Исход

      Бродяга остался с Броней и тем, что ждало в подвале. Он не хотел спускаться, но и бессильно смотреть, как умирает его младший, желания не было. Хотелось просто закрыть глаза и чтобы все как-то само собой разрешилось.       Но - не в этой жизни.       Насколько же легче ему жилось в сени Монолита! Ни этого выматывающего страха, ни вечных сомнений, ни ответственности за все подряд. Монолит милостиво отсекал лишнее - так же, как недавно сам Бродяга отсекал в своих парнях лишние голоса, мысли и воспоминания. Но если им он мог помочь, то ему помочь было уже некому, и это давило, почти парализовывало.       Бродяге было страшно - до замирающего сердца, до ступора, до мысленной скороговорки «пожалуйстатольконея», что какая-то часть его сознания повторяла, не переставая. «Шума от тебя много», сказал Лесник. Видимо, это имел в виду.       Успех их почти безнадежной затеи и до этого зависел исключительно от него. Так что Бродяга представлял, какая это ответственность. Или думал, что представляет. И конечно, предполагал, что что-то может пойти не так. Но до последнего надеялся, что справится. Нет, даже не так - был уверен! - все получится. А теперь терял одного из своих драгоценных младших. По сущей глупости ведь! По случайному стечению обстоятельств.       Нет, - сказал он сам себе, - подобрать Сильвера и Винта было осознанным решением - на всякий случай, расходным материалом для жертвоприношения, отвлекающего маневра, обмена с бывшими братьями - мы, мол, уходим, но так и быть, вернем часть отступников в клан. Развлекайтесь.       А сейчас… у Фомы гораздо больше шансов, но даже «Медуза» дает осечки. А вот Броня однозначно умрет на грязной лестнице богом забытого подвала по его вине.       - Потерпи, я что-нибудь придумаю, - он хлопнул младшего по плечу.       Соврал. Они оба это знали.       Броня кивнул и закрыл глаза.       Бродяга вошел в подвал.       И тут же пожалел, что не присутствовал тут с самого начала: аж голова закружилась от разлитого в воздухе страдания. Это было то, что нужно. То, чего Бродяге не хватало все это время. Его словно Монолит в темечко поцеловал - настолько прежним, настоящим он себя ощутил.       Даже тихонько рассмеялся от облегчения: так похорошело.       Подвал представлял собой небольшое вытянутое помещение с низким потолком. Стен было не видно под завалами каких-то шин, мешков и прочего хлама. А еще - дыма. Воняло жженым пластиком, резиной и, тонкой нотой - шашлыком. В углах что-то тлело, потрескивало, мелькали языки пламени. Видимо, тут собиралась народиться или только что умерла Жарка, и это остаточные эффекты. До полноценного пожара пока не дотягивало, но вот-вот грозило разгореться.       Посреди помещения стояли составленные вместе четыре стола, тоже заваленные какими-то банками, тряпками, инструментами. С дальнего мерно капало.       Кап-кап-кап…       Винт все еще валялся на полу безвольной грудой. И это казалось единственно правильным: где еще место младшего, как не у ног Старшего?       Собственная способность без тяжких телесных, одним шевелением мысли сотворить из человека груду ветоши кружила Бродяге голову. Он заслужил свое звание кровью, болью и остатками души, он лично отмечен Монолитом, он лучший среди равных, и закономерный итог этого - подчинение слабых…       Кап-кап-кап…       Бродяга мотнул головой в попытке сбросить эйфорический эффект.       Раньше он считал, что это влияние Монолита, но оказалось - просто осознание власти. Она пьянила не хуже градусов. Даже лучше. Видимо, поэтому сухой закон в клане держался без проблем.       Бродяга подцепил Винта ногой, пинком перевернул на спину.       Тот был полураздет - китель расстегнут, штаны приспущены, а грудь, живот, и особенно член и бедра - в крови. Не его, чужой.       Кап-кап-кап…       Он присмотрелся к дальнему столу.       В рассеянном похожем на туман дыме и отсветах разгорающегося пламени сложно было признать в до черноты залитой кровью неподвижной массе человека.       Сомик тоже был здесь. Распластанный на столе, практически голый, со связанными за спиной руками и израненный до неузнаваемости, но на удивление - живой.       Бродяге стало тесно в штанах. Он будто вернулся в прошлое - в благословенное время, когда еще не очнулся, не сбросил волю Монолита, не обрел разум.       