Нельзя умереть дважды

— Глазам не верю, это реально ты! Сколько мы не виделись? Лет 12? — Торп обезоруживающе улыбается и отпивает из своего стакана. Аддамс всматривается в лицо парня и среди вереницы бывших одноклассников пытается вспомнить именно его. Она давно уже перестала испытывать неловкость из-за того, что не может узнать окликающих ее на улице милых людей. Чаще всего она просто делает вид, что вспомнила, потому что на самом деле ей это не под силу. Селективная амнезия — очаровательный симптом ПТСР, который до сих пор преследует ее с той самой роковой ночи. С минуту Уэнсдей не может выдавить из себя ни слова и уже ненавидит себя и Пагсли за то, что пошла на эту авантюру. — Ксавье, ты не мог бы напомнить? — говорит Аддамс со всей деликатностью, что может собрать в себе. — Так, давай по порядку: Невермор, середина года, вы вместе с братом приехали как раз в разгар подготовки к экзаменам и выпускному. Как ты могла забыть? Выпускной: ты еще пришла в черном, хотя дресс-код был total white. Ну и разозлила же ты Бьянку тогда. Слова Торпа прорвали плотину воспоминаний. Одна за одной картинки памяти всплывали в сознании Уэнсдей. — Ксавье! Точно! Я вспомнила тебя! — Правда вспомнила или я просто тебя утомил? — Конечно правда, да. Вспомнила, даже не сомневайся Аддамс вздохнула с облегчением, она действительно сумела вспомнить парня, за которым полгода сидела на биологии и истории искусства. И… с которым чуть не поцеловалась на выпускном, хоть он и встречался с королевой бала. А вот это вспоминать она явно не хотела. — Давно ты живешь в Бостоне? — спрашивает Торп — Год. Перебралась сюда из Мексики, до этого жила в Калифорнии, потом в Нью-Йорке, а теперь уже обосновалась здесь. Пагсли только что поступил в МIT, мы отмечаем. Повисла неловкая пауза. — Что ж, рад был видеть. Не буду вам мешать — Да ты не… Торп, слушай, давай к нам за столик? Думаю Пагсли узнает тебя быстрее, чем я… — Да брось, не хочу навязываться — Нет, я серьезно, я не запоминаю людей. Это конечно мешает моей работе, но есть что есть. Так что… присоединишься? Аддамс изо всех сил старается быть милой, что не сильно на нее похоже. Старый новый знакомый соглашается и вот они втроем сидят за их столом и громко смеются, почти осушив бутылку джина. — Надо было видеть лица этих куриц из ученического совета, когда Уэнсдей явилась на белую вечеринку вся в черном! — продолжает свой рассказ Ксавье, под хохот Пагсли и иронизирующий взгляд главной героини истории: — это было великолепно, особенно ее танец. Музыка в баре сменилась на спокойный лаундж, оповещая, что скоро закрытие. Уэнсдей выглядела расслабленной, Пагсли давно ее такой не видел. В последний раз — на день мертвых в Гвадалахаре: они оба скурили на двоих джойнт, плотно набитый забористой марихуаной. Пожалуй что тот раз был единственным за эти 19 лет, когда Аддамс хорошо спала. Ксавье посмотрел на Аддамс и вдруг затих. Уэнсдей чувствовала странную смесь напряжения и расслабленности от его взгляда и не хотела анализировать почему. Этот день и без того с дерьмовым бэкграундом, мог оказаться еще одним напоминанием, что когда-то давно, какой-то ублюдок отнял у нее и брата родителей. Но сейчас… сейчас она просто пьет джин вместе с одноклассником и братом, слушает школьные байки и возможно наслаждается, как первый открыто строит ей глазки. И если бы не факт страшной годовщины, все это казалось бы абсолютно обычной жизнью. Надо сказать Аддамс многое бы отдала за обычную жизнь: дни благодарения, Рождество, школьные постановки и проекты, выпускной и балы, первая машина и отъезд в колледж, потом, возможно, свадьба, собственная семья и дети. Но теперь, когда ей 30 и большая часть из этого — просто кино про какую-то другую Уэнсдей Аддамс, планы она не строит дальше следующего месяца. Пагсли наблюдает за сестрой и видит, как та снова уплывает в себя. Так происходит каждый раз, когда кто-то начинает вспоминать прошлое. За годы терапии, единственной точкой