Нельзя умереть дважды

Снег неторопливо падает на предрождественский Нью-Йорк, разбавляя темноту пестрой неоновой ночи. Представься возможность, Торп застрял бы в этом моменте, прыгнул в петлю времени и повторял его снова и снова. Даже если Мир начнет рушиться и не останется ничего кроме этого номера, снегопада за окном и их двоих. В одно мгновение всё происходящее утратило значение: расследование, Крекстоун, смерть родных, боль от потери и предательства. Осталась только непроглядная глубина глаз Уэнсдей, распахнутые губы и доверие, с которым она откликается на его прикосновения. Ночь молода, гости роскошной ярмарки тщеславия разъехались на своих Ролс-Ройсах по домам в Верхнем Истсайде. Пенящийся от ярости Крекстоун и его верный пёс застряли на очередном совете директоров, а это значит, что на время они забудут о существовании тех, кто поставил их под угрозу. Сегодня сплетаясь телами на белоснежных простынях они не агенты ФБР, не лучшие в своей области, а просто мужчина и женщина, которые не в силах больше себя обманывать. Они уснут с рассветом под приятный белый шум в ушах, наслаждаясь затишьем перед бурей.

***

Уэнсдей открывает глаза со странным чувством, давно ей недоступным — спокойствием. Рядом мирно сопит Торп, уткнувшись в подушку. Она выскальзывает из-под одеяла и направляется в душ, чтобы смыть с себя остатки косметики. Ладони пахнут Ксавье, она отчетливо ощущает этот аромат, который ни с чем не спутать. Должно быть её амортенция пахнет именно так. Вода, как и рассветное зарево, скрытое под толщей снежного молока туч над Нью-Йорком, смывает прошлую ночь. В голове пусто. Нет ничего. Но это другое «ничего» — незнакомое. Аддамс погружается в это чувство, заново ощущая своё тело, записывая новое воспоминание в тетрадь телесной памяти. Мелкие струйки бегут по её телу, и ей хочется чтобы этот момент продлился как можно дольше, потому что горечь сожаления, которую она ждала так и не наступила, а это значило только одно: она, похоже, счастлива? Быть счастливой вообще не конек Аддамс. Она знает, что такое быть в приемлемом состоянии, когда все биологические потребности удовлетворены, и она способна работать восемнадцать часов кряду без перерыва на обед. Но здесь в просторной ванной отеля Плаза она ловит себя на приступе гедонизма. Уэнсдей принимает душ дольше, чем обычно, просто наслаждаясь тем, что теплая вода стекает по коже и уносит всю боль в канализацию куда-то в сточные воды. Она звонит на ресепшн и просит подать им завтрак в номер. Укутавшись в пушистый халат, Уэнсдей причесывает свои волнистые волосы перед зеркалом. Эту Аддамс знали только её родители, Пагсли и, теперь узнает и Ксавье. — Эй, Агент Торп, для сотрудника ФБР ты слишком много спишь! — произносит Уэнсдей несвойственным ей милым голосом, держа у лица Ксавье чашку со свежим кофе. Торп открывает один глаз, выбираясь из сна. Он чувствует аромат кофе и видит перед собой главную бестию бюро в махровом халате с копной волнистых волос. Он даже не сразу её узнаёт. — Что у тебя на голове? — отшучивается Торп. — Это мои волосы, — Аддамс поправляет прическу и улыбается, почему-то не ответив ему колкостью. — Ты уверена? Я вот нет, — улыбается он. — Завтрак принесли, — Уэнсдей усаживается на край кровати и подает Ксавье чашку с кофе. — Слона бы съел! — заключает Торп, делая глоток. Ксавье натягивает джинсы, что, конечно, ему несвойственно. Обычную форму агента ФБР он решил оставить на потом. Он собирается завтракать, а не работать. Торп вставляет сигарету в рот и собирается выйти на балкон. — Здесь можно курить, дурень, — замечает Уэнсдей почти с нежностью, накладывая на тарелку фрукты. — Неужели? Здесь? — удивляется Торп. — В этом номере можно даже убить. Придут горничные и вычистят всё так, что не сыщешь образец ДНК, — шутит Аддамс. — О, наконец я тебя узнаю, а то ты так мила с утра, что мне показалось будто мне всё это снится, — говорит Торп поджигая сигарету. Аддамс разворачивает утреннюю газету, Ксавье просит спортивную страницу, в то время как она читает некрологи и последние новости. Они завтракают в тишине, как старая женатая пара: без неловкости, без стеснения и ощущения будто что-то не так. Их идиллию нарушает звонок стационарного телефона. Уэнсдей, словно паря на крыльях, снимает трубку. — Слушаю! Да, это я. Что?! — напряженно произносит она. — Что там, Уэнс? — настораживается Торп. Аддамс жестом просит не мешать. — Когда? Как это случилось? Где? Выезжаю! — тон Уэнсдей мрачнеет и леденеет становясь металлическим. Она кладет трубку и без слов удаляется в свою спальню. Ксавье в недоумении следует за ней. — Уэнс? Ты ничего не скажешь? Аддамс продолжает мрачно молчать, судорожно пакуя свои вещи. Резкая перемена в настроение сбивает Ксавье с толку. — Ты не принесешь моё платье из своей спальни? Нужно вернуть его обратно в надлежащем виде. — Без проблем, но сначала ты всё объяснишь, — не унимается Ксавье. Он пристально смотрит на Уэнсдей и слегка хмурит брови. — Нечего тут объяснять. Пагсли попал в аварию. Он сейчас в больнице, — Аддамс изо всех сил старается скрыть дрожь в голосе, но у неё не выходит. Загадочная магия утра разрушается с последними слетевшими с губ словами. Их маленький идеальный мирок сдувает как карточный домик суровая реальность, заставляя напомнить, кто они на самом деле. Спектакль окончен, время возвращаться к их настоящим ролям людей, гуляющих по острию ножа. — Как это случилось? — Перерезали шланг. Сказали, что он ехал в Бостон, — Уэнсдей звучно застегивает чемодан и садится на кровать. — Почему этот недоумок мне не позвонил? — вопросы иглами впиваются в мозг, не оставляя шансов остаться неозвученными. Торп и Аддамс знают, что перерезанный шланг дело рук Крекстоуна. Это был знак, предупреждение.

