Теперь ты

красной нитью на снегу нарисован чей-то путь по нему нельзя идти, и с него нельзя свернуть

Фью-фью-фью… — запевал ветер, кружа в воздухе ледяные крупицы. Снег хрустел под ногами. На дороге вырисовывались чёткие следы от кроссовок. Марат обещал Розе прийти к половине четвертого, понимал, что опаздывает, потому бодро шагал вперёд. Сегодня они должны были переспать — Марат принял это как факт. Он не маленький уже, понимал, что к чему. Не просто так она его в гости зовёт, а он, раз соглашается приходить, должен делать, что требуется. Всё как с выполнением поручений в Комсомоле: задачу поставили — выполняй. Несмотря на то, что даже мысль о таком была ему отвратительна, он решил действовать. Всё это казалось Марату предательством себя. Но он хотел этого, хотел пасть еще ниже, оказаться на самом дне. Может, если бы он позволил себе перейти невидимую границу, начерченную собственными моральными принципами, то стало бы легче и он смирился наконец с тем, во что превратился. Марат свернул во двор. Он быстро преодолевал расстояние между домами, по сторонам не оглядывался, поскользнулся пару раз на льду, чуть не упал в сугроб: всё от того, что был полностью погружён в свои мысли, а над чем подумать было. Марат тёр губы рукавом курточки, все ещё чувствуя на них прикосновение Андрея. Тема действительно была какой-то «пидорской», отчего у него внутри засело неприятное чувство. Андрюша больно борзый стал, много лишнего себе позволял. Ну ошибся тогда Марат, да, не подумал, как это выглядеть будет, но что, он ему теперь до конца жизни это припоминать будет? Точные мотивы Андрея были ему неизвестны, тот бы в любом случае ничего не объяснил, он никогда не объяснял, не в его стиле это было. Марат был уверен, что Андрей в каком-то своём мире живет, где законы и обычаи разительно отличаются от общепринятых, нормы морали извращены до крайне степени, а правила, писанные им же, соблюдаются только когда это выгодно. Они явно смотрели на жизнь по-разному, поэтому, может, Андрей и прав был, когда сказал о их неодинаковости. С вафлёрами одну на двоих ведь не принято курить… Марат ухмыльнулся: как это Андрейка от понятий-то отошёл? Не вызывая подозрений у прохожих, чёрная «Волга» свернула во двор. Через лобовое стекло открывался вид на пятиэтажные дома и узкую улицу. Цель была обнаружена — парень в ярко-синей куртке быстро шагал вперёд, не замечая никого вокруг. — Так, значит, вы выходите, его перед фактом ставите, что с нами сейчас поедет на разговор, — объяснил Кащей, тормозя у первого подъезда, — если рванёт куда, оглушите и сюда тащите, — он строго посмотрел на пацанов, доверия к ним особо не было, знал, что бестолковые. Зима кивнул. Турбо крепче сжал в руке лом, приготовленный на всякий случай. Двери открылись, парни осторожно вышли из салона, оглядываясь по сторонам: никого, кроме Марата во дворе не было. А тот будто в астрал ушел, двигался по намеченному маршруту, снег пинал, взгляд вниз куда-то опустил. — А ну стоять! — не выдержав, заорал Турбо и бросился в его сторону. Марат обернулся. Увидев знакомые лица, он сразу все понял, хотел было побежать, но не успел опомниться, как его повалили на землю и вжали в асфальт. — Помогите! Пожар! Марат понимал, что в таких случаях кричать: «убивают» — не вариант. Тут каждый день убивают да насилуют, вряд ли бы кто-то обратил внимание. Он знал, что однажды за ним придут. Ожидание неизбежного тучей нависло над парнем, и с каждым днём тьма сгущалась, усиливался страх перед неизвестностью, он мог только догадываться, что группировщики сделают с ним когда всё-таки решат отомстить. Марат был готов к