Нельзя умереть дважды

Торп и Аддамс заселяются в номер со смежными спальнями. Портье сообщает, что её посылки уже ожидают, и если у мисс есть ещё какие-то вопросы или пожелания, для неё есть выделенная линия. Уэнсдей благодарит мужчину на ресепшене, оставляет багаж и направляется к лифту. Торп следует за ней, озираясь. Ему был знаком этот мир, но он намеренно отказался от него. Ксавье наблюдает за Аддамс, ему непривычно видеть её в такой обстановке. Ещё со школы все знали, что Уэнсдей Аддамс — богатая наследница и её фамилия известна на всю Америку. Однако она никогда не пользовалась своими привилегиями, живя на зарплату служащей ФБР, тратя деньги разве что на свой драгоценный Додж, книги, пластинки и хорошие костюмы. Её жизнь напоминала спартанский минимализм, но он был ей к лицу, как, впрочем, и та роскошь, в которой она вновь оказалась. К тому же, в их диалогах стало меньше колкостей, Аддамс больше не мечет молний, но всё ещё держится отстраненно, сдержанно. Они входят в номер — просторный и светлый. До бала остаётся несколько часов и внутри Уэнсдей что-то неприятно дрожит. Это не сомнение — нет. И даже не страх. Так продирается сила внутри неё, та сила, которая спасла жизнь ей и Пагсли. Она заново пускает корни, врастает, вплетает свои ветки. Больше не нужно прятаться и искать безопасное место. Это безопасное место разрасталось и ширилось у неё в сердце, где-то под ребрами. Подобная решимость и чистота мысли бывает у самоубийц, когда они уже всё продумали и уверенно идут к цели. Эта история может закончиться только смертью, но чьей — покажет время. Торп молча скрывается за дверью смежной спальни. Аддамс садится на кровать, смотря в одну точку. Она слушает своё дыхание и сердцебиение. На банкетке перед кроватью стоит большая белая коробка с тиснением Dior. Уэнсдей знает, что внутри. Платье, в котором Мортиша навсегда останется в её памяти. Маленькая Аддамс наблюдает, как мама выводит красной помадой плавную линию губ, рисует стрелки и укладывает тяжелое полотно чёрных прямых волос. Она двигается неторопливо, словно дрейфует по волнам, настраивается. Под ловкими пальцами Тиш шуршит и струится ткань с замысловатой вышивкой, кружевом и деталями. Будто это и не платье вовсе, а вторая кожа, доспехи, часть тела, часть самой Мортиши. Уэнсдей открывает коробку, в надежде почувствовать аромат духов матери. Но заботливые сотрудники Dior ежегодно проводят чистку и кондиционирование изделий от кутюр, ухаживают за особенными платьями, пока те не станут вновь нужны. Платье выглядит так, будто его только что вынули из-под швейной машины. Она с шелестом извлекает артефакт из коробки, бережно вешает на плечики, расправляя ткань. К платью Dior прилагается и любимый набор косметики, которой пользовалась Тиш всякий раз, надевая его. Уэнсдей машинально расстёгивает молнию на шёлковой косметичке, извлекая тон, красную помаду, чёрную подводку и тени цвета сумеречного леса. Она наносит макияж будто в трансе, напевая что-то себе под нос. Для неё это — ритуал, зов предков, боевой раскрас индейца перед схваткой. Каждая линия говорит: «Я все знаю, я готова принять бой». В реальность её возвращает Торп, стучащий в дверь: — Сбор гостей через тридцать минут, я буду в лобби, — сообщает Ксавье и не дождавшись ответа выходит из номера. Уэнсдей аккуратно натягивает чулки, фиксирует ножи на левом бедре и небольшой пистолет на правом. Пристёгивает кружевной край чулка к поясу и ныряет в платье, которое даже не пришлось подгонять по фигуре. Шнуровки, пуговицы и потайная молния, поддаются ей с первого раза. Она сто раз видела, как мама надевает его, ей ничего