Нельзя умереть дважды

На утро следующего дня, Аэропорт Бостона больше походит на Ноев Ковчег. Небо обрушилось на город с яростной силой, проливая неистовые ливни на несчастных жителей. Ни один самолет не может взлететь и толпа разъяренных тварей, у каждой из которых обязательно есть пара, трезвонят в авиакомпании, будто те способны остановить стихию. У стоек регистрации аврал, тут и там люди сидят на своих чемоданах, кто-то спит, и только детям все равно, им не важно где играть, главное, чтобы из окон аэропорта были видны самолеты. Рейс задерживают на 2 часа. Диспетчеры пытаются понять, насколько безопасно поднимать в воздух 189 человек, чтобы те добрались до Чикаго. Лететь всего 3 часа, но непроглядные грозовые тучи и туман опасны даже для таких коротких полетов. Аддамс раздражает шум, поэтому Торп взял на себя переговоры с авиакомпанией и эпизодически шлет смски с новостями, оставив ей возможность заново просмотреть дела в зале ожидания. Она должна попасть в Чикаго, рейс состоится, пусть даже придется ради этого схватить Бога, в которого она не верит, за бороду. «Рейс отменили, но возможно удастся на поезде», — пишет ей Ксавье. За окном почти что ночь, несмотря на время — всего-то 10 утра, но небо плотно затянуто тучами. Аддамс вчитывается в материалы дела в сотый раз, но не видит ничего, за что можно зацепиться. Память ее подводит, она старается не будить это спящее чудовище, ибо не уверена, что сумеет с ним справиться. Рано или поздно придется принять этот вызов, найти в себе силы. Спустя час после своего сообщения, Торп объявляется с виноватым видом и двумя стаканами кофе. — На поезда все билеты проданы. Аддамс поднимает на него глаза — два автоматных дула. — Ты ждал час, чтобы это сообщить? Ты же знаешь, что раньше делали с гонцами, которые приносили плохие новости? Ксавье понемногу начинает привыкать к ее манере разговаривать. — Да, вздергивали на дыбе, — он говорит это с улыбкой и всем очарованием, что в нем есть. Словно он хранил его ради этого момента. — Тебе повезло, что мы не в средневековье, — отвечает ему Уэнсдей, делая глоток кофе. — Да, это уж точно. Потому что в средневековье не было проката машин, — Торп горд собой, он решил проблему с транспортом и теперь у его напарницы будет меньше поводов его подкалывать. — Это же 14 часов в дороге! — Аддамс не нравится эта идея, потому что она не успеет помочь Пагсли собрать вещи и попрощаться перед его отъездом в университет. — Увы, это единственный вариант. Ну, или ждать трое суток, — Ксавье поднимает бровь, он знает, что прав и девушке придется это признать. — Ты на это пойдешь? Дилемма вырисовывается незавидная: на одной чаше весов прорыв в деле, на второй — Пагсли. И то, и другое — важные для ее семьи вещи. — Mierda, хоть что-то. Когда выдвигаемся? Уэнсдей встает с неудобного сидения в зале ожидания и направляется к выходу. — Прямо сейчас. Только по дороге заедем поесть, я умираю с голоду, — говорит Ксавье нагоняя ее. — Да, и заодно сотрем с твоего лица вот эту самодовольную ухмылочку. — Ну уж нет, эта ухмылочка сделала мою половую жизнь! — Торп, удовольствие от этого выражения лица можно получить единственным способом, — объясняет она ему из-за своей спины. — Вмазать по нему? — Я имела в виду другое, но вмазать даже лучше. Ксавье поднимает брови то ли от удивления, то ли от восторга на ее комментарий и даже на секунду останавливается, чтобы осознать все ли он верно услышал. — Ты идешь или тебя как и самолет надо ждать трое суток? Они выходят на парковку аэропорта, Торп нажимает на кнопку сигнализации, чтобы открыть арендованное авто. Машина пахнет новым салоном и каким-то дешевым автопарфюмом с ароматом кокоса. Аддамс морщит нос. Ксавье заводит мотор, но не трогается. Он достает из сумки объемную папку и передает ее Уэнсдей. — Это еще что? — Статьи Энид. Те, что опубликовали. Уверен тебе