Теперь ты

В ванной стоял табачный смог. Кран протекал, капли воды ритмично стучали, ударяясь об раковину. В ней тлел бычок только что выкуренной Кащеем сигареты. Из соседней комнаты доносились стоны и мужские голоса. Гудела лампа. По плитке медленно растекалась кровь. На полу лежало бездыханное тело. В дверь позвонили дважды. — Открывай, — глухо раздался голос с той стороны. — Мы знаем, что ты здесь. — Сука, — прошипел Кащей, посмотрев в дверной глазок. — Не вовремя, вот, блядь, вообще не вовремя, не вовремя, вообще… — бормотал он себе под нос, ища ключи в кармане куртки. — Кто там? — спросил Химик, услышав в ответ лишь злобное неразборчивое шипение. — В ванной посиди и дверь закрой, мне поговорить надо, потом с телом разберёмся. Химик не стал спорить с Кащеем. Схватив за плечо растерянного Марата, он потянул его за собой в ванную. Как только дверь закрылась, из коридора послышались незнакомые голоса. В квартиру вошли двое мужчин, лица их были хмурыми и всем своим видом они давали понять, что ничего хорошего от них ждать не стоит. Один из них вëл себя намного увереннее второго, что стоял чуть позади, будто прячась за широкой спиной товарища. Кащей знал только одного из них, Ржавого — крупного рыжего мужика, которому он должен был денег. Он благополучно забыл о его существовании, да и тот особо не напоминал о себе, но пришёл час расплаты. Ржавый похоже был настроен серьёзно, даже притащил свою шестёрку — невысокий щуплый парень, стоял рядом с ним. Кащей встретился с ним взглядом и тот тут же отвернулся. Глаза у него были светло-голубые, почти белые, жуткие, будто нечеловеческие. — Здарова, ты чё это от нас шкеришься? — обратился Ржавый к Кащею, губы его расплылись в ухмылке. — Хуйню не неси, — Кащей поднял брови в недоумении, делая вид, что не понимает о чём речь. — Ну а че мы тогда в дверь долбимся и никто не открывает? — Ржавый сделал шаг вперëд, оказавшись совсем близко. — Не ждал гостей сегодня. Ты по какому поводу? — Кащей старался сохранять спокойствие, несмотря на то что ситуация вышла из-под контроля. — А то ты не знаешь, — подал голос приспешник Ржавого. Он, кажется, не был заинтересован в том, чтобы выбить долг с Кащея и ему хотелось поскорее покончить с этим делом. Парень задержал взгляд на двери, ведущей в ванную. В комнате горел свет и можно было легко догадаться, что внутри кто-то есть. Кащей напрягся, ему хотелось поскорее избавиться от незваных гостей без лишних вопросов и прочей суеты. — Ну чё ты? — Ржавый вальяжно закинул руку на плечо Кащея. — Пойдём поговорим. Кащей скривил лицо, но все же послушно последовал за мужчиной. Ржавый толкнул его вглубь коридора, и они оказались на кухне. — Всë вот этим балуешься, — неодобрительно хмыкнул Ржавый, осматривая кухню, напоминающую химическую лабораторию, — Ты смотри, до добра не доведёт. Ржавый противно ухмыльнулся и сел за стол, жестом указав Кащею на место напротив. Он не спешил говорить зачем пришëл, молча изучал взглядом обстановку, рассматривал склянки и порошки, лежащие на кухне, медленно отстукивал пальцами по столу монотонный ритм, хотел нагнать страху, но Кащея это только раздражало. Денег у него не было, вернуть то, что задолжал, он бы не смог, поэтому прокручивал в голове разные оправдания и способы выставить вымогателей за порог. — Ну, чего ждем-то? Деньги выноси, — наконец прервал молчание Ржавый, недобро покосившись на Кащея. — Деньги? — неосознанно повторил за ним Кащей. Было трудно сосредоточиться. Он сам не заметил, как погрузился куда-то вглубь себя, предавшись размышлениями и фантазиям. В голове прокручивались самые разные варианты развития событий, всё вокруг вдруг перестало казаться настоящим и стало больше походить на галлюцинации, что бывают порой при употреблении веществ. — Забыл? Долг вернуть надо, не дело это. Или мне тебя на счётчик поставить? Слова Ржавого пролетели мимо Кащея, тот не отреагировал. Тогда он ударил кулаком по столу, обращая на себя внимание. Кащей дёрнулся, быстро заморгал, принялся осматриваться, возвращаясь к реальности. Взгляд его прошёлся по столу и вдруг остановился. В руке Ржавого лежал пистолет, направленный прямо на него. Стало понятно — шутки кончились. К такому Кащей не был готов, думал, что не дойдёт до этого. Тревога накрыла волной, неожиданно сильно, так, что мысли беспорядочно посыпались в разные стороны, ситуация казалась безвыходной. Приятель Ржавого стоял в стороне, осматривая квартиру. За стеной непрерывно раздавались звуки разных голосов, приглушенные стоны, крики и вопли. Он внимательно прислушивался, хмурился, будто пытался разобраться в них и уловить что-то важное. — Через неделю приходите, — спокойно ответил Кащей, не подавая виду, что у него всё вышло из-под контроля. — Зачем через неделю? Вон, у тебя тачка во дворе стоит, — Ржавый переглянулся со своей шестёркой, и они оба заулыбались. Кащей окончательно убедился, что конкретно попал и теперь ему придётся прибегнуть к крайним мерам. — У меня там заначка, в комнате, — прохрипел он и нервно сглотнул, не отрывая взгляд от лежащего на столе пистолета. — Ну пойдём, покажешь…

***

Дверь с характерным звуком захлопнулась. Марат остался наедине с Химиком. В тесной ванной комнате было мало места для двоих, они стояли по разные стороны от лежащего на полу тела девушки, никто не решался опустить взгляд и встретиться с трупом лицом к лицу. Смотрели друг-другу в глаза. У Марата кружилась голова, но состояние это за последние пару дней стало настолько привычным, что он адаптировался к существованию с этой болью, с шумом в ушах, расфокусированным зрением и прочими последствиями полученных травм. Всё это было неважно, всё это можно было перетерпеть ради одной цели — выжить. Они могли бить его со всей силой, надругаться, унижать, издеваться как угодно, но они бы никогда не сломили его волю. Марат знал, что должен вернуться домой любой ценой и что бы ни произошло, он не мог позволить себе сдохнуть здесь. Он понятия не имел, что за гости пришли к Кащею, но они подарили новую надежду. Было наивно полагать, что эти люди смогут чем-то помочь, и всё же Марат цеплялся за каждый малейший шанс вырваться на свободу. В любом случае ситуация была выгодной, гости на время отвлекли Кащея, давая Марату возможность для очередной попытки сбежать из проклятой квартиры. — Послушай, — тихо прохрипел Марат, дотронувшись до плеча Химика, — помоги мне. Тот в ответ нахмурился, выражая лёгкое недоумение. Марат тяжело вздохнул, объяснять ничего не хотелось, да и времени на это не было. — Мне нужно отсюда уйти, понимаешь? Мне очень нужно домой… Меня здесь держат силой, я ничего не сделал, — не без усилий формулируя слова в предложение, попытался объяснить он. — Ты останешься тут, а я тихо дверь открою и уйду… — Куда? Кащей сказал тут сидеть, там у него дела важные, — ответил Химик. — Он дверь не запер, кажется, я только посмотрю, могу ли я уйти… Осторожно, никто не заметит, — Марат сильнее сжал его плечо, чувствуя, что тот, как и он сам, мелко дрожит. Марат сделал несколько шагов в сторону двери, переступая через труп и потянулся к щеколде. — Стой, стой, нельзя, это опасно, — Химик попытался остановить его, схватил за руку и слегка потянул на себя. — Да ты че, блядь, реально не понимаешь? — зашипел Марат, вырываясь из его хватки, — Отпусти, сука! Химик опомниться не успел, как парень толкнул его назад и выскочил в коридор. Однако там Марата ждал очередной провал, как бы сильно он не дёргал ручку, дверь не хотела открываться. — Блядь, блядь, блядь, — зашипел Марат, принимаясь