Теперь ты

Кащей ввалился в качалку, притащив с собой угашенных приятелей. Среди них оказался толстый мужик в тюремных татуировках, ранее он здесь уже бывал, с ним ещё пара похожих друг на друга уродов, от которых жутко несло бог знает чем, напоминавшим смесь мочи и тухлого мяса. — Вы ещё здесь? — Кащей вскинул брови, изучая взглядом пацанов, будто впервые видел. Зрачки его были расширены, улыбка совсем нездоровая. Вахит почувствовал неладное, как только они вошли, неприятное чувство засело в груди. Всё пошло не так ещё в тот момент, когда Марат упал без сознания, но обстановка накалялась, не предвещая ничего хорошего. Своих людей Кащей рассадил за стол, принёс им бутылку спиртного, выдал стаканы. Гостеприимный, однако, был и больно довольный, светился от не пойми откуда взявшейся радости. Он вставил кассету в магнитофон и заиграла музыка, что-то про «гоп-стоп» и «мир блатной». Все повеселели, открыли водку, будто что-то праздновать собрались. Двое мужчин одновременно закурили, третий раскинулся в кресле, и, кажется, забылся сном. — Кащей, тут такое дело, — неуверенно начал Зима, — Мы немного отошли от плана… — Чё такое-то, а? — Кащей подошёл к пацанам, по-хозяйски закинул руку Вахиту на плечо. Не найдя себе оправдания, Зима уставился на Турбо, который всё это время заслонял собой пленника, а теперь сделал шаг в сторону. Марат сидел, забившись в угол, его заметно трясло. Не узнать было мальчика, всё лицо его разукрасили синяками, живого места на нём не оставили, ещё и голову бинтом зачем-то обвязали. Выглядело это всё намного хуже, чем когда Кащей его видел в последний раз. Под Маратом образовалась лужа крови, успел ей весь пол перепачкать, пока его пацаны по качалке таскали. Без сознания он пролежал около получаса. Пацаны зря паниковали, лучше бы учились первую помощь правильно оказывать. Марат не помнил, как он открыл глаза, не помнил и как свалился на пол от удара Турбо. В ушах шумело, голова раскалывалась и сильно тошнило. От любого движения по всему телу разливалась острая боль, била по вискам, отдавала в затылок. Время текло слишком быстро, каждый раз, как Марат моргал, картинка перед глазами менялась. Он вполне чётко осознавал, где находится, но чувство было, будто после удара его забросило в параллельную реальность, где ничего вроде бы не отличалось от реальности прежней, но при этом всё было совершенно новым и незнакомым ему. Маячившие перед ним Зима и Турбо были здесь другими людьми, просто пришельцами в их костюмах. Они похитили его и забрали к себе на космический корабль, который под качалку замаскировали, чтобы он ни о чем не догадался… — Ну, короче… — Вахит так ничего и не придумал за те пару часов, что Кащея не было. — Зима не виноват, — прервал товарища Турбо, — Это я его так… Но за дело! Бежать пытался, сволочь, я остановить хотел, силу не рассчитал, ну он и… Упал… У него с головой чё-то, походу, надо к врачу везти. — Что мы делать будем, если он скажет, что это мы сделали? Опять закроют, статью пришьют… — робко спросил Зима, боясь сказать глупость, которая могла бы вывести авторитета из себя. Кащей недовольно покосился на парней, не впечатлила их самодеятельность. В его планы вообще не входила вся эта возня с младшим Суворовым, не был он ему так сильно нужен. Происходящее только злило, портило планы на вечер. Марата давно пора было домой отправить раны зализывать, но теперь ни к родителям, ни в больницу было нельзя, ничто не мешало ему снова на пацанов донести, а с милицией дел иметь не хотелось. — Ничего он никому не расскажет, — пробормотал Кащей, делясь этой мыслью скорее с самим собой, нежели с пацанами. Марат почувствовал, как ему на щёку легла тяжёлая мужская рука, приятно охладив горячую от жара кожу. Пальцы заляпала кровь, Кащей медленно провёл рукой вверх-вниз, будто