Это от послушника фонило страданием. Винт неплохо над ним поработал. Дорвался таки. То, что насиловал несколько часов - можно даже не считать. Но параллельно он его еще и ел: у Сомика был вырезан кусок грудной мышцы, и не хватало части бедра. Рядом нашлись паяльная лампа, ножи и ржавая, явно кустарная печь-щепочница, на которой все еще жарились кусочки мяса, нанизанные на кусок проволоки.       Человечье канапе.       Бродяга поднял крошечный шампур, обхватил зубами кусочек, подышал ртом, охлаждая. Прожевал. Неплохо, хотя соли не хватало. Следующий кусок он обмакнул в обширную рану на груди Сомика - не кетчуп, конечно, но сойдет.       Меланхолично жуя шашлык, Бродяга с интересом разглядывал порезы и ожоги на теле послушника, когда тот вдруг дернулся и открыл глаза.       - Добей, - все, что он сумел прошептать.       Бродяга склонил голову к плечу и заметил, что длинная металлическая труба, на которой, как ему казалось, лежал Сомик, на самом деле уходит не под него, а в него - прямо в опухшее, кровоточащее анальное отверстие. Ну надо же! Винт не переставал удивлять.       Еще полчаса назад Бродяга может и исполнил бы желание послушника. Но сейчас - мыслей не осталось. Никакой утомительной гуманности и выматывающей человечности - лишь благословенный покой и пустота. Все, чего ему хотелось в данный момент - закончить начатое, до конца испить мучения Сомика и обрести еще больше сил.       Он поискал глазами… да, вот оно!       Под столом обнаружилась тяжелая сварная рама на колесиках - держатель для флагов, наверняка стыренный владельцем подвала из какого-нибудь актового зала Припяти.       Очень аккуратно Бродяга подхватил тощее тело, придерживая трубу, чтобы не выскользнула.       - Ничего личного, - прошептал он Сомику на ухо, вставил свободный конец в специальный паз, убедился, что рама выдержит и отошел, любуясь.       Послушник распахнул глаза, заскулил - тонко, жалобно, - и медленно-медленно сполз ниже. Второй конец трубы натянул ему кожу выше ключицы, и вскоре с едва слышным треском вышел наружу - твердый, гладкий, блестящий от крови - апофеоз насилия.       От этого зрелища у Бродяги заныли яйца.       Он жадно смотрел, как по телу Сомика пробегают судороги, как дергается кадык, как вращаются слепые от боли глаза, слушал его хрипы, и едва удерживался от того, чтобы сунуть руку в штаны. Винт все еще лежал без движения. Пожар разгорался - пламя подбиралось все ближе, облизывало дерево полок, танцевало на стопках старых газет. Вокруг что-то плавилось, взрывалось, разливаясь горючими химозными лужами, от дыма слезились глаза, першило в горле, но Бродяга не мог заставить себя уйти. Он забыл обо всем и просто наслаждался агонией жертвы. Он ждал финала.       Но финал вышел немного не таким, как ему хотелось.       В подвале оглушительно грянул выстрел, и Сомик обмяк.       Бродяга перевел потяжелевший взгляд на выход.       Броня едва стоял, прислонившись к косяку - потный, бледный, соблазнительно слабый - и сжимал в дрожащих руках его винтовку. Из дробовика стрелять не рискнул: побоялся задеть Старшего. А поймав его взгляд, отшатнулся и чуть не упал.       Бродяга не то что забыл о нем - краем сознания он всегда фиксировал своих - но не предполагал, что младший посмеет оспорить его право. Может, захотел занять место Сомика?..       - Надо уходить, Старший, - сказал Броня, примирительно вскинул руки и кивнул куда-то ему за спину.       Бродяга обернулся, и будто пелена спала с его глаз, но что важнее - с мозгов.       Он стоял посреди полыхающего подвала, дышать было почти нечем. У ног слабо шевелился приходящий в себя Винт. А перед ним висел насаженный на кол послушник. Им же самим и насаженный. Ну или, скажем, досаженный.       Твою ж мать!       Бродяга кивнул, краем уха уловив облегченный вздох Брони, пинком откатил раму с Сомиком к столу, подхватил Винта - на руки, как невесту - и двинул к выходу.       Перед тем как подняться, он обернулся, заметив, как дернулось нанизанное на трубу тело - показалось? Или даже неофиты клана настолько живучи? - и, перехватив Винта поудобнее, потянул на себя тяжелую, обитую металлом дверь. Она запечатала вход, как крышка саркофага. Если повезет, пожар не выйдет за пределы подвала.       