не стоит повторить знакомые движения. Даже самая практичная из женщин не сможет отрицать силу идеального платья. Это не про то, как она выглядит, а про то, что чувствует в нём. И Уэнсдей чувствует, будто сама Тиш защищает её, накрывая колпаком неуязвимости. Аддамс надевает туфли, мамино помолвочное кольцо, сует микро наушник в ухо и проверяет связь с Ксавье. Теперь она готова. Гости уже начали собираться, но ни Крекстоуна, ни Донована не было видно. Ковровое покрытие коридора скрывает стук каблуков и только шелест платья выдает её движение. Ей нужно миновать двенадцать этажей и операция начнётся. Дверь лифта открывается и изменившаяся до неузнаваемости Уэнсдей выскальзывает из него с грацией кошки, ловя на себе взгляды мужчин и женщин. В этом наряде она поразительно похожа на мать, даже сильнее, чем думала. Длинная мраморная лестница, устланная красной ковровой дорожкой ведёт вниз, прямиком в роскошный банкетный зал отеля Plaza. Минуя ступеньку за ступенькой, Аддамс чувствует, как спускается в преисподнюю на встречу с дьяволом. Но на сей раз она к ней готова. Торп деловито стоит у бара, в идеально сидящем на нём смокинге. Лёгкая небрежность в прическе и движениях удивительно гармонирует с тем, что происходит вокруг. Тут и там снуют пожилые женщины в бриллиантах, старики с золотыми оправами, богатые наследники и прочие будущие боги Олимпа. Он тоже мог быть здесь. Но выбрал другую жизнь. Среди гудящей толпы гостей, звонов бокалов, фальшивых белоснежных улыбок и музыки, льющейся из-под ловких пальцев пианиста за роялем, появляется она. На секунду Ксавье перестаёт дышать и забывает, зачем находится здесь. Она спускается, почти парит. Весь её облик ломает очередной барьер памяти, переместив несчастного Торпа вновь на выпускной. Он ждал её внизу и от волнения его руки похолодели. Белый смокинг, незатейливый черный галстук, он выглядел забавно в серьезном наряде. Аддамс явилась в чёрном, спускаясь слегка рваной походкой бунтующего подростка. Но Ксавье все равно. Он сглатывает слюну, вспоминая, что нужно сделать вдох. Уэнсдей из настоящего направляется к нему. — Крекстоун и Донован ещё не появились? — спрашивает она с непрошибаемым спокойствием. — Пока нет, но мы можем незаметно осмотреться. — Как? — задает вопрос Аддамс, осторожно оборачиваясь по сторонам. — С твоего позволения, — слышит Уэнсдей и бросает взгляд на Ксавье. Он держит руку навесу, приглашая её на танец. Их идеальное «прикрытие» для того, чтобы сократить дистанцию, поизображать влюбленных, не прилагая особенных усилий. Аддамс плавно двигается в руках у Торпа, а тот в свою очередь мягко, но уверенно ведёт. — Ты хорошо танцуешь, — заключает Уэнсдей. Ксавье не знает, что ответить. Наверное, впервые в жизни в его арсенале не находится подходящих слов. Да и что скажешь, когда танцуешь на вершине мира с самой красивой женщиной на свете? Он лишь прижимает её к себе покрепче и шепчет на ухо: — Ты прекрасно выглядишь. Аддамс невольно улыбается в ответ. Не теряя профессионализма они оба изучают пространство, подмечая аварийные выходы, шахты вентиляций, количество охранников. Те, кого они ждут, явно не торопятся и это напрягает Аддамс. — Уэнсдей?! Неужели ты?! Я сначала подумал, что мне чудится! — слышит она со спины. Обернувшись, она не верит глазам. — Тайлер? — ошарашенная, но продолжающая излучать невозмутимость, она смотрит прямо в глаза тому, чье предложение отвергла. Тому, кто, возможно, и был кротом Донни в ФБР. — Какими судьбами? — Тайлер добродушно тянется обнять свою бывшую. — Решила, что нужно отдохнуть от трупов и выйти в свет, — искусно лжет она. — Тайлер, познакомься, это