будет любопытно. Она открывает папку и первое, что ей бросается в глаза — заголовок: «Жертвы психа или они слишком много знали?» Аддамс видит фото взрослой и все еще живой Энид Синклер: матери, жены и когда-то ее подруги, которая так и не смогла преодолеть световые годы недоверия Уэнсдей. *** Нью-Йорк, 2016 год. Уэнсдей сидит в лобби офиса юридической конторы «Ларч и Партнеры». Месяц назад ей исполнилось 18 и теперь она вступает в права, как старшая наследница. У нее много странных желаний, но стать сиротой, а потом и главой семьи в 18 лет в этот список не входило. «Почему я, а не дядя Фестер?», — думает она, поджав колени к груди. Юридически она стала взрослой, это событие обычно как-то отмечают, но уж точно не в кабинете семейного адвоката. Ее классическое черное платье с белым воротником, гладкие косички и небольшой черный саквояж в большом и светлом фойе выглядит как червоточина. Миловидная секретарша приглашает Уэнсдей в кабинет. Она бесшумно входит в просторный офис, там ее встречает высокий бледный мужчина с короткой стрижкой и немного неловким выражением лица. Это Ларч — старинный друг отца, мистер Биг Бэн, как она называла его в детстве. Тот катал ее на своей длинной шее, что бесконечно нравилось Аддамс. — Вот и ты, тучка! Рад тебя видеть! — Ларч жестом приглашает ее присесть на удобное кресло. — Ларч, не надо, — холодно отвечает Уэнсдей. Тучкой ее звал только отец и ей было больно, что кто-то мог посягнуть на то святое, что у нее осталось. — Прости. Я действительно рад видеть тебя, Уэнсдей, — Ларч улыбается ей искренне, но с грустью в глазах. Ее семья много значит для него, да и она сама — тоже. Много лет семья Ларча служила в доме Аддамсов. Все мужчины — дворецкими, женщины — кухарками или горничными. Отец Гомеса — Гильермо Аддамс после смерти отца Ларча, воспитывал его как собственного сына и как подобает хорошему отцу отправил сыновей учиться: Гомеса изучать финансы, а Ларча — законы. Ларч получил диплом с отличием, основал собственную фирму и навсегда покончил с семейной традицией лакейской работы. Он взялся за дела семьи Аддамс, любая юридически значимая бумага проходила через его руки. Секретарша принесла кофе в антикварном кофейнике с двумя чашечками из тончайшего фарфора и небольшую коробочку. — Открой, — ласково говорит Ларч. Уэнсдей тянет за черную атласную ленту, открывает коробочку — внутри четыре аккуратных пирожных с глазурью из 99% какао. — Мои любимые, — Аддамс смотрит на пирожные со жгучей смесью горечи и признательности. — Мне жаль, что приходится поздравлять тебя в столь формальной обстановке и уж тем более, при таких обстоятельствах. — Выбирать не приходится, Ларч. Мы можем перейти сразу к делу, я должна быть в Невермор до 18:00. — Да, разумеется. Давай я начну с самого начала. Твоя семья оставила тебе и Пагсли трастовый фонд, 20 миллионов долларов, 2 квартиры в Нью-Йорке, дом в Чикаго и несколько гектар земли в резервации Чероки. Помимо этого, произведения искусства и несколько дорогостоящих артефактов со времен первых переселенцев. Они хранятся в Национальном музее американских индейцев в Нью-Йорке. Я должен юридически передать это тебе, ты вступаешь в права сегодня, ровно через месяц после твоего… — голос Ларча срывается, — …восемнадцатилетия. Пагсли вступит в права, ровно через месяц после своего. Ларч, закончив свою профессиональную тираду, замолкает. Уэнсдей сидит неподвижно, смотрит в одну точку и даже не моргает. Будто бы не услышала, что только что стала богатой наследницей. Она с радостью поменяла бы все состояние на то, чтобы вновь обнять родителей. — Бумаги я подготовил, теперь ты и только ты будешь распоряжаться финансами и всем имуществом. Отец назначил меня твоим консультантом, до 25 лет я обязан рассматривать твои решения прежде, чем ты их примешь. Таковы правила. — Это все? — Аддамс ведет себя сухо, пустыня