Только когда Сомик исчез из поля зрения, до Бродяги дошло, что Броня, вопреки всему, жив и передвигается на своих двоих.       - Как? - спросил он, выбираясь наружу.       - Понятия не имею, - пожал тот плечами. - Кишки все еще ноют, но - вот, можешь сам убедиться, - он задрал куртку, демонстрируя свежие шрамы на месте недавних пробоин, - Походу, я Росомаха! Или даже Шухов. Наверно, это не очень хорошо. В смысле - как Серп стволами жонглировал или Тихий с зомбами общался. Но я рад, знаешь…       - Я тоже, - впервые за этот нескончаемый день Бродяга искренне улыбнулся.       Они медленно шли к своему бараку под глубоким усыпанным звездами небом. Стоило поторопиться, но Винт будто тяжелел с каждым шагом, Броня еле переставлял ноги, а Бродяга, зависнув в подвале, упустил столько времени, что еще десять минут ничего не изменят. По крайней мере, очень хотелось в это верить.       - Хорошо, что ты ко мне прислушался, - вдруг сказал Броня, и в ответ на вопросительный взгляд, пояснил: - Ну, что отдал «Медузу» Фоме. Я и без нее… как видишь. Кстати, помочь? - кивнул он на Винта.       - Топай давай. И так уже винтовку мою тащишь.       - Да, насчет этого - с твоей стороны очень… - Броня глянул по сторонам, пытаясь подобрать слово, и при этом не оскорбить Старшего.       - Косяк, знаю, - кивнул Бродяга, - Сам не ожидал, что так башку снесет. Я даже про тебя забыл.       - Оно и к лучшему, наверно, - пробормотал Броня. Обернулся на тонкие струйки дыма, и закончил еще тише. - Жаль, что он не сумел.       - Кто? И что? - насторожился Бродяга.       - Фома. Это же из-за него там горит, - Броня пожал плечами, - Только он промахнулся. Такой факел и мимо. Второй тоже в угол ушел.       - Фома - пирокинетик?! - вскинулся Бродяга.       - Пиро-что? - Броня морщил лоб, силясь вспомнить значение знакомого слова.       Бродяга не стал ждать, пока он сообразит, перекинул Винта поудобнее и рванул к бараку.       Там, к счастью, суеты не наблюдалось. Только снаружи, тихо матерясь, кто-то топтался. Судя по голосу и оборотам - Серп.       Подбежав, Бродяга понял, что он не просто топтался, а старательно затаптывал по кругу сквозную пропалину в матрасе. В свете звезд на дороге к бараку поблескивали такие же круглые проплешины - земля в них растрескалась от жара и даже запеклась рыхлой керамикой.       Серп поднял голову и тихо спросил:       - Броня?..       Выражение лица его скрывала темнота, но страдание и тоска в голосе угадывались четко.       - Жив, - выдохнул Бродяга. - Скоро доковыляет. Можешь пойти встретить.       Серп без лишних слов кивнул и отправился навстречу Броне.       На входе он споткнулся о закопченные останки какой-то табуретки и чуть не уронил Винта.       В коридоре было тихо, только со стороны их нового обиталища доносилось бормотание.       Ну если все спокойно, значит, торопиться некуда, поэтому первым делом Бродяга сгрузил свою ношу в дальней комнате. Очень удачно здесь же нашлась пара крепких тяжелых столов. Перевернуть один, положить на другой - минутное дело. Срезать с Винта одежду и распять в нужной позе заняло больше времени, но, наконец, все приготовления были закончены.       Эта идея пришла к нему в подвале, и поначалу Бродяга счел ее бредовой. Но если это даст его парням возможность жить без него, стоило попробовать. Шанс на исцеление поломанной свободы воли дорогого стоил. Но на первых порах им потребуется связующее звено, переходная форма между Старшим и отцом-командиром - тот, кому они доверяют, воспитатель, имеющий авторитет и капельку реальной власти.       С его кандидатурой Бродяга тоже уже определился.       Он с сомнением оглядел дело рук своих и понадеялся, что из этого выйдет толк. Все равно, в их стесненных условиях это лучшее, на что они могли рассчитывать.       Фома, как и ожидалось, нашелся в общей комнате. Рядом сидел Морж и ласково гладил его по голове. Вокруг них неслышно бродил Тихий с ведром воды наготове.       Пара фонарей, направленных в потолок давала рассеянный свет. К черту маскировку - все, кому надо в этом лесу уже знали об их местонахождении.       При появлении Бродяги Морж поднял голову - на щеке его от подбородка до уха вспухал волдырями свежий ожог - прижал палец к губам и шепотом пояснил:       - Наконец-то заснул.       