Нельзя умереть дважды

А когда оно было просто? Доктор Кинботт рекомендует проживать эмоции благостно. Если бы только Уэнсдей знала, что это такое. Каждое чувство впивается в неё отравленной иглой, оставляя после себя незаживающие язвы. Аддамс не знала, сама ли она отравила чувства к Торпу или они уже были такими. Всё, что она знала — больше ничего не сможет её отвлечь от миссии всей жизни: найти и посадить тех, кто стоит за зверским убийством родителей, Энид, Аякса и их близнецов. Уэнсдей чувствовала холодное дыхание смерти на своем затылке. Она подошла слишком близко к краю опасной пропасти. Люди, что так легко отнимают жизни, чтобы прикрыть свои грязные делишки, вполне вероятно придут и за ней, а потом и за Пагсли. Обставят всё как «несчастный случай». Умереть за правое дело? Уэнсдей знала, на что шла, Энид знала, на что шла. И, вероятно, знали Мортиша и Гомес. Торп был совершенно разбит. Ночь в отеле и тихое безмятежное дыхание Аддамс на его груди, её ледяные ладони и вся она — хрупкая, фарфоровая, осязаемая и мягкая. Не Доктор Аддамс, а просто Уэнсдей. Девушка, в которую он влюбился ещё в школе будучи наивным мальчишкой. Девушка, которая почему-то согласилась пойти с ним на бал. И девушка, чьё сердце едва только открывшись, снова захлопнулось перед ним с ещё большим грохотом. Торп ненавидел мир, в котором жил и рос: элитные частные школы, лицемерные маски окружающих и одиночество, которое чувствуешь даже находясь в толпе. Каждый, кого он знал, не чувствовал ничего и старательно выжигал каленным железом хоть что-то настоящее в себе. Единственный человек, кто мог бы всё это оправдать ­– его мама, покинувшая сына из-за болезни, которая сожрала её, проглотила не жуя. Возможно поэтому, любой намёк на фальшь у Торпа вызывал отвращение. Возможно поэтому, настоящая в своей роли «выжившей», чувствительная, как оголенный нерв в поисках истины и не умеющая притворяться Аддамс навсегда оставила след в его сердце. Он следовал за ней все эти годы, осознавая, что за все двенадцать лет, никто не казался ему более настоящим, чем она. Прошлая ночь в Нью-Йорке теперь кажется сном, как и когда-то выпускной. На рабочем месте Уэнсдей держится отстраненно. Ксавье тоже старается держать дистанцию. Работа есть работа. И быть агентом ФБР, значит сохранять холодных рассудок, даже когда внутри полыхает адское пламя чувств. Каждый день до и после работы Уэнсдей приезжает в больницу к Пагсли. За ним установили круглосуточное наблюдение и охрану. Аддамс и сама бы могла стеречь своего брата, но кто-то должен был делать её работу. И никто не справится с этим лучшее её самой. Через две недели Пагсли переводят в интенсивную терапию. Кости срастаются, он поправляется, становится бодрым и веселым, несмотря на травмы. В его палате постоянно кто-нибудь тусит: одногруппники, молоденькие медсестры, его парень Умберто, Торп и, конечно, Аддамс. Последнюю сильно волнует подобный балаган, она боится, что Крекстоун закончит начатое и использует суету. Но никто так и не явился убить брата. Возможно, за аварией стоит не Крекстоун, а может он просто решил её припугнуть, показывая свое превосходство, будто бы говоря: «Мы знаем, что ты знаешь. И это мы позволяем вам жить». Уэнсдей и Пагсли живут с этой цепью на шее уже девятнадцать лет и ей очень хочется её разрубить. И чем сильнее Аддамс рубила, тем короче она становилась, всё туже и туже затягиваясь на её горле.