тому, что бить будут, извиняться заставят, загасят… Боли он не боялся, хуже было от тревожных навязчивых мыслей, не дававших уснуть. Иногда Марат даже просил у бога, чтобы это всё поскорее случилось, но, когда Турбо ударил его сзади и прижал к земле, страх дал о себе знать и вырвался крик о помощи. — Молодёжь, вы зачем ребенка обижаете? Я сейчас в милицию позвоню! Марат поднял взгляд и увидел невдалеке мужчину лет пятидесяти, нашёлся всё таки неравнодушный. — Не твое дело, дядь, — огрызнулся Турбо. — Отпустите! — жалобно простонал Марат, привлекая внимание прохожего. Турбо заломил ему руки за спину, так что вырваться не получалось. Видя, как встревожился мужчина, Зима понял, что всё пошло не по плану: сейчас тот позвонит в милицию, их всех повяжут, в изолятор увезут, а Марат снова сухим из воды выйдет. — Он нам денег должен, — Вахит перекинулся взглядом с Валерой, без слов прося того подыграть ему. — Да, Маратка? — злобно прошипел он. — Пятнадцать рублей, — заверил Турбо, незнакомец по прежнему смотрел на него с подозрением. — Вчера на рынке у женщины из кармана вытащил, бессовестный, а это мамы моей знакомая, некрасиво получилось, — на ходу сочинял Зима, звучало при этом убедительно. — Неправда! — пытался протестовать Марат. — И как не стыдно тебе? — Вахит, в попытке заткнуть, схватил его за волосы и ткнул лицом в снег. — Давай, выворачивай, — Турбо полез в карман синей куртки, вытряхивая содержимое. На асфальт выпали тридцать копеек и спичечный коробок. Валера сгрёб их вместе со снегом и сунул себе в карман. — Деньги где наши? — Турбо схватил Марата за шиворот и потащил в сторону. — Ну если так, то точно надо в милицию, заявление-то писали? — забеспокоился мужчина, подходя ближе. — Мы разберёмся, — успокаивал его Зима, пока Турбо вел вырывающегося из рук пленника к машине. — Ну куда вы его тащите? Надо же позвонить… — прохожий снова начал что-то про милицию, Вахит понимал, что добром это не кончится. — Ну вот кто ж тебя вмешиваться просил… — вопрос был риторическим. Зима замахнулся и ударил незнакомца в лицо, тот упал на асфальт, скорчившись от боли. Он бросился к машине — нужно было скорее уезжать, пока мужчина не опомнился. Крепко схватив Марата, они вдвоем с Турбо затолкали его в салон. Перевязав руки веревкой, пацаны крепко вцепились в него с двух сторон, не давая дёрнуться. — Ну вы совсем что-ли? — Кащей развернулся к ним, прожигая убийственным взглядом, — Ёбу дали? Я вам что сказал? Шуму навести и человека завалить? — Да мы это… — начал было Зима, но Кащей отмахнулся от него. Машина тронулась. Водитель сдал назад, развернулся и выехал на Центральную улицу. — Чё вам надо от меня? — подал голос Марат, безуспешно пытаясь вырваться из хватки похитителей. — А вот узнаешь, — Кащей хитро подмигнул, наблюдая за ним через зеркало заднего вида. — Вас за похищение в тюряге закроют, — Марат со злобой смотрел на водителя. — А кто кого похитил-то? Мы так, по городу покатаемся, — Кащей резко повернул руль, пацанов тряхнуло в сторону. — Падла, думал тебе с рук это сойдет, — Турбо схватил Марата за горло, резко развернул к себе, встречаясь с ним взглядом. — Пошёл нахуй, — процедил сквозь зубы Марат, дышалось с трудом. — Чё сказал? — Турбо набросился на него, пару раз приложил головой о спинку переднего сиденья. — Ещё раз подобное услышу — пожалеешь, найду чем тебе рот заткнуть, — рявкнул Валера, мозолистой ладонью вдавливая Марата лицом в кресло. — Я говорил, надо было его в багажнике везти, — не выдержал Зима, принимаясь обвинять сообщников в непродуманности их плана. — Рты закрыли! — приказал Кащей, пацанская возня отвлекала от дороги.