осматривать карманы висящих в коридоре курток; он никак не мог нащупать ключи. Руки предательски дрожали, сердце забилось чаще. Времени оставалось мало — его мучители наверняка уже обратили внимание на шум в коридоре. Надежда найти что-то кроме спичек и шелухи от семечек в чужих карманах стремительно угасала. Сдаваться было нельзя и Марат решился на отчаянный шаг. Шаткой походкой он двинулся вперëд по коридору, направляясь на кухню. Стены сжимали его со всех сторон, пол уходил из-под ног и Марату казалось, что вот-вот он упадëт, провалится куда-то в пустоту, видящуюся ему огромной чëрной дырой, затягивающей в себя все живое. Могли ли ему помочь? Марат не знал, но он бы не простил себе, если бы не попытался. Как только он показался в дверном проëме, все присутствующие тут же обратили на него внимание. На кухне сидел Кащей в компании двух мужчин, незнакомых Марату. В глазах двоилось, потому лица их были смазаны. Он прищурился, вглядываясь в мужчину, сидящего за столом. Тот казался спокойным, и Марат уже был готов обратиться к нему, но стоило картинке перед глазами чуть проясниться, он тут же передумал. Не стоило ждать ничего хорошего от амбала с пистолетом в руках. Марат мысленно проклял себя, подумал, что лучше бы послушал Химика и не ввязывался в неприятности; сделал только хуже, как всегда. Ржавый уставился на Кащея, задавая немой вопрос: «А это ещё кто?». — Племянник, — раздался ответ, — Малолетний дебил, чё с него взять? Из дома выгнали, он, вот, ко мне напросился. Необходимо было срочно выдумать правдоподобную ложь и убедить в ней остальных. В голове у Кащея моментально созрел план действий. Марата убить стоило за то, что тот ослушался, но сильно злиться не получалось, ведь он оказался в нужное время в нужном месте. — Я ж тебе сказал тихо посидеть, пока мы важные вопросы решаем, куда ты лезешь, дрянь такая? — Кащей резко поднялся с места, схватил Марата за плечо и вытолкнул в коридор. — Чё так сложно сделать когда тебя просят? — рявкнул он и со всей силы отвесил парню пощёчину. Марат прижался спиной к стене, закрыл лицо руками, прячась от ударов. Снова было больно и страшно. Иллюзия безопасности в тесной ванной комнате всё же была лучше, чем правда недружественной и жестокой реальности. — Ещё раз, блядь, такое повторится, пойдёшь нахуй отсюда, — рявкнул Кащей, склонившись к его лицу. — Пусти, пусти — зашипел Марат, пытаясь вырваться. — Завали, — прозвучало прямо над ухом. — В шкафу, на верхней полке ствол. Принеси, — еле слышно прошептал Кащей, выделяя каждое слово. — Понял меня? — он вновь повысил голос. Потребовалось несколько секунд, чтобы всё осознать. Марат хорошо его услышал, мысленно прокрутил эти слова в голове несколько раз. Тело сковало напряжение, дыхание перехватило, показалось что сердце вот-вот остановится. Серьёзный взгляд чужих глаз был направлен прямо на него. Марат чувствовал, что не имеет права подвести Кащея и подставить под угрозу жизнь их обоих. — Давай, иди отсюда, — тот оттолкнул его от себя. Кащей шагнул в сторону кухни, вернулся за стол. Выдохнул с облегчением и натянул на лицо улыбку. Они ничего не заподозрили, значит всё должно было пойти по плану. — Ну чё там с деньгами-то? — нахмурился Ржавый. — С деньгами, да… — протянул Кащей, — Деньги есть, конечно, ну ты что, думаешь, я тебя наебать хочу? Доверие должно быть, понимаешь, доверие… — он принялся заговаривать им зубы, чтобы выкрасть пару минут времени. Марат снова оказался в той комнате, где произошло то, о чем он так старался не думать. В памяти ярко вспыхнули картинки, они быстро промелькнули перед глазами и зациклились, принялись крутиться без остановки. Было всё равно на то, что происходит вокруг, оно виделось одним движущимся в разные стороны, шумящим, ярким месивом. В бешеном круговороте слипшихся друг с другом обнажённых тел и шатающихся предметов с искажёнными очертаниями, Марат потерялся, отдалился от происходящего безумия, заняв роль молчаливого, безвольного наблюдателя. Он попытался дышать глубже и ровнее, сосредоточиться на цели, но всё время сбивался. Взгляд его наконец зацепился за шкаф, тот самый, о котором говорил Кащей. Марат сделал несколько осторожных шагов вперёд, боясь потерять равновесие и упасть, сдавшись комнате. Казалось, сделай он хоть одно неверное движение, она проглотит его целиком. В комнате стоит шкаф, в шкафу полки, на верхней лежит пистолет, нужно просто взять его и вернуться к Кащею. Марат повторил это несколько раз, чётко проговаривая самому себе каждое слово. Он остановился перед шкафом, не решаясь открыть дверцу. Чем дольше Марат смотрел на него, тем больше он казался, шкаф будто бы увеличивался в высоту, отдаляясь от него. Стоило подождать ещё немного — и он бы пробил потолок, потому нельзя было медлить. Марат приподнялся на носках и потянулся к верхней полке. Долго искать не пришлось. Он сразу нащупал пистолет. Ощущение холодного металла в руке усилило тревогу. Марат спрятал пистолет за спиной и огляделся. Ему вдруг показалось, что все смотрят на него, следят за каждым движением и вот-вот набросятся, чтобы отобрать оружие и пристрелить его прямо здесь. Но ни Синий, ни Демид, ни девушки, что были с ними не обращали на Марата внимания, даже не смотрели в его сторону. Они пребывали в наркотическом угаре и были заняты чем-то своим. Марат с силой сжимал пистолет в дрожащих руках, держась за него как за спасательный круг. В голове промелькнула мысль, что его мучители перед ним теперь безоружны, что он теперь имеет власть над ними. Он мог бы парой выстрелов прикончить здесь всех, сравнять их с землёй, чего они действительно заслуживали. Он мог бы отомстить, восстановить справедливость и отстоять свою честь. Мог бы, в какой-нибудь из параллельных вселенных, где не был столь никчёмным и беспомощным, где каждая его попытка исправить положение не делала это положение в десять раз хуже. Здесь же любые старания были бесполезны, планы с треском проваливались и ничего нельзя было исправить. Оставалось только надеяться на милость Кащея, ждать, пока тот сжалится и отпустит, когда посчитает, что Марат усвоил урок и наказывать его больше нет смысла. Марат действовал по плану. Осторожными шагами он двинулся в сторону коридора, держа пистолет за спиной. Оставалось лишь передать его Кащею, а тот уже сам будет со всем разбираться. Тревогу было не унять. Руки судорожно тряслись, испуганный взгляд бегал по сторонам, всем своим видом Марат выдавал беспокойство. На словах план Кащея был проще, чем на деле. В самый ответственный момент Марат растерялся, застыл в проходе, не в силах что-либо сделать. — Это что у тебя там? — раздался голос со стороны. Ни на секунду не задумываясь, Марат бросился к Кащею, но тут же был схвачен шестёркой Ржавого. Тот крепко прижал Марата к себе, приставляя к его горлу лезвие ножа. Пистолет выскользнул из рук и с характерным звуком упал на пол, оказавшись в метре от Кащея, но тот не дёрнулся, иначе Ржавый выстрелил бы в него. В таком положении все что Кащей мог — это молча оставаться на месте в ожидании неизвестного. — Доверие, значит, — усмехнулся Ржавый, оценивая взглядом Марата. — Некрасиво получается… Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох… Блядь! Успокаивающее глубокое дыхание даётся с трудом, когда кто-то держит нож у твоего горла. Для Марата это было не самое страшное, не хуже того, что он Кащея подвёл, тот на него даже не смотрел, не подал никакого знака, не отреагировал на то, что только что произошло. Марат понимал: он не оставит это просто так, не простит, накажет… Нужно