не как обычный человек, а как пастырь, к которому можно прийти в трудную минуту, то это хорошо.       Бога нет, но есть Мин Юнги, его заменитель, его наместник.       А впереди была солнечная Калифорния.       — В какую именно точку мы едем? — граница штата пересечена, требовалось подзаправиться, и именно в тот момент Юнги собрал всех, но начал разговор Нам Джун — при всей своей лидерской натуре, которая, правда, была где-то глубоко внутри, он ни разу не противоречил Мину и не забирал его лавры, но задать наводящий вопрос стоило.       — Давайте к морю, — предложил Хосок. — К западному побережью. Там и города большие, и люди хорошие, и можно купить всё, что душе пожелается.       — Купить? — уточнила Джуди, стрельнув в мужчину взглядом. После того раза у костра они регулярно спали, если находили время, но всё это делали тихо и никому ничего не говоря. Хотя, кажется, вездесущая Рюджин уже пару раз как их застала. — Ребят, у кого-нибудь тут есть деньги?       — Мы не покупаем, мы заимствуем, — сказал Чимин, будто был горд за свои слова. — Нет счастья в деньгах, есть счастье, когда просто берёшь. В идеальном мире нет денег.       Лицемерил, потому что знал — с такими людьми, как с теми, кто его окружает, надо дружить. В особенности с Юнги, ведь он не только может догнать и избить, но и просто-напросто застрелить, если что-то ему не понравится. Мин ещё ни в кого не стрелял из тех, кто его окружал, но ощущалось внутри, что и до этого тоже дойдёт. Аромат крови висел в воздухе и заставлял мужчину, ухмыляясь, прижимать поближе к себе Йеджи.       — К морю так к морю. Единственное, мы будем экономить деньги, вы же знаете, они у нас есть, — красноречивый взгляд прошёлся по всем, и Чимин втянул голову в плечи, — чтобы снять себе достойное жильё. Например, небольшую ферму. Пока будем выживать кто в машине, кто в палатках, но если будем держаться так всю зиму — не переживём её.       — В Калифорнии зимы мягкие, — сказала Люси. — Это не как на Аляске.       — Мы должны быть готовы даже к такой погоде, во время которой я выживал на природе. И мы должны быть готовы завалить медведя, но выжить.       Юнги было восемнадцать, стояли заморозки и шла подготовка к зиме, когда он заблудился в тайге. В то время, как он сам считал, он был дураком, который особо ничего не смыслил в этом мире, и потому ушёл на охоту налегке: запас питания часов на пять, фляга с алкоголем, немного воды и около двадцати пуль с дробью. Мин хотел пострелять в птиц, возможно, встретить нечто покрупнее рябчика. А глубоким вечером, когда перевязал пять тушек и закинул их к себе на шею, чтобы было удобнее, понял, что пути обратно нет — все его шаги лес спрятал, утаил, и не осталось ни одного опознавательного знака. Была лишь тишина, десять пуль с дробью и Мин Юнги, услышавший рёв пока ещё бодрствующего медведя гризли.       Юнги помнил, что выбрался из тайги в крови и с куском шкуры здоровенного медведя гризли, которого если не прикончил пулями, то добил прикладом, кулаками, ногами и ножом. Он был весь, с ног до головы покрыт кровью, как краской, и в деревне от него шарахались, как от прокажённого, обходили стороной и даже старались на него не смотреть — боялись, что Мин нападёт и разорвёт голыми руками, пускай он был голодным после трёх суток скитания, нуждался во сне и сильно ослаб. Именно после того момента Юнги понял, что он избранный — не каждый проживёт столько времени в лесу, где не найти ягод или грибов, не разжечь огонь; не каждый в одиночку завалит медведя гризли и останется при этом в живых.       Он бы и сейчас медведя гризли завалил — дайте столько же ярости, полное отчаяние и безумие в карих узких азиатских глазах.       — Потом расскажу, как я выстоял, — хмыкнул Юнги, потрогав Йеджи по волосам — она уже как минуту пыталась растормошить мужчину и уговорить его рассказать, как он выжил один в тайге. — Спроси только об этом немного позже.       