***

Уэнсдей влетает в отделение интенсивной терапии как фурия. Ксавье следует за ней, как тень, без лишних вопросов. Их встречает врач. — Вы, должно быть, Уэнсдей Аддамс? — Да. — Ваш брат поправится, мы ввели его в искусственную кому на пару дней, травмы серьезные, но он скоро придет в себя. — Что с ним? — Он сломал три ребра, обе руки, к счастью переломы не серьезные, но правое колено пострадало сильнее. Мы собрали его, теперь дело за временем. Доктор растворяется в коридоре, Торп принимается делать звонки, чтобы разузнать все подробности. Уэнсдей ни до чего не нет дела, она чувствует как что-то внутри нее натягивается как струна, которая вот-вот звонко лопнет оставив после себя зияющую дыру. За стеклом, подсоединенный к трубкам лежит её родная душа. Мальчик, которого она вырвала из холодных лап смерти девятнадцать лет назад. Она не была самой сердечной сестрой, но именно своей психикой и своим здоровым сном она навсегда пожертвовала ради него. И сейчас ублюдки, которых она собиралась посадить, угрожали не ей, а её брату. Она была готова стерпеть любую боль, причиненную ей, но Крекстоун совершил свою вторую главную ошибку — угрожал её семье. Лютая ненависть вскипала в глубинах души. Темнота, которая рассеялась всего несколько часов назад сгустилась с новой силой над её головой. Так она это не оставит. Уэнсдей чувствует, что правосудия ей мало — ей нужна казнь. Она садится на скамейку, в окружении снующих медсестер, берет в руки телефон, недоумевая, почему Пагсли не позвонил ей. Увиденное поражает её как острая катана. Телефон в авиарежиме. Так Аддамс делает всегда, когда работает. И вчера после бала она была слишком занята, чтобы восстановить связь с внешним миром. Жгучее чувство вины обрушивается на неё, отравляя всё хорошее, что случилось накануне. Она немедленно отключает авиарежим. Одно за другим сообщения на голосовой почте высыпаются градом. «Уэнс, я наконец получил результаты! Я был прав, удалили файлы изнутри, это была не атака, кто-то из агентов просто изъял файлы, пользуясь высшим доступом.» «Уэнс, перезвони срочно, это был Галпин. Тайлер Галпин, слышишь?» «Уэнс, я не могу тебе дозвониться, ты как всегда работаешь допоздна, я еду к тебе! Перезвони!» Взволнованный голос Пагсли и его желание защитить её вонзают в раненную душу соляные кинжалы, отравленные самым болезненным ядом. Это её вина. Это она виновата в том, что он лежит сейчас там. Аддамс заново проходит через ад, ей хочется рвать и метать, но сейчас она — беспомощна. И это злит её. Голодная и одинокая волчица была бы самой безобидной альтернативой разъяренной Уэнсдей Аддамс. Торп появляется не сразу. Он старательно выяснял обстоятельства проишествия. Полицейские сообщили, что шланг уже был перерезан, когда он садился в машину. Это случилось между 10 и 11 вечера, как раз в то время, когда они покинули бал. Всё сходится. Именно это он и сообщил Уэнсдей первым делом. Лицо Аддамс мертвенно бледное и пугающе безэмоциональное. Такой Торп видел её только в Невермор. Он знал, что сейчас с ней происходит и изо всех сил хотел помочь справиться с этим, разделить её боль. — Это моя вина, — бесцветно произносит Аддамс. — Наша вина, Уэнс. Ты не одна была на задании, — не соглашается Ксавье. — Но это я надела мамино платье! Я могла бы этого не делать, выбрать что-то другое и не выдавать столь глупым и элегантным образом