было срочно всё исправить. Мужчина, что держал Марата, тяжело дышал ему на ухо, было до тошноты противно. Хотелось одного — вырваться из этого объятия. В правом кармане штанов всё ещё лежала опасная бритва, которую Марат так и не использовал, он вспомнил про неё. Появилась идея. Безумная в своей сути, рисковая и отчаянная, но всё же идея. Он выждал пару секунд, прежде чем действовать, в последний раз тяжело вздохнул и одним резким движением вытащил бритву из кармана, втыкая её в руку мужчины. Лезвие впилось в кожу, мужчина вскрикнул от неожиданности и дёрнулся в сторону. Нож, зажатый в его ладони, прошёлся по шее Марата, оставляя неглубокий порез, но Марат не обратил внимания на боль. Он вырвался из чужой хватки, резко подался вперёд, падая на пол. Пистолет оказался прямо у него под носом, Марат с лёгкостью дотянулся до него и отбросил в сторону Кащея. Раздался выстрел. Пуля влетела в стену. Марат не успел ничего понять, как за первым выстрелом последовали ещё два. На мгновение в квартире стало оглушающе тихо. — Стоять, не двигаться, — послышался сверху знакомый голос. Кащей поднял с пола второй пистолет, выпавший из руки Ржавого. Приятель его в ужасе замер, глядя на мёртвое тело своего сообщника. Из соседней комнаты на звуки выстрелов выбежала обнажённая девушка и с криками бросилась в сторону выхода. Марат сидел на полу, глядя на дыру в стене, оставшуюся от пули, которая минуту назад пролетела прямо над ним. Постепенно приходило осознание: в него только что стреляли и, если бы нападавший попал, он бы убил его. Но ничего не случилось. Смесь ужаса и облегчения накрыла с головой, подступала истерика. Кащей подошёл незаметно, склонился к Марату, внимательно осматривая его. Тяжёлая ладонь легла на шею парня, прошлась по свежему порезу, пачкаясь в тёплой крови. Марат тихо всхлипнул, сдерживая порыв разрыдаться. Накопившиеся эмоции дали о себе знать и разом хлынули наружу. — Не бойся, заживёт, — спокойно произнёс Кащей, вытирая чужую кровь о собственную одежду. — Нормально всё, успокойся, — добавил он чуть тише, будто бы действительно пытался утешить, и Марат был готов в это поверить. Ему казалось, что худшее позади, раз Кащей был в порядке, значит и его жизни, от Кащея зависящей, больше не грозила опасность. Всё закончилось, они справились. Кащей кивнул Марату, затем выпрямился, крепко сжал в руке пистолет и выстрелил. Тело рухнуло на пол. Неожиданный громкий звук заставил Марата обернуться. Он, не веря в происходящее, быстро заморгал, надеясь, что так сможет отогнать это жуткое видение. Перед ним лежали два тела, под одним уже образовалась лужа крови. Второй мужчина валялся у стены, лицо его было прострелено. Он, кажется, был ещё жив, трясся в предсмертной агонии, но это быстро прекратилось, когда Кащей всадил в него ещё две пули. Марат попытался что-то сказать, но мысли не формулировались в предложения, выходил только жалкий скулёж и рваные всхлипы. Он сжался весь в крошечный дрожащий комок, закрыл лицо руками, пытаясь спрятаться от окружающей его действительности. Охватила паника. Ему казалось, что он вот-вот захлебнётся в собственных рыданиях и перестанет дышать. Марат представил, как уменьшается до размеров атома, становится невидимым для всех и будто бы перестаёт существовать вовсе. Хотелось исчезнуть, раствориться в пространстве, покинуть проклятую квартиру и отправиться куда-то далеко-далеко отсюда, оказаться в другой реальности, но он не мог сдвинуться с места, не мог закричать, не мог поднять взгляд, застыл посреди кухни в одном положении. Вокруг происходила суета, на которую он не обращал внимания. Люди ходили туда-сюда, шумели, о чем-то говорили, выясняли отношения на повышенных тонах. Раздался грохот, что-то приземлилось на пол рядом с Маратом. Он открыл глаза, перед ним стояло железное ведро, наполненное водой. Тел на кухне уже не было, видимо, Кащей успел вынести их в коридор, остались только разводы крови на полу. Химик собирал со стола мусор и всё, что осталось от его самодельной лаборатории, фасовал по пакетам и выносил их из комнаты. — Убери тут всё, — сверху раздался грубый голос. Марат поднял взгляд, над ним возвышался Кащей, смотрел на него, выражая всем своим видом презрение; его одежда и руки были перепачканы свежей кровью. — Держи, — мужчина бросил на пол грязную тряпку. Он не дал ответов, не внёс ясности в происходящее. Марату теперь казалось, что Кащей способен на что угодно, что ничего не мешает ему выстрелить снова, на этот раз в него. Одного он не понимал: почему тот до сих пор этого не сделал. Для чего оставил его в живых? Должна же была быть какая-то цель. Значит, он был Кащею нужен, даже после того как несколько раз подвёл его, нужен был таким испорченным и грязным. Любой бы на его месте давно избавился от Марата, как от мусора, но Кащей этого не сделал. — Зачем? — всхлипнул Марат, глядя снизу вверх на своего мучителя. — Пол вымыть надо, — бесстрастно ответил Кащей. Марат опустил взгляд, капнула вниз слеза, растворяясь в лужице крови, что продолжала стекать с раны на его шее. Он взял в руки тряпку, окунул в ведро и принялся водить ей по полу, убирая за собой. — Тщательно мой, давай, не безрукий, — рявкнул Кащей и бросил ему под ноги окурок. Тряпка пропиталась кровью, но меньше её не стало, по ощущениям, Марат только размазывал её по паркету. Он подался вперёд, каждое движение причиняло боль. Любимые спортивные штаны порвались на коленке, Марат заметил это только сейчас, от скольжения по полу кожу саднило. — Тряпку отожми, — бросил Кащей в его сторону. Марат несколько раз попытался сжать тряпку, но всё тщетно. Руки его не слушались, они ослабли и бесконтрольно тряслись. Он опустил её в воду, и та тут же помутнела, приобретая красноватый оттенок. Марат тонул в горьком ощущении собственной беспомощности, от него никуда было не деться, оно всё нарастало и нарастало, тянуло на дно. — Я не могу, — прошептал он, тряпка выскользнула у него из рук и скрылась в воде. — Что значит ты не можешь? Сказали — делай, блядь, что тебе непонятно? Потеряв всякое самообладание, Кащей пнул Марата и того отбросило в сторону. Он задел спиной ведро, и оно перевернулось на бок, вода разлилась по полу. Это только сильнее разозлило мужчину, и он нанёс ещё несколько ударов. Кто-то окликнул его и ему пришлось прекратить избиение, нужно было ехать решать более весомые проблемы. — Чтоб всё блестело тут, как я вернусь, — прохрипел Кащей и сплюнул на пол. Он вышел в коридор, оставляя Марата в одиночестве. Раздался хлопок, закрылась входная дверь. Всё затихло. Мир сузился до размеров кухни, стены сошлись по краям и заперли Марата в этом пространстве, оторванном от внешнего мира. Он лежал на полу, посреди грязи и мусора, в луже окровавленной воды, наблюдая как та растекается по паркету, захватывая все больше территории. Он зажмурился, погружаясь в спасительную темноту. Одежда промокла, стало липко и холодно. Вода коснулась его щеки, попала на губы и он ощутил её привкус, солёный… Волны. Волны скользят по водной глади, беспокойные, несутся вперёд. Волны обманчиво ласковы, принимают в свои объятия, и ты идёшь им навстречу. Волны окружают со всех сторон и берут тебя в плен. Теперь ты себе не хозяин, ты их безвольный раб. Жидкость забирается в уши и нос, режет глаза. Волны тащат на дно, не дают тебе выбраться. Сверху доносится их шёпот, они просто смеются над тобой, призывая смириться и расслабиться, но ты так и не научился дышать под водой. Волны плещутся в красно-кровавом море, упиваясь своей властью над тобой.