Бродяга оглядел темнеющие на стенах подпалины, местами закопченный до черноты потолок. От запаха гари слезились глаза и свербило в носу.       - Тяжко пришлось? - спросил он тоже шепотом - больше для порядка: и так понятно, что не с котенком возились.       - Нормально, - отмахнулся Морж.       - Хорошо, что туда не попал, - добавил Тихий и показал за спину.       Там, на уцелевшем письменном столе, переехавшем из предыдущей комнаты, лежал их существенно поредевший, но все же боезапас - патроны без цинков, в бумажных, картонных пачках и просто россыпью. Если бы туда пришелся один из факелов Фомы…       Хотя Бродяга и не был свидетелем его пирокинеза но, судя по запекшейся снаружи земле и прогоревшему насквозь матрасу, тот мог соперничать со средней руки Жаркой.       - Он по нам не целился, - с нажимом прошептал Морж. - Просто от боли.       Тихий кивнул, подтверждая.       Бродяга нахмурился, осознав, что они оправдывают Фому перед ним. Знают, что ему ничего не грозит: даже в «Монолите» за выходки под «Медузой» не наказывали, и все равно пытаются уберечь от недовольства Старшего.       - Как он?       - Вроде все лишнее уже выблевал, - Морж показал пальцем на темную лужу в углу.       Среди жирных сгустков крови тускло поблескивал металл, угадывались мелкие белесые осколки костей и какие-то ошметки - возможно, легких. Это хорошо: значит, «Медуза» уже по полной врубила регенерацию.       - А Броня… остался там? - одними губами спросил Тихий.       Бродяга не слышал голоса, но услышал вопрос - как ножом резануло - такое в нем сквозило отчаяние и одиночество.       - Нет. Уже должны подойти.       И точно - в комнату шумно ввалился Броня с Серпом под мышкой. То есть, предполагалось, что это Серп его поддерживает, но габариты были не равны, и со стороны все выглядело иначе.       Первым делом Броня со всей возможной в его состоянии бережностью улегся Фоме за спину, обнял за пояс, а потом застенчиво буркнул куда-то ему в затылок:       - Жрать хочу, шо пиздец.       - Так возьми и пожри, - вдруг хрипло каркнул в ответ Фома. - Заодно и мне принеси…       Глаз он так не открыл, был по-прежнему смертельно бледен, весь в испарине, еще и осунулся так, будто его месяц держали на одной воде: «Медуза» использовала все ресурсы организма.       - Ты очнулся, - сдержанно обрадовался Броня. Радоваться громче у него пока не получалось, но стиснуть Фому покрепче сил хватило.       - Что ж я маленьким не сдох, - придушенно всхлипнул тот, - Отпусти, бронедверь, удавишь же…       Остальные молчали, не решаясь беспокоить их даже голосом, но Бродяга чувствовал, как маленький отряд фонит искренним восторгом пополам с облегчением, и не мог понять, испытывает ли все это тоже или всего лишь отражает эмоции своих подчиненных.       Он хотел бы без сомнений влиться в это чистое единение, но всегда ощущал врезанное в него «над» и «сверх», мешающее полностью отдаться ощущениям. Порой от этого становилось печально и одиноко. Как бы ему хотелось найти кого-то равного. Может, стоило взять с собой не младших, а другого Старшего?..       Перед тем, как выйти, Бродяга заметил, что стоящий у стола Серп пристально смотрит на одиноко лежащий патрон, буквально гипнотизируя его взглядом. И тот медленно, неохотно, но все же ползет ему навстречу.       У них оставалось не так много времени, поэтому Бродяга решил не довлеть авторитетом, позволяя им переварить произошедшее. А раненым - хоть немного прийти в себя. Для следующего этапа ему понадобятся все.       Он сидел на пороге, вглядываясь в тьму Леса, когда ощутил приближение Моржа.       - Привет, Старший, - тот, видимо, не знал, как начать разговор, а вопросов скопилось предостаточно.       Все-таки Бродяга в нем не ошибся.       - Виделись уже, - буркнул он и недвусмысленно подвинулся.       - Я вот узнать хотел… - Морж присел рядом и замолчал. Бродяга прямо чувствовал, как он старательно пережевывает мысль, пытаясь уложить ее в простые фразы, но получалось, видимо, не очень. - Почему мы, ну… такие? Ты-то понятно: вы все мозголомы. Но Серп что твой бюрер. Тихий, того и гляди, начнет свиту собирать. Фома вдруг - ходячий огнемет. А Броня, как мне сказали, выжил, хотя не должен был. Мы же младшие, откуда это все?       