Сахара по сравнению с ней — живительный оазис. — Н-нет, — смущен ее поведением Ларч, — есть еще кое-что. Ларч медлит. — Ну что там? Выкладывай, я уже не ребенок. Уэнсдей звучит неубедительно: в глазах Ларча Аддамс навсегда черная пуговка, маленькая волчья ягодка, которая не слезала с его шеи. — Уэнсдей, кхм, это подарок… от… Гомеса. Сердце дрогнуло от его слов. — Гомес… он… незадолго до… — мужчина собирается с мыслями, и прочистив горло, наконец находит слова, чтобы закончить, — Он написал завещание. Два письма: одно тебе, другое Пагсли, приготовил два подарка. Я должен отдать их вам на ваше совершеннолетие. Твой час пробил. Ларч достал из сейфа конверт. — Открой. Уэнсдей не торопится. Этот сверток, вероятно, последняя весточка от ее живого отца. Она не хочет так просто ее распаковывать, но делает выдох и принимается за дело. Книга из черной винтажной кожи, черный конверт и ключи от машины. Она держит в руках три предмета, будто сокровища. Слезы предательски накатывают и у нее едва хватает сил их сдержать. Ларч видит это, но виду не подает. — Спасибо, Ларч, — Аддамс произносит это почти шепотом, голос отказывается с ней сотрудничать. — Машина стоит здесь, на парковке. А книга… думаю, ты знаешь что это такое. — Да, знаю, — девушка смотрит не мигая, одно неосторожное движение ресниц и крупные капли слез упадут прямо на переплет ее семейного древа. — Ты сможешь сама добраться или попросить кого-нибудь сопроводить тебя? — Водитель ждет внизу, я в любой момент могу его отпустить. — Хорошо… Уэнсдей, я тоже приготовил подарок. Она не уверена, что сможет выдержать еще один. — Вот, держи. Я знаю, ты против телефонов, но… я хочу, чтобы мы были на связи. Если это уместно, — Ларч протягивает ей коробку с новеньким смартфоном. — Не стоило, — Аддамс принимает подарок. — Нет, стоило. Ты моя единственная племянница и я не мог пропустить твое восемнадцатилетие. — Ларч, я… — Пожалуйста, не говори ничего, ладно? Мне тоже их не хватает. Каждый день. Но это даже близко не стоит с тем, что проживаешь ты. Уэсндей еще немного сидит у него в офисе. Они молчат, но это не то неловкое молчание, от которого хочется скрыться. Это уютное, обволакивающее, как одеяло озябшие плечи. Так молчат только родные люди. — Что ж, мне пора, — говорит Уэнсдей и кладет вещи в свой саквояж. Ларч провожает ее до парковки. — Прощай, мистер Биг Бен, — внезапно произносит она. Мужчина поджимает губы и обнимает свою подопечную. — Прощай, тучка… Аддамс садится в машину отца, сердце сжимается до собачьего визга. Она заводит мотор и трогается. Рев мотора, шины вопят, дорога до Невермор безмолвна и бесконечна. За пару километров до школы ее тело отказывается ей подчиняться, оставляя капли слез на спортивном руле отцовского Dodge Challenger. Уэнсдей опаздывает. Комендантский час начался уже 20 минут назад, а она только подъехала к старинному зданию школы. Хмурый охранник нехотя тащится к воротам. — Вам чего, Мисс? Заблудились? — Если бы. Я учусь здесь. Вот, возьмите, — Аддамс передает ему ученический билет. — Мисс, у вас проблемы, в школе комендантский час. Директор будет недоволен и может вызвать родителей. — В таком случае, он долго будет их ждать. Они мертвы, мистер… — Уэнсдей читает имя на нашивке, — Гейтс. Охранник виновато открывает ворота и впускает опоздавшую на территорию. Аддамс паркуется, берет свои вещи и направляется в кабинет директора. — Вы опоздали, мисс Аддамс, — смотрит на нее поверх очков круглый мужчина, который выглядит старше своего возраста. — Я в состоянии распознать время, Мистер Родери. Директор вскидывает брови и шлепает губами как рыба от такой неожиданной дерзости. — Что ж, тогда вы в состоянии распознать, что такое выговор и дисциплинарное наказание. — Мистер Родери, я провела в дороге 3 часа и хотела бы увидеть свою комнату прежде, чем мне запретят контакты с внешним миром. Или