Калифорния была какой-то иной, не такой, как другие штаты, и все чувствовали изменения: то ли в воздухе, то ли в ветре, что приносил ароматы ванили и садов. Почему-то резко стало хорошо, и Люси прислонилась к плечу Юнги, выдыхая и улыбаясь. Кажется, она была счастлива: они едут в светлое будущее, и уже как-то забылась прошлая жизнь, забылась работа, забылась семья, потому что бесконечные ночи, полные странных настоек Юнги и секса, стали помаленьку стирать личность. Никакие письма не дойдут на адрес мотеля, где Джин и Люси до этого смогли забронировать места, дозвонившись через несколько штатов, их просто разорвут и выкинут, а номер потом сдадут другим людям, которые никогда и ни за что не узнают о двух людях, брате и сестре, что хотели отдохнуть, а потом вернуться домой.       Домом стали тринадцать человек, желающие свободы.       Но вместе с ветром сливового аромата появлялись и проблемы. Пару дней Юнги не поил компанию своим отваром и уже примечал изменения, и в особенности сильно страдали по отсутствию наркотика в крови Рюджин и Чимин. Эта пара самых эмоционально нестабильных молодых людей в компании показывала все признаки того, что им не хватает в жизни одного препарата. Они стали более раздражительными, постоянно срывались на крик, а спать предпочитали отдельно от всех, как злые собаки в стае породистых псов, которых дрессировали с самого рождения. Это и было забавно: даже Хосок, изнеженный аристократ, который, Юнги не сомневался, тоже что-то в своей жизни да употреблял точно, вёл себя спокойнее и лишь предпочитал решать любые проблемы сном. Джуди, которая умудрилась пылко в него влюбиться, постоянно его будила, мило строила глазки и могла просто опуститься перед ним на колени. Такая преданная, как собака, — и при этом никто из девушек больше так себя не вёл. Только Черён.       — Почему мы движемся именно к морю? — разбили лагерь, разожгли костёр в глубине поляны, как всегда, будто группа студентов, путешествующая автостопом. Чимин посмотрел на вопрошающего как на идиота, а потом просто покачал головой — Ви, который за время, проведённое в компании, стал наконец-то вспоминать английский и даже немного несмело на нём разговаривать, вызывал до сих пор множество вопросов сам по себе. Кто он такой — неизвестно. Чем занимался до того момента, как пересёк границу с Мексикой — непонятно. Рассказал лишь только, что то путешествие было отвратительным, он был вечно голодным, а ещё дошёл до места, где пересёкся с Чонгуком, с превеликим трудом.       — Конечно же, чтобы искупаться, — язвительно сказала Рюджин. — Зачем ещё море нужно?       — Я и спросил, потому что… ну, хочу знать, — тон Тэхёна был сомневающимся, неубедительным, и он с надеждой посмотрел на Юнги, который внушал большее спокойствие, чем вездесущая Шин, которая очень любила втыкать иголки в бок соседу.       — Моря — это места сил и весьма неплохое место, где можно найти что-то поесть, — разумно сказал Юнги. — Я жил в рыбацком поселении. Я научу вас ловить рыбу правильно, чтобы вы точно знали, как это делается.       — А я, если что, могу научить вас шить, — с энтузиазмом отозвалась Йеджи. — Я швея, кстати говоря. Работала на швейной фабрике.       — Да, простых профессий не хватает, — хмыкнул Джин и опустил руку на голову Люси. — А то кругом либо безработные, — Черён почувствовала себя неуютно, — либо аристократы, — Хосок поёжился далеко не внутренне. — Но ничего, всех к труду приручим. Отец нас тоже приучал к нему с самого детства. И выросли вроде нормальными людьми.       — Никто и не говорит, что мы тут ненормальные, — буркнула Хасси, которую это задело. Она в принципе была девушкой способной и хотела обучиться на врача. Но, к сожалению, зачастую мечты остаются мечтами.       — Ладно, а если честно, то у нас есть полезные профессии? — спросил Юнги. — Швея, мы поняли, уже есть. Врачи? — молчание. — Рабочие профессии с заводов? — «Технолог», — отозвался Джин. — Агрономы? — вновь молчание. — Тогда уже хорошо, что у нас есть люди, которые умеют водить и чинить автомобили, а ещё есть люли, умеющие обращаться с оружием. Так мы и зверя завалим, и…       — И человека ограбим, — ядовито улыбнулся Чимин. — Технолог и швея много не заработают, остальные вообще или не работали, или побирались, а я знаю, что такое грабить.       «И убивать», — отчётливо послышалось в мыслях каждого.       — Главное добраться до моря. До приморского городка. Желательно, небольшого, — вновь вернул к себе внимание Юнги. — А там уже поймём, что будем делать дальше.       — Я хочу найти для начала дочь, — проговорила Лия. — Она где-то в Калифорнии, и я уверена…       — Как только — так сразу, — осадил её Мин, разозлённый тем, что его перебили. — Найдём твою дочь — и ты найдёшь покой.       