Бродяга вздохнул и честно ответил:       - Веришь, нет - без понятия.       - Вот как. А я? Я такой же?       - Веришь, нет… - повторил Бродяга, и усмехнулся: улыбнуться не вышло.       - Понял, - серьезно кивнул Морж.       Кажется, и правда понял. По крайней мере, принял к сведению и снова замолчал, переваривая услышанное.       - За собой я ничего такого не замечал, - наконец, признался он.       - Броня тоже, - сказал Бродяга: - пока не приперло.       - Резонно, - согласился Морж. - А это может быть последствием той химии, про которую ты говорил? Той, что нас пичкали в клане? Ломка там, все такое. Вдруг это не навсегда и само пройдет?       - Вряд ли, - качнул головой Бродяга.       - Ты соврал, да? - догадался Морж. - Не было никаких препаратов?       - Были, но не так часто. И нам выдавали уже испытанные в «Виварии», так что если и будет синдром отмены, то либо слабый, либо гораздо позже, - он предвидел следующий вопрос, поэтому ответил, не дожидаясь. - А здесь мы застряли, потому что я недооценил то, что сделал с нами Монолит и сильно переоценил себя.       - И нас, - добавил Морж.       Он не спрашивал - констатировал факт.       - И вас, - признал Бродяга.       - Ладно, не так уж все и плохо. Все наши живы. Что дальше? Нам заняться капитальным ремонтом и потихоньку готовиться к зиме?       - Нет, мы должны убраться отсюда до полудня, иначе… - Бродяга не договорил, но и без того было понятно, что против Леса им не выстоять. - Но теперь я знаю, куда идти. Мы вернемся в Припять… Не перебивай!.. Там, на окраине, дождемся активации пузыря, и выйдем в районе Янова. Лесник посоветовал перед переходом «задраить ОКЗК, надеть противогазы и держать ухо востро». Это цитата. Можешь передать остальным.       Бродяга поднялся, собираясь приступить к задуманному, но Морж вдруг схватил его за руку.       - А все-таки, какая у меня суперспособность? - несмотря на возраст и всю присущую серьезность, в голосе его сейчас звучала затаенная детская надежда. - Ты же со мной что-то сделал? Что я забыл? Может, оно там?       - Ты забыл то, что не давало тебе жить, - ответил Бродяга, и на этот раз не соврал ни словом. - Хочешь суперспособность? Будет тебе…       Он вернулся в комнату и на мгновение даже умилился: парни очень грамотно распорядились предоставленной им парой часов. Они сползлись в одну кучу и дрыхли без задних ног, согревая и защищая друг друга, доверив свою безопасность ему и выбравшему бодрствование Моржу, что опять-таки говорило в его пользу.       Сон в тесном контакте ускорил излечение Фомы и Брони - они уже не напоминали призраков самих себя.       - Подъем, - тихо сказал Бродяга и подхватил один из фонарей.       Все разом открыли глаза. Вставать, впрочем, не спешили - зевали и потягивались, как большие пятнистые коты, а Фома даже что-то проворчал и попытался свернуться обратно, но тычок в бок от подоспевшего Моржа его переубедил.       - Не знаю, как вас к этому подготовить… - начал Бродяга.       Он не был оратором, но считал, что обязан хоть что-то объяснить: они не знали, что их ждет, а то, что он собирался провернуть, было непосильно даже для некоторых Старших.       - …Я хочу провести подобие одного обряда. Могу лишь сказать, что это нужно просто пережить. Ради вас же самих.       - Не нагнетай, пожалуйста, - встрял Фома в попытке разрядить обстановку. - И так страшно. А запас сменных трусов ограниченный.       Но никто даже не улыбнулся. И все, включая Фому, смотрели с тревогой.       - На той стороне, как выйдем к Янову, я вас покину, - на этих словах в глазах каждого из них отразились страх и растерянность. - Монолит сделал из вас боевых рабов, вы не знаете, как жить самостоятельно. Поэтому я хочу дать вам немного… того, что вами управляет. Надеюсь, это сработает. Я просто не знаю другого способа передачи. Простите.       Наверно, это был первый раз, когда он просил у них прощения. Или даже первый раз в истории, когда Старший просит прощения у своих подчиненных.       Бродяга оглядел ошеломленных парней, и тихо сказал:       - А теперь за мной.       И, не оглядываясь, направился туда, где оставил Винта. За спиной послышалась возня. Вскоре от стен коридора отразился бодрый марш - словно не шестеро их шло по коридору, а целый взвод.       