Стоя на краю света

Феличиано дёрнулся в руках Людвига. Его лицо скривилось в гримасе. Он ёрзал так сильно, что в итоге проснулся. Феличиано осмотрел палатку, чувствуя, как в темноте прячется что-то намного более зловещее и душит его. Итальянец толкнул Людвига, чтобы тот проснулся, весьма недовольный подъёмом посреди ночи. — Фели, что на этот раз? Я же говорил тебе, это всего лишь кошмары... Феличиано замотал головой. — Нет, — он смотрел на трепещущее на ветру полотно у входа не моргая, — что-то не так. В последний раз Людвиг видел Феличиано в таком состоянии в этой же палатке накануне смерти Гилберта, когда Феличиано отрешенно смотрел в потолок и бормотал что-то о падающих звёздах и окровавленной голове. Что-то и правда было не так, чтобы вновь довести его до такого состояния. — Ладно, — пробормотал Людвиг, выползая из спальника и небрежно натягивая ботинки и куртку, так как спал он в любом случае в одежде. Итальянец молча следовал за ним, будто боясь выходить из палатки в ночь. — Что ж, — Людвиг осмотрел дорогу и тихий ночной лагерь. Никого, кроме своих. Машины на месте. Что могло быть не в порядке? Немец снова перевёл взгляд на дрожащего Феличиано. - Слушай, если тебе надо отойти по нужнику, необязательно придумывать для этого фантастическую отговорку... — Нет! — возмущённо крикнул Феличиано, и Людвиг оторопел от несвойственной итальянцу резкости. Глаза Феличиано снова обежали лагерь, остановившись на палатке Ловино. Бедный Ловино. Ему наверняка так одиноко... И Феличиано пошёл к палатке: чем ближе он подходил, тем быстрее несли его ноги по заснеженной земле. Людвиг лишь наблюдал за тем, как Феличиано отодвинул ткань, закрывающую вход, и скрылся внутри. Немец несильно хотел следовать за ним: влезать в отношения братьев, которые мало его касались, не хотелось — предпочёл сохранить им приватность. Он лишь задавался вопросом, на кой чёрт его разбудили посреди ночи... Внезапно, он напрягся, услышав отчаянный крик ужаса. Он побежал к палатке, откуда навстречу ему выбежал Феличиано, бледнее простыни, размахивая клочком смятой бумаги. Прежде, чем Людвиг успел спросить, что случилось, итальянец крикнул ломающимся голосом: — Лови! Он ушёл! Это п-письмо! Он оставил его! — фактически швырнул клочком бумаги в Людвига, который спешно расправил его и начал читать. Он в недоумении поднял одну бровь. Это было... любовное письмо? — Э... Фели? — На обороте! — раздраженно ответил Феличиано, и Людвиг тут же перевернул лист. Чем ниже его глаза спускались по странице, тем туманнее становился его взгляд. Не требовалось заканчивать письмо, чтобы понять, что случилось. Он вложил письмо в холодные пальцы Феличиано и побежал по очереди к каждой из палаток, срочно будя весь лагерь. — Эй! — раздраженно воскликнул Яо, высовывая растрёпанную голову из палатки. — Да что, черт возьми, случилось? — Такой же вопрос, — Артур застегнул куртку, и за ним на улицу последовал очевидно измотанный Франциск. На Людвига обрушился шквал вопросов и протестов, пока он не закричал, чтобы все сейчас же заткнули свои рты и послушали его молча. Никто не смел ослушаться. — Фели зашёл в палатку Ловино и нашёл пугающую записку, — он не хотел вдаваться в детали, ибо не знал, случилось ли на самом деле то, что, по его мнению, уже произошло. Нет нужды добавлять тревоги без причины. — Он ушёл куда-то в лес. Мы должны найти его. Если судить по следам, он ушёл босым — может получить обморожение. — Группы по трое? — предложил Иван, и весь отряд быстро поделился на поисковые команды. В лесу было нечего бояться. На кустах не было зелени, деревья были голые и тонкие. Только старые сосны слегка загораживали обзор. Они искали следы на снегу вместе, пока не вышли в место, где снега было уже меньше и из-под него проглядывали чёрные корни деревьев. Звали Ловино по имени, то и дело принимая тёмные деревья за фигуры в тени, но лишь для того, чтобы сразу обнаружить ошибку. Благодаря отсутствию листвы найти Ловино оказалось не так трудно, и злая ирония отозвалась немым смехом. Неудивительно, что они принимали за пропавшего итальянца деревья. Пальцы голых стоп висели над землёй, всего в какой-то паре сантиметров от спасения. Голова была безжизненно склонена на бок. Верёвка, обвивавшая шею, была сплетена из тонкой пеньки, которую они нашли в доме, так аккуратно сплетённой вместе пальцами, теперь посиневшими и твёрдыми. Руки и ноги покачивались от каждого дуновения ветра, открывавшего холодное, бледное лицо от густых каштановых волос. Они видели тело, но не видели Ловино. Гробовую тишину разбил в дребезги душераздирающий вопль Феличиано, оправившегося от первоначального шока. Он взвыл, будто от физической боли, и отчаянно вцепился в Людвига, который не был в состоянии ничего ему сказать. — Срань господня... — пробормотал Артур, прикрыв рот рукой. Спустя несколько мгновений аналогичных восклицаний, Мэттью вскинул руки и прокричал: — Ради бога, снимите его оттуда кто-нибудь наконец! Иван достал из-за пазухи складную кирку и разрезал верёвку. Ловино рухнул на землю, холодный не от мороза. Феличиано упал на колени перед ним, загребая брата в свои руки и пряча лицо в его рубашке, содрогаясь от рыданий. Остальные продолжали молча смотреть – кто-то на огрызок каната, болтавшийся на ветке, кто-то на тело того, кого они знали веками. Погибшего просто так. Не в битве, не в войне, не в революции. Своими руками. — Лови, — пальцы Феличиано, как капкан, все сильнее сжимали тело брата, — зачем, Лови, зачем? Я же люблю тебя. Я мог помочь! Феличиано был в истерике, не замечая, что сидит на холодном снегу, и повторял раз за разом имя Ловино. Имя, которому больше не было места. Мэттью единственный отвернулся, еле сдерживая тошноту от мысли, что он чуть было не оказался на месте Ловино, и исход был бы таким же, только уже Альфред сжимал бы в своих руках его бездыханное тело. Он машинально притронулся к бинтам за своих запястьях, пытаясь отвлечься от криков агонии за спиной. О чем он только думал? Послышался хруст снега, и к группе наконец присоединился Альфред, шатающийся и бледнее обычного. Он всё же смог облокотиться на плечо Ивана, оценить происходящее и произнести то, о чём думали все: — Это когда-нибудь кончится? Людвиг почувствовал, как тяжесть всего мира придавила его к земле. Уже трое погибли под его командованием включая его родного брата. Его руки тряслись, сжимая письмо Ловино. Он прочистил горло, но не смог унять тремор. — Ловино оставил это... — он поднял письмо, чтобы все могли его видеть, и начал читать: - Феличиано, при всей твоей наивности, я надеюсь, что ты понимаешь, что в этом нет твоей вины. Это моя судьба, мне было суждено остаться одному, но просто смириться и принять это я не могу. Я хотел бороться с этим. Я отказываюсь жить остаток своей жизни в несчастьи и жалости. Поэтому я написал эту записку и пошёл на свой последний бой. И я победил. Моя смерть будет лишена боли и страданий. Пришло моё время. Я отказываюсь подыхать, как животное, от пули охотников, которые нас преследуют. Я нашёл своё место, Фели, и оно не здесь. Передай всем, что мне жаль. Жаль, что всё кончилось так. Пусть не винят себя. Я сделал всё, что было в моих силах, и наконец-то иду домой. Передай Людвигу, что я буду вечно его преследовать, - Людвиг едва слышно усмехнулся, - если он тебя как-то обидит. Я никогда тебе этого не говорил, но черт, я, блять, люблю тебя больше всего на свете. Люби, кого хочешь, будь с тем, кого любишь. Кто я такой, чтобы судить - я умудрился влюбиться в его брата. Я мёртв, ты жив, но это ничего не изменит. Ты можешь сам воссоздать Италию, построить её заново, с нуля. Ты, конечно, дурак последний, но я знаю, что ты сможешь это сделать. Никогда в себе не сомневайся, ты сильный, веришь ты в это или нет. Убежать не выйдет. Тебе остаётся только стоять до конца, чтобы все они ещё пожалели, что недооценивали тебя. А я наконец-то могу отдохнуть. Я так устал, что не знаю, что с собой поделать. Я бы вас только замедлил, поэтому я решил выйти из игры. Задай им жару за меня, хорошо, братишка? За меня не беспокойся. Я в тепле и в безопасности. Со мной Гилберт и Тони, черт бы побрал этих идиотов. Никуда мне от них не деться. Дай себе шанс. Ты храбрее, чем я когда-либо был, и сильнее, чем кто-либо подозревает. Прошу тебя только об одном. Будь счастлив ради меня, своего брата и бывшей персонификации Южной Италии, Ловино. Феличиано зарыдал с новой силой. Казалось, что это продолжение бесконечного плохого сна — только и всего. Не могут же они быть настолько смертны. И тем не менее это было реальностью. Все они были уставшие, измотанные, истощённые и закалённые. После всего, что они пережили, всех смертей, что они видели, казалось невозможным сломаться ещё больше, проявить эмоции так же ярко, как раньше, и оттого слёзы Феличиано казались почти аномалией. Становилось страшно привязываться друг к другу. Ведь каждый, кого они знали веками или даже тысячелетиями, мог исчезнуть просто так. На похоронах никто не говорил. Их и похоронами назвать было тяжело: настолько молчаливо они прошли. Все знали, что Ловино заслуживал большего, но как можно было говорить о скорби и сожалении, когда каждый второй из них мечтал присоединиться к нему и завидовал наконец-то ушедшему из этого ада Ловино. Каждый иногда задумывался о таком, но все понимали, о чём думают остальные. Ловино вышел из игры, потому что потерял надежду. Иван, как обычно, копал могилу один. Смерть становилась обычной спутницей. Они потеряли троих членов команды — три важных части мира - едва ли за неделю. Сколько ещё продержатся остальные? Оставшуюся часть ночи никто не мог уснуть из-за плача Феличиано. Все, кто мог, спали в объятьях своих партнёров, не чувствуя их тепла. Они пролежали так долго зари, и, стоило только подкрасться рассвету, были готовы идти дальше без оглядки.

***

В тишине проехали мимо Кливленда на шоссе под номером 76. К счастью, никто за ними не следовал, но молчание давило не меньше. Когда настала очередь Мэттью сесть за руль, он едва проехал три мили, прежде чем остановить машину. Людвиг встал рядом, не задавая вопросов, лишь ожидая решений. Ведь кто он такой, чтобы распоряжаться, если уже свёл в могилу троих членов своего отряда? Мэттью припарковал машину и сложил руки на руле, пряча в них лицо. Он выдохнул и дрожащим голосом спросил: — Что мы делаем? Никто не ответил, потому что никто не знал ответ. Следует бороться — или это слишком глупо? После всего, что случилось, их план захвата власти больше не казался им крепким и надёжным. Организация, уже отнявшая так много, может отнять ещё больше. Мэттью впился в них таким тяжёлым взглядом, каким никогда раньше не смотрел. — Да что с вами всеми не так?! — воскликнул он, и глаза защипало от бессилия: уверенности в себе не хватало. Ему нужна была их поддержка, чтобы отомстить за Садыка, и он твёрд в своём намерении. Мэттью не поступит иначе. - Мы не можем просто сдаться. Прошла минута, прежде чем Иван ответил: — Никто не говорил, что сдаётся. Мэттью чувствовал горячие слёзы на лице. На секунду ему показалось, что он будет вынужден бороться совсем один. Он никогда больше не хотел оставаться один. — Тогда докажите это, черт возьми! Хватит сидеть сложа руки, смотреть в стенку и жалеть себя! Это... это так не работает. Я не смогу сделать это в одиночку! Франциск подвинулся ближе. — Я обещаю... — Вон, - сказал им Мэттью, на что в ответ получил лишь непонимающие взгляды. Он терпеть не мог эти пустые глаза, как у стада овец. — Вышли все вон из машины — сейчас же. Мэттью разблокировали двери, давая всем возможности выйти, оставляя их в недоумении. Сам он тоже вышел, делая Людвигу и его пассажирам знак, чтобы сделали то же самое. Скоро они уже стояли в неровном кругу, смотря на него в ожидании. Выгнав всех из машин и собрав их в одном месте, Мэттью оказался в смятении, что делать дальше. Его единственной целью было сменить обстановку, освободиться от гнетущей тишины. Теперь, однако, он вспомнил, что давным давно они поклялись друг другу, что будут стоять до конца. Вместе. Мэттью протянул вперёд напряжённую ладонь. — Я сделаю всё возможное, чтобы остановить Организацию. Если я умру, то только сражаясь за нашу свободу. Клянусь, — он перевёл взгляд на Франциска, стоящего рядом. Француз, казалось, был долгое время погружен в собственные мысли, но всё же услышал Мэттью и положил свою руку поверх руки канадца. — Клянусь, — и это слово отразилось в его васильковых глазах. Каждый повторил клятву по кругу, пока они не восстановили единство. Их разорванный круг больше никогда не будет целым, но их, девятерых, было достаточно, чтобы удержать мир, если они постараются. Вместе. Когда последний из них поклялся отдать всё ради цели, которую они поставили в самом начале пути, ко всем пришло облегчение. Они снова чувствовали себя полноценными, смогли вновь сфокусироваться на главном — на их миссии. В этот раз жажда мести была сильнее, чем когда-либо. Мэттью вернулся в кресло водителя и сжал руки на руле так, что побелели костяшки. — Ну что ж, — выдохнул. — Поехали. Пора вернуть им долг сполна.