мой жених Ксавье Торп. Ксавье, это Тайлер. — Рад знакомству, — дежурно произносит Ксавье. — Надо же, нашелся тот, кто смог покорить сердце Уэнсдей! — с досадой и ноткой иронии говорит Тайлер. — Вы не против, если я приглашу вашу невесту на танец? — осмелев, спрашивает Галпин. — Только, если не против невеста, — справедливо замечает Ксавье. От неожиданности Уэнсдей почти моргает. Она не ожидала, что увидит Тайлера, но, если он замешан или что-то знает, то наверняка она увидит это, поймет по его взгляду. — Слышал о твоем переводе, поздравляю! — В ФБР ничего не скроешь. — Ты права, как и то, что ты работаешь над делом, с поразительно схожими чертами убийства твоих родных. «Нет, он либо в конец самоуверенный ублюдок, либо ни о чем не подозревающий тюфяк». — Всё верно, работаю. Но совпадений не так уж и много, это подражатель — не более, — закидывает удочку Аддамс. — В самом деле? Я уж подумал, тот псих снова объявился. «Тот псих — твой отец, Тайлер», — думает Уэнсдей, кружась в вальсе с бывшим женихом под пристальным взглядом нынешнего, хоть и фейкового. — Аддамс, на три часа, — слышит она негромкий голос Торпа в наушнике и ненавязчиво поворачивает голову в такт движениям танца. Толпа фотографов сгущается у входа, где собственной персоной появился Джозеф Крекстоун в окружении четырех охранников. Изрядно постаревший, потрепанный временем, поседевший. На его щеке красуется уродливый шрам, а глаза горят недобрым пламенем. Рот расплывается в отрепетированной улыбке. Донована рядом нет. Аддамс продолжает танцевать, как ни в чем не бывало, слушая болтовню Тайлера. Спустя несколько секунд музыка затихает и на сцену выходит Крекстоун. Тайлер желает Уэнсдей приятного вечера и спрашивает: за каким столом они с женихом сидят. Торп в мгновение ока оказывается рядом с напарницей, в надежде, что она что-нибудь узнала. — Не спускай с него глаз, — говорит Аддамс. — Донована не видно, но он точно здесь. Тайлер наверняка знает где. — Он у чёрного входа, — отвечает ей Ксавье. Донни бдит как коршун, впивается опустевшим, жестоким взглядом в лица гостей. Он наблюдал, как Тайлер танцует с Аддамс, верно считав сообщение, которое она отправляла своим внешним видом. Донни всё понял. Пока Крекстоун толкал лицемерную и полную пустых обещаний речь, Галпин-старший сверлил глазами Аддамс. Она физически ощущала на себе его взгляд, по спине пробежал холодок. Нужно было подобраться к нему поближе, чтобы подсоединить жучок, сделать это быстро, незаметно. Так, чтобы бывший коп ни о чем не догадался. На секунду ей кажется, что она затеяла невыполнимое. Речь Крекстоуна кажется бесконечной, но все же он заканчивает болтать и на этом официальная часть вечера подходит к концу. Начинается ярмарка тщеславия, в которой одно изысканное блюдо сменяется другим, а темы для разговоров становятся все более пафосными. Уэнсдей цепенеет. Как ей вообще подобраться к Доновану? Но делать ничего не приходится. — Уэнсдей Аддамс! — слышит она скрипучий и знакомый голос. Это Крекстоун. — Мистер Крекстоун, рада вас видеть, — отыгрывает спектакль Аддамс. — Ну что ты! Для тебя я Джозеф! Сколько лет! Я всегда говорил твоим родителям, что ты вырастешь красавицей! — скалясь во все виниры, говорит Крекстоун. — Джозеф, позвольте представить вам моего жениха. Ксавье Торп. — Вам невероятно повезло, молодой человек, она — особенная девушка. — Благодарю, Мистер Крекстоун, — отвечает Торп, вживаясь в роль. — Понятия не имею почему вас посадили за этот стол! Как главный спонсор, ты должна сидеть с членами правления, я распоряжусь, чтобы вас сейчас же пересадили к нам. — О, нет, Джозеф, это