***

Субботнее утро звучало звонкими криками вернувшихся с зимовки галок. Снег таял, образовывалась слякоть на дорогах, кое-где ещë лежали сугробы, но и им суждено было вскоре превратиться в лужи. Солнце свысока ярко светило, слепило глаза. Было слишком тепло для ранней весны. Андрей расстегнул куртку, ветер обдувал его тело и приятно охлаждал кожу. Он шëл по оживлённой улице, обгоняя прохожих, — торопился на сборы — мимо проезжали автомобили, казалось, вся Казань спешила куда-то вместе с ним. Истратив понапрасну пару спичек, Андрей наконец сумел поджечь на ходу сигарету. Не стеснялся уже идти так по городу, главное, чтобы старшие не увидели, а на мнение учителей, одноклассников и прочих ненужных знакомых стало всë равно. Никто из них ему ничего не сделает, разве что упрекнëт в непорядочном поведении и прочитает нудную лекцию о вреде курения. Всë это мало волновало, Андрей считал себя вполне самостоятельным для того, чтобы решать без чужих подсказок что для него плохо, а что хорошо. У коробки толпились универсамовцы, пацаны подтягивались со всех сторон. Издалека слышался резкий голос Турбо, тот уже отдавал команды сонным группировщикам. — А чего такие вялые? Десять кругов! Бегом! — свистнул Туркин и довольно заулыбался, наблюдая за тем, как пацаны нехотя выполняют приказ. Андрей опоздал на пару минут, прибился к остальным и затерялся в толпе, к своему счастью, оставшись незамеченным старшими. — Не халтурим! — подбадривал бегущих Турбо, чем только сильнее злил. Знакомый голос Валеры уши резал. В куртке было жарко, хлюпала вода в кедах, ветер в лицо хлестал, а Андрей, как дурак, от чего-то улыбался. Всë было как всегда, так, как должно быть. Сборы, коробка, пацаны, ругань старшего… Он привык к этому, так проходила жизнь, так же должна была продолжаться. Улица приняла, стала домом, и как хорошо было после всего произошедшего наконец в него вернуться. Отмучились. Турбо дал время отдышаться. Пацаны разбрелись по площадке, разбились по парам, принялись говорить каждый о своём. Молоко стоял рядом с Королëм, слушал его, то и дело посмеиваясь. Сутулый, как всегда, ругался с Самбо, подначивал его, наслаждаясь бурной ответной реакцией. Зима и Турбо стояли в стороне, курили, говорили, судя по их серьёзному виду, о чем-то важном. Андрей окинул взглядом пацанов и понял, что ему свои чувства по поводу последних событий, кажется, не с кем разделить. У Зимы был Турбо, у Сутулого Самбо, у Молока Король, а он стоял один. Андрей вдруг остро ощутил нехватку кого-то рядом, кого-то, пожалуй, определённого, кого-то, кто всегда был рядом, кого-то, с кого всë это началось. Зима что-то сказал Турбо, тот отмахнулся от него, скривив лицо. Больше Вахит ничего говорить не стал, только головой покачал. Валера же расслабился, посмотрел на своих подчинённых и воодушевился, готов был снова командовать. Андрей решил подойти к старшему прежде, чем тот снова начнёт гонять их по коробке, подумал, что сейчас удачный момент, чтобы задать вопрос, что беспокоил его со вчерашнего вечера. — Чего тебе, Пальто? — Турбо нахмурился, когда Васильев приблизился к нему. — Пацаны, а где Марат? — осторожно спросил Андрей. — Домой не вернулся, — решил добавить, будто бы оправдываясь за свой интерес. В воздухе повисло молчание. В последний раз отчаянно гаркнула птица и тут же весь шум прекратился, всё вокруг на мгновение напряженно замерло. Турбо шагнул вперёд и солнце скрылось за его широкой спиной. Он встал напротив Андрея, накрыв его своей тенью. По взгляду Валеры трудно было угадать, что он чувствует: напускная уверенность читалась в его позе, мимике и движениях, но за всем этим скрывался простой человеческий страх. Валеру разговор этот пугал не меньше, чем Андрея. Думать о том, что случилось, вообще не хотелось, хотелось забыть и никогда к этому не возвращаться, потому что случившееся было чудовищным, диким, неправильным, совершенно не вписывающимся в представления Турбо об окружающей его реальности. И пока Зима старался разрешить ситуацию, пока Пальто пялился на него, требуя ответа, а пацаны ждали дальнейших указаний, Валера все ещё пытался переваривать случившееся, потому что развалившуюся на кусочки прежнюю картину мира было не так просто собрать заново. — Значит так, Марата нет здесь больше и не будет, — Турбо говорил негромко, но чётко, так, чтобы слова до Андрея дошли. — Кащей решил всё. Он опущенный теперь, понимаешь? Проще выражаясь: вафлёр. Андрей имел общее представление о тюремных понятиях, но тут засомневался. Вафлёр — это тот, кто хуй сосал, а с Маратом такого случиться не могло. Должно быть, Турбо подменил понятия. — Что это значит? — Андрей тяжёлый взгляд Турбо выдерживал, не отступал. — Пальто, ты дебил? Я вроде понятно выражаюсь, — рявкнул Валера. — Значит, ещё раз, вчера произошло следующее… — Турбо, — прервал его Вахит, схватив за плечо. — Помолчи, я тут человеку ситуацию объясняю, — Валера отмахнулся и сделался злее. — Где Марат? — настойчиво повторил Андрей, чувствуя: что-то не так. — Кащей увёз, — тут же ответил Зима, прежде чем это сделал бы Турбо. — Ага, зеки его там в три ствола пялят, а может, завалили уже, хуй знает, — завёлся Валера, нервы сдали, не было сил сдерживать нарастающее внутреннее напряжение. — Турбо! — прошипел Вахит, попытавшись пресечь разговор. — А чё ты выступаешь? Сам бы в рот взял? — не думая, выпалил Валера, переходя в нападение. — Идиот? — Зима вытянул руку вперёд, останавливая Турбо, уже готового наброситься на него с кулаками. Пацаны, заметив, как между старшими разворачивается конфликт, окружили их и с интересом наблюдали за