***

— Что между вами происходит? — Лукаво спрашивает Пагсли, зная, что этот вопрос не понравится сестре. Аддамс бросает на брата один из своих пронзающих взглядов, на который, разумеется, у него давно выработался иммунитет. — Ничего не происходит, — без тени сомнений лжет Уэнсдей. — Уэнс, это пройдет с Ларчем или твоим психиатром, но не со мной, — Пагсли улыбается ей своими пухлыми губами и его ещё по-ребячески милое лицо будто бы сияет. Весь в гипсе, противовесах и трубках — он смотрится не столько больным, сколько забавным. Будто всё это грим, и он временно вынужден играть калеку. И он справляется с этой ролью просто блестяще. Для каждой медсестры у него заготовлена шутка или комплимент. Одногруппники приносят ему задания и рассказывают все последние новости и сплетни. На фоне угрюмой и отстраненной Аддамс — он яркая очаровательная клякса социальной активности. — Пэк, говорю же, ничего, — настаивает сестра. — Ну-ну, Уэнс. Говоря вашим языком, показания Торпа не сходятся с твоими, — от услышанного Аддамс вскидывает брови. — Что он тебе рассказал?! — Вдруг выпаливает она. — А, значит, всё-таки что-то происходит, — утвердительно произносит Пагсли. Аддамс в недоумении смотрит на брата. — Да, я тебя подловил, — смеется он. — Паршивец! — с негодованием, но добрым снисхождением отвечает Уэнсдей. — Говори уже, иначе придется спрашивать Ксавье. — Ты не посмеешь! — Еще как посмею. Так что выбор у тебя не велик, — с победной улыбкой бросает Пагсли. — Ладно-ладно, — Аддамс делает паузу, — мы переспали… Едва она это произносит, как в ответ раздается довольное улюлюканье брата. — Прекрати! — слегка смущённо просит она. В эту самую минуту ей почему-то хочется провалится под землю. Хотя она знает, что брат последний, кто мог бы осудить её. — Подробностей не жду, но… почему вы не разговариваете? — О чём это ты? — Аддамс, не прикидывайся. Вы даже не смотрите друг на друга, не грызётесь как раньше, только перебрасываетесь дежурными фразами в нейтральном тоне. Извини, конечно, но это похоже на поведение «та ночь была ошибкой». — Но та ночь и была ошибкой! Из-за неё я не… Из-за неё ты здесь… Аддамс резко замолкает, чувствуя как к горлу подкатывает ком. Она прячет глаза, в попытке совладать с эмоциями. — Хватит винить себя во всем, что происходит, Уэнс! Ты не виновата в этом, — Пагсли кивком головы показывает на свои травмы, — они узнали, что я слежу за ними раньше, чем ты отправилась на задание. Я сглупил и не заметил вирус, который следил за моими движениями в сети. — Пагсли, я должна заботиться о тебе и защищать. — Ты спасла мне жизнь девятнадцать лет назад. Благодаря тебе я жив и сам принимаю решения. — Я заказала у Фестера документы для тебя. Ты уедешь, как только тебя выпишут. — Ну уж нет, Уэнс! — Не спорь! Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Они не остановятся. — И ты тоже! Я не собираюсь отсиживаться в Мексике или Бразилии, или куда ты там решила меня спрятать, пока ты здесь играешь в супер-героя одиночку. Не в этот раз, Уэнс, — голос Пагсли внезапно становится жёстким, так обычно звучал отец, когда отчитывал кого-то. Уэнсдей сверлит его взглядом в гнетущей тишине. Глаза брата светятся решимостью. — Иногда ты забываешь, что я тоже Аддамс, Уэнс. Не отталкивай меня. Я уже не ребенок, — Пагсли хмурится. И его лицо перестает казаться детским. — Хорошо. — Глухо соглашается Уэнсдей. — Торп ничего не говорил мне о вас. Я всё понял, когда увидел ваши лица. Долго ты будешь делать вид, что он тебе безразличен? — Он меня отвлекает от моей цели. — Нет, Уэнс, он тебя возвращает к жизни, заставляя подумать о чём-то ещё кроме работы. И