Реквием

Металлические стены камеры были безмолвны, как сама смерть. Комната, куда поместили Оптимуса, не походила на привычные ему тюрьмы или камеры пыток. Здесь не было цепей, крючьев или источников явной угрозы, лишь глухие стены, холодный пол, небольшая платформа и и тусклое зелёное свечение светильников, будто дразнившее его своим ровным, нечеловеческим постоянством. Всё выглядело чересчур спокойно. Еда, если её так можно было назвать, поступала регулярно, достаточно, чтобы поддерживать его системы в рабочем состоянии. Перед уходом Шоквейв произнёс всего одно слово, бросив его, как холодный обломок стали: — Ожидай. Эти слова терзали его сознание. Ожидать чего? Возвращения Шоквейва? Решения Падшего? Или, быть может, новой пытки, куда более изощрённой, чем всё, что он уже пережил? Неясность становилась пыткой сама по себе, пробуждая в его разуме всё больше вопросов и догадок. Шли дни. Пять бесконечно долгих циклов, наполненных тишиной, которую нарушали лишь редкие шаги охранников за дверью. Лишь однажды к нему заглянул Нокаут. Его лёгкая, самодовольная улыбка и равнодушный тон лишали общения малейшего смысла. — Всё в порядке? Жалобы есть? — спросил он, как врач, проверяющий здоровье пациента, а не пленника. Но на самом деле Нокауту было всё равно. Он лишь мельком осмотрел состояние Оптимуса и ушёл, оставив его вновь наедине с мыслями и стенами. Эти стены, казалось, с каждым днём дышали всё тяжелее. Комната была небольшой, но в ней таилась странная, подавляющая пустота. Однако Оптимус знал, что за тишиной всегда скрывается шанс. Он не терял времени зря. Каждый сантиметр помещения становился для него объектом изучения. Металл стен — плотный, но с малейшими следами износа, которые могли быть использованы. Пол — безупречно гладкий, за исключением одной едва заметной пластины, которая немного вибрировала, если на неё надавить. Дверь привлекала его внимание больше всего. Она открывалась бесшумно, но по тому, как двигались её створки, Оптимус понял: механизм был старым. Он отмечал каждую мелочь — от того, как замок щёлкал при закрытии, до времени, когда охранники подходили проверить состояние камеры. Ночи становились его союзниками. Через вентиляционные решётки он слышал звуки из нижних уровней крепости. Иногда это были тяжёлые шаги, иногда — глухой рёв механизмов. Но больше всего его настораживали человеческие крики. Приглушённые, но пронизывающие, они становились напоминанием о том, на что способны десептиконы ради своих целей. Он догадывался, что десептиконы не оставлят людей в покое, это было тем кощунством на которое они более чем способны. Но он не знал планов на них.  Каждую минуту, каждый звук он использовал, чтобы укрепить свой план. Тишина крепости становилась его союзником, её стены — противником, которого он должен был изучить до мельчайших трещин. *** На шестой день Оптимус едва заметил перемену — шаги за дверью принадлежали двоим. Металлическая створка раздвинулась, и внутрь вошли Нокаут и Брэйкдаун. Нокаут был спокоен, его движения — размеренными и уверенными, словно он знал, что пленник не будет сопротивляться. Брэйкдаун, напротив, смотрел на Оптимуса с лёгкой насмешкой, наслаждаясь своей силой. — Вставай, — приказал он, указывая на выход. Оптимус медленно поднялся, его движения намеренно сдержанны. Внутри него всё сжалось, каждая система напряжённо ожидала подходящего момента. Он не знал, куда его ведут, но инстинкт подсказывал, что шанса может больше не представиться. Они вышли в коридор. Пространство вокруг было почти стерильным в своей пустоте. Только холодные металлические стены, озарённые приглушённым светом, и гулкие шаги нарушали безмолвие. И тогда он начал действовать. Резким движением Оптимус развернулся, и его мощная рука врезалась в грудь Брэйкдауна. Удар был настолько сильным, что массивный десептикон пошатнулся и отступил назад, врезаясь в стену. Звук столкновения разнёсся эхом по коридору. Оптимус не остановился: его огромная рука устремилась к шее Брэйкдауна, сдавив кабели и временно отключив