опоры, которой Аддамс сумела обзавестись — это «здесь и сейчас». Чтобы сохранить остатки разума, она решила для себя, что прошлого — не существует, а будущее — туманно. И потому, только настоящая минута — самая важная. Брат собирается аккуратно толкнуть ее ногу своей, но Торп его опережает, положив руку на плечо Уэнсдей. — Ты в порядке? — спрашивает Ксавье Она слегка вздрагивает. — Да, я в порядке, — говорит Аддамс, что, конечно, неправда. Пагсли знает об этом. Нужно срочно менять темп вечеринки: идти в другой бар, ехать к ним домой и продолжать там. Сделать что угодно, чтобы сестра снова не утонула под толщиной темных вод ее воспоминаний. — Уэнс, у тебя ведь остался выпускной альбом, да и мой тоже, поехали вместе к нам и тряхнем стариной, посмотрим на наши прыщавые лица? Ксавье был доволен идеей Пагсли, Аддамс легко улыбнулась и не стала возражать. Бар оказался недалеко от дома и ностальгическое трио быстро добралось до квартиры Уэнсдей. Большой лофт в историческом здании в самом сердце Бостона. Пагсли быстро прошмыгнул на кухню сварить себе кофе, поставив на видное место бутылку текилы. Пока Уэнсдей доставала все ежегодники из всех школ, где они с братом учились, Торп изучал ее дом. Забавный вечер сентября получился, — думает Ксавье: Зайти в бар после работы и встретить одноклассницу: странную новенькую из Калифорнии, мисс «рубашка на все пуговицы» и «девочка из звонка» — так ее прозвали остальные. Пагсли быстро выпил кофе, взял телефон и выпорхнул из квартиры, оставив после себя лишь смс: «я уехал к Умберто;)» «Прохвост» — подумала Аддамс, когда получила смс и обнаружила на кухне текилу. Торп рассматривал ежегодник Невермор выпуска 2011-го. И во всех подробностях рассказывал, кто есть кто и где сейчас обитает: — Не поверишь, но Барклай сейчас директриса Невермор, а вот Аякс сейчас медийный магнат, у него продюсерский центр, выпускает подкасты. Они до сих пор с Энид, представляешь? Недавно у них родились двойняшки — славные дети, был у них на Дне Благодарения в прошлом году. — Я едва помню этих ребят. Я и себя в то время очень смутно помню. Энид кажется была моей соседкой, до того как…– Аддамс вдруг запнулась. — До того как что…? Кошмары? — Да, но…откуда ты…? — Все в школе об этом судачили, ты ведь кричала во сне так, что слышно было в мужском крыле. Аддамс уставилась на Торпа и буравила его взглядом. — Извини, мне наверное не стоило начинать про это — Сделаешь мне одолжение, если не станешь упоминать об этом. Может кофе? — говорит Уэнсдей направляясь на кухню. — Я бы не отказался от чего-нибудь покрепче. Из-за кирпичной перегородки показалась бутылка текилы в бледной руке Аддамс. — А это другое дело! *** Большая гостиная с шестиметровыми потолками и панорамными окнами открывает великолепный вид на старый Бостон. Первый осенний дождь оставил цветные капли на стекле. Ксавье заметил большую коллекцию винила в старинном комоде и классный проигрыватель. — Твоя коллекция даже больше моей — Мой папа начал ее собирать. Это был особый способ учить меня алфавиту. Первую пластинку мы купили вместе, когда мне было 5. Это был альбом Amy Winehouse, я ее обожала — Ты слушала Эми в 5? — Это всем кажется странным. — Мне уже вообще ничего не кажется странным. Торп продолжил рассматривать пластинки: — Бритни Спирс? Серьезно? — Ты не поверишь, но это пластинка Пагсли. Как и саундтрек из Мулен Руж Ксавье смеется и держится непринужденно, чего явно не скажешь об Уэнсдей. Общаться, хоть и со старыми знакомыми, ей не очень нравится. Каждый раз в разговоре всплывает что-то из прошлого, что-то, что они обязательно хотели бы вспомнить. — За этот вечер, мне кажется, мы говорим больше, чем за полгода учебы в одном классе, — говорит он ставя на место пластинку. — Ксавье, вся моя школьная жизнь, вплоть до последнего курса в колледже: дверь, которую я не хочу открывать — Хорошо, что ты мне это сказала до того, как я решил позвать тебя на вечер встречи выпускников, — подкалывает ее