бы погладил. — Обижают тебя, Маратка? — сквозь свист в ушах послышался прокуренный голос, — Иди сюда, — нежно-нежно. Кащей на ноги поставил, по телу новая волна боли прошлась. Приобнял за плечо, и Марат, как щенок брошенный, отозвался на столь желанную ласку, вцепился в него, как в спасательный круг. — Ну-ну, потерпи, скоро всё закончится, — успокаивал он дрожащего парня, поглаживая его по спине. — Пойдём, с людьми поздороваешься, а то что, как не родной? — Кащей вытолкнул пленника в центр зала, тот еле стоял на ногах, приходилось придерживать за ворот свитера, чтобы не упал. Марата усадили в кресло, рядом оказался мужик в наколках, он внимательно изучал его взглядом, но не говорил ничего. — В наш тесный круг не каждый попадал, и я однажды — проклятая дата… — Кащей закружился по залу, зачитывая что-то себе под нос, — его привел с собою и сказал: «со мною он — нальём ему, ребята»… Тут перед Маратом возник стакан водки, чья-то рука, обхватив его собственную, взяла его и поднесла ко рту. Пришлось глотнуть, горло обожгло, все сильнее хотелось блевать. Кащей оживился и заметно повеселел, днём совсем другой был, злой и нервный. Непонятно было, что из этого хуже, не в одном из своих состояний доверия он не внушал, потому Вахит внимательно наблюдал за ним, пытаясь предугадать дальнейшие действия авторитета. Понимал, что вряд ли ситуация, в которой они оказались, могла стать ещё хуже: не будет же никто Марата убивать, в конце концов… Но настрой Кащея пугал и держал в напряжении, казалось, он что-то задумал, был в его взгляде какой-то нездоровый азарт. — А мы — его мы встретили как брата… — процедил Кащей, зажимая в зубах сигарету, — А он назавтра продал всех подряд… Картинка перед глазами расплывалась, трудно было разбирать чужие слова, различим был только тон, нарочито задорный, и это казалось издёвкой. Марат тихо заныл, боль ударила в голову с новой силой. — Он слишком рано нас похоронил, ошибся он, поверьте мне, ребята… — Кащей улыбался, оценивая взглядом обстановку: здесь он чувствовал себя как дома. Незнакомец толкнул Марата в плечо, протянул ему пачку сигарет, тот дёрнулся в сторону, испугавшись, что сейчас снова начнут бить. — Хв-а-а-тит, — простонал он, собственный голос не слышался, только непрекращаемый шум в ушах, — вы-ы меня убьёте, вас посадят… — Ты меня тюрьмой пугаешь? — Кащей склонился над ним и смотрел прямо в глаза, будто в душу забраться хотел. Кто-то засмеялся, зашевелились фигуры, со стола упала бутылка, разбиваясь об пол. — А ты знаешь, что с такими, как ты, делают на зоне? — мужчина сделался серьёзным, от его взгляда становилось не по себе. — У нас стукачей не любят, ой, как не любят, — выдохнул в лицо Марата едкий дым. — Да, пацаны? — он обратился к присутствующим. Зима слегка толкнул Турбо, тот уставился на него непонимающе. — Слышь, это хуйня какая-то, чё-то не то, по-моему, начинается… — шепнул он на ухо другу. — Может, ну его, свалим… — Валера сам растерялся; среди бывших арестантов они чужие, непонятно было, как себя вести. — Нас не отпускал никто, — никаких указаний для дальнейших действий Кащей не дал, а перебивать его в такой момент было страшно. — Ты вмешаться предлагаешь? — Их больше, — немного подумав, ответил Зима; деваться было некуда. Схватив Турбо за локоть, он стремительно зашагал к выходу. — А вы куда собрались? — окликнул их Кащей. — Так мы это… Курить, — Вахит нервно сглотнул. — Тут курите, — зазвучал приказной тон, вынуждая пацанов развернуться и замереть. Кащей принялся медленно расхаживать из стороны в сторону, осматривал свои владения. Всё внимание было обращено на него. Он был здесь хозяином, которому никто не вправе перечить, и ему нравилось чувствовать власть, быть главным. У Марата перед глазами всё закружилось. Очертания предметов размылись, сливаясь в единое желто-красно-зеленое целое. — Вот, как оно получается: отнеслись к человеку со всей душой, доверяли значит, как своего приняли, — Кащей остановился, навис над Маратом, тот весь сжался, закрыл лицо руками, ничего не замечал вокруг себя, — а человек ментам на нас донёс, некрасиво получается, совсем не по-людски. Мужики молча наблюдали за выступлением Кащея, изучали взглядом выявленного предателя. — Да, Маратка? — повысил голос, чтобы его точно услышали. — Хва-тит, — тихо повторил Марат, головная боль не давала сосредоточиться на разговоре. — А мы поступим по понятиям. Бычок приземлился на пол, задымился, дотлевая. Кащей схватил Марата за шкирку и потащил в каморку, тот заскулил, вырваться уже не пытался. Дверь осталась открытой. Из прохода лился свет желто-оранжевый — яркое пятно в тусклых стенах качалки, будто врата ада. Бывшие арестанты остались на своих местах, лица их, краснеющие от выпитого, были расслаблены и выражали спокойствие — вот они, стражи, настоящие демоны. Пацаны стояли неподвижно, будто зачарованные, не до конца осознавая, что происходит. О том, что делается за стеной, говорили двусмысленные звуки и дерганные движения… Пришлось зажать ему нос, перекрывая доступ к кислороду, чтобы рот открыл, а то даже после того, как на колени поставили, не догадался, что нужно делать. Марат начал задыхаться, судорожно ловить ртом воздух — заткнули тут же. Кащей положил руку ему на затылок, придерживая, чтобы процесс контролировать. Любой поворот головы вызывал невыносимую боль, от которой бежать было некуда, с каждым новым движением она становилась сильнее. Страх и бессилие заставили беспрекословно подчиниться. Кащей откинулся на спинку старого скрипучего дивана, прикрыл глаза, сосредотачиваясь на собственных ощущениях. Скрип — Всхлип.       Туда — сюда. Стучат, приземляясь, капли с дырявого потолка.       Падают на пол и             Стекаются в огро-о-омный океан. Как в нём мокро…             Течёт вязкая слюна.       Лампа источает жар палящего солнца. Как в нём тепло…             Поднимается температура тела. Марату не приходилось ничего делать самому, его беспомощное состояние играло на руку, удобно было использовать парня, это даже приносило удовольствие. Суворов не оказывал сопротивления, что было неожиданно, тем не менее приятно. Таких же мальчиков Кащей ебал на зоне. Не сколько с целью унизить, это по-началу только, потом так, просто, отвлекало от нудных повседневных занятий, помогало расслабиться; для этого не было особо способов, довольствовались тем, что имелось. Был там один хорошенький, даже похож чем-то на Марата: глаза карие, взгляд этот щенячий, стрижен коротко… Зона… Да куда уж зона…       В такие моменты она перестаёт быть таковой.             И становится похожей на… Пляж. Да, райское местечко,       Где знойно и дышится легко,             Где сидя на берегу пьёшь дорогой алкоголь —       Наслаждение то ещё. Где сосёт у тебя ахуенная тёлочка,       А не петух в позорных тюремных наколочках.             Это заслуженный отдых, это побег от рутины,                   Это минут пятнадцать удовольствия.             Прямо сейчас… Турбо с Зимой застыли в оцепенении, не веря в реальность происходящего. Время остановилось, замерло в тревожном ожидании. Комната ожила, покрылась краской от стыда, затряслась судорожно, затрещала, заплакала. Растворила в себе присутствующих, смешивая их в грязь, оставляя наблюдать и впитывать. С той стороны раздавались звуки нечеловеческие, слышалось хриплое дыхание самого дьявола. Движения делались всё быстрее и резче. Если постараться расслабить горло — станет легче, если не препятствовать процессу — всё быстро закончится. Просто всё спуталось, всё ненастоящее, глаза закрыты — спасительная темнота, так сильно болит голова… Кровь струится со лба,       Стекает по лицу,             Будто морская вода                   Глазки щиплет,       Как когда в детстве отдыхали на море всей семьёй…       Заплываешь далеко,             Не умея плавать толком.       