он любит тебя. Со школы. — Откуда ты…? — Думаешь, что он сам додумался подарить тебе первое издание Чудовища Франкенштейна? Или, что он сам сумел найти тебя спустя столько лет? — Так это ты подстроил? — Нет, я ничего не подстраивал, всё случилось само собой, но мы были на связи несколько лет. Я знаю, что ты скажешь, так что даже не начинай. Не мне говорить тебе, с кем быть и что делать, но хоть раз в жизни, подумай о себе, и о том, что ты хочешь на самом деле. Слова Пагсли, как отрезвляющие пощечины одна за другой возвращают в реальность запутавшуюся Уэнсдей. Может быть, он и прав. Наличие рядом заботливого надежного человека здорово облегчит тернистый путь. Может быть, она совершает большую ошибку, отталкивая Ксавье от себя? Она должна это выяснить. Но как? — Что ты предлагаешь? Явиться на его порог с бутылкой вина и предложением всё обсудить? — Не самая плохая твоя идея, сестрёнка, — нежно улыбается брат. Аддамс поджимает губы и опускает глаза. Она знает, что Пагсли прав. Они с Торпом уже взрослые и могут разобраться со всем по-взрослому. — В качестве исключения съезжу к нему, — говорит Аддамс и действительно имеет это в виду. — И когда же? — Когда тебя выпишут, я не собираюсь оставлять тебя здесь одного. — Ко мне придёт Умберто через час. И я не позволю тебе торчать здесь в субботу вечером. Езжай домой, переоденься, купи вина и пулей к Торпу. — Переодеться? — Ну ты же не явишься к нему в этом наряде монашки? — Это костюм от Бриони! — Обижено восклицает Уэнсдей. — Да... Очень сексуально! — С сарказмом отвечает Пагсли. — А что ты предлагаешь? Ввалиться в его квартиру в одном лишь пальто на голое тело? — Вторая твоя хорошая идея на сегодня, — добродушно смеется брат, и по воле судьбы, ещё и самый лучший друг. — Ладно, я пойду. Но не потому, что ты убедил, а потому что… Видимо ты слишком долго лежишь в гипсе и у тебя разыгралось воображение, — говорит Аддамс, надевая на плечо сумку и выходя из палаты. — Но ты же сама сказала про пальто! — победно кричит ей вслед Пагсли. Жизнелюбию и оптимизму Пагсли Аддамс можно только позавидовать. Если бы не внешнее сходство, никто бы и не подумал предположить, что они брат и сестра. Слишком разные, полярные и несовместимые. «Они полная противоположность» — вот что говорили все, кто знал их. Но несмотря ни на что, они неразлучны, и они есть друг у друга. Уэнсдей садится в машину. В свой вычищенный до блеска после гонки в прериях Dodge, и звучно выдыхает. Пагсли прав. Играть в гляделки и молчанки можно, когда тебе восемнадцать, но не тридцать. В тридцать ты собираешь волю в кулак и разговариваешь словами через рот. Даже если это не совсем уж приятно. Дорога от больницы к дому Торпа занимает не так много времени, как ей хотелось бы. Припарковавшись, она бросает короткий взгляд в зеркало заднего вида, а затем машинально распускает волосы и достаёт из сумки помаду. Она прихорашивается, значит, ей не плевать и это ей не нравится. Понимая, что выглядит слишком уж нарочито, она вновь собирает волосы, чтобы не выдавать свои намерения внешним видом. Уэнсдей ещё пару минут медлит, а затем выходит из машины. Поднявшись на нужный этаж, она ещё минуту думает стучать или нет. Наконец собравшись с мыслями, она стучит трижды. За дверью слышатся голоса и один из них —женский. Когда она понимает это, становится уже поздно. Щелкает замок, дверь открывает милая блондиночка, вызывая у Аддамс волну недоумения. — Извините, я, наверное, ошиблась дверью. — О! Вы напарница Хави, верно? — Хави? — Непонимающе переспрашивает Уэнсдей. — Ксавье, — хихикает девушка, — Я Стефани! Мы виделись в кофейне, — продолжает