происходящим. — Порешали всё уже. Если Кащей сделал, значит так надо, — на этом Турбо собирался поставить точку. — А чё такое? — послышалось из толпы. — Чё-чё… Хуй через плечо! — крикнул Валера, только больше привлекая к себе внимание, — Так всем интересно, о чём мы тут базарим? — Успокойся, тормози давай, — Зима стал серьёзным; ситуация выходила из-под контроля. — Слушай, а правда, чего это мы такое держать в тайне будем? — Турбо обратился к Вахиту, похлопав его по плечу, — Пусть узнают, а то вдруг потом окажется, что с вафлёром поздоровались по старой памяти. О таком предупреждать надо, или ты хочешь пацанов подставить, а? — Валер, — прошептал еле слышно Зима, вглядываясь в нездоровый блеск чужих глаз. Но, кажется, успокоить бурю, бушующую внутри Турбо, стало теперь невозможно. Не удержать было волну гнева, захлёстывающую всех присутствующих. От отчаяния Валера снова бил первым, всё вокруг себя уничтожал, по-другому просто не умел. — Значит так, пацаны, обрисую вам кратко ситуацию. Кащей вопрос с Маратом решил по-своему. Мы судить его за это не будем. Главное, что больше нет этой крысы с улицей, — торжественно объявил Турбо толпе. Пацаны загалдели радостно, выражая одобрение. — Вы его вчера завалили, что ли? — кто-то из них рассмеялся. — Всё самое интересное после того, как мы ушли, — подхватил другой. — Ну, мы его ещё живым застали, дальнейшая судьба неизвестна, так что может ещё всплывёт где-нибудь, — Турбо вошёл во вкус, упивался вниманием группировщиков, чувствовал себя главным. Пацаны глядели на него с восхищением, в отличие от Вахита: тот молчал, всем своим видом выражая, как казалось, презрение. Валеру это только раззадоривало, хотелось доказать свою правоту. — А теперь внимание, для всех говорю первый и последний раз. Контачить с Маратом теперь никак нельзя, на улице увидите — гасите сразу, без вопросов. Он, по решению Кащея, опущенный, — высказался он и почувствовал наконец облегчение. — Тебе я лично советую из дома убираться. Поживёшь в качалке, пока мамку не выпишут. Разберёмся, — бросил Турбо в сторону застывшего на месте Андрея. Такая новость, похоже, потрясла всех присутствующих. Пацаны молчали, переглядывались, никто не решался заговорить. — Ладно баба у него вафлёрша была, хуй с ней, так он сам в пидоры подался. Я о таком молчать не могу, пацаны, вас осведомить надо о том, с кем по одной улице ходите, чтобы проблем ни у кого потом не было. Я разве не так что-то говорю? — Валера взглядом окинул толпу, пацаны закивали, по большему счету все с ним были согласны. — Мы с Зимой там присутствовали, своими глазами всё видели. Подтверди, — Турбо дал Вахиту слово, но тот назло молчал, только продолжал смотреть на него своими тошнотворно грустными глазами; это раздражало. — Человек хуй сосал, а ты за него впрягаешься? — вопрос прозвучал резко и грубо, как удар по лицу. — Ты закончил? — выдержав паузу, спокойно произнёс Вахит. — Тебе ещё раз лично всё объяснить? — Турбо улыбнулся нервно, не выдерживал чужого давления. Вместо ответа в этот раз прилетело кулаком в челюсть. — Нет, я всё понял, — Валера не успел отойти от удара, как вновь раздался голос Зимы: — Я ухожу. Уныло завывал холодный ветер. Солнце скрылось за тяжёлой мутной массой облаков, играло тонкими лучами, пробивавшимися сквозь их завесу. На землю полосами ложился свет. Таяли сугробы. Под ногами мешалась слякоть. Неугомонные, крикливые галки стаями собрались на ветвях голых деревьев, чтобы наблюдать. Руки мелко дрожали, противные мурашки покрыли тело. Бросало то в жар, то в холод. Кружилась голова. Ни сказать, ни сделать ничего было нельзя. Перед Андреем мелькали лица группировщиков, но они казались чужими и незнакомыми, происходящее вокруг воспринималось как что-то отдалённое от него. Не было лишних слов, только шумное сбивчивое дыхание, треск и скрипы льда раздавались в стенах коробки. Потекло из разбитого носа. Зима от очередного удара отлетел в сторону, кропя кровью снег. Молча поднялся на ноги и побрëл к выходу, ни с кем не попрощавшись. Красным по белому всë было написано, так, что и добавить нечего. — Закрыли тему, — крикнул Турбо, — Всем понятно? — Пальто, если тебя с этим пидором увижу — пеняй на себя. Нам ни вафлёры, ни помазки здесь не нужны, сам знаешь, — он обратился к Васильеву, но тот ничего не ответил, и Валере показалось, что Андрею на эту ситуацию, в общем-то, всё равно. — Вперёд, пацаны, на улице порядок наводить, — скомандовал Турбо, позвав всех за собой, и направился к выходу. Группировщики оживились, снова послышались их звонкие голоса и быстрые шаги. Все последовали за старшим. Толпа шумно дышала, гудела, давила со всех сторон, уносила с собой растерянного Андрея. Стремительно шла навстречу суровому ветру и грязи дорожной слякоти. В сопровождении приятной тишины субботнего утра Вахит неспеша шëл до дома привычной ему дорогой. Кровь кое-как удалось остановить. Она оставила следы на щеке, подбородке и губах, что застыли в расслабленной полуулыбке. Во дворах было пусто, не удалось своим внешним видом никого напугать, да и не хотелось, не было больше желания, как и смысла выглядеть суровым и опасным группировщиком. Вахит медленно шагал по тротуару, в деталях разглядывая знакомые дома, окружавшие его деревья и сугробы. Сквозь снег, перемешанный с грязью, и слой жухлых прошлогодних листьев, проглядывались свежие зеленые травинки. Под ногами то и дело хрустел тонкий лед, застывший в лужах. Тлела зажатая меж пальцев сигарета. Вахит в очередной раз затянулся и выдохнул дым, но даже его едкая вонь не перебивала то, как по-весеннему пах сегодня воздух. Кончилась зима.

