Теперь ты

Удар прилетел в лицо. Вдвоём Хорошо было. Когда только познакомились, Андрейка чушпаном был, всё пришиться хотел... Ходил за Маратом, донимал всячески, за что получал потом, про группировку спрашивал, бегал за другом как за девчонкой, ждал его у подъезда, в школе на переменах рядом ошивался. ...и как бы Марат ни пытался это предотвратить, уже через пару недель они рядом стояли на собрании. Марат себя винил. Андрей ведь, как ему казалось, для всего этого не создан: ну как он, в своём этом пальто нелепом, с галстучком, среди группировщиков будет смотреться? Миловидное лицо и пшеничные волосы, которые, как оказалось, на ощупь до жути приятные. Весь этот Андрюшин образ «хорошего мальчика» ему шёл, Марата это в нём и привлекало, тянуло Суворова к чему-то непорочному, далёкому от улицы и группировок, уютному и домашнему. Больно смотреть было на разбитые пухлые губы Васильева, на синяки и ссадины, покрывшие бледную кожу. Ну куда этим изящным тонким пальцам разбиваться в драке? Пианист среди уличных бандитов? Просто смешно. Андрея правда ни с кем делить не хотелось. Он был чем-то личным для Марата, его домиком, где он мог спрятаться от реальности, сказать: "Я не играю!" и ненадолго оказаться в другом мире, где нет Универсама, пацанов, драк, унижений, постоянной тревоги, где есть только он и Андрей и вместе им хорошо. Обнимать Васильева всегда было на удивление приятно, не как других пацанов — рядом с ними Марат испытывал напряжение, а с Андреем так тепло и спокойно становилось, что Суворов постоянно искал возможность дотронуться до него, а тот отвечал на прикосновения, обнимал в ответ, крепко сжимал ладонь при рукопожатиях, сидел рядом, прижимаясь к другу, позволял руку на плечо себе закидывать. Порой Марату казалось, что их прикосновения слегка выходят за рамки дружбы, но думать об этом не хотелось: слишком уж желанной была такая близость с Андреем, и того вроде устраивала, значит всё было хорошо. В группировке Васильев быстро своим стал, Марат не ожидал от него такого, а Андрей совсем с другой стороны себя показал, разрушил в глазах окружающих образ хорошего мальчика. Суворов ревновал жутко, когда Андрей с другими улыбался, к другим прикасался. Забрали у него что-то очень ценное и дорогое сердцу, теперь на его глазах развращали, пользовались, себе присваивали. Хотелось, чтобы Андрей принадлежал ему, а не чёртовой группировке. А ещё Марат боялся, боялся его потерять. Только оставаясь наедине с Андреем он мог быть собой, у них была, как казалось Марату, особая связь, такая, что не передать словами, только почувствовать можно. Андрей стремительно погружался в уличную жизнь, казалось, его теперь никак нельзя было остановить. Марат чувствовал, как что-то внутри Андрея меняется, как он другим становится под этим влиянием, а возможно лишь раскрывает то, что таилось в нём всё это время.

Как бы не хотелось теперь ситуацию эту отпустить, никак не получалось. Боль была совсем свежей, будто открытая рана она кровоточила и не давала забыть о себе. Марат думал об Андрее и в памяти его невольно всплывали события уходящей зимы, тех нескольких месяцев, что они успели провести вместе... Они бегут от ментов по сугробам, холодный ветер хлещет в лицо, ноги вязнут в снегу. Конфликт с пацанами из Разъезда разрешился массовой дракой за гаражами, разнимать группировщиков приехала полиция. Универсамовские скрываются от погони во дворах, держат путь на площадку, где по обычаю проводятся собрания. Марату в голову прилетела пара тяжёлых ударов, и теперь всё перед глазами кружится, идти тяжело. На улице холодно, на душе тоскливо. Андрей бодро шагает впереди, обсуждая что-то с Зимой, совершенно не обращая внимания на лучшего друга. Ну конечно, нужен он ему, раненый, уставший и недовольный. Так уже неинтересно. А интересно с Турбо, с Зимой, те и сигаретой угостят, и будут с радостью обсуждать, какие разъездовские чушпаны, по плечу похлопают, похвалят за проявленную в драке смелость. Марат стоит в стороне, переводя дух. Он наблюдает, как пацаны собираются в кучу, поздравляя друг друга с победой. Хочется свалить отсюда как можно скорее и никогда больше не видеть этого всего, настолько надоело, тошно смотреть в их лица, разговаривать с ними, они все чужие. Хоть так рассуждать неправильно и наверняка Марата за такое быстро отшили бы, он ничего кроме отвращения к Универсаму не