она. — Ах, да. Здравствуй Стефани, — недоумение сменяется сковывающей неловкостью. — Кто там, Стеф? — Слышит Аддамс голос Ксавье. «Он что, все имена сокращает?» — язвит про себя Уэнсдей — Это твоя коллега. — Блондинка делает паузу, пытаясь вспомнить имя. — Аддамс. Доктор Аддамс. — Доктор Аддамс, — передает ему Стеф и распахивает двери. Взору Уэнсдей открывается вид на гостиную, где вот-вот состоится романтическое свидание: вино, легкие закуски и фильм, ждущий своего часа. Ксавье ставит на стол бокалы, удивленный появлением Уэнсдей, которая и двух слов ему не сказала с той самой перепалки в больнице. — Я зайду позже, — выпаливает Аддамс и вылетает из подъезда, как ошпаренная, прежде чем ей успевают что-то ответить. Она садится в машину в полной ненависти к себе за эту трусливую выходку и помаду. Хорошо, ей хватило ума не переодеваться или того хуже, осуществить идею с пальто. Она прямо сейчас готова себя убить. От самобичевания её отвлекает стук в боковое стекло. — Ты чего здесь? С Пагсли всё хорошо? — Ксавье выглядит слегка удивленным и обеспокоенным. — Да-да, всё чудесно, — отвечает она, понимая, как нелепо это звучит. Она же никогда не говорит слово «чудесно». — А что тогда, Уэнс? — Ксавье мигом считывает фальшь в её словах. — Уимс попросила в понедельник явиться к ней, у неё какие-то важные новости. Не рассчитывающая на такой поворот событий, она просто не может придумать ничего более стоящего, чем это нелепое прикрытие. Ей стоит больших трудов сохранять на лице каменную маску. "Дура! Какая же дура!" — И это всё? — Торп знает, что она врёт. — Да, это всё. Мне пора, Торп, — чеканит Аддамс и нажимает на газ. Ксавье стоит, всматриваясь в исчезающий Dodge. Он догадывается о настоящей причине визита Уэнсдей, однако не станет звонить ей и уточнять, чтобы не усугублять и без того неловкую ситуацию. Причина, по которой Аддамс пришлось выдумывать нелепые оправдания своему появлению ждала Ксавье наверху. Он бы пожалел об этом, но Стефани ему слишком нравилась. «Хави? Она это серьёзно?» — думает Уэнсдей нажимая на педаль газа, что есть силы. Её бесит, что Стефани называет Торпа на испанский манер. А ещё она чувствует себя дурой. Полной дурой. Аддамс решает отвлечься от своего провала и направляется в бюро, чтобы поработать. Папка с делом растёт и полнеет. Слежка не даёт никаких особенных результатов, Галпин всё время находился рядом с Крекстоуном в его пресс-туре. Однако анализ ДНК подтвердил догадку Уэнсдей. Несмотря на то, что совпадения пришлось искать через генеалогический анализ, они всё же нашлись. Единственный родственник по мужской линии — сотрудник ФБР Тайлер Галпин. Дело набирало неожиданный оборот, теперь дело касалось не только гражданских, но и работников системы. Назревал нешуточный скандал, но Уэнсдей было всё равно, она не собиралась сглаживать углы, наоборот, лезвие её топора войны становилось всё острее. Это больше не было обычной работой. Это личное. Аддамс удавалось сохранять холодный рассудок, после того эмоционального выпада на балу, она обещала себе исключительный профессионализм. Однако, та ночь в отеле не давала ей покоя. За работой она почти успела забыть и о том, как облажалась пару часов назад, но смс от Пагсли вернуло её к личному позорному столбу, — «Надеюсь у вас все хорошо, напиши утром!». «У него свидание», — отвечает ему сестра и едва смс-ка достигает адресата, он тут же звонит ей: — То есть как свидание? — Я пришла к нему в домой, а у него девушка, кажется, Стефани. — Оу, Уэнс, это… паршиво, — с сожалением говорит Пагсли. — Бывало и хуже, — дежурно отвечает Аддамс, — мне нужно поработать, позвоню позже.