что практикуют в качестве наказания в это богадельне? — резко и без церемоний говорит Уэнсдей. — Чуть не забыла — это вам. Мой поверенный попросил передать, — Аддамс передает увесистый конверт директору. — Мисс, Аддамс, вы забываетесь! — глаза директора Родери мечут молнии пока он с остервенением открывает конверт, — я не потерплю подобного… Он машинально смотрит на содержимое: договор, медицинская карта, табели из прошлых школ и щедрый чек от лица семьи Аддамс, который выписал Ларч. — … тона, — количество нулей смягчают чувства директора, — я попрошу мисс Лоуренс проводить вас в вашу комнату. — Премного благодарна, Мистер Родери. Аддамс немедленно разворачивается на каблуках и направляется к выходу. Она слишком измотана дорогой и событиями, чтобы препираться с толстым бюрократом. Мисс Лоуренс болтает без умолку про школу, расписание, правила и регламент, про форму и факультативы. Уэнсдей не слушает. Все, чего она хочет — чтобы варежка куратора наконец захлопнулась. Дорога в женское крыло школы кажется бесконечной, но они все же добрались до двери ее новой комнаты. — Вот ваши ключи, мисс Аддамс, — куратор Лоуренс дежурно улыбается и протягивает ключ с деревянной биркой на кольце. Комната 13. Начало многообещающее. Аддамс толкает дверь и оказывается в своем новом жилище. Стандартная с виду комната пришкольного общежития, с привычным набором мебели, но что-то бросается в глаза. На фоне простой мебели, поделившей комнату симметрично на две равные части выделяется круглое витражное окно. Лунный свет, просачиваясь сквозь стекла, отбрасывает замысловатый цветной узор на дощатый пол. Сдержанную консервативность разрушает обилие фонариков, блесток и розового цвета на стороне ее новой соседки. «Святые висельники, еще одна наглухо отшибленная позитивным мышлением лучезарная дуреха», — думает Уэнсдей, распаковывая свой немногочисленный багаж. Вещи мало интересуют ее. Все, что нужно человеку, легко можно уместить в рюкзак. Она складывает в шкаф свою одежду и белье, раскладывает книги, рядом с кроватью ставит фото родителей, а конверт с письмом кладет в ящик стола. Она приехала в Невермор в пятницу вечером. Уэнсдей прекрасно осведомлена о негласных правилах подобных учебных заведений: в ночь перед выходными устраиваются «секретные» вечеринки, в «тайном» месте, о котором знает вся школа. Поэтому это идеальная возможность осмотреться без посторонних. Аддамс звучно выдыхает и идет в душ, чтобы взбодриться. Ледяная вода помогает, она кутается в полотенце и выходит из ванной, не замечая ничего вокруг. — Ты должно быть новая соседка Энид, — слышит она чужой мужской голос у себя за спиной. Аддамс замирает готовая атаковать. Она берет канцелярский нож со стола и движется прямиком на парня, с треском оголяя лезвие. — Кто ты такой? — шипит Уэнсдей. Парень видит нож и невольно поднимает руки вверх, делая пару шагов назад. — Эй, спокойно! Я пришел за кокосовым ликером Энид. — Я спросила: «кто ты такой», а не «зачем ты здесь», — девушка поднесла лезвие к его горлу. Она не любит незнакомцев. — Я Ксавье… Ксавье Торп. — он машинально отодвигает лицо от лезвия, как бы чего не вышло. — Выметайся из моей комнаты, пока я тебя не прикончила, — Аддамс убирает нож и делает шаг назад, кивая головой на выход. Торп скрывается за дверью, бросив последний взгляд на открытую полку гардероба, в котором остался стоять кокосовый ликер. В шкафу, к слову, будто стошнило единорогов. *** В 5 утра и без того поверхностный сон Аддамс нарушает Энид. Она только вернулась с вечеринки, насквозь пропахшая сигаретами и дешевым вином. — Привет, соседка! Ты уже не спишь? Рада знакомству, я — Энид, — она протягивает руку Уэнсдей, которая изо всех сил подавляет желание свернуть бедолаге шею. — Не взаимно. Сделай одолжение — умолкни и двигайся как можно тише. — Ого, а Торп не шутил. Ты и правда собеседник так