некоторые системы. Огромный мех осел на колени, выронив оружие. В тот же миг Нокаут бросился вперёд, но его реакция оказалась недостаточно быстрой. Оптимус резко развернулся и с силой ударил его по корпусу. Лёгкий врач отлетел на стену, его яркий корпус заискрился от удара. Нокаут попытался подняться, но Прайм отвёл его руку с оружием в сторону и снова сбил его с ног мощным ударом. Минутная заминка дала Оптимусу всё, что было нужно. Он бросился вперёд, оставляя поверженных десептиконов позади. Коридоры перед ним были бесконечными. Лёгкий туман энергона витал в воздухе, заполняя пространство удушливым запахом. Оптимус бежал, его шаги становились громче, когда он, наконец, заметил лестницу, ведущую вниз. Каждая ступень была покрыта следами от нескончаемых патрулей, но сейчас они казались для него путём к спасению. Он спустился на уровень ниже.  Обстановка здесь резко изменилась. Больше света, больше движения. Десептиконы разного ранга неспешно ходили туда-сюда, не подозревая о присутствии беглеца. Оптимус двигался медленно, осторожно прячась за выступами стен, стараясь стать одним целым с тенью. Внезапно сирена прорезала воздух.  Громкий, режущий звук мгновенно поднял тревогу по всей крепости. “Пленник сбежал!” — кричали десептиконы, сновавшие туда-сюда. Оптимус, прижавшись к стене, услышал, как крики постепенно приближаются. Его система автоматически проанализировала ситуацию: риск высок, но отступление — единственный вариант. Скользнув в очередной коридор, он нашёл укромное место и замер, ожидая удобного момента для дальнейшего продвижения. Но его маскировка продлилась недолго. Двое патрульных десептиконов заметили его. — Он здесь! — раздался крик. Первый выстрел пролетел мимо, разнеся кусок стены. Оптимус, не раздумывая, открыл ответный огонь. Коридор наполнился звуком перестрелки, и к двоим врагам вскоре присоединились ещё четверо. Он отступал, отбиваясь, но численное превосходство было очевидным. Понимая, что ему не выиграть бой в одиночку, Оптимус побежал дальше, используя коридоры и ответвления как укрытие. Каждый новый поворот становился испытанием, пока он не вышел в неожиданно шумное место. И тут он замер.   За ближайшей ширмой раздавались странные звуки: приглушённый смех, стоны, тихие крики. Оптимус выглянул из-за укрытия, и то, что он увидел, повергло его в шок. Перед ним раскинулась обширная зала, по виду напоминавшая ресторан или бар. Но её атмосфера была тяжёлой, гнетущей. Вдоль стен стояли клетки, в которых находились люди. Женщины и мужчины, худые и измождённые, с пустыми глазами, висели на металлических цепях в совершенно неподвижных позах. Некоторые из них плакали, но звуки были приглушены — их рты заклеены. Десептиконы развлекались, будто это было обычным делом. Они пили, смеялись, кто-то показывал на клетки, словно выбирая товар. Оптимус почувствовал, как гнев поднимается в его системе. Но он не мог действовать. Позади уже слышались голоса погони. Впереди — десятки врагов. Один неверный шаг — и он попадёт в ловушку. Оптимус тяжело провентилировал, прогоняя желание броситься в бой. Сейчас не время. Этот кошмар он должен остановить, но для этого ему понадобятся автоботы. Отступив, он снова бросился бежать, спускаясь всё ниже и ниже, пока, наконец, не оказался у грузового входа. Это был узкий проход, через который десептиконы транспортировали энергон. Оптимус осторожно пробрался мимо контейнеров, его система радостно зарегистрировала свежий воздух за пределами башни. Насладится кратковременной свободой к сожалению он не успел.  Его уже ждали едва он вышел из коридора. Перед ним стояли десептиконы, во главе — Старскрим. Его худощавая фигура излучала победное злорадство. Оптимус успел заметить позади него Шоквейва, молчаливого и непроницаемого, словно тень, как всегда.  — Так, так, так. Кто это тут у нас? Оптимус, как давно мы с тобой не виделись. Извини, у меня были неотложные дела связанные с уничтожением твоей армии, пришлось тебя оставить. Вижу присматривали за тобой плохо раз ты так осмелел, чтобы сбежать. При моем надзоре ты бы даже не подумал о такой наглости. — Слова Старскрима были полны яда, но Оптимус молчал, готовясь к тому, что вот-вот произойдёт. У него будет шанс если он трансформируется, попасть в него на большой скорости будет намного труднее, движение его преимущество. Пока десептиконы не ожидали он внезапно для всех трансформировался. Его массивное тело, изувеченное, но всё ещё полное мощи, начало менять форму. Шарниры скрипели, металл двигался с громкими щелчками. В считанные секунды Прайм стал грузовиком, его ало-синий корпус сверкнул в свете. Старскрим выкрикнул что-то, но было уже поздно. Оптимус рванул с места, ревя двигателем и оставляя за собой след расплавленного металла от шин. — Остановить его! — завопил Старскрим, размахивая руками. Десептиконы бросились в погоню, но Оптимус уже мчался по узким коридорам крепости. Его габариты делали манёвры сложными, но он с филигранной точностью вписывался в повороты, разгоняя тяжёлый корпус до предела. Металл стен вспыхивал искрами, когда его броня чуть-чуть задевала их, но он не останавливался. Сирены по всей башне кричали об опасности. В коридорах начали появляться препятствия: десептиконы, пытавшиеся перегородить ему путь, грузовые платформы, резко выдвигающиеся механические заграждения. Но Оптимус знал, что у него нет права на замедление.  И тогда случилось то, чего он не ожидал. Выстрел попал в его левую сторону. Заряд с оглушающим треском пробил защитную панель, из-под корпуса Оптимуса посыпались искры. Его траектория пошатнулась. Он едва не врезался в стену, выправив направление в последний момент, но это замедлило его. Этого времени хватило. Когда он вылетел в очередной широкий коридор, перед ним внезапно появился Шоквейв. Он стоял неподвижно, его высокая фигура казалась угрожающей даже в тишине. Но самым страшным было устройство, которое он держал в руке. Это был странный механизм, похожий на гибрид энергетического генератора и оружия. Словно клешня, оно развернулось, испуская пурпурные энергетические импульсы. Он резко повернул корпус, но урон, нанесённый ему ранее, замедлил реакцию. Паралитический заряд, выпущенный из устройства Шоквейва, ударил прямо в него. Пурпурная волна энергии пронзила всё его тело, мгновенно заблокировав его системы. Массивный грузовик захрипел, двигатели затихли, и он начал замедляться. Шины, визжа, оставляли следы на металлическом полу, пока Оптимус не замер полностью, вновь трансформировавшись в свою роботизированную форму. Его тело дрожало от попыток восстановить контроль, но паралитическая энергия проникла слишком глубоко. Всё, что он мог сейчас сделать — это стоять неподвижно, наблюдая, как Шоквейв приближается к нему с холодной неизбежностью. — Ты был впечатляющим противником, — произнёс Шоквейв, его голос звучал почти… уважительно. — Но разум всегда побеждает ярость.  Позади него появилась группа десептиконов, Старскрим шагнул вперёд, зловеще скалясь. — Мне надоело с тобой нянчиться, Прайм. — язвительно произнёс он. Оптимус хотел ответить, но его голосовой модуль временно отказал. Всё, что он мог, это выдохнуть тяжёлым, искажённым шумом. Старскрим, явно наслаждаясь моментом, подошёл к Оптимусу, его манеры были одновременно резкими и издевательскими. Он медленно достал из-за спины тяжёлые браслеты, их чёрный корпус мерцал фиолетовыми линиями энергопотоков. — Ты ведь понимаешь, Прайм, что твои жалкие попытки сопротивляться только приближают твой конец? — прошипел Старскрим, насмешливо оглядывая его. — Но не волнуйся, эти наручники решат все твои проблемы с бунтарскими порывами. Оптимус смотрел на него без слов, его голубые оптические сенсоры не выражали ничего, кроме холодного презрения. Старскрим щёлкнул первый наручник на запястье Прайма. Тяжёлый металл закрылся с глухим щелчком, и в этот момент Оптимус почувствовал слабую пульсацию энергии, исходящую от устройства. Это ощущение было неприятным, тяжелым, темным и тошнотворным, почти как незначительный удар током, который медленно пронизывал его конечности. У него было чувство будто эта энергия травила его энергон изнутри.  