Торп — Я оценила шутку, — спокойно отвечает ему Аддамс — Сколько же тут пластинок на А? — Всего около 17, мы дошли только до буквы W — Потом это случилось, да? — Я изо всех сил старалась не вспоминать об этом сегодня — Какой же я идиот, сегодня ведь тот самый день, — довольное лицо Торпа вдруг изменилось на гримасу сожаления. Он приблизился к Аддамс и положил ей руки на плечи, а затем продолжил: — Прости, я не должен был… снова Уэнсдей поспешила высвободиться из его рук. — Прекрати, я не хрустальная ваза. Я, как и прежде ненавижу, когда меня жалеют или считают жертвой, или девой в беде. Просто… не нужно этого, ладно? Не нужно испытывать чувство вины из-за того, что все это случилось со мной, а не с тобой, хорошо? — Уоу, полегче, я просто хотел сказать, что мне жаль. — А я просто устала это слышать от всех. Их больше нет, а тварь, что их убила до сих пор на свободе. — Я читал об этом, это ужасно. — Читал? — Ну, конечно, Энид ведь ведет криминальную хронику в журнале People, она столько статей писала об этом деле. — Дело закрыто. Мы можем поговорить о чем-то еще? — Конечно, можем — Тогда налей мне еще текилы, а я пока пойду в уборную. Аддамс вошла в ванную, захлопнув за собой дверь. День заканчивался совсем не так, как она ожидала. То, что для других приятные разговоры за бокальчиком вина, для нее — пытка. Она открыла кран и умылась холодной водой. Ее попытки вспоминать все равно что есть битое стекло, запивая кислотой. Всю свою жизнь на нее смотрят как на живой труп, паранормальное явление: девочка которая выжила. Прям как Гарри Поттер, только ее Темный Лорд не объявился, чтобы установить новый миропорядок, он поселился в ее голове, напрочь отравив все то хорошее, что случилось с ней до кровавой бани у нее дома. Память переписывает саму себя, блокирует боль, чтобы та не сводила с ума. В случае с Уэнсдей, память превратила ее прошлое в выжженную землю, оставив лишь физические последствия: панические атаки, аутоагрессию, тревогу и ПТСР. Потому что каждое, хоть мало-мальски светлое воспоминание, приносило с собой ужас, от которого Аддамс старалась избавиться: голос, который даже спустя 19 лет зовет ее по имени. Торп расхаживал по гостиной, изучая квартиру, в которой живет его старая знакомая. Он не знал наверняка, говорила ли Уэнсдей правду про свою короткую память, но если и так, она наверняка не помнит, чем закончился выпускной, вернее, чем чуть не закончился. Она всегда держалась отстраненно. Вежливо, но отстраненно, почти равнодушно. Тихая, хоть и очень заметная, с тяжелым взглядом, бледная и хрупкая на вид. Таких в школе обычно не любят, но в спортивном зале от ее ударов, балка, на которой висела боксерская груша, дрожала как кленовый лист. С ее силой стали считаться, когда Бьянка решила устроить ей засаду, но к всеобщему удивлению, огромный скорпион в комнате совершенно не вызвал в ней никаких эмоций. А после, когда пять девочек решили подкараулить ее в душевой, никто так и не понял, как ей — полутораметровой худышке, удалось изрядно разукрасить им лица. Ее побаивались. Оттого и цеплялись к ней. Но случай в душевой расставил все точки над и. Девочки отстали, но продолжали распускать сплетни и строить догадки. Воспоминания прилетают убийственным ударом в затылок: — Это же ты их убила, да? — спрашивает Бьянка в столовой. Аддамс, вынужденная всегда быть новенькой в любом классе научилась справляться с подколами популярных девочек. — Думаешь ты первая, кто решил задать мне этот вопрос? Если бы мне давали доллар всякий раз, Барклай. Ты не оригинальна. И методы твои тоже не оригинальны. Ты ходячее клише: первая красавица, королева школы. Но ты настолько неуверена в себе, что я — девушка, которую ты через 3 месяца больше никогда не увидишь, не дает тебе покоя. Ты думаешь, что сможешь одолеть меня? Это не получилось у серийного убийцы. Так почему ты решила, что получится у тебя? Черно-белая малышка с подносом в руках, одной только репликой укладывает королеву