Земли не чувствуешь под ногами… Помнишь?       В жидкость с головой.             Совершаешь бессмысленные движения в попытках выбраться.             Ты тонешь.             Вода заливается в горло,                   На вкус солёно. Чувствуешь?       От чего-то также тяжело дышится. От чего-то…       Это что-то…             Что-то?                   Что это, Марат?       Разве не видишь,       что прямо перед носом у тебя… Меня вытащили. Вытащили! Вова спас тогда, отнёс к берегу. Мама долго обнимала и плакала, она испугалась так… А потом мы гуляли по пляжу, там кукурузу продавали и мы купили, вкусную-вкусную, очень… Ты наглотался воды и два дня блевал. Ты испортил те каникулы. Ясное голубое небо.       Мигающий свет! Пение чаек.       Мерзкое хлюпанье! Пахнет свежестью.       Воняет потом и сыростью! Песок к ногам прилипает.       Колени в кровь стираются о бетон! Сладко-солёная кукуруза.       На вкус как железо! Ты заглотил слишком много воды, от того она лезет наружу. — Блядь! — выругался Кащей, отдергивая от себя Марата. Казалось, вместе с рвотой изо рта сейчас полезут органы. Желчь растеклась по полу, перемешивавшись с кровью. — С простой задачей не справляешься, пидор, — Кащей скривился от отвращения, отвесил ему пощечину. Всё испортил, а так хорошо было, забыл даже об изначальной цели, растворился в удовольствии, что под дозой первитина ощущалось особенно ярко. Необходимо было довести дело до конца, пара движений и наконец тепло разлилось по телу. Кащей шумно выдохнул, закрыл глаза, охватила усталость. Капли попали на лицо, заклеймили «опущенным». Слезами это не смыть, но они всё равно текли, Марат ничего не мог сделать. Сбилось дыхание, задрожали плечи, тело совсем его не слушалось. Пришло осознание произошедшего и накрыла безмолвная истерика.

***

Белый-белый снег. Я не хочу думать о морали. Поэтому можешь прекратить выносить мне мозг. Хвостиком плетешься за мной, а я не могу к тебе повернуться и послать: нужно следить за дорогой, а то ещё сверну не туда. Говоришь со мной разными голосами, обрывками фраз, что я уже слышал. Ну всё, отвали. Ослепительно ярко, прямо-таки светится земля. Кажется, я уже никогда не дойду. На горизонте мелькает знакомое здание. Кроме него здесь вообще ничего нет. Одиноко стоит посреди заснеженного пустыря, ждёт, когда я войду. Ну, хорошо-хорошо, сейчас. А что вдруг так тихо стало? Метель же была, как-то быстро закончилась… За дверью звучит что-то? Очень тихо, не расслышать толком. Музыка… Да, знакомо, но не могу вспомнить, что за мелодия. Кто-то на фортепиано играет? Последний раз такие звуки слышал в музыкалке, когда ещё ходил туда. Дверь открывается с трудом. Винтовая лестница ведёт вниз и конца ей не видно. Придётся спускаться. А какие ещё варианты? Надо же попасть внутрь… Здесь темно и сыро. Стены обшарпаны, вдоль трубы какие-то тянутся, непрерывно гудят. Звучит их беспорядочное многоголосье. Ступени под ногами противно скрипят, стонут жалобно, будто каждым своим шагом нарочно делаю им больно. Музыка сначала казалась тревожной, но она становится громче, вступают струнные и духовые, целый оркестр, звучит так… Торжественно? Очень шумно становится, давит атмосфера. Бежать отсюда надо. Мимо проносятся столбики перил, лестница бесконечно длинная, а дыхания уже не хватает. Знакомая фигура впереди. Ирина Сергеевна? Что она здесь делает? Блядь! Да что это такое! Боль от падения не ощущается, но всë равно неприятно. С еë стороны, должно быть, нелепо выглядело то, как я сейчас вниз полетел, еще и поскользнулся так тупо. Позор. Вообще ничего