Когда второй наручник замкнулся, его связь с центральной системой внезапно прервалась. Оптимус ощутил, как его энергия начала блокироваться, а система трансформации отключилась. Он сжал кулаки, пытаясь протестировать функциональность, но безрезультатно. — Эти наручники — моё личное изобретение. Их энергетические импульсы синхронизированы с твоими центральными процессорами. Они блокируют не только твои попытки трансформироваться, но и любые избытки энергии, которые могли бы быть направлены на сопротивление. Оптимус поднял взгляд на Шоквейва, его голос был тихим, но твёрдым: — Вы превратили науку в инструмент тирании. Оптика Шоквейва на секунду вспыхнула, будто в раздражении. Оптимусу показалось, что сам ученный будто бы знал это, думал об этом. Но всё наваждение резко исчезло и Шоквейв продолжил будто бы ничего не случилось секундой ранее. Стоящие рядом десептиконы наверняка даже не успели заметить, настолько призрачным было это сомнение. — Наука, как и всё остальное, служит целям того, кто ею управляет, — холодно ответил он. — Твои ценности, Оптимус, здесь неуместны. Старскрим шагнул назад, ухмыляясь, и хлопнул по одному из наручников. — Если ты решишь снять их, — продолжил Шоквейв, — импульсная защита активируется, парализуя все твои системы. Этот процесс будет повторяться, пока твой процессор не распознает отказ от этой идеи. Другими словами, ты не только не сможешь избавиться от них, но и каждый раз будешь подвергаться мучениям за попытку. Оптимус ощутил, как напряжение от слов Шоквейва нарастает. Он смотрел на свои закованные руки, понимая, что каждое движение теперь будет под контролем врагов. Его тело больше не принадлежало ему самому. — Вы боитесь меня настолько, что прибегаете к таким мерам? — наконец произнёс он, его голос звучал низко, но с отголоском силы. — Это не страх, — ответил Шоквейв, его оптический сенсор замерцал. — Это расчёт. Старскрим засмеялся, наслаждаясь ситуацией. — Как бы ты это ни называл, Прайм, — сказал он с оскалом, — тебе лучше привыкнуть. Потому что твоя свобода теперь будет принадлежать другим. Другому.  Десептиконы окружили Оптимуса, ученный дал какой-то сигнал и его тело опять начало функционировать. Он шёл, скованный, чувствуя вес своих собственных оков, но его разум оставался ясным. Он знал, что должен найти способ вырваться. Не сейчас, но позже. Эти наручники могли блокировать его системы, но они не могли сломить его дух. Оптимуса снова ввели в лабораторию Шоквейва, и глухие звуки шагов десептиконов, сопровождающих его, отдавались в металлических стенах. Лаборатория, как и раньше, выглядела угнетающе стерильной, пропитанной холодом технологий и отсутствием жизни. На этот раз атмосфера была другой — в воздухе витала торопливость, как будто всё происходящее происходило в условиях жёстких временных рамок. Его уложили на платформу, привычный холод металла проник сквозь корпус. Крепления захлопнулись с резким щелчком, а над ним снова замер монолитный силуэт Шоквейва. — На этот раз мы будем действовать быстрее, — произнёс он своим лишённым эмоций голосом. — Ты многое пережил, Прайм, но я уверен, что это ещё не предел твоих возможностей. Шоквейв приблизил небольшой цилиндрический прибор к соединительному порту Оптимуса и активировал его. По системам Оптимуса прошло мягкое, но настойчивое тепло, и его фокус начал размываться. — Ты скоро почувствуешь эффект, — пояснил Шоквейв, — но я обещаю, это будет… мягче, чем предыдущий опыт. Оптимус хотел что-то сказать, но лёгкая волна расслабления охватила его. Сначала это показалось странным — ненатуральным — как будто его отключали принудительно, но с излишней заботой. Звуки лаборатории начали исчезать, его сознание растворялось, погружаясь во мрак. *** Оптимус очнулся от резкого писка в процессоре, который, казалось, резонировал в каждой его цепи. Голова была неподъёмной, словно шлем оброс тяжестью кирпичной кладки. Внутренние индикаторы упрямо твердили, что все системы работают исправно, но