Стоя на краю света

Полчаса спустя они вновь собрались в гостиной, сваливая в кучу все найденные ресурсы, которых по итогу оказалось не так много. Несколько банок овощного супа, пара одеял, рубашек, старая пыльная куртка, пара коробок с патронами и таблетки. Всё остальное, что могло быть в сарае — оружие, верёвки, любые полезные инструменты — были давно разграблены. — Такой риск, и ради этого? — Кику смотрел на вещи с нескрываемой злобой. — Нам повезло найти хотя бы патроны, — Альфред закатил глаза. — Если бы они не были спрятаны между какими-то коробками и стеной, всё это было бы ещё более бесполезным. — Ничего из этого нельзя считать бесполезным, — отрезал Иван. Сейчас бесполезным чувствовал себя он сам. — Нужно всё упаковать. Он наклонился, чтобы собрать в охапку несколько вещей, и зашипел от резкой боли в боку. Пуля и правда прорезала мышцу. Он тут же почувствовал на своём локте руки Альфреда, который потянул его назад. — Стой, Ваня. Не перегружай себя. Иван почувствовал, как напряжение, страх и ярость, бурлившие внутри него, наконец перелились через край. Он выдернул руку из хватки Альфреда и посмотрел на него гневным взглядом. — Я знаю, как о себе позаботиться. Не надо постоянно надо мной трястись, как наседка. Альфред моргнул в ступоре. Не зная, что ещё сказать, он слабо засмеялся. — Очевидно, что не можешь, раз постоянно кривишься от боли при каждом движении. Как только он произнёс эти слова, он понял, какой это было роковой ошибкой. — Я не ребёнок. Я старше тебя — это я должен о тебе волноваться. Альфред нахмурился. — Я, может, и младше тебя, но это не значит, что я совсем беспомощный. — А мне откуда знать, что ты можешь о себе позаботиться? — огрызнулся Иван, привлекая внимание остальных. — Оглянись на свою историю и признай наконец свои ошибки и провалы. Когда Артур бросил тебя, ты едва держался на плаву. Теперь мы застряли в этом новом, поганом мире, к которому никто из нас до сих пор не может приспособиться, а ты берёшь и заявляешь: «Я справлюсь со всем сам!» Ага, конечно. Да ты первый из нас облажаешься, и тогда нам всем кранты. И всё потому, что ты так свято веришь в то, что ты лучше всех на свете. И почему я поверил, что ты можешь измениться? Ты всё тот же безответственный безмозглый сопляк, что и триста лет назад! Казалось, что все в комнате перестали дышать. Альфред молча смотрел на него. От этих слов было больнее, чем он был готов признать, но он считал своей обязанностью ответить. Ивану стоило бы запомнить, что на любые оскорбления Альфред отвечал с тройной силой. — Нет, Ваня. Это ты нисколько не изменился. Ты говоришь мне взглянуть на моё прошлое… Ты сам так много смотрел на своё, что застрял в нём! — голос Альфреда постепенно становился громче настолько, что, казалось, любая живая душа в округе могла бы его услышать. — Ты живёшь в нём каждый день, потому что ты боишься. Ты думаешь, я не вижу? Я не настолько слепой, как ты думаешь. Я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понять, когда тебе страшно, но ты, видимо, недостаточно знаешь меня, раз считаешь, что можешь передо мной скрывать свои проблемы. Здесь всем страшно, и ты не выше других. Да, я иногда задираю нос, но мне хватает совести спуститься на землю, когда весь блядский мир в опасности! — глаза Альфреда сощурились, кулаки были плотно сжаты. Больше всего на свете он хотел ударить Ивана в лицо: быть может, тогда он бы понял, что ошибается. — Я дал тебе всё. Я, видимо, и правда идиот, если поверил, что из этого что-то выйдет. Ты прав, я сумасшедший, раз посчитал, что могу попробовать о тебе позаботиться так, чтобы ты не оттолкнул меня прочь, как отталкивал всех веками! Альфред не сдерживал то, как он трясся всем телом, понимая, что его горло начинает саднить, а глаза намокают. Он не мог поверить, что плачет из-за него. На что он надеялся? Что в этот раз всё будет по-другому? А что между ними было на самом деле? Как и всегда, попытка разрядить напряжение, используя друг друга. Ничего не изменилось. Альфред знал, что наверняка что-то ударит, если не уйдёт сейчас же, но не мог позволить себе сделать это молча. — Даже не думай использовать своё прошлое как оправдание своих действий. Если ты не заметил, мир изменился. Ваня, ты не можешь продолжать закрываться от меня, строить всё новые и новые стены, которые мне приходится ломать. Ты сомневаешься в себе, постоянно сомневаешься. Думаешь, я ничего не вижу? Думаешь, я не в состоянии понять? Да пошёл ты к чёрту! Он ушёл, напоследок оставив в стене вмятину кулаком, идентичную той, что была оставлена им в аэропорту, когда между ними всё было привычно и просто, а не больно и запутанно. Костяшки его пальцев болели, и ему хотелось разрыдаться, но он лишь продолжал подниматься на второй этаж, борясь с желанием и вовсе сбежать из дома. Но больше всего он хотел, чтобы боль в его сердце утихла хоть ненадолго. Воспоминание о той ночи, когда Иван прижимал его к себе так крепко, будто от этого зависела его жизнь, было слишком свежо. «Останься со мной», — говорил он. Альфред зашёл в самую дальнюю комнату, захлопнув за собой дверь, и упал на колени, убирая лицо в ладони. Как я могу остаться с тобой, если ты продолжаешь от меня убегать? Не могу поверить, что ты разбиваешь мне сердце.