школы на лопатки. Снова. Бьянка поджимает губы от ярости и бессилия. Она знает, что Аддамс права, чувствует это нутром, но совершенно не хочет это признавать. Очередная попытка унизить ее перед всей школой закончилась ничем. И это видят все: ее парень, ученический совет, даже младшие школьники. *** Квартира Уэнсдей кажется абсолютно нормальной. На последней сходке одноклассников классические сплетки о зловещем склепе, в котором та обитает, оказались скорее глупыми, чем смешными. Вполне обычный диван и журнальный стол, камин, комод с винилом, фотографии Пагсли с ракеткой или с клюшкой, много их фотографий до и буквально пара — после. Он пытался понять что она за человек по обстановке в ее доме, но она-то как раз таки говорила, что Аддамс — самая обычная девушка. А не мрачная жертва серийного убийцы с израненной психикой, которой все считали ее в школе. Так бы и Торп думал дальше, не остановись он у книжного шкафа. Многое можно сказать о женщине только посмотрев на книги, которые она читает. Что ж, на полках Уэнсдей нет и намека на Стефани Майер, сплошь поведенческий анализ, книги по судебной медицине, криминалистике и виктимологии. Аддамс все еще в ванной и довольно долго не выходит, но не настолько, чтобы начать волноваться. Она старается дышать глубже, чтобы унять пульс гудящий у нее в ушах. Этот Торп, кем бы он ни был, открыл ящик Пандоры, выпустил и без того слабо дремлющих демонов. Тело не слушается. Она снова слышит скрежет резиновых сапог, скрип дощатого пола и тяжелую поступь. И снова — она не может пошевелиться или вдохнуть, прижимая к себе маленького Пагсли: одной рукой закрывая ему рот, а в другой — держа нож. Металлический голос звучит как наяву: — «Уээээнсдееей, где ты, милая? Выходи, мы с тобой поиграем». Малышка замирает в ожидании, что он уйдет, но он все еще в комнате и покидать ее не намерен. Он хочет довести дело до конца. — «Куда ты пропала, Уэнсдей?». Его шаги приближаются, еще немного и ноги мужчины окажутся прямо над ней. Одно движение, шорох или всхлип выдадут их убежище. Убийца еще не знает, что Уэнсдей вызвала полицию, а потому — тянет время, играет с ними, ждет, как хищник, когда они выдадут себя. Аддамс видит в просвете между досками его ноги. Другого шанса не будет: она делает два четких удара и перерезает ему сухожилия. Кровь льет водопадом на лицо Уэнсдей, его крик, как удар грома оглушает девочку. Она выдала себя — надежда только на внутренний замок ниши и темноту, в которой он не сможет найти как открыть дверь в убежище. Он опускается на четвереньки, шарит руками и стучит по полу, с криками и проклятьями: — Я выпотрошу тебя как поросенка, мерзавка. Тебя и твоего брата! Аддамс дырявит ему ладони, а затем наносит еще несколько хаотичных ударов. Маньяк мечется по комнате как раненый зверь, его крики смешиваются со звуками сирен в ночной глуши. Аддамс теряет сознание от ужаса. Дальше она ничего не помнит, только обеспокоенное лицо красивого офицера, всхлипы Пагсли и стук… — Ты куда пропала? Уэнсдей? — говорит Ксавье через дверь, но так и не дожидается ответа. Он слышит шум воды и грохот: — Уэнсдей? Ты в порядке? Тишина. Только шум воды. — Уэнсдей, я захожу! Торп врывается в ванную комнату и находит Аддамс на полу без сознания, из носа хлещет кровь, она горит огнем на ее бледном лице. — Черт, Аддамс, что с тобой? — Торп придерживает ей голову и пытается привести ее в чувство. Она не приходит в себя, пульс зашкаливает, но ее кожа холодная. Ксавье берет ее на руки и несет в гостиную, находит в ванной аптечку, вытирает ей кровь с лица, проверяет зрачки. Она в порядке, не считая что 2 минуты назад рухнула на пол. Не так он планировал закончить эту ночь. Он напуган и каждые 3 минуты проверяет ее пульс — снижается. Значит, она скоро придет в себя. Боже, Уэнс, что же с тобой произошло? — думает Торп. Еще час он дежурит рядом с ней, проверяя сердцебиение и зрачки, пока сам не отключается на полу у дивана, облокотив голову о колени.