***

Тошнило. Напрягал взявшийся непонятно откуда тремор рук. Андрей молча шагал по мокрому асфальту, затерявшись среди пацанов. Турбо вёл их куда-то, куда конкретно он не расслышал, в любом случае там вновь предстояло обчищать чужие карманы, обманывать и наживаться на мирных гражданах, что было не в новинку, но сейчас этого просто не хотелось, вообще ничего не хотелось. — Бля, братишка Адидаса ведь, как он так-то, а… — послышалось за спиной; Марата всю дорогу обсуждали, только тихо, чтобы старший не услышал. — Да забей, пидор, он и в Африке пидор, хуй с ним, — раздался ответ. Знать наверняка о том, правда это или ложь, Андрей не мог. Лучше было бы думать, что Турбо утрирует, привирает, от того, что видит ситуацию по-своему; это ведь в его духе — впадать в крайности и гиперболизировать. Хотелось думать, что, скорее всего, Марат что-то не то сказал, был неправильно понят, может, с приятелями Кащея поцапался, оттого и случайно навлёк на себя позорное клеймо. И Андрей думал так, отчасти, по крайней мере очень старался себя в этом убедить. Слова Турбо покоя не давали, прокручивались в голове, как заевшая пластинка с очень плохой музыкой: кто-то яростно стучал по клавишам, не попадая в ноты, расстраивая несчастный инструмент. Всё это мимо! Это не вписывалось в представление о том, как должно быть. Андрей всё острее чувствовал, что его собственная жизнь выходит у него из-под контроля. Судьба-злодейка давно взяла её в свои руки и двигала Васильевым, будто пешкой. Вопросов к ней становилось всё больше — от банальных: «Зачем? Почему?» до: «Как в этот раз не ошибиться?». Но он делал это снова и снова. Всё время выходило что-то не так. И даже в своём искреннем стремлении к лучшему для всех и себя самого, в попытках сохранить то, что было важно, он, кажется, снова сделал всё неправильно. Всем своим существом Андрей сейчас эту неправильность ощущал, и она его мучила, изнутри разъедала. Что-то было не так, не так было всё, изначально. Удар. За ним следующий, и ещё, ещё, ещё… — Пальто, хорош! — послышался сзади крик Турбо, тот крепко схватил за плечо и оттащил в сторону. Андрей оторвался от избиения чушпана, что несколько минут назад отказался отдавать ему пару копеек. Парень был на вид безобидным совершенно, чуть помладше самого Васильева. Это не помешало ему стать жертвой разгневанного группировщика. Андрею было всё равно на мелочь в его карманах, как и на самого мальчишку, тот просто попался под горячую руку. Теперь лицо его было перепачкано кровью. Как и руки Андрея. Снова сбил костяшки, а ведь только зажили предыдущие раны. Злость взяла верх над разумом и сдерживать её в себе не получалось, рвалась наружу. Невыносимой была собственная беспомощность, давила невозможность повлиять на ситуацию. Потеряв мнимый контроль над своей жизнью, Андрей ощутил всепоглощающий ужас, сбивающий с ног, рвущий на части, уничтожающий. Хотелось отделаться от этого чувства, любыми способами. Турбо вытянул из пучины ярости, к реальности вернул. Андрей замер напротив него. Глазами встретились. Поняли друг друга без слов. И от этого только противнее стало: думали-то об одном. — Ты чё это? — подал голос Турбо, чтобы Васильев не сделал этого первым. — Ничего, — тихо ответил Андрей, опустив глаза. Вновь повисло в воздухе тяжёлое молчание. — Иди отсюда давай, свободен, — бросил Валера в сторону мальчика, с трудом стоявшего на ногах. Тот, испугавшись группировщика, быстрыми шагами двинулся в сторону дома, то и дело поскальзываясь на льду. — Турбо, мне пора, — вдруг отозвался Андрей, — Обещал к маме зайти, она ждёт. Я пойду? — коротко объяснился. Валера отпустил, кивнул на прощание и облегчённо выдохнул. Мысленно порадовался тому, что Васильев уходит: смотреть на него не мог. Андрей соврал, конечно. Ничего он не обещал, всю неделю визит в больницу откладывал, но сейчас направлялся именно туда. Ему почему-то вдруг искренне захотелось к маме.

***

Андрей шëл по длинному коридору следом за медсестрой. Тучная женщина средних лет передвигалась медленно, бормотала что-то себе под нос. В помещении эхом раздавался ритмичный топот каблуков. Васильев заявился в больницу во время еë обеденного перерыва, который медсестре пришлось прервать, чтобы проводить его в палату. Светлану Михайловну перевели в другое отделение, больше никакой информации от медсестры не поступило. Лампы с потолка нервно мигали. Пахло хлоркой. Пожилая уборщица водила шваброй вдоль пола, оставляя разводы грязи на линолеуме. Шли мимо палат, откуда доносились незнакомые голоса. Неожиданно раздался чей-то крик, и так же резко оборвался. — Как еë самочувствие? — подал голос Андрей, нарушая давящее на него молчание. Медсестра в его строну даже не обернулась, только тяжело вздохнула. — Молодой человек, ну я вам, что, врач? Вы почему у меня это спрашиваете? — недовольно проворчала она. — А, извините… — стушевался Андрей и замолчал, не желая нарываться на конфликт. Палата, в которой лежала Светлана Михайловна, находилась в самом конце коридора. Медсестра провернула ключ и приоткрыла дверь, заглядывая внутрь. — У вас пятнадцать минут, — сообщила она, запуская Васильева в небольшую комнату. В нос ударил запах стерильной чистоты, противный, присущий всем больницам. Окружили голые стены, кроме них здесь были только железные прутья кровати и небольшое покрытое решёткой окно. Светлана Михайловна сидела на кушетке, опустив голову, и, кажется, даже не заметила, как к ней вошли. Волосы её были распущены, спутаны, закрывали лицо. Она была неподвижна, будто каменная статуя, живого человека в ней выдавала только мелкая дрожь, пронизывающая всё тело. — А можно нас наедине оставить? — Андрей обратился к медсестре, что застыла в проходе. — Ещё чего сделать? Нет, не положено, — она нахмурилась, давая понять, что так и будет стоять над душой все отведённые пятнадцать минут. Андрей вздохнул, не стал перечить. Сделал несколько шагов навстречу к матери, но та не обратила на него внимания. — Мам, привет, — позвал Андрей и выдавил из себя улыбку. Никто ему не ответил. Светлана Михайловна в сторону сына даже не посмотрела, не проявила к нему никакого интереса. Медсестра нервно теребила в руках связку ключей, отсчитывая время до конца визита. Андрей опустился перед мамой на корточки, дотронулся своими руками, израненными до её рук, трясущихся и холодных. Погладил их, нежно, отдавая тепло, что нёс с собой, пока шёл к ней по грязным улицам наперекор жестокому ветру. Мама посмотрела на него. Глаза её, казалось, были лишены жизни; бывшие когда-то ярко-голубыми, полными чувств, стали теперь тусклыми, бледными, и ничего в их взгляде выражено не было. За время, проведённое в больнице, она совсем исхудала, приобрела болезненный вид и никак, никак не шла на поправку. Она и в прошлые визиты была немногословна, но сына узнавала и могла поддержать диалог, а теперь молчала, не двигалась, даже зрачки её замерли в одном положении, взгляд был направлен сквозь него, куда-то в пустоту. Андрей подумал вдруг, что отдал бы всё на свете, чтобы мама снова заговорила с ним; пусть кричит, ругается, жизни учит, всё на свете запрещает, но