лишнее! — пытается отказаться Аддамс. — Я настаиваю, — Джозеф берет ладонь Уэнсдей в свою руку и целует её в знак уважения. Официанты ловко поставляют два стула и приборы за круглый стол в самом центре зала. Хостес любезно сопровождает парочку на новое место. Логово врага распахивает свою пасть, истекая слюной. Один лишь Тайлер будто и не догадывается о происходящем и прекрасно проводит время. Торп и Уэнсдей стараются держаться непринужденно. — Где же вы познакомились, Уэнсдей? — неожиданно для всех спрашивает Доннован. Аддамс делает глоток шампанского, набираясь сил, чтобы ответить. — Позволь мне, — Торп кладёт свою ладонь на руку Уэнсдей, включая обезоруживающее обаяние голливудского актера. — Мы учились вместе в школе, познакомились там, даже ходили вместе на выпускной, но потом жизнь нас развела. А полгода назад я пришел в ФБР и угадайте кого встретил? Это судьба — не иначе. — Это правда, — подхватывает легенду Аддамс, мысленно благодаря напарника за прекрасную актёрскую игру, — представьте моё удивление, когда мой бывший одноклассник вошёл в мою лабораторию. А говорят, что морг не место для романтики, — плоско шутит Уэнсдей, и её соседи по столу любезно смеются. Весь вечер Крекстоун бессовестно разглагольствует о былых временах и дружбе с Гомесом и Ларчем, вспоминает, какой Уэнсдей была в детстве и расспрашивает о Пагсли. Аддамс невыносимо больно вести этот разговор, она обещает, что, пустит пулю ему в лоб прямо здесь на глазах у всех гостей, если он не прекратит этот спектакль одного актера. Официант проворно подливает Совиньон Блан в бокалы, и не в силах впихнуть в себя и кусочка, Аддамс хмелеет быстрее, чем планировала. Вся операция может пойти прахом из-за клятого вина. Торп сохраняет хладнокровие. Видимо, характеристика не лгала: он и правда был лучшим в стрессовых ситуациях. Время идёт, а шанса раздобыть ДНК и поставить жучок так и не представилось. Нужно было что-то делать. Уэнсдей не в силах слушать лицемерный трёп отправляется в дамскую комнату, чтобы собраться с мыслями и отдышаться. Большая часть мужчин собралась в сигарной комнате перед тем, как на сцену выйдет хедлайнер вечера. Дабы не вызывать подозрений, Торп отправляется вместе с сильными мира сего скурить по кубинской сигаре за разговором о котировках и диверсификации ценных бумаг. — Чем ты занимаешься, Ксавье? — спрашивает Донован, развалившись на удобном кресле. — Я агент ФБР, Мистер Донован. Но в прошлом архитектор, — спокойно отвечает Торп, затягиваясь горьким дымом с ароматом жженого сахара. — Неужели? — слишком эмоционально восклицает Крекстоун. — Мальчик мой, мы как раз ищем архитектора для нашего нового проекта. Это будет школа искусств для детей в резервации, что в пригороде Бостона. Чертежи здесь, у нас в офисе. Не хочешь взглянуть? Может быть ты посоветуешь нам своего талантливого сокурсника? — С удовольствием, — с непринужденной улыбкой соглашается Ксавье, язык тела не выдаёт в нём никаких признаков лжи. Однако Донован не спускает с него серых глаз, зная, кто он такой. Торп тоже знает, что история с чертежами всего лишь ловушка, и как только он войдет в офис, живым из него он уже не выйдет. Вальяжно выплывая из сигарной комнаты, Торп просит своих спутников его подождать, пока он посетит уборную. В узком коридоре он натыкается на Аддамс: — Нам нужен новый план. Думаю, они нас раскрыли, — сообщает ей Ксавье. — Они нас не раскрыли, они знали, что мы будем здесь. — Меня зовут в офис взглянуть на чертежи нового проекта в резервации недалеко от Бостона. Аддамс пристально глядит на Торпа. Они оба знают, что это значит. — Веди себя естественно, — шепчет