не видно из-за густого дыма. Ирина Сергеевна пропала куда-то. Затихли инструменты. Слышатся шаги и голоса, но не разобрать, кто о чем говорит. Туман рассеивается, передо мной знакомая обстановка качалки. Когда я уходил, здесь пацаны были, а теперь тихо так, нет никого. — Где он? Ильдар смотрит на меня сердито, как всегда. Он всë это время был здесь? — Андрей? Зачем ты привёл нас сюда? Вот и Ирина Сергеевна, взгляд у неë пугающе ледяной. — Он здесь. За ним я сюда и пришëл. Не то, чтобы сильно хочется его забирать, но кто, если не я. Это точно последний раз, всё, я ничего не должен. Зал пустой. Пацаны разошлись уже, оно к лучшему. Без лишних глаз. Передать из одних рук в другие, снова, ну теперь-то точно конец. Пыльно, будто давно здесь никого не было. Гантели и штанги, стулья разваливающиеся, стол, на нем стаканы стоят, ещë какой-то мусор, шприцы валяются. На полу пятна крови. Вдоль и поперëк всë здесь исходил уже. Да где же он? Что-то всë капает-капает-капает. Звук этот… Не пойму откуда. Каморка закрыта, тонкая полоска света пробивается из-под двери. Заперли его похоже. Зачем? А нет, дверь с легкостью открывается. Лежит, лицо закрыл руками, колени к себе прижал, свернулся в комочек. Жалкое зрелище. На нëм очень много крови, будто кто-то просто сверху ей облил. — Марат! — Ирина Сергеевна вокруг него кружится, по щекам бьëт, проверяет пульс. Правда, что с ним? — Слышишь меня? Всë хорошо, всë закончилось, ну же, Марат, давай, просыпайся. Она так ласково говорит с ним… И тут вдруг падает на колени, рыдать начинает. — Стой! Руки за голову, — Ильдар кричит, приходится подчиниться. Две фигуры перед глазами маячат, осматривают тело. Не могу пошевелиться. Вглядываюсь в его лицо, выглядит безжизненным, снова строит из себя хуй пойми что. Да что с тобой? Прекрати выставлять себя жертвой и сейчас же поднимайся! — Марат! — зову его по имени, громко, чтобы точно услышал. Как ты мне надоел. Хватит тут лежать и делать вид, что ты такой, ебать, несчастный! Вставай! Даже после того, как пнул его, не отвечает мне, не шевелится, глаза не открывает. Ильдар хватает крепко за плечи и оттаскивает в сторону, бьëт по лицу. — Это ты его убил? Что? — Да он издевается! Не мог так просто сдохнуть. Тело совсем неподвижно. Он не дышит? — Хватит, Марат, очнись! — Что ты наделал Андрей? Ты же не убийца. Ирина Сергеевна дрожит в истерическом припадке, слезы по еë щекам катятся. — Нестрашно, тут тебе и явка с повинной, и срок скостят за сотрудничество со следствием. У Ильдара не получается её успокоить. Я возразить хотел, но меня здесь уже нет. Комната всë дальше и дальше от меня, просто цветная движущаяся картинка перед глазами. Смотри-смотри-смотри. Они все со мной говорят. «… Друг твой, хороший парень», — Улыбается Ирина Сергеевна, пытаясь научить меня правильно жить. «А когда он снова в гости придëт?» — Спрашивает Юля, мешая мне делать уроки. «… Пойдем, поздравишь, я думаю, ему приятно будет», — Просит Диляра, смотря на меня так доверчиво. «Это из-за него ведь закрыли нас, группировку развалил…» — Рассуждает Зима, закуривая сигарету. «Он помазком стал, мы его отшили, а он, сука, ментов на сборы привёл…» — Злится Турбо, собирая вокруг себя согласных с ним пацанов. Да замолчите вы! «Скажи, что это неправда» Андрей резко открыл глаза, сердце билось сильнее обычного. Он быстро заморгал, отгоняя от себя кошмар. Ему вообще редко что-что снилось, давно не видел ничего, тем более такого. Наконец-то вернулся в реальность. В квартире стояла тишина, все ещë спали. На часах было около четырех утра. Вставать не хотелось, обратно ложиться тоже. Оставалось до утра ворочаться в постели. Какое-то мерзкое, липкое чувство в груди засело и мешало дышать. Никуда от него не деться было, только тонуть в этом, погружаясь всë глубже и глубже...