***

Привезли. Бросили на холодный пол. Окружили, затопали, заголосили. Сняли куртку и часы, себе как трофей забрали. К стене толкнули, загородили путь к выходу. Содрал кожу на коленях, когда на бетон падал. Голова закружилась и расфокусировалось зрение. Запястья, пережатые верёвкой, заныли. Отхаркнул на пол кровь: губу успел разбить. — Мне тут пацаны сказали, Маратка, что ты своих ментам сдал? Суворов поднял взгляд, Кащей стоял перед ним, разглядывая внимательно. — Потому, что сволочи вы все, — прошипел он, медленно поднимаясь на ноги. Руки пленнику развязали, будто так было бы честнее, будто так у него появился бы шанс выстоять против толпы. Кащей подошёл ближе, загоняя жертву в угол. Расстояние между ними сократилось. Мужчина остановился в паре сантиметров от Марата, смотря на него сверху вниз. Тот был в уязвимом положении, Кащею нравилось чувствовать свою власть на ним, видеть в его глазах страх, перемешанный с ненавистью. Нахмуренные брови, строгий взгляд исподлобья — осознавал ведь, в какой ситуации оказался, а все равно наглость какая-то в нём и уверенность была, будто это он прав. И Кащей в этом Вову видел, младший Суворов от старшего недалеко ушёл, также возомнил себя лицом правосудия, думал, он может что-то самостоятельно решать. Только вот, как и брат, облажался, ничего он из себя не представляет, оставалось узнать, сможет ли ответить за поступки. Удар прилетел в живот, заставив Марата скрючиться от боли. — Не тебе судить, кто плохой, кто хороший, — Кащей сплюнул на пол, руки задрожали от перенапряжения. — Как за слова свои отвечать будешь? Марат прижался к стене, пытаясь отдышаться. Он огляделся по сторонам, заметил знакомые лица. Сегодня все собрались, вон, даже Лампу позвали, Марат глаза закатил, не хватало ещё от скорлупы предъявы выслушивать. Как они все были ему теперь отвратительны, пару месяцев назад за пацанов своих всё бы отдал, а они, как оказалось, не свои совсем. Подобно стае диких животных готовы были наброситься на него и растерзать в клочья, получая от этого небывалое удовольствие. Среди группировщиков стоял и Андрей, Марат ненадолго задержал на нём взгляд. Надежд Андрей не оправдал. Было бесполезно что-то теперь объяснять, когда он вместе со всеми поиздеваться пришёл. Как упрямый баран примкнул к стаду и бездумно шёл вперёд в указанном пастухом направлении, не задумывался о том, что всех их на самом деле на убой ведут. Марат соврал бы, если бы сказал, что не разочаровался в Андрее. Он до последнего за друга бился, верил в лучшее в нём, пока не был им же послан на все четыре стороны, и тогда оставалось только надеяться, что у него ума хватит самому из группировки выбраться, но, видимо, не хватило. — Я вам ничего не должен, — заявил Марат, скрестив руки на груди, — Черти вы поганые, все равно всех посадят. Больше никто терпеть это был не намерен. Кащей схватил Марата за шкирку и вытащил в центр зала. Первым ударил, так, что тот на пол рухнул. Качалку заполнил гул множества голосов. Со всех сторон посыпались пинки и удары. Защищая руками голову, Марат сжался в комок. Пацаны по очереди били, попадая по болевым точкам, каждому хотелось, поддавшись стадному инстинкту, наказать беззащитного ребёнка: нашли на ком злость выместить. Тяжёлые сапоги Турбо, перепачканные в грязи, врезались в лицо. Решительно, не зная пощады, он превращал его в фарш. Рассёк бровь. Кровь хлынула из открытой раны. Перед глазами плыло. Резкие движения причиняли боль, она разливалась по всему телу, ни на секунду не прекращалась. — Хватит! — простонал Марат, сплёвывая