***

В понедельник Аддамс готова к встрече с Уимс, чтобы предоставить ей полный отчёт о продвижении расследования и результатах операции. У неё на руках все улики против Галпина, но лишь несколько косвенных против Крекстоуна. Стоило пойти ва-банк, задержать правую руку будущего сенатора, чтобы добраться до него. Но у них наверняка есть план и так просто он не сдастся. Уэнсдей является в офис раньше всех и просто ждёт своего часа, окончательно превратившись в ту, чья жизнь — это работа. Торп является последним с огромным стаканом кофе и в приподнятом настроении. Внутри у Уэнсдей что-то неприятно колет при виде напарника, будто бы являться на работу с улыбкой противозаконно. — Нам нужно к Уимс, — без приветствий отрезает она. — И тебе тоже здравствуй, — отшучивается Торп. Уэнс молча идет вперед к лифту, изо всех сил изображая непоколебимое равнодушие. Впрочем, у нее это получается. Директор Уимс была в кабинете не одна, она беседовала с каким-то седовласым мужчиной средних лет, судя по её лицу, разговор между ними был напряженным. — Это ещё, кто такой? — задает вопрос Торп, озвучивая мысли Аддамс вслух. — Не знаю, но он явно не местный, — заключает Уэнсдей и оказывается права. Приглашая подчиненных в кабинет, Уимс представляет им мужчину. — Это Мистер Пратт, он из головного офиса, глава отдела внутренних расследований. Мистер Пратт — это мои лучшие агенты. — Что привело вас сюда, Мистер Пратт? Не тот ли факт, что важные улики были изъяты сотрудником бюро, — без церемоний говорит Аддамс. Лицо Уимс искажается от бесцеремонности Уэнсдей. — Именно это меня сюда и привело, — отвечает глава отдела с улыбкой, неожиданно для всех, — видите ли, мы выяснили, что доступ Агента Галпина был взломан как раз в то время, когда улики изъяли. — Как удобно. — Холодно отвечает Аддамс. — Не понимаю вашего тона... — Пратт с непониманием осматривает хрупкую девушку перед ним. — Сейчас я всё проясню. Аддамс протягивает ему папку с уликами и результатами ДНК. Мистер Пратт округляет глаза. — Ошибки быть не может? — Нет, — отрезает она. Директор Уимс, деликатная в вопросах политики, наблюдает за недипломатичной Аддамс, держа руку на пульсе, чтобы в любой момент вмешаться в разговор. Торп же совершенно не понимает, что происходит. Он был уверен, что аудиенция у Уимс лишь выдумка. — Видите ли, Агент Аддамс, — начинает Лариса, — генеральный директор настаивает на том, чтобы мы перевели дело в головной офис, так как дело касается не только приближённых членов правительства, но и сотрудников ФБР. Мистер Пратт приехал договориться о деталях и формальностях. Эта новость сшибает Аддамс с ног. Ксавье в один миг становится серьезным и угрюмым. — Директор, это федеральное дело и мы потратили уйму времени на то, чтобы собрать все улики в одном месте, за девятнадцать лет многое было утеряно, и мы заново восстанавливали материалы. Мы не можем просто так снова рисковать утерей важных данных, — вмешивается Торп с разумным аргументом. — Вы правы, Агент, — отвечает ему Пратт, — это дело громкое и очень важное, в нём фигурируют серьёзные люди, будет лучше, если этим займется головной офис. — Не сочтите меня тщеславной, Агент Пратт, но я не дам никому заработать себе повышение, забрав уже раскрытое и готовое дело, которое сулит немалый срок члену правительства. Кроме того, учитывая статус фигурантов дела, где гарантии, что улики вновь не пропадут? — Агент Аддамс, я понимаю ваше беспокойство, и поэтому я, как глава отдела внутренних расследований, приехал обо всём договориться. — Где вы учились, Мистер Пратт? — Задает неожиданный для всех вопрос Уэнсдей. — Какое это имеет отношение к делу? — Где? — Настаивает она. — Юридический факультет, Университет Брауна. — А год окончания? — Агент Аддамс, что за вопросы? — вмешивается Уимс, Пратт Молчит и вены на его шее вздуваются. — Вы окончили университет в 89 году, верно? Кажется, именно в тот год выпустился и Джозеф Крекстоун. И, насколько я помню, он тоже учился на юридическом в Брауне. Сколько вам заплатили? Или вы делаете это бесплатно по старой дружбе? — Агент Аддамс, вы забываетесь! — переходит на повышенный тон Уимс. — Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите, Агент. Но в