что-то внутри было не так. Незримая тяжесть давила на Искру, заставляя насторожиться. Медленно, но решительно он сел, пытаясь привести себя в порядок. Постепенно писк в процессоре угас, оставляя позади неприятный, будто посторонний след. Когда разум прояснился, он начал осматриваться. Комната, в которой он оказался, поражала своей необычностью. Просторная и светлая, с мягкими тонами и изящной архитектурой, она выглядела совсем не как мрачные камеры или лаборатория Шоквейва. Под ним была мягкая платформа, идеально подходящая для его габаритов, а напротив — огромное окно, через которое открывался вид на массивную крепость Эребус. Его оптика чуть замерцала от удивления. Эребус — сердце тьмы, крепость Падшего. Если он видит её отсюда, значит, его держат где-то за пределами той монолитной твердыни. Поднявшись на ноги, он сделал несколько шагов, прислушиваясь к ощущениям. В комнате не было ничего, что казалось бы опасным или ограничивающим его. В одном из углов он обнаружил помещение, предназначенное для омывателя. Всё было выполнено с явным расчетом на комфорт, но это лишь усиливало подозрения. Почему десептиконы дали ему такую “привилегию”? Вопросы клубились в его процессоре, но ответы не находились. Вернувшись к окну, он замер. Вид на крепость был угрюмым, но идея сбежать настойчиво пробивалась сквозь рассудок.  «Если я разобью это стекло, смогу выбраться.» — мелькнула мысль. Но едва он приблизился к этой идее, что-то внутри Искры противилось. Незримое чувство, похожее на настойчивый шёпот, удерживало его. Оно требовало сесть обратно на платформу, не совершать ничего необдуманного. — Что за… — пробормотал он, нахмурившись. Сжав кулаки, он отбросил сомнения. Заглушив странный внутренний голос, он размахнулся и с силой ударил по стеклу. Вместо звука разбитого барьера его встретил взрыв агонии. Волна боли пронеслась по всем системам, словно раскалённый металл залил трубки, по которым тек энергон. Один за другим процессоры начали отключаться, а его массивное тело рухнуло на пол. Каждая секунда казалась вечностью. Боль разрывала его изнутри, а его Искра кричала в ответ. Он хотел двигаться, сопротивляться, но был полностью парализован. Система сдерживания сработала. А затем начался шёпот. Сначала едва различимый, словно слабый гул, но вскоре он превратился в хор сотен голосов. Они нашёптывали, убеждали, приказывали сдаться. “Прекрати бороться. Подчинись. Это единственный путь.” Шепот тянул его в бездну. Он чувствовал, как силы оставляют его, а Искра трещит под натиском. Что-то мрачное и ненавистное захватило его разум. — Нет… — прохрипел он. Это был слабый протест, почти неуловимый. Но в своей Искре он нашёл последнее, что ещё могло сопротивляться. Его молчаливая мольба была направлена куда-то в пустоту: «Пожалуйста, прекратите. Убирайтесь. Я не… не буду больше. Прошу.» Это было больше, чем просто слова. Это был крик, исходящий из самой глубины его существа.  Вдруг всё прекратилось. Боль утихла, но оставила за собой пустоту и истощение. Его системы начали приходить в норму, но тело всё ещё лежало неподвижно. Даже открыть оптику казалось непосильной задачей. Когда за окном сгустились сумерки, Оптимус медленно поднялся на сервоприводы. Каждое движение было трудным, словно его металлический корпус стал слишком тяжёлым. Спотыкаясь, он добрался до платформы и с трудом рухнул на неё. Последнее, что мелькнуло в его сознании, перед тем как он отключился, было простое обещание самому себе: «Я разберусь с этим позже.» *** Когда Оптимус включился, ранний свет озарял просторную комнату. Его внутренний хронометр безжалостно напомнил, что он пробыл в оффлайне почти девять часов. Боль, изнурившая его до предела, наконец отступила, оставив после себя тяжёлую усталость, словно его Искра всё ещё восстанавливалась после битвы с невидимым врагом. Он поднялся с платформы, его шаги глухо отдавались эхом в комнате. Бросив взгляд в угол, где прежде ничего не замечал, он обратил внимание на небольшой стол. Теперь на нём стояла большая порция Энергона. Её