Уэнсдей, притягивая его ближе к себе. — О чем ты? Ксавье не успевает понять, что происходит, когда Аддамс кладет его руку к себе на талию, втягивая его в поцелуй. — Вот вы где. Я так и знал, что вы, голубки, спрятались от любопытных глаз, — одному богу известно слышал ли Доннован их разговор или нет. Отпуская ошарашенного Торпа, Уэнсдей изображает слегка смущенный вид и говорит, что будет ждать его в зале. Едва она садится за стол, как к ней подходит Крекстоун, предлагая потанцевать. А когда хозяин вечера приглашает на танец — ты не оказываешься. Превозмогая отвращение Аддамс кладет руки на плечи тому, кто повинен в сотнях смертей. — Ты очень похожа на своих родителей, деточка, — начинает Джозеф. — Все так говорят, — дежурно отвечает ему Уэнсдей. — Они были хорошими людьми, щедрыми, умными, честными…слишком честными, понимаешь меня? — Крекстоун сжимает ладонь Аддамс до хруста. — Кончай этот цирк, Уэнсдей. Я не трону тебя, потому что у Ларча есть на меня кое-что, а вот жениха твоего не трогать я не обещал. Или он тебе не жених? — голос Джозефа становится зловеще скрипучим, а глаза вспыхивают недобрым огнем. — Не только у Ларча есть компромат, но и у меня тоже. — также зловеще парирует Уэнсдей, — На твоего цепного пса. Интересно, какие тайны он выложит, чтобы сохранить свою свободу? Если со мной что-нибудь случится, или с Ларчем, или с Пагсли, или с Ксавье, клянусь могилой своих родителей, вся эта информация отправится прямиком в СМИ. И не видать тебе места ни в конгрессе, ни в президентском кресле. Лицо Крестоуна желтеет от злости. — Да как ты смеешь, паршивка?! — Ты заставил меня смотреть в лицо смерти, играть с ней в гляделки и знаешь что? — Аддамс выдерживает драматическую паузу, глядя прямо в глаза взбешенному врагу, — Она моргнула. Так что ни ты, ни твоя псина мне не страшны. — Ты не знаешь, с кем связалась, Аддамс. Твой отец и мать поплатились жизнью, та журналистка забрала с собой на тот свет всю семью. Каждый, кто переходит мне дорогу — умирает. Злобное шипение Крекстоуна совершенно не трогает Уэнсдей. Каждый её нерв напряжен до предела. Адреналин бурлит в крови. Она не может остановить эту игру со смертью. — Кроме меня, Крекстоун. Моё лицо будет последним, что ты увидишь перед смертью. Так и знай, старая мразь. Она резко отходит назад, закончив танец. Джозеф собирается ещё что-то сказать, но его отвлекают инвесторы, позволяя Уэнсдей скрыться в толпе танцующих. Их стол уже пустует, официант собирается сменить приборы и салфетки. Аддамс осеняет — это шанс на миллион. Она незаметно хватает салфетку Донована и прячет её в миниатюрную сумочку, убедившись, что никто этого не видел. Ксавье давно не видно, а на её позывные он не отвечает. Она готова взять пистолет и ворваться в мужскую уборную, когда чья-то рука ложиться ей на плечо. Аддамс резко оборачивается, готовясь отбиваться, но видит перед собой напарника. — Все готово, — уверенным тоном произносит он. — Что именно? — Жучок, я установил его, теперь мы можем следить за ним. — Но как?! — мозг перегружен недавней стычкой с врагом и отказывается соображать. Адреналин всё ещё бьет по вискам. — Перстень. Он снял его перед тем как помыть руки и оставил на раковине, чтобы отлить. Я воспользовался моментом и установил жучок. От напряжения у них гудит голова. Погоня в прериях кажется лёгким развлечением после той психологической бойни, в которой они сегодня побывали. Эта была выигранная битва, а не война. Но Аддамс никак не может унять ощущение, что сегодня — лучший момент во всей её карьере. — Пойдем отсюда, я хочу напиться, — выпаливает Уэнсдей, чем не на шутку удивляет напарника.