кровь на пол. В ответ послышался злорадный смех и посыпались оскорбления. В ушах звенело, слов было не разобрать. — Убьёте меня, да? — надрывный крик сорвался с губ Марата, его затрясло в приступе беззвучного смеха. Кто-то со всей силы ударил в солнечное сплетение, дыхание перехватило. — Всё, хорош, — подал голос Кащей, отгоняя пацанов в сторону. Те расступились, дав ему пройти вперёд. На полу неподвижно лежал Марат. На него взглянуть было страшно: лицо украшали раны и ссадины, из носа кровь вытекала, вся одежда была в алых разводах и пятнах грязи. — Давай, вставай, — Кащей слегка пнул Марата в бок, переворачивая на спину. — Вставай, вставай, — Мужчина ударил по рёбрам сильнее, чем вызвал у Марата сдавленный стон. — Мало тебе было? Марат упёрся ладонями в пол, жмурясь от неприятных ощущений, кожа в кровь стёрлась о шершавый бетон. Он пытался приподняться, но тело ослабело и не слушалось. Марат с трудом принял сидячее положение, игнорируя боль, было страшно, что если не послушается, снова бить начнут. Хотелось только чтобы всё это скорее прекратилось. — Ну, живой? — Кащей склонился к парню и заботливо стёр рукой кровь с его щеки. Марат не ответил, только посмотрел на него с презрением, хлюпая носом. — У тебя брат за улицу жизнь отдал, а ты ему чем отплатил? Сдал своих. Вова за крысу ментовскую умирал, так получается? — Кащей медленно проговаривал каждое слово, будто гвозди в голову забивал. Марат взгляд опустил, следил, как собственная кровь по бетону растекается. Глаза закрываются и становится темно. Он лежит в кровати, под одеялом мягко и тепло. Здесь нет ни пацанов, ни Кащея. Тихо, так, что слышать можно только своё дыхание. Тело расслабляется и больше ничего не болит. Он засыпает, погружаясь в сладкий сон… — Отвечай, — Кащей грубо схватил его за подбородок и потянул на себя. — Да ему вафлёрша брата дороже, он же особенный у нас, ему и с грязной можно ходить и пацанов сдавать. Похеру, да? Адидас отмажет! — раздался громкий голос Турбо. — Самому придётся сейчас за себя отвечать, Марат. Нет больше Вовы, это при нём тебя ещё во что-то ставили, а теперь кому ты нужен? — Валера шагнул вперёд, хотелось ему добить Марата, но так нельзя было. По всему телу бежит крупная дрожь и сердце бешено стучит. Становится холодно. В нос ударяет запах крови и пота. Глаза слепит мигающая лампа. Он уверен, ему снится кошмар, потому что это всё просто не может быть реальностью. Это демоны столпились перед ним, хотят внушить ему какой-то бред. Они про всё врут, запугать пытаются. — Вова вернётся — вам пиздец, — сквозь зубы процедил Марат, вырываясь из хватки Кащея. — Откуда ж он вернётся, из-под земли вылезет? Как зомби типа? — Турбо склонился к Марату и потрепал его за плечо, — Тебе чё, придурок, не сказали, что он умер? Или я чего-то не понимаю? Смеёшься над нами? — Он не умер, — Марат звучал уверенно. Он знал, что если стоять на своём, никакие провокации не сработают, и у них не получится его обмануть. Кащея слова его слегка удивили, не совсем понимал, для чего Марат это делает: издевается или правда убедил себя в том, что брат уехал? Жаль парня в таком случае, совсем молодой ещё, а уже крыша основательно поехала. — О как. А я на могиле его был, своими глазами памятник видел. На могиле Кащей и вправду бывал, приходил с бывшим другом проститься. Соврал бы, если бы сказал, что Вова для него значения не имел. Не был он готов его так отпускать, сам до сих пор не смирился с потерей. Столько вопросов осталось без ответа, столько несказанных слов, обид, сожалений… — Ну вот и ты