одном вы совершенно правы — никому нельзя доверять. Я бы с удовольствием передал генеральному директору, что дело останется у вас, но, к сожалению, не могу. Уже готовы все бумаги. Я приехал сюда только из вежливости, — спокойным тоном произносит Пратт, — был рад видеть Лариса. — Выходя из кабинета, прощается он. — Вы что себе позволяете? — шипит Лариса, как только дверь в её кабинет закрывается с легким щелчком, — думаете, я совсем глупая и не знаю, чего добивается головной офис? Думаете, я не понимаю, зачем сюда притащился этот напыщенный индюк с пером в заднице? Если вы и дальше будете вести себя подобным образом, я заберу ваш значок! Несмотря на пылкую речь Аддамс и её открытый враждебный настрой, Уимс была бы рада спровадить Агента Пратт куда подальше. Ещё один мужчина, желающий присвоить её достижения, совершенно не входил в планы Ларисы. Торп продолжал молчать. Аддамс тоже. — Вот здесь всё подробно написано, Директор, — спокойно говорит Аддамс и кладет увесистую папку на стол. Я могу идти? — Идите! Дорогу до лифта Торп и Аддамс одолели в тишине. Уэнсдей была в бешенстве и понимала, к чему всё ведёт. По дороге в Куантико обязательно случится авария и ключевые улики сгорят, затем найдут козла отпущения, который возьмет вину за убийства на себя и дело закроют. А Галпин и Крекстоун продолжат разгуливать на свободе. Торпа тоже раздирало от злости, к такому повороту он не был готов. — Уэнс, — нарушает тишину он. — Ничего не говори!

***

После самых паршивых новостей на сегодня, Аддамс нечего было делать в Бюро. Она уже четырежды пожалела о том, что оставила свой блаженный морг с тишиной и гениальным ассистентом. Мёртвых у неё точно никто не хотел забрать и её отчеты о вскрытии не пропадали загадочным образом. Быть агентом ФБР её заставила только трагедия. И если бы не она, кто знает, кем бы она была? Уэнсдей подходит к своему столу, аккуратно складывает немногочисленные вещи в сумку. Снимает кобуру и кладёт значок в ящик стола. Торп наблюдает за ней с болью и сочувствием, он бы хотел помочь, но, увы, это Аддамс. Надев сумку на плечо, она направляется к выходу. — Уэнс, ты куда? — Ксавье следует за ней. — Не смей за мной ходить! — Гневно шипит Уэнсдей. Торп повинуется, провожая взглядом бестию, которая в гневе способна разнести квартал, а в гневе и отчаянии может быть и целый город. Куда она направляется известно одному лишь Богу, сейчас она готова на всё. В машине Аддамс отключает телефон. Сегодня он ей больше не понадобится. Там, куда она направляется, телефонами не пользуются. Она заводит мотор и выезжает из бюро, никому, не сообщив, куда едет.

***

Уже двенадцать часов от Аддамс нет никаких известий. Телефон молчит, голосовая почта переполнена, значит сообщения она не прослушивает. Пагсли пытается дозвониться, но безуспешно. Где она? Торп дважды заезжал к ней домой, чтобы проверить, как она, но дверь никто не открыл. Оба раза он был уверен, что Аддамс просто его игнорирует. Решив больше не играть в сталкера, он направляется к Пагсли. — Я волнуюсь за неё, — искренне говорит Ксавье тому, кто сможет понять его чувства. — Для неё нормально вот так уезжать, иногда она просто запирается в квартире, но она редко выключает телефон так надолго и обычно мне она всегда перезванивает, — отвечает ему Пагсли тоже обеспокоенный исчезновением сестры. — В полицию звонить рано, ещё не прошло суток. Думаешь произошло что-то серьёзное? — Сомневаюсь. Но если она так долго не отвечает, она может быть только в одном месте. — И где же? — В Чикаго, — будто бы обреченно говорит Пагсли. Торп ждет, что он продолжит. — Там могила наших родителей и старый дом. В нём никто не живет, уже давно, но Уэнсдей распорядилась, чтобы там убирали каждую неделю. — Почему ты раньше не сказал? — негодующе спрашивает Ксавье. — Потому что это очень личное. Она никого туда не пускает, — Пагсли вдруг замолкает, — ты должен поехать за ней. Она будет в бешенстве, но ты должен. Я бы поехал с тобой, но меня не выпустят из больницы. — Отправь мне всю информацию на почту, я поеду за ней. Торп мигом покупает билет на ближайший рейс, не обращая внимания ни на цену, ни на то, что завтра ему на работу. Он просто знает, что должен ехать за ней.