***

В общей гостиной номера они опустошают мини-бар, добавляя к коктейлю из вина и адреналина — виски, ром и водку. Они не знают, что будет дальше и можно ли считать операцию успешной, но сейчас… сейчас им нужно просто остыть и забыться. — Можем посмотреть Отчаянных Домохозяек, если хочешь, — вдруг предлагает Торп совершенно серьезно. Захмелевшие чёрные глаза Уэнсдей озадаченно осматривают напарника, пытаясь найти в серьёзном лице намек на шутку. — Давай только со второго сезона, первый так себе, — произносит она, окончательно ошарашив своим ответом. — Чтоо?! Так ты смотрела? — смеётся Ксавье. Уэнсдей не перестаёт быть загадкой. — Меня Пагсли заставил, — оправдывается Уэнсдей, награждая напарника ослепительной улыбкой. Она обжигает его, как и тот спасительный поцелуй, и он невольно смотрит на её губы, вспоминая. — Ты впервые мне улыбнулась, — замечает Торп. — Я улыбалась тебе на выпускном, — добивает она новым откровением. — Так ты помнишь? — Все до последней секунды. — алкоголь в крови растворяет остатки жгучего напряжения, принося расслабление и развязывая язык. — И как давно? — После разговора с Ларчем память стала возвращаться, но не сразу, урывками. Повисает неловкая пауза. Они осознают, что уже несколько минут совершенно мирно беседуют, находясь слишком близко друг к другу. — Думаю, пора спать. Этот день обязан закончиться, — прерывает разговор Аддамс и направляется в свою спальню. — Доброй ночи, Ксавье Торп. — Доброй ночи, Уэнсдей Аддамс. Она прикрывает за собой дверь, ощущая напряжение и влечение, которое разбудили воспоминания и поцелуй. «Его губы те же на вкус», — думает она. «Её губы те же на вкус», — думает он, снимая смокинг и расстегивая тугой воротник сорочки, которую, впрочем, отправляет к смокингу. Ксавье умывает лицо ледяной водой в попытках собраться и прекратить вести себя непрофессионально. Операция окончена. Легенда больше недействительна. Они — напарники, ничего больше. Его мысли прерывает стук в дверь: — Мне нужна помощь, молния заела, — говорит Уэнсдей и кажется совершенно трогательной и крошечной без каблуков. Она без церемоний входит к нему в спальню и поворачивается спиной, будто делает это каждый день. Ксавье поправляет застрявшее кружево в замке молнии и аккуратно опускает его до конца звеньев, боясь пошевелиться. На фоне чёрного платья её кожа выглядит совсем жемчужно-белой. Он проводит рукой по её спине, рискуя схлопотать неслабый хук справа. Но Уэнсдей остаётся неподвижной. Его теплая рука вызывает в теле разряд тока, она прикрывает глаза и чувствует, как нечто живое волнами разливается в груди. Ладошками Аддамс придерживает платье. Ей бы уже давно пора поблагодарить за помощь и покинуть спальню Ксавье, но она стоит на месте, почти не дышит в ожидании того, что будет дальше. Рука скользит вверх к гиперболе шеи и плеча, к крутому склону, с которого кубарем катится рассудок Торпа, как в ту самую ночь, когда она переступила через своё платье и его способность критически мыслить. Её тонкая шея оказывается в его ладони и Ксавье всё ещё не верит, что это происходит. Пальцы покалывают и немеют, ослабевая хватку, платье сползает вниз, как тяжелые доспехи. Она вынимает шпильки из волос и они водопадом спадают ей на плечи. Они оба знают, что сейчас произойдет и им абсолютно плевать, что будет дальше. Некоторые события слишком растягиваются в пространстве и времени, но в конечном счете, есть сила, которой невозможно противостоять. Сегодня она позволит раздеть себя до самого сердца, всецело доверившись, возможно, впервые в жизни.