А покоя в Джису не было с тех пор, как Юнги сказал, что он убил Бога. В кого тогда верить, если на небесах никого нет? Кому молиться, если плохо?       Юнги знал, что Джин вёл всех чётко по картам и не съезжал никуда с шоссе I-40, которое ему почему-то понравилось: они ощутили все прелести поездки, видели пустыню, реки и горы, множество городов, и вроде бы надо сохранить впечатления и пронести их сквозь года. Но казалось, что совсем скоро многое изменится, если не изменилось сегодня и конкретно всё: все ощутили привыкание друг к другу, притёрлись, и вот уже не было никаких конфликтов между Чимином и Чонгуком, а Рюджин стала в меньшей степени всех третировать и доставала шпильки только в тот момент, когда ей становилось откровенно скучно. И всё же Люси стала ощущать, что в связке с Юнги её стали будто бы почитать.       Будто бы вместе с Мином к ней пришло то, о чём она никогда не думала и чего никогда не желала: какая-то власть, что распространялась на абсолютно всех членов небольшой группы людей, объединённых целью добраться до Калифорнии и поселиться у побережья. Но почему-то никакой морок с глаз не спадал, и Йеджи не понимала, что происходило, а когда отблески сознания проскальзывали в глазах, то Юнги весьма талантливо усыплял бдительность и весьма сладко, как сахар, улыбался.       «Всё хорошо, Люси, тебе не из-за чего переживать», — говорил он и целовал девушку в лоб, и всё это было так нежно и чутко, что Люси забывала обо всём: и о том, кто она, кто приходится ей родителями, кто ждёт её в далёком Техасе.       Не надо из-за чего переживать, если об этом говорит Мин Юнги.       Небольшой тихий городок на съезде с шоссе I-40 встретил их приветливыми жителями и достаточно любопытными взглядами: никто не видел азиатов, лишь индейцы туда-сюда бегали, да и то редко их можно было встретить — прятались. А эти молодые люди, приехавшие на двух машинах, совершенно ни от кого не прятались: в открытую пришли к миссис Сьюзи на бензоколонку, заправились и купили несколько бутылок воды. Она-то и разнесла по ближайшим соседям слух, что вся эта компания — давние друзья, которые путешествуют все вместе, потому что так веселее, а теперь решили провести некоторое время здесь, в Калифорнии, возможно, даже в этом городе.       Но их не интересовали маленькие города — их интересовало море.       В магазинах всё необходимое было просто-напросто сметено с полок, а в сумочке Рюджин оказалось как минимум десять пачек сигарет, хотя она была не из тех, кто постоянно курил. Просто про запас, да и видела, как парни постоянно дымили, как только выдавалась свободная минутка. Она могла бы быть заботливой, если бы не думала о себе слишком много и слишком восхваляюще. Она ведь точно такой же человек, как и все, только более заносчивый и с меньшими принципами. Ей не будет совестно, если она переспит с первым встречным или разболтает грязные секреты младшей сестры какому-то новому человеку в своём окружении: наоборот, это будет очень даже весело и познавательно для тех, кто не хочет знать Юну лично, но желает как-то немного с ней познакомиться.       Например, она бы обязательно рассказала о том, как прошла у сестрёнки первая менструация: двенадцатилетняя девочка считала, что в унитаз забралась змея и искусала все её половые органы, а маме потом за закрытыми дверьми пришлось очень долго объяснять Хасси, что всё хорошо и она не умрёт скоро.       Мистер Маккензи служил церкви уже ровно как двадцать пять лет, как принял сан. Местные жители его уважали и, можно сказать, даже любили, потому что он ни у кого не вызывал ни ненависти, ни страха. К нему обращались за советами, с вопросами, которые порой не были связаны с темой религии, он был достаточно умён и весьма вежлив. Удивительно, что именно в православную церковь ходило много народа, потому что в большинстве своём население города было католиками, и его приход был достаточно большим.       Всё потому что мистер Маккензи располагал к себе, а отец Филипп, который был назначен в соседнюю католическую церковь ещё во времена Франклина Рузвельта, был хмурен, вечно зол на всё, а исповеди слушал, надувшись, как пузырь, и не давал никаких дельных или же утешающих слов.       