***

Снег тихо падает на центральное чикагское кладбище, Аддамс знает дорогу к семейному склепу и может добраться к нему вслепую при любой погоде. Она входит в холодное каменное строение, где лежит прах всех её родных. Когда-нибудь и она окажется здесь. На красивых урнах выгравирован семейный герб и имена: Мортиша Аддамс, Гомес Аддамс. Уэнсдей, как живое доказательство того, что когда-то у неё была семья, что когда-то она была горячо любима и обожаема родителями, а теперь стоит в обители смерти, сжираемая болью и отчаянием. Прямо у неё из рук уводили дело всей её жизни, чуть не убили ее брата — всё это означало лишь одно, она подобралась близко и Крекстоун почувствовал, как начал гореть его зад. Аддамс прильнула к стене с прахом родителей и почувствовала, как устала от напряжения и гонки, она не хотела сдаваться, поэтому приехала вновь искать силы у своих родных людей, хоть и мертвых. Она делала так всякий раз, когда заходила в тупик или получала формальную отписку от бюро по поводу её просьб вновь открыть дело по факту новых улик. — Простите меня, я больше не могу, — шепчет она в пустоту склепа. Уэнсдей кладёт букет черных георгин и уходит к машине, чтобы продолжить путь. Она хочет домой. Не в свой Бостонский лофт, а в особняк на холме, в котором выросла, жила, и где часть её умерла навсегда. Дома детства по законам жанра должны придавать сил и окунать в тёплые воспоминания. Аддамс отпирает дверь ключом. Дом чистый, но холодный и безжизненный. Время в нём остановилось. Она распорядилась, чтобы вещи не собирали, ничего не убирали из шкафов. Всё оставили как было, за исключением следов той страшной ночи. Но Уэнсдей и без того помнила всё слишком хорошо. Она разожгла камин в гостиной, надеясь согреться. Огонь разгорался и понемногу окоченевшие пальцы вновь обретали способность что-то чувствовать. Аддамс сидит у камина, обхватив поджатые колени, языки пламени подпрыгивают, заставляя её тень танцевать вместе с ними. Ей бы не помешал сон, десять часов в дороге, она держалась на неведомом топливе из ярости и боли. Но она приехала сюда не спать, а найти в себе ещё хоть что-то, что заставило бы её бороться. Уэнсдей поднимается в свою детскую, в которой оставила призрак маленькой девочки. Письменный стол, кровать с балдахином, её склянки с формальдегидом, первый арбалет и чучела животных на стене. Маленькая Уэнсдей всегда была странной, но любимой в этих странностях. Пол тихонько скрипнул. Она знала, что это значит. Присев Аддамс провела рукой по доске, чтобы найти место, где открывается ниша. Отыскав следы от ножа, она открыла дверцу. Крошечное пространство пронзило сердце острием кинжала. Здесь, в этом спасительном клочке пространства, в котором едва ли поместился бы спаниель она спрятала себя и брата, сохранив тем самым им жизнь. Убийцы всегда возвращаются на место преступления, но не жертвы. И Уэнсдей невольно задумалась, возвращался ли сюда Галпин после всего? От мыслей её отвлек вновь скрипнувший пол. Возможно, это был призрак маленькой девочки. Но Аддамс доктор, и она знает, что никаких призраков не существует. Шаги были тихими, почти бесшумными, но она уловила знакомый запах. — Тебе стоило бы сменить парфюм, — вдруг произносит Уэнсдей уверенным и металлическим тоном. — Хотел, чтобы ты сразу меня узнала, — слышит она шершавый и