К их приходу Винт как раз очнулся. Голый, распятый на столе, с кляпом во рту, он уже сам понял, что его ждет и, тем не менее, не сдавался: даже завидев входящих в комнату палачей, продолжал попытки освободиться.       Бродяга пристроил фонарь в углу. Без лишних слов подошел к жертве и расстегнул ширинку. Для него это было не в новинку - после своего собственного обряда, сделавшего его тем, что он есть, ему довелось поучаствовать еще в трех. И это не было приятным опытом.       Но в этот раз все оказалось хуже: мало того, что на импровизированном алтаре лежал свой, так еще и Монолит уже не поощрял за боль - что свою, что чужую, и трахать его без смазки и подготовки было мучительно - для обоих.       Но Бродяга делал это не ради похоти или самоутверждения, поэтому приходилось продираться сквозь собственное нежелание и сухое сопротивление чужой плоти.       Поначалу Винт молчал, лишь хрипло дышал да оглядывался с безумной злобой, но когда внутри что-то натянулось, не выдержал и вскрикнул. А когда Бродяга вошел до упора - заорал, хотя сквозь кляп пробилось лишь глухое мычание.       Остальные выстроились у стен, такие маленькие на фоне огромных движущихся теней, и завороженно наблюдали за происходящим.       Бродяга не мог определить, о чем они думают - все его внимание занимало поддержание концентрации. Чужая боль цепляла уже не так, как в подвале. Он был, если можно так выразиться, «сыт», полон под завязку, и старался отстраниться: предохранители слетели не только у младших - слишком большая сила легко могла сдвинуть ему мозги, и тогда... Бродяга не представлял, что будет тогда. Но наверняка ничего хорошего.       Ему хотелось закончить свою часть как можно быстрее, но при этом не переборщить. Мерные механические движения помогали отмерять то, что он не мог даже назвать - энергию? власть? волю Монолита? - приходилось отдавать это жертве по капле, строго дозируя, чтобы не сделать из Моржа реальное подобие Старшего. Но, наконец, все было готово, и Бродяга заставил себя кончить, освобождая место для следующего.       - Помоги братьям. И не сдохни раньше времени, - приказал он Винту, вытаскивая член, хлопнул его по бедру и жестом подозвал Тихого.       - Жертва это Чаша, - сказал ему Бродяга, но так, чтобы слышали все. - Твоя задача - наполнить ее частичкой себя. В прямом и переносном смысле. Ты почувствуешь. Думай о том, что хотел бы передать остальным часть своих сил и знаний, - он слегка повысил голос. - Все поняли?       Все обреченно кивнули.       На свою беду, Тихий был напрочь лишен садистских наклонностей. В «Монолите» это проявлялось своеобразно - он, по возможности, старался не причинять лишних мучений, а если не получалось - стремился сократить их до минимума. Вот и сейчас он нервно оглянулся, словно ища поддержки но, получив от Бродяги подтверждающий кивок, со вздохом подступил к жертве.       Винта тряхнуло от боли, когда ему снова вставили, но он сам подался навстречу. Он тоже был младшим и не мог ослушаться прямой команды: та пробилась даже сквозь безумие. И вопреки своей ярости и отчаянию, Винт был вынужден помогать своим мучителям.       Для Бродяги в этом крылась своеобразная ирония. А еще это здорово заводило. Жаль, он сообразил отдать приказ уже после того, как сам с ним закончил: все-таки эта тварь посмела тронуть его подчиненных.       В процессе Тихий не смотрел на Винта. Кажется, он вообще закрыл глаза. Что ж, если ему так легче - пусть.       При настоящем обряде это не поощрялось: палач должен был видеть страдания и унижение своей жертвы. В ответ на это где-то глубоко-глубоко внутри выло и корчилось то препарированное, искалеченное, едва живое, что осталось от человека, ставшего Старшим Братом. И Монолиту это нравилось. От видел какой-то особый смак в том, что палач и жертва едины в боли.       Следующим был Броня. На удивление, он был предельно аккуратен, даже нежен, словно простил своего почти-убийцу. А может и правда простил - с него станется.       Бродяга ожидал, что после Брони Винта придется подкалывать, чтобы удержать в нем жизнь и сознание, и был готов к этому. Но если великодушие здоровяка сэкономит им дефицитные препараты - тем лучше.       Закончив, Броня так же молча вернулся на свое место и застыл, глядя в пол.       