мне скажи, кто в гробу лежит в таком случае? — Мама твоя, — Марат сплюнул, кровью пачкая обувь Кащея. — Чё вы мне втираете? Чё вам надо от меня? Убить хотите? Убивайте! Причём тут мой брат? — он перешёл на крик. Если бы не слабость в теле, не дававшая нормально двигаться, он бы врезал и Кащею, и Турбо, и остальным пацанам. Сильнее боли была закипающая внутри злость, наружу вырывалась резкими словами. Рука мужчины обхватила шею, сжала с силой горло, фиксируя голову в определенном положении. В лицо прилетела пощёчина. — А притом, что ты дрянь малолетняя, избаловали тебя и вот что, блядь, выросло, — Кащей вновь со всей силы врезал по лицу. — За тебя брат жизнь отдал, человека убил, пока шлюху твою спасал, — удары приходились по очереди на обе щеки, — На улицу путь тебе открыл, а ты вот так теперь, издеваешься, комедию ломаешь, — кулак врезался в челюсть. — На меня смотри, — крикнул Кащей, сильнее сжимая его шею. — Совсем не понимаешь? К старшим никакого уважения? Остановиться было тяжело. Марат успел, ещё будучи пацаном, потрепать ему нервы. Хотелось проучить инфантильного мальчишку, объяснить доступно, что пора становиться взрослым. — Не спрячешься больше за братом, Маратка. Ты хуйню сделал, отвечай теперь за это. Больно? Терпи. Адидасу тоже больно было, когда в него стреляли… Марат задыхался, Кащей доступ к кислороду перекрыл. Слов стало не слышно, не разобрать уже было кто перед ним стоял, сознание тело покидало. Он вскакивает с кровати, прежде чем у неё ломаются ножки и она, оставшись без опоры, рушится, разносясь в щепки. Сила невидимая толкает его в сторону и он падает, ударяясь со всей силы о бетонный пол. Рушится иллюзия. Нет, это далеко не кошмар. Он не спал всё это время, лежал с закрытыми глазами, забравшись под одеяло с головой. Проносятся перед глазами воспоминания, закопанные в глубине сознания. Он стоит на похоронах брата, видит, как отец обнимает плачущую мать, слышит соболезнования родственников. Моргает и картинка меняется. Стоит в пустой квартире Ахмеровых и не видит ничего, комната пустая. Нет её больше, и не вернётся никогда. Потому, что она умерла. Как и Вова, он не уезжал, он умер. Никого не осталось, он один лежит на снегу, смотрит, как отдаляется от него Андрей: он тоже больше не придёт. Зажигается ярко боль где-то в районе груди, с ней и осознание: это конец. Ничто больше не имеет значения, всё исчезло. Марат Суворов умер. Недолго длилась предсмертная агония, настало время принять это. Его собственная жизнь оборвалась, оставалось только мысленно возвращаться к ней, к тем людям, местам, событиям, и бесконечно скучать. Память дороже всего, никто не отберет её и сама она никуда не уйдёт. В ней он похоронит себя, навсегда оставшись счастливым. Теперь Кащей лишь поможет избавиться от тела, прекратит его физическое существование. Отпустил. Марат без сил рухнул на пол. Его трясло, он судорожно глотал воздух, будто разучился дышать, за то время, что Кащей душил его. Почему не добил? Хотелось заплакать от обиды, он был готов умереть, и вот, когда всё почти случилось, его лишили надежды на долгожданное освобождение от страданий. Плевок. Кащей сделал это первым. Слюна попала на лицо. Пацаны последовали его примеру, столпились вокруг Марата и принялись плевать в него. Делали это с извращенным удовольствием, кто-то посмеялся злорадно, как будто это всё было развлечением. Плюют… Как в загашенного… Так вдруг обидно стало. На глаза слезы накатились, остановить это не получалось. Правда прошлась ножом по сердцу: они всегда его ненавидели. Не было у