Обо всём этом Хасси узнала у продавца мороженым — они разговорились, несмотря на то, что девушка весьма боязливо посматривала на мужчину, и как раз разговор зашёл о религии. Юна была католичкой, по крайней мере, до сих пор сохраняла относительную веру, даже не беря во внимание сотни обидных слов, что произнёс Юнги во время своей проповеди. Шин подгоняли, говорили быстрее заканчивать и уже взять несчастное клубничное мороженое, на которое внезапно расщедрился Чимин: захотелось порадовать девушек, которые были почему-то не шибко рады чему-либо в жизни. Хасси первый раз облизнула шарик мороженого, второй раз — и ей в голову пришла замечательная мысль.       — Юнги, — девушка не касалась мужчины — чувствовала, что Люси налетит коршуном и оцарапает запястье, если решит, что это угроза для них обоих, — а что если мы проведём небольшое богослужение в твою честь?       — Расскажи, что ты хочешь сделать, — доверительно произнёс мужчина.       — Тут есть православный храм, в котором проповедует очень добрый священник, мистер Маккензи. Мы пройдём в церковь, оглушим его и проведём богослужение, — Люси хмыкнула и закатила глаза — дурацкий план.       — А лучше заставить его на всё это смотреть, — хмыкнул Чимин. — А то больно кисло будет, если никто не увидит, чем мы занимаемся.       — Ты хочешь внимания, или чтобы кто-то к нам присоединился? — Пак отступил на шаг, покачав головой. — То то же. Но давайте, пусть мистер Маккензи посмотрит, как будет осквернён его храм.       Мистер Маккензи в тот момент сидел в пустой церкви и смотрел на алтарь с иконами. Их до начала революции успели вывезти из Российской империи, и теперь красота, которую, казалось, невозможно было создать руками, взирала на простых смертных со стен святого места. Открыли дверь — эхо створок отскочило и потерялось в ликах святых, а распятие оказалось в глубокой тени. В церковь вошли тринадцать человек, мужчины и женщины, не выглядящие как американцы и явно не считающие себя таковыми. Девушки не покрыли головы, никто не перекрестился и не поклонился, да и в принципе каждый выглядел так, будто священник чем-то им всем обязан.       — Добрый вечер, что вас привело сюда? — но вежливый вопрос мистера Маккензи был перебит гулким:       — Вяжи его!       Его выкрутили, свели локти вместе за спиной и буквально примотали к скамье дешёвой верёвкой, которую купили в хозяйственном магазине в этом же городе чисто на всякий случай некоторыми минутами ранее. Хотя какой такой всякий случай — специально же спрашивали про храмы, специально уточняли, в какое время церковь, где работает мистер Маккензи, закрывается, чтобы не застать абсолютно никаких прихожан. Никто не подойдёт к священнику, ничего не спросит, а сам мужчина, в храме божьем, где он был главным, наблюдал, как выключали свет, как все сгрудились у алтаря наподобие тайной вечери и слушали одного человека — тёмного, с таким же взглядом и ружьём за спиной.       Именно он был главным.       — Библия — ересь, — первый удар, священник понял, что перед ним далеко не обычные азиаты. — И священники тоже не нужны. Вы помните то, что я вам рассказал. Не нужны церкви, не нужны никакие священные книги, потому что Бога нет. Не нужны люди, которые будут помогать с Ним общаться, потому что Он больше ничего не услышит. Никогда.       — В вас нет Бога! — вскрикнул священник, и тринадцать пар глаз уставились на него: половина с негодованием, половина с насмешкой: он понял, что его не услышат, что над ним будут только смеяться, потому что это совершенно другие люди. Они не верят, нет в них ничего святого.       — Бога нет, — у алтаря погасло тринадцать свечей, как только Йеджи сказала это и улыбнулась. — Наш Бог — Мин Юнги. Поклонись ему. Во славу Мина Юнги.       — А теперь убейте его, — сказал Юнги, и Черён с любовью достала из кармана собственный пистолет.       Город покидали впопыхах, во всполохах горящего храма божьего. На руках Черён была кровь священника, который просил его пощадить и не убивать, в руках Юнги был крест, который он снял с мёртвого тела. Подожгла церковь уже Чонха — просто не удержалась, вынесла лишь огарок свечи и сказала, что будет хранить его как память. И лишь Хосок, кажется, понимал, во что ввязался, и понимал, что из всего этого ему не выбраться, потому что они все вместе повязаны кровью.