голубоватое свечение слегка отражалось на стенах, как напоминание о том, что он всё ещё жив. Кто-то приходил сюда, пока он был в отключке. Кто-то подошёл настолько близко, чтобы оставить эту порцию. Этот факт насторожил Прайма. Он внимательно осмотрел комнату, но не нашёл никаких следов присутствия. Однако одно было ясно: двери снова заперты. Проверять это ему даже не понадобилось — он чувствовал это всем своим существом. Он обернулся к этим дверям, и мысль о том, чтобы попробовать их открыть, вызвала лишь горькую усмешку. Если его сопротивление окончилось таким невыносимым наказанием, то любой новый бунт мог лишь усугубить его положение. Время тянулось медленно, словно само пространство в этой комнате играло против него. Оптимус шагал из угла в угол, наблюдая за ярким видом, открывающимся из окна, и пытался собрать свои мысли воедино. Перед ним вставали образы всего, что он видел и слышал за последние дни. Лаборатория Шоквейва, где его процессор вскрывали, словно инструмент, изучая самые сокровенные данные. Тьма, царящая в крепости Падшего, её ужасающие коридоры, гул отдалённых механизмов, и те комнаты, где пленённые существа страдали под грубым надзором десептиконов. Эти образы терзали его, напоминая о жестокости и безжалостности врага. Каждое воспоминание казалось частью гигантской, уродливой мозаики.  Ему было стыдно перед человечеством. Пытаясь показаться высшей рассой, они показали себя только с жестокой стороны захватчиков. До чего они опустились? Разве эти существа заслуживают смотреть как уничтожают их вид?  Оптимус поднял шлем к солнцу. Оно стало тусклее чем он помнил. Если не поспешить, скоро вся солнечная энергия утянет за собой не только Землю, но и всю Солнечную систему.  За этими раздумьями он не услышал как с тихим щелчком отворились двери, но он определенно точно услышал несколько тяжелых шагов сделанные в его сторону. В голове резко прояснилось, будто кто-то пришел и снял с него пелену. В процессоре больше не было противных тихих шепотов. Они будто бы уступили перед кем-то или чем-то. Испугались и попрятались.  На подсознательном уровне он знал, кто к нему пришел. Такое напряжение он испытывал только рядом с одним мехом. Неприятные щупальца сомнения подобрались к нему и он медленно обернулся готовый к удару. Прямо при входе возле дверей стоял тот, о котором говорили теперь редко и шепотом. Будто всё, что те думали о нем «до» стерлось и забылось в архивах памяти. Будто осталось только «сейчас» и «после».  Как будто не он был тем, кто всё начал, всё это создал. Прайм знал, что в десептиконской иерархии всё изменилось. Он не знал, что было с ним все это время, даже думал что тот умер.  Подняв оптику и посмотрев в чужую, он понял, что в каком-то роде прав. Действительно, тот кто смотрел на него сейчас был чужой. Неизвестный. Его энергетическое поле придавило Оптимуса как тоннами камней. Что-то темное и чужое протягивало к нему свои щупальца. Он мог почувствовать вкус этой энергии на глоссе. Горькое и противное. Незнакомое. Чужое.  Многомиллионный воин, лидер и генерал — сейчас хотел спрятаться от этого удушливого чувства. Его вентиляционные системы забились всего за несколько минут настолько — что Оптимус начал перегреваться.  Что за шлак…?  Невольно он отступил на шаг к окну, чтобы сбежать от этого давящего поля и в его голове словно резко поставили блок. Он остановился, тело хотело двигаться, но процессор будто бы застыл в прострации.  В один момент весь шквал шепотов вернулся с удвоенной силой. Он схватился за шлем, пытаясь заглушить эти звуки.  Праймус.  Он не знал, что черт возьми происходит, но это точно было ненормально.  А потом все резко прекратилось. Медленно открыв оптику, до него дошло, что больше этой удушливой энергии нет, все еще чувствовалась горечь, но такого отравленного воздуха не было. Тяжело провентилировав, он охладил температуру корпуса. Прошло несколько минут в тишине, пока в комнате не раздался ледяной и ровный голос Мегатрона. — Поумерь свой пыл, Прайм. Правила игры изменились.