него никогда своих пацанов, в нём видели только тень Вовы, ни на что не способную скорлупу, а избавиться не могли, потому, что он бы вступился. Даже погоняло это идиотское: Адидас младший. Кто он без Адидаса? Да, никто! Универсамовцы ждали момента, чтобы доказать ему это. А он ведь доверял им, видел в них опору, ждал поддержки в трудный момент. Дышать стало немного легче, пацаны разошлись, оставив его лежать на полу. — За мной придут, вас за это накажут, — тихо произнёс Марат, принимая своё поражение. — Кто придёт? Менты или труп Адидаса? Думаешь, смогут тебя защитить? А кто их сюда позовёт? Кому ты теперь нужен? — Турбо не унимался, Марата он до конца жизни мог ненавидеть. — Знаешь, кто нам сдал тебя? Приятель твой, ныне брат получается, сводный. В отличие от тебя пацаном нормальным оказался. А то ты, ссыкло трусливое, так бы и продолжил прятаться… Стало всё равно, что там говорил Турбо, волновало другое. Марат искал в толпе Андрея. Нашёл. Встретился взглядом с глазами-льдинками, не найдя в них ответа на свой вопрос. Неживые, отстранённые, смотрели на него внимательно, словно кто-то зажёг в темноте голубые фонарики и они засветились, не внося, однако, ясности и совсем не грея. Но загорелся вместе с ними лучик надежды, что тьма рассеется, что они выберутся отсюда. Если бы Андрей только захотел, то помог бы им отыскать путь домой, из мертвых Марата воскресил. Он стоял между прошлым и настоящим, между жизнью и смертью. Андрей, пожалуй, единственный, кто мог ему помочь, и Марату как никогда сейчас хотелось, чтобы он сделал это. Чтобы успокоил, заверил, что ничего плохого не случилось, чтобы исчезла вся боль и они оказались вдвоём в их комнате, снова смеялись, обсуждали всё на свете, да пусть даже ненавистный английский, но всё бы стало как раньше — хорошо. — Скажи, что это неправда, — Марат всхлипнул, прозвучало как мольба. В качалке было душно, тусклый свет и сигаретный дым создавали ощущение, что в помещении стоит туман. Даже дышалось с трудом. Андрей не чувствовал себя на своем месте, тревога охватила, но он старательно игнорировал это неприятное чувство. Ревела толпа. Гудели трубы в подвале. Резкие слова пацанов, их ругательства и стоны Марата эхом раздавались по залу. Все звуки усилились десятикратно. У Андрея в ушах звенело, будто это не Марата, а его головой о бетон приложили. Не зная жалости, группировщики наказывали предателя, выбивая из него остатки жизни. Среди них Андрей сам становился диким. Кровь закипала, выключался мозг, и вот уже руки растаскивали пацанов в стороны, а ноги пинали израненное тело, выбивая из него мольбы прекратить это. По-другому не получалось, сейчас, здесь, с ними он мог только ненавидеть. Ярость порождала боль, та, что сидела глубоко внутри Андрея, та, которую он нёс с собой всю жизнь. Подавляемая годами агрессия, обиды и страхи, всё вырывалось наружу. Он наконец позволил себе сорваться. Приятное тепло разливалось по телу с каждым новым ударом. Вид крови, струящейся из разбитого носа, раззадоривал. Лучше любой классической мелодии, что его заставляли заучивать в музыкалке, звучала смесь хриплого дыхания и жалобного скулежа. Попробуешь один раз и уже не сможешь остановиться — это Андрей понял ещё тогда, в больнице, когда избил до полусмерти Исакова, объяснив это местью за Ералаша. У него порой было желание убить кого-нибудь по-настоящему, чтобы избавиться от остатка человечности, снять все запреты, позволив себе впасть в это безумное состояние. Нужно было больше, хотелось испытывать снова и снова сладкое чувство удовлетворения. Но