себе, — обиженно произносит Энид, — не важно, я все равно собиралась спать. — Мне плевать даже если ты застрелишься. Главное — в тишине. Энид закатывает глаза и прямо в одежде валится на кровать. Она слишком пьяна, весела и счастлива, чтобы ссориться. Аякс только что признался ей в любви и никакая язва в виде соседки не сможет испортить ей момента. Завтраки в субботу в Невермор подают поздно, около 10 утра. Толпа учеников с похмелья пьет свой утренний кофе и обсуждают события прошлой ночи. Ничего выдающегося: кто с кем переспал, кто перебрал и кто кому чуть не перерезал горло. Аддамс знает, что ее обсуждают. Она привыкла. Уэнсдей давно сбилась со счета школ, которые она успела сменить после смерти родителей. Эту она воспринимает уже как досадную данность. Временную повинность, которую нужно нести. Планы завтракать в одиночестве рушатся, когда к ней подсаживается Энид с блестящими патчами под глазами. — Ух, ну и ночка! Если б ты приехала раньше, тусанула с нами. Было потрясно. — Послушай… Энид? — спрашивает Уэнсдей. — Да, Энид. А ты Уэнсдей, верно? — Мне это не интересно, — продолжает свою реплику Аддамс, игнорируя вопрос соседки. Энид до абсурда дружелюбно улыбается, будто пропуская мимо ушей все, что в ее адрес бросает Уэнсдей. Она продолжает болтать о вечеринке, как ни в чем не бывало. Аппетит Аддамс стремится к нулю, с каждым новым воодушевленным возгласом. Та молча уходит из столовой, награждая презрительным взглядом стол звезд школы, за которым сидит Ксавье и Бьянка Барклай. Где не встретишь ни единого ровесника утром в субботу? В библиотеке. Именно туда Аддамс и отправляется, чтобы взять нужные учебники и спокойно подготовиться к урокам. Но ее одиночеству приходит конец, когда через полчаса у ее стола объявляется Энид с огромной подшивкой с серьезной журналистикой. Уэнсдей гениально старается игнорировать свою соседку, пока та читает статью за статьей в наушниках, из которых вопит Тэйлор Свифт. Что-то не вяжется в ее образе, — думает Аддамс. Розовые колготки, блестки, Тэйлор Свифт и архивные материалы Chicago Tribune. Она не так проста, как кажется. — Когда Ксавье сказал, что моя новая соседка чуть его не прирезала, я сразу поняла, кто ты такая, — вдруг говорит Энид не вынимая наушников, — опережая твой вопрос: я староста. Знаю имена всех новеньких учеников. Ты ведь та самая Уэнсдей Аддамс. Это не вопрос, можешь не отвечать. Я и так знаю. — Ни черта ты не знаешь! Прекрати делать вид, что тебе известно кто я, — Аддамс буравит взглядом свою собеседницу и вскользь замечает, что та читает статью о чудовищном убийстве семьи. Куда бы она не пошла, где бы не появилась, за ней следует это мрачное событие. Будто ей мало тьмы в собственной голове, острой боли, вспарывающей ее и без того медленно заживающие раны. Будто бы она и тот маньяк стали единым целым. Будто бы он не исчез тогда из их дома, а стал частью ее самой и появись она хоть где-нибудь, люди видели лишь девочку, которая видела лицо убийцы, но так и не сумевшая его вспомнить. Поэтому у нее нет друзей. Она предпочла бы дружить со слепоглухонемым, лишь бы он не говорил ей: «Значит, ты та самая Уэнсдей» или «Мне так жаль, что это произошло с тобой». — Мне в общем-то все равно на тебя, если ты об этом, — фыркает блондинка, и маска лучезарности, которая казалось намертво пришита к ее личику, сменяется холодностью, — Дело вовсе не в тебе. Меня интересуешь не ты, а журналистское расследование, к которому почему-то не хочет прислушаться полиция и федералы. Ты не главный герой этой истории, так что расслабься, — Энид встает со своего места и забирает подшивку с собой. Уэнсдей, не ожидавшая подобной тирады от королевы радуги еще минуту обдумывает ее слова. Как ни странно, но в них был смысл. И Аддамс сложно было это признать, но она — не главный герой этой истории, все началось не с нее. Но с кого тогда?