только не молчит. — Как ты тут? Как себя чувствуешь? — он попытался заговорить с ней, надеясь, что она услышит и очнётся, снова станет собой. Мама слегка нахмурилась, но ничего не ответила. — У нас с Юлей всё хорошо, только она скучает очень. Хочешь, мы завтра вместе к тебе придём? — не унимался Андрей, пытался вымучить взгляд поласковее, чтобы растопить сковавший её холод. — Уходи, — прохрипела она, посмотрев на сына чуть более осмысленно. — Мам, ты чего? — растерялся Андрей; он сжал её руки сильнее, в попытке привести в чувства, вернуть к реальности, где она его мама, а он любимый сын. — Уйди, — прозвучало вновь, на этот раз чуть громче. — Мам, не надо, всё хорошо будет, вот увидишь! Тебя выпишут и всё как раньше будет. Вот, в музыкалку вернусь, и драться не буду больше, обещаю, — сохраняя спокойствие в голосе, говорил Андрей, продолжая отчаянно гладить еë руки, согревать замёрзшие пальцы. — Слышишь меня, мам? Глаза напротив смотрели зло, испуганно, заставляя сердце чаще забиться в тревоге. — Врëшь, — прошептала она, помотав головой. — Правда… — сдавленно произнёс Андрей, чувствуя, как ком подступает к горлу. — Врëшь мне, врëшь! — неожиданно громко воскликнула Светлана Михайловна. Пальцы еë, что до этого держал Андрей, вырвались из его рук и вцепились ему в плечи, с силой сжимая их. Ногти впились в кожу через тонкую ткань больничного халата. — Убирайся! Сволочь! — закричала она, резко пиная сына коленом в грудь. Андрей вскочил на ноги, вырвался из цепкой хватки родных рук, но только чтобы приблизиться вновь и суметь обнять маму, успокаивая; она, не дав ему дотронуться до себя, с силой оттолкнула в сторону. — Пошëл вон! Тварь неблагодарная, — женщина встала с места, но тут же была остановлена медсестрой; та схватила еë за руки, сведя их сзади, и не оставила возможности двигаться. — Санитар! — крикнула медсестра, так, чтобы услышали в коридоре. — Не трогайте еë, — выпалил Андрей, видя, как мама корчится от боли. — Вы у нас тоже особо буйный? Щас санитаров позову, обоих упакуют, соседняя палата, вон, свободна, — зашипела в ответ медсестра. На откровенное хамство Андрей бы обязательно ответил, но не в этот раз; было всë равно на слова грубой медсестры, думать он мог только о том, как защитить теперь маму, как уберечь еë от боли. — Мам, — он шагнул к ней навстречу, не обращая внимания на возмущения медсестры. Светлана Михайловна, отчаянно пытавшаяся вырваться из чужих рук, в последний раз подняла на Андрея взгляд и, недолго думая, плюнула ему в лицо. — Уходи! Уходи! Уходи! — она вновь принялась брыкаться и размахивать головой. В палату вошла ещë одна женщина, принесла с собой скомканные куски ткани. Теперь маму держали уже двое. Они ловко справились с тем, чтобы уложить еë обратно на кровать. В руках медсестры возник шприц с неизвестным лекарством, которое она вколола сопротивляющейся пациентке. Дальше Андрей смотреть не стал, пулей вылетел в коридор и помчался к выходу. Эхом раздавались из палаты ругань персонала, крики и рыдания. Он сбежал вниз по лестнице, чудом не поскользнувшись на мокрых ступеньках, сунул гардеробщице номерок и, выхватив из еë рук куртку и не снимая больничного халата, покинул помещение. К вечеру поднялась метель. Стало ощутимо холоднее. Андрей зачерпнул рукой горсть снега и протëр им лицо, смывая с него непрошенные слëзы: не мог позволить эмоциям взять верх, надо было привести себя в чувства. Дома больше не было. Он не знал теперь, куда пойти, потому побрёл в неизвестном направлении по серым улицам и хмурым дворам. Стемнело. Кончились сигареты. Бесцельное хождение кругами осточертело, в голове раз за разом навязчиво прокручивалось одно и то же. Как бы Андрей ни старался разложить всë по полочкам и составить логическую цепочку, ответы на вопросы не находились. Оставаться наедине со своими мыслями он больше не мог. Было решено вернуться в квартиру Суворовых. Пусть Андрей и был там чужим, но Диляра, возможно, ждала его, как и Юля, а он своими ночными похождениями только заставлял их переживать лишний раз; уж точно не хотелось создавать для всех ещë больше проблем. Тем более, Марат наверняка уже вернулся домой, будет возможность поговорить с ним лично, узнать, что произошло на самом деле. Андрею теперь было всë равно на то, что они в ссоре, это стало совсем неважным. Он даже был готов первым сделать шаг к примирению, главное было разобраться в сложившейся ситуации. Злиться на Марата тоже почему-то больше не получалось, обида и непонимание отошли на второй план, в груди теперь билась липкая тревога и больше всего хотелось убедиться в том, что друг, пускай и бывший, в порядке. В конце концов, на улице было ужасно холодно, Андрей замëрз и устал. Тянуло к теплу. Не хотелось самому себе в этом признаваться, но за образом сурового группировщика, что он так старался создать, пряталось нечто уязвимое и хрупкое, что сейчас так отчаянно хотело быть согретым. Андрей медленно поплëлся в строну дома Суворовых, надеясь, что оттуда его не выгонят, хотя бы сегодня, а потом он придумает что-нибудь.

***

Андрей провернул ключ и осторожно приоткрыл дверь. Стараясь не создавать шума, вошёл в полумрак чужой квартиры. В коридоре на полу одиноко лежала полоса света, берущая своё начало из гостиной. Оттуда доносился шипящий шёпот телевизора, разбавляющий висящую в пространстве тишину. Андрей разулся, снял верхнюю одежду и застыл в коридоре. Всего пара метров отделяла его от комнаты, но как бы ни хотелось лечь в тёплую постель, странное любопытство, охватившее его, заставило шагнуть вглубь квартиры. Осторожно ступая по паркетной доске, он шёл к пробивающемуся из гостиной свету. Дверь в неё была слегка приоткрыта, Андрей потянул её на себя и вошёл внутрь. По телевизору показывали черно-белый фильм, перебиваемый цифровым шумом. Напротив, развалившись в кресле, неподвижно сидел хозяин дома. Изображения на экране шли одно за другим, играли полосами света на лице мужчины. Слышалось ровное, тяжёлое дыхание. Кажется, Кирилл крепко спал, ведь не заметил как в комнату вошли. Было душно. Андрей ощущал в воздухе запах перегара, знакомый ему, но чужой и неподходящий для квартиры Суворовых. Так пахли мужики, считающие копейки перед тучной продавщицей, так пахли их проспиртованные мольбы и обещания; так пахли соседи и гости, семейные застолья, одинаковые праздники, так пахли вечера, крики на кухне, чёрствый хлеб и картошка… Резкая вонь неблагополучия, явная и однозначная, не выветривалась, не отмывалась, тянулась шлейфом как за прокажённым… пока отец Андрея был ещё жив, так всегда пах дом Васильевых. Всë в тишине застыло и казалось теперь безжизненным. Гния, разлагалась убитая горем семейная идиллия. Звякнула пустая бутылка, рухнув на пол; заявила о себе и вновь застенчиво замолчала. Недобро зашипел телевизор, посылая прочь незваного гостя. Осторожно, боясь нарушить царивший в гостиной покой, чуть больше боясь разве что быть им поглощëнным, Андрей выскользнул из комнаты и прикрыл за собой дверь. Было бы совсем темно, если бы не свет в конце коридора, приглушëнный, тëплый; его лучи выходили из кухни, гладили пол, тянулись к