всё, что знаю! Так не поступают агенты, я позволила эмоциям взять верх. — Уэнс, послушай, шланг уже был перерезан, когда он тебе звонил. Ты бы ничего не смогла изменить! — Я могла не впутывать его! — Они бы все равно добрались до него, Уэнс. Они знают, как Пагсли дорог тебе. — Прекрати придумывать дурацкие оправдания! Тебя послушать, так стакан всегда наполовину полон, и неважно чем. Я сыта этим по горло! — кричит Аддамс, не в силах больше сдерживаться. — Уэнс, пожалуйста, — Ксавье приближается к ней и протягивает свои руки, чтобы обнять её. — Не трогай меня! Из-за этого всё и случилось! Пока мы занимались ерундой в твоей спальне, Пагсли мог погибнуть! — кричит Уэнсдей. — Ты не могла знать… — Я могла включить телефон, а вместо этого… я… — Уэнсдей, ты не должна жалеть, мы оба этого хотели. — Прошлая ночь была ошибкой, Торп, — говорит Аддамс, её слова бьют пощечиной по лицу Ксавье. Его безграничное терпение дает трещину и он тихо произносит: — Знаешь, что с тобой не так? — О, да, Ксавье! Расскажи, что со мной не так. Десятки тысяч долларов и сотни часов терапии не смогли дать объяснения, а ты, конечно, сможешь! Ну, давай же! — Не нужно быть психологом, это очевидно. Ты так боишься потерять живых, что окружила себя трупами, потому что их невозможно потерять. Они уже мертвы. Боль потери так сильно пугает тебя, что ты готова вообще ни с кем не сближаться, лишь бы защитить себя от неё. Но правда в том, Уэнс, что эта боль и показывает насколько сильна твоя любовь и твоя привязанность. Вот в чём смысл этой боли. — Ты и понятия не имеешь о чем говоришь! Речь идет о моей семье! — Понятия не имею? Мама умерла через год после выпуска, её могила не успела остыть, как отец женился во второй раз. Я до сих пор не могу смотреть на него. За десять лет я не сказал ему и слова. Энид и Аякс были моей семьей, единственной семьей, которая посвятила жизнь и буквально отдала её, чтобы докопаться до правды. Я жил у них пока не встал на ноги, я был крестным близнецов. И то, что их отняли у меня причиняет мне нестерпимую боль, но я знаю — что у неё есть обратная сторона. Сила этой боли равна силе моей любви к ним. И я перестаю её бояться, стараться избавиться от неё. Потому что боль просто отступает, оставляя лишь силы двигаться вперед и расследовать это чёртово дело! — Ты… не говорил об этом, — запал Аддамс внезапно пропадает, в этот момент она смотрит на Торпа совсем другими глазами. — А ты никогда и не спрашивала, — просто отвечает он. Между ними повисает гнетущая пауза и тоненький мостик, который они возвели вчера ночью рухнул в бездну отчаяния без возможности на восстановление. Пропасть ширилась, отдаляя их друг от друга на расстояние световых лет. Торп чувствует эту ледяную отчужденность снова, не в силах ей больше противостоять. Аддамс одной лишь секундой выкорчёвывает саженцы райского сада, превращая свое сердце в вечную мерзлоту, пустошь и льды Антарктиды. — Уходи, — говорит она. — Нет. — Ты здесь не нужен. Мне не нужен. Мы просто напарники, — жалит его своими словами Уэнсдей. Веки Ксавье дрогнули. — Ты уверена? — Уверена, — равнодушно чеканит она. Торп смотрит на любовь всей жизни в надежде, что она это невсерьез. Всего за одну ночь он обрел и потерял её вновь, но верить в это не хотел. — Я позвоню тебе вечером, — в надежде говорит Ксавье. — Не смей. Развлеклись и хватит. Забудь, что вчера было.