А вот Серп оторвался по полной. Он был зол, беспощаден и будто бы мстил за всех, кому душевная организация не позволяла этого сделать.       Серп сжимал колени Винта, бессознательно стремясь сложить его пополам, но ноги были привязаны к стальным ножкам, и это словно бесило его еще больше.       Импровизированный жертвенник сотрясался от каждой фрикции, грозясь распасться на составляющие. Серп набил себе синяков о кромку стола и наверняка стер член до ссадин, но продолжал осатанело вбиваться в беззащитное тело, и с каждым возвратным движением вслед за ним выплескивалась черная в полумраке кровь.       Винт уже не орал: сорвал голос, только хрипел и бился головой о столешницу, но не пытался раскроить себе череп: приказ никто не отменял. Бродяга видел блестящие дорожки на его висках: слезы. Но Серпа это только больше раззадорило. Он ускорился, почти лег на Винта и, ухмыльнувшись, что-то ему прошептал. Тот оскалился в ответ.       Серп явно заигрался, забыл о цели.       Бродяга отдал мысленную команду.       Серп растерянно замер - лицо его исказилось секундным напряжением и заметной досадой - а затем отпрянул.       Винт разочарованно застонал и бросил полный ненависти взгляд на Старшего: он-то надеялся, что все вот-вот закончится. Серп вполне мог перегрызть ему глотку, и даже собирался это сделать, но неожиданный оргазм привел его в чувство.       Бродяга встретил этот взгляд спокойно: Винт сам выбрал свою участь, покусившись на жизнь его младших. В«Монолите» такое бы тоже не простили. Впрочем, в«Монолите» такое было невозможно в принципе. Вот и еще один минус свободы воли.       Едва заметным движением головы Бродяга отослал сконфуженного Серпа на место.       Он снова ошибся: рассчитывал, что все пройдет гладко, и его участие будет минимальным. Но в подобных обрядах всегда участвовали только Старшие, а они контролировали себя не в пример лучше и знали, когда остановиться. Сейчас же Бродяге приходилось дирижировать происходящим, как каким-то спектаклем - следить, чтобы все делали ровно то, что от них требуется, не больше и не меньше. Это здорово утомляло.       Следующим вперед дернулся Морж. Понял, что никому не избежать участия и хотел побыстрее разделаться со своей ролью, но в первую очередь - прикрыть Фому. Тот вжался в стену и смотрел на Винта, не отрываясь - то ли с ужасом, то ли с отвращением.       Ах да, Бродяга совсем забыл - недавно с Фомой творили нечто подобное, и, похоже, это вызвало неуместный флэшбек. Где-то глубоко внутри снова всплыла непрошенная ностальгия: как все же удобно устроен клан - надо, значит надо - и никаких моральных травм.       - Не ты, - сказал Бродяга Моржу, и указал на Фому. - Он.       - Старший, я не буду, - замотал тот головой и отвернулся. - Хоть режь, не буду.       - Он тебя убил, - вкрадчиво напомнил Серп. - Если б не «Медуза», ты бы уже червей кормил…       - Похуй! - зло прошипел Фома в ответ. - Пристрелить, зарезать, шею свернуть - это я запросто, а вот это… это…       - Иди сюда, - сказал Бродяга.       Фома шагнул к алтарю. Он больше не просил, но выражение лица говорило красноречивее слов - ему было гадко от себя, от них, от всего творящегося в этой мутной тьме. Не такого он ждал в качестве «нормальной жизни».       Бродяга развернул его лицом к жертве и осторожно коснулся мыслей:       «Закрой глаза».       Его безмерно удивляло, насколько порядочными - с поправкой на прошлое - оказались его младшие. Он помнил, какими они были еще неделю назад - идеально бездушными, холодными, беспощадными. Никому не сохранить человечью мораль под гнетом Монолита. Значит, все это вспомнилось или успело нарасти за последние несколько дней. Его парни делали огромные успехи в плане человечности. И он до сих пор не знал - радоваться этому или нет.       Серп ошибся - властью, местью и чужими страданиями Фому было не соблазнить - слишком он легкий и жизнерадостный, но Бродяга знал, как его подстегнуть.       Он шагнул вплотную, обнял со спины и вытянул из его памяти недавние сны о себе - уже полузабытые, безопасные: только желание - жгучее, неутоленное - без саморазрушения.       И Фома отозвался. Забывшись, со стоном откинул голову ему на плечо. Сам расстегнул ремень, вытащил колом вставший член.       