испытывает. — Марат, — Васильев подходит незаметно, — ты чего такой кислый? — улыбается, чертила. А у Марата перед глазами картинки всплывают, как Андрей двумя часами ранее до полусмерти пацана какого-то забивает, как его самого потом на землю валят, лицо синяками разукрашивают; и сколько в его взгляде ярости, неясно откуда взявшейся злобы, не верится, что это Андрей. Нет, его Андрей совсем другой, внимательный, заботливый, верный и надёжный друг, он не причиняет боли, он ведь хороший, в нем есть какая-то... Любовь, что-ли... — Ничего, — холодно отвечает Марат, уводя взгляд в сторону. Андрей продолжает его глазами сверлить, Суворов чувствует; по телу дрожь идёт, то ли от холода, то ли Бог знает от чего ещё. — Пойдём вместе домой? — спрашивает Андрей так, будто ничего и не случилось. — А чё ты не с пацанами-то? — звучит как-то уж слишком язвительно. — Не хочу, — уверенно отвечает Васильев, шмыгая носом: простудился, кажется, дурак, вот надо было по морозу без куртки бегать, — Меня дома Юля ждёт, мама сегодня допоздна на работе. — Пошли, — Марат тяжело вздыхает, и они незаметно для остальных удаляются с площадки. А на улице уже стемнело, ветер успокоился, только снежинки долго кружатся в воздухе, мягко опускаясь на землю и теряясь в сугробах. Жёлтый свет фонарей освещает дорогу, парни молча бредут по снегу, не решаясь заговорить, почему-то с каждым разом сложнее выдавливать из себя слова. Они будто тонут, глубже погружаясь в нечто липкое и тягучее, заполняющее лёгкие, и всё труднее становится всплыть на поверхность, сделать глубокий вдох-выдох, что-нибудь сказать. Они быстро доходят до дома Андрея. Неловкое молчание прерывается предложением Васильева зайти в гости. — Юля про тебя спрашивала, а то ты к нам не заходил давно... — Андрею почему-то стыдно становится, то ли перед Маратом, то ли перед самим собой. Он чувствует, будто что-то ломается внутри него, внутри Суворова, между ними. Приближается конец, он неизбежен. Андрею не по себе от того, что он ничего не может с этим сделать, с собой ничего не может сделать, с Маратом, со всем, что творится сейчас между ними. А вот, что творится, он не знает, всё слишком сложно, что-то явно происходит и исход у этого, кажется, будет печальным. Юля, конечно, радуется приходу Марата, лезет к нему обниматься, а тот и не против, только душу греет, что хоть кто-то из Васильевых всегда ему рад. — Чай будем пить? — Андрей выглядывает в коридор, где стоит Марат, все ещё в куртке, так как Юлю от себя отлепить не получается. — Как хочешь, — пожимает плечами Суворов. — Будем! Будем! Марат с нами будет! Андрей, налей чай! — девочка кружится в коридоре, хватает Марата за руку и тащит в гостиную. — Вы со мной будете играть! — ставит условие Юля, притащив какую-то настолку. — Ну, Юль, мы устали ведь, после школы... Вот Марат в гости пришёл отдохнуть, а ты его мучить будешь? — Ты меня не любишь! — кричит девочка, надув губки, уже готовясь закатить брату истерику. — Ладно, ладно, мы поиграем, не плачь только, — успокаивает сестру Андрей; не хватало ему ещё выслушивать крики и сопли вытирать ребенку. — Тебе нормально? — спрашивает Андрей, внимательно смотря на Марата: заметил же, что тому сильно от группировщиков досталось. Невыносимо нежно вдруг звучат эти простые слова, так, что у обоих сердце удар пропускает. Это роднее объятий матери, искренне признания в чувствах, интимнее первого поцелуя — то, что в этот момент происходит между ними. — Всё хорошо, — не разрывая зрительный контакт, совсем тихо произносит Марат. Юля раскладывает на столе картонное поле и какие-то фигурки, объясняя детским языком правила игры. Понятного мало, но в процессе парни вникают в суть. Андрей сидит рядом с Маратом, кидая кубик и передвигая фишки, — наверное игрой увлекся, — а Марат думает только об одном. Вот он, Андрей, его Андрей, избитый, с синяками и ссадинами, с бритой головой, но тот самый, которого он знает и по которому так скучает. Настоящий. Да, он всё ещё такой и всё ещё рядом. Это был последний раз, когда мы были так близки. Марат пропустил удар и упал, приземлившись на снег. Андрей окинул его взглядом и не говоря ни слова, ушёл, оставив бывшего друга в одиночестве. Они окончательно погрузились в уличную грязь, в мерзкую, вязкую, на вкус терпкую жижу, перекрывшую им обоим доступ к кислороду. Теперь уже точно ничего не сказать. Поплавали, блядь.