глухой голос. — Что тебе нужно, Донован? — Спрашивает она, выпрямившись. — Поговорить. — Ты выбрал не то время и не то место. — Это был не я, — вдруг выпаливает он. Аддамс резко оборачивается и всматривается в лицо Галпина. — Что, прости? — Гневно произносит она. — Это был не я. Я не убивал твоих родителей. И тех журналистов тоже. Приказ отдал Крекстоун, но не мне. — А кому же? — Я не знаю, — глухо говорит Галпин. — Говори! — Аддамс переходит на крик. — Я правда не знаю! У меня есть лишь догадки. — Почему я должна тебе верить?! — Я пришел сюда без оружия, можешь меня обыскать. Думаешь я знаю, что твой фейковый жених установил жучок в мой перстень? Я позволил вам следить за мной. — Твою ДНК нашли на месте преступления. На моей пижаме. Под ногтями у Энид. — Я не знаю, как она там оказалась. Но одно я знаю точно — Крекстоун не даст себя так просто поймать. Уэнсдей, ты должна мне поверить. — Убирайся, пока я не пустила пулю тебе в лоб. — Я могу помочь! — Я сказала убирайся, — вскрикивает она. Донован медленно пятится назад, скрываясь в тьме коридоров. Уэнсдей ошарашенная незваным гостем поворачивается к выходу спиной и опирается на подоконник чтобы немного отдышаться. Она прикрывает глаза и вновь слышит скрип пола. — Донован, я сказала уходи! — повторяет она, собираясь обернуться, но вдруг получает тяжелый удар по лицу, который отбрасывает её на пару метров в сторону. Гнев впрыскивается в ее кровь как закись азота. Ублюдок, ты хотел выманить меня из дома, чтобы прикончить. Ну, давай, закончи начатое, раз не смог девятнадцать лет назад! — подначивает его Аддамс, — и зачем тебе маска? Что, прячешься за ней, как трус? Уэнсдей поднимается с пола, собирая кровь с уголка губ и брови, готовая к атаке. Её противник пропускает несколько ударов и чуть не лишается равновесия, устояв на ногах в последний момент. Аддамс, хоть и выносливая, но сейчас обессилевшая от бессонной ночи и зимней дороги не была готова к борьбе. — Последнее, что ты увидишь, Аддамс — моё лицо. Убийца шипит со всей сладострастной жестокостью. Слова, словно нервно-паралитический яд, достигают самого подвала воспоминаний. И теперь это не взрослая женщина, а маленькая девочка, окоченевшая от ужаса, лишается чувств под давлением стального захвата. Она видит блеск ножа, рукоять из обсидиана, острое лезвие резким движением чертит полосу на её горле. Темная фигура замирает над ней, наблюдая, как жизнь пульсирующей струей вытекает из Аддамс. Она зажимает горло руками, но и без осмотра знает — он вскрыл сонную артерию, ей осталось от силы несколько минут. Боль шоковой вспышкой гудит в её голове, из последних сил она сжимает артерию, чувствуя как липкая кровь сочится сквозь пальцы, заливая пол. Она теряет связь с реальностью всё больше с каждым вздохом. Уэнсдей держит глаза открытыми, всматривается в чёрную дыру силуэта убийцы, упорно ожидая, когда он снимет маску. Сознание до последней капли растворяется, темнеет в глазах, она хватается за свое горло, будто это последняя соломинка, отделяющая её от смерти. Аддамс чувствует, как пульс замедляется, а пальцы немеют, ещё секунда и она отключится. Последний вдох раскрывает её лёгкие, чтобы вырваться гулким сипящим выдохом в пустоту её заброшенного родового гнезда. Фигура над ней отдаляется и одним движением руки убийца стягивает маску.