Бродяга обхватил его поверх руки, направил, куда нужно. И слегка подтолкнул бедрами.       Фома не сопротивлялся. Может, он и не помнил о цели обряда, но оказался даже слишком вовлечен, целиком отдавшись фантазии. Не стоило затягивать.       Бродяга провел ладонью по поджавшемуся животу. Этого оказалось достаточно - Фома ускорился, вздрогнул и задрожал всем телом. Открыл глаза, глянул так, что на мгновение показалось - сейчас потянется за поцелуем - но сдержался. Вывернулся из рук и вернулся на свое место - оглушенный, размякший, на подрагивающих ногах.       Осталась самая сложная часть.       Морж шагнул вперед с каменным лицом, уже подозревая подвох.       Он приступил к делу с механистичностью робота - без удовольствия, не пытаясь причинить лишней боли, но и не осторожничая - уже незачем.       Винт давно не орал, только тихо скулил. Он смотрел на Бродягу со смертельной усталостью во взгляде, и просто ждал, когда все закончится. Виски его намокли от слез, из носа текло, а оголившиеся в застывшем оскале десна кровоточили - он так сильно закусывал кляп, что расшатал себе зубы.       Бродяга встал позади Моржа, вложил ему в ладонь свой нож и показал движение - снизу вверх. Тот кивнул - понял, мол.       Но перед самым финалом, почуяв неуверенность, Бродяга все же помог ему - взял на себя ответственность, направил своей рукой.       Лезвие вошло в живот, как в масло. Винт даже не сразу понял, что произошло, а когда почувствовал - завыл и сжался всем телом. Но этим он делал себе только хуже.       Клинок медленно продвигался вверх, наружу лезли розовые петли кишок, из раны потянуло характерным запахом. Морж едва заметно вздрогнул и ускорил движения: и нож, и член его теперь двигались в едином ритме, стремясь достать, заполучить то, что оставили в Чаше именно для него.       Когда лезвие с хрустом вгрызлось в ребра и соскользнуло глубже, тугая струя спермы смешалась с кровью жертвы и семенем братьев, а Винт издал свой последний вздох, обряд завершился.       Морж огляделся - ошеломленный, так толком и не понявший, что случилось, но ощутивший… что-то новое. Он не стал Старшим, даже не приблизился, но теперь ему будет легче остаться за командира, когда Бродяга уйдет.       - Надо валить отсюда, - вдруг сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.       Вытер лезвие обрывками одежды Винта, отдал обратно, застегнулся и еще раз огляделся. Он будто разглядывал что-то за пределами комнаты.       - Еще есть время, - сказал Бродяга, и скомандовал остальным: - Всем отбой до рассвета.       - В лесу полно зомби и мутантов, - горячо зашептал ему Морж. - Очень близко. И много. Настоящая армия. И если они…       Вот в чем дело - теперь он видел обстановку. Что ж, полезное умение для будущего командира.       - Они никуда не двинутся до полудня. А нам надо выспаться и собраться.       - Ты все это время знал, что они там? - почему-то возмутился Морж.       - Конечно, знал, - кивнул Бродяга. - Я их слышу, - он постучал себя по виску так же, как недавно Лесник. - Особенно трех контролеров, что топчутся позади самых крупных стай.       - А с падалью что делать? - возникший рядом Серп кивнул на стол с выпотрошенным Винтом.       - Я разберусь, - пообещал мрачный Фома. - Только выйдите все.       - Не трать силы, - мягко обнял его Броня. - Еще понадобятся.       И, переборов слабое сопротивление, увел его из комнаты.       Бродяга остался один.       Он смотрел на распяленное в унизительной позе тело, и… жалел? Нет, не о том, что сделал: это же ради будущеего его парней. Поступок Винта был просто удобным предлогом. Но в безумии и смерти этого человека - Бродяга намеренно заставил себя назвать его человеком - виноват исключительно он: это его приказ выдернул Винта в нежеланную осознанность. По большому счету, Бродяге он был не нужен. Именно как человек. Он его так даже не воспринимал. До этого момента. Как и Сильвера. И Сомика. Эти трое с самого начала были обречены. И его это полностью устраивало. Что же изменилось?       Может, для него еще не все потеряно? Может, он тоже сможет научиться?       Бродяга не знал, зачем тратит на это время, но - перерезал удерживающие Винта ремни, опустил его ноги, прикрыл остатками куртки, скрестил руки на груди и только после этого вышел вслед за всеми.