Андрею, звали к себе, и Андрей поддался, пошёл им навстречу, будто заворожённый. Приблизившись к двери, он услышал, как с той стороны кто-то всхлипывает; подумал сначала, что ему показалось, но нет, отчётливо слышался тихий женский плач. Андрей решился войти не сразу: от собственных переживаний раскалывалась голова, на чужие сил тем более не осталось, да и, в конце концов, казалось, что своим появлением он сделает хуже. Пересилив себя, Андрей всё же приоткрыл дверь, чтобы узнать, в чем дело. За кухонным столом сидела Диляра, увидев Андрея, она вздрогнула и принялась вытирать слёзы рукавом платья. — Андрюша, вернулся, — прошептала женщина и тяжело вздохнула, замечая на его лице свежие ссадины. Андрей коротко кивнул в ответ и опустил взгляд в пол, смотреть в глаза Диляре было теперь отчего-то очень неловко. В тепле чужого дома больше не трясло от холода, оттаяли руки. Уютная кухня приняла как гостя, обняла и отогрела, но расслабиться не получалось. На плите стоял ужин, в комнате ждала мягкая постель, но их готовили не для Андрея. Не для Андрея была материнская забота и доброта, что проявляла Диляра. Она ждала дома сына, а не самозванца-беспризорника. — Марат спит? — подал голос Андрей, вымучив наконец из себя единственный вопрос. Диляра подняла на него взгляд, полный чувств, которые он не мог разобрать. — Андрей, скажи мне, что там у вас происходит? — голос её предательски дрогнул, но она продолжила, сдерживая слëзы, — Марата второй день ни дома, ни в школе нет, и с комсомольцами он не был, я сегодня звонила узнавать… Ты почему мне не сказал? Андрей замер, боясь пошевелиться, взглядом сверлил пол, не в силах даже посмотреть в сторону Диляры. Он мог бы соврать, как делал это обычно, но будто лишился дара речи и выдумать ничего не получалось. Напряжение нарастало, деться от него было некуда. — Послушай, я знаю, на улицах эти бандиты и вы с ними… Что-то не поделили, ввязались в какие-то разборки? Они угрожают тебе? Ему? Он не просто так домой не приходит, что-то случилось? Диляра продолжала говорить с ним, голос звучал мягко, тревогу в нём она пыталась скрыть. До Андрея доносились лишь обрывки её фраз. Голова кружилась, по коже бежали мурашки, снова бросило в холод. — Где вы целыми днями пропадете? Заставляют? Мы ведь на вашей стороне, нечего бояться… У тебя там проблемы? Скажи в чём дело, Андрей, мы ведь можем помочь, ты только скажи… Чужие слова тонули в мути, охватившей сознание, речь становилась неразборчивой. Андрей терялся в четырёх стенах маленькой кухни, пространство поплыло, исказилось, будто намеренно путая, издеваясь. Из знакомой обстановки вышибает фантомным ударом обратно к холодным казанским улицам. Перед глазами их лица, полные безумной ярости, тело, почти безжизненное, хлещущий по лицу ветер, ликующая толпа, оглушающий крик, снег, окроплённый свежей кровью… — Андрей. — Я ничего не знаю, — голос прозвучал сдавленно; руки задрожали, Андрей сжал их в кулаки, царапая ногтями внутреннюю сторону ладони, — Извините. С губ Диляры сорвался короткий всхлип, она вздрогнула и тут же сорвалась с места, принимаясь переставлять посуду со стола в раковину. —… А если напали, ограбили? Похитили? Нельзя так, так нельзя… — неразборчиво бормотала она себе под нос, перемывая чистую посуду. Слëзы текли по щекам, падали в раковину, перемешиваясь с мыльной водой. Брызги летели в стороны, попадали каплями на кухонный фартук. Звенели, ударяясь друг о друга, блестящие тарелки. — Значит, завтра пойдем в милицию, напишем заявление, там помогут, и всех, кто за этим стоит, найдут, найдут и накажут… — повторяла Диляра словно в бреду. Одно еë неаккуратное движение — и гранëный стакан, оставленный на краю столешницы, полетел вниз. Разбился, оставив на полу осколки стекла. Диляра дёрнулась в сторону, тяжело вздохнула и обессиленно опустилась на стул, закрывая лицо руками. Отступила истерика, оставив после себя тихий плач, не столько от боли и страха, сколько от усталости. Звон бьющегося стекла, прозвучав резко и неожиданно, вытащил Андрея из собственных мыслей. Не увидев поблизости ни веника, ни совка, он принялся руками собирать с пола осколки, небрежно так, будто они и не могли ему навредить. По своей неосторожности Андрей всë же порезался, закапала кровь, пачкая руки, но он не испугался, не остановился, продолжил собирать с пола острые куски стекла, намеренно сжимая их в ладонях. Осколки впивались в кожу, нещадно резали ладони и пальцы. Это причиняло боль, такую чистую и понятную, что становилось легче. Андрей сосредоточился на этом простом ощущение, настоящем и правдивом; боль отвечала сразу на все вопросы, и едва ли еë можно было назвать наказанием, скорее наоборот, в ней находилось исцеление. Осколки полетели в мусор. Холодная вода полилась из крана, смывая кровь с израненных рук. Андрей простоял так пару минут, слушая всхлипы, приглушенные шумом воды, и наблюдая, как полупрозрачная красная жидкость утекает в слив. — Марат не пропадëт, я уверен, — он вдруг прервал молчание, но к Диляре не повернулся, прятал в раковине окровавленные руки; она ничего не заметила. — Мы с ним поссорились перед тем, как он ушëл, он, наверное, всë ещë на меня злится, — Андрей нервно усмехнулся, говорил с наигранным спокойствием, стараясь сделать вид непринужденный, звучал неестественно, но Диляра была так потеряна и замучена переживаниями, что не обратила внимание на нотки фальши в его голосе. — Там ничего серьëзного, я же хотел с ним помириться, но он просто… Принимает все близко к сердцу, вот и решил на время из дома уйти. Сказал, что видеть меня не хочет и всë такое, я хотел его остановить, но он не слушает ничего, всë для себя сам решил… — сочинял Андрей, удивляясь тому, как ловко выходит; оставалось убедить в своей правде Диляру. — Не хотелось вас расстраивать, он, наверное, у кого-то из пацанов ночует, я всех не знаю, попробую спросить, может кто-то видел его или скажет, где искать… Вы так не переживайте, он вернëтся, обязательно, — Андрей наконец повернулся к Диляре, выдавил из себя подобие улыбки; руки он сжал в замок, спрятав за спиной; кровь так и не вышло остановить. Женщина подняла на него взгляд, заблестели еë усталые, покрасневшие от слëз глаза. — Хорошо, что сказал… — она глубоко вздохнула, стараясь восстановить сбившееся дыхание. Руки Диляры всë ещë мелко дрожали, пальцы теребили край фартука, вся она была напряжена и никак не могла успокоиться. Андрей, поддавшись необъяснимому порыву, подошëл к ней ближе и слегка дотронулся до еë плеча, та в ответ промолчала, но не оттолкнула. Недолго думая, Андрей решился и осторожно обнял Диляру, позволяя ей прислониться к нему. Движения были скованными и неловкими, он несколько раз провëл ладонью вверх-вниз вдоль еë спины в надежде, что сможет утешить. Это казалось неправильным и отчасти пугало, но всë же ощущение тепла от другого человека было удивительно приятным, и жажда этого тепла брала верх над всем остальным. — Всë будет хорошо, — прошептал Андрей, чуть сильнее сжимая Диляру в своих объятиях. Окровавленные ладони скользили по спине, ласково гладили, оставляя липкие следы на бежевом платье.