за ним всегда следовало опустошение. Злость исчерпывала себя и всё начинало казаться совершенно бессмысленным. Тяжело на душе становилось, от всего тошнило и выть хотелось от отчаяния. Андрею, на самом деле, трудно, невыносимо порой было с собой уживаться. Андрей находился меж двух огней. С одной стороны, было как-то даже жаль Марата, тому сильно досталось, пацаны перегнули палку, кое-что, по его мнению, было лишним. С другой, никто не стал бы сейчас выслушивать это, сказал бы что-то против них — стал бы жертвой и сам вскоре лежал в крови рядом с бывшим приятелем. Андрей был человек прямолинейный. Пустые слова для него лишены смысла и пользы, а ложные надежды и обещания давать не хотелось. — Ты заслужил, — коротко и ясно, фраза стрелой вонзилась в сердце Марата. Андрей стоял неподвижно, руки сложив на груди, ни один мускул на его лице не дрогнул. До Марата дошло, что его в самом деле предали. Теперь все мосты были сожжены, не осталось никакой надежды на возвращение к прежней счастливой жизни. Андрей не был на его стороне, он не решение проблемы, а её часть. Он лишь один из группировщиков, жестоких и глупых. Слился с толпой и растворился в ней. Марат остался совсем один и помощи ждать было не от кого. — Ну убей меня тогда, давай, раз заслужил, — голос сорвался на отчаянный крик. Марат смотрел на него горящими глазами, требовал реакции, хотел вызвать у Андрея эмоции, любые, потому что больнее всего было видеть безразличие. — Вперёд, давай! Что ссышь? Давай, ударь меня! — Марат разразился истерическим смехом. Андрей тяжело вздохнул, как же это жалко выглядело. Наверное, Марат и сам понимал. Больно и тошно было смотреть на такую клоунаду. — Не позорься, — пристыдил его Андрей, состроив недовольное лицо. Отвёл взгляд от Марата, даже противно стало от того, что тот так унижается. Не было желания слушать что-то ещё. Андрея вдруг начало раздражать всё происходящее, люди вокруг, душное помещение, запахи и звуки. Он выскочил пулей на улицу, принимать во всем этом участие больше не хотелось.

***

      

Солнце успело зайти за горизонт, на улице стало темно и тихо. Морозный воздух проникал в лёгкие, остужал изнутри. Дышать становилось легче. Андрей опёрся о железную дверь, прислонил к ней голову, чувствовал холод на своей коже. Он прикрыл глаза от удовольствия, спокойно стало, разум будто очистился. Из качалки вышел Турбо, Андрей не сразу обратил на него внимание. Валера встал рядом, достал сигарету и поджёг. — Можно? — шёпотом спросил Андрей, не хотелось нарушать тишину. Турбо протянул приятелю сигарету и спички, вытащенные из кармана Марата пару часов назад. — На, держи, — на ладони Валеры лежали тридцать копеек. — Из куртки Марата достал, не возвращать же теперь, — он на удивление дружелюбно звучал, получил наконец своё, сразу добрее стал. — Мне зачем? — Андрей устало выдохнул. — За то, что наводку дал, так бы его ещё долго ловили, — Турбо даже улыбнулся слегка. — Можешь родителям отдать, — он пожал плечами, — Ты это, как вернёшься, им скажи, что Марат в гостях там или ещё чего, завтра вернётся. Щас он никуда не дойдет, ну или проводишь его, может, надо оно тебе? — Нет. Мне идти пора, — Андрей забрал деньги, сунул в карман и поспешил удалиться. Не то чтобы он сильно спешил, но времени нянчиться с Маратом не было, как и желания. Ему потом ещё придется с ним разбираться, выслушивать нытье и предъявы, объяснять всё родителям. Думать об этом пока не хотелось, на вечер были другие планы, в которых не было ни Универсама, ни Марата, ни остальных надоевших проблем.