***

Альфред не мог ударить Ивана, поэтому Артур сделал это за него. Этого было достаточно, чтобы обратить на себя его осуждающий взгляд. — Что с тобой, блять, не так? — сорвался Артур, больше не боясь оскала ярости не лице русского. — Парень, может, и дурак, но это не даёт тебе права так с ним обращаться! — Не трогай меня, — в голосе и в глазах Ивана была бездонная пустота. Артур убрал руки, но отпускать его просто так не собирался. — Я уже не говорю о том, что ты начинаешь конфликты на пустом месте после всего, что случилось. Чего ты добиваешься? — Иван взглядом дал ему понять, что не желает ничего больше слышать, но британец не отступал и лишь покачал головой. — Как мы можем что-то исправить, если ты наотрез отказываешься меняться? — Я… — начал Иван, стремясь защитить себя, но ничего не приходило на ум. Зачем он это сделал? Чего он пытался добиться? Он не знал, но исход ему явно не был приятен. Артур уловил сожаление в его голосе и решил сменить тему. Он повернулся к остальным. — Нам необходимо уехать как можно скорее. Я почти уверен, что этот дом — база для агентов Организации в этой области, — он посмотрел на Ловино. — Мы не можем оставить его здесь. — Нет. Не можем. — ответил за него Людвиг. Гилберт был его братом, и ему одному решать, как правильно с ним проститься. И всё же Ловино имел право голоса. Гилберт бы хотел этого. Ловино внимательно следил за ним со своего места на диване, пока его брат всё ещё пытался его поддержать. — Мы выберем для него место лучше, чем это. Ловино мог лишь кивнуть. Его грудь болела от рыданий. Болела ли она так же после смерти Антонио? И вновь Ловино расплачивался за свою трусость. — Да, — из горла хотели вырваться ещё тысячи слов, но ни одно не подходило, чтобы описать Гилберта правдиво. Слишком многое стоило сказать, но слишком мало из этого он понимал. Во всём доме пахло свинцом и кровью. Несло изменчивостью человеческой натуры, пока они машинально собирали ресурсы по участку. Таков ли был новый порядок? Должны ли они ему препятствовать? Должны ли вообще жить? Цивилизация казалась плахой, на которой они были палачами. Они были ответственны за смерть Гилберта нисколько не меньше, чем спустивший курок человек. Доверять нельзя было никому. Каждый человек был врагом, везде их ждала опасность. А они были лишь расходным материалом против всего остального света. Подошли ли они к его краю? Рушились ли на их глазах сами принципы существования мира? Каждый шаг к столице был шагом к обрыву, за которым была лишь пропасть. Никто не вспомнит их, если они упадут — если сдадутся без боя. Иван цокнул языком, разочарованный в самом себе. Столько лет он закрывался ото всех, не подпускал никого близко, но стоило ему впервые довериться человеку, и всё рухнуло. Он доверился монстру. Он был виноват в смерти Гилберта. Он был отвратительным партнёром. Иван не знал, что именно случилось в тот момент, но, когда Альфред напомнил о его ране, он сломался. Она лишь в очередной раз говорила о том, что он не бессмертен, что однажды он погибнет и Альфред останется один, лицом к лицу со своей судьбой. Как бы он ни пытался, он не мог прогнать из памяти цепочку фальшивых воспоминаний, которые посеял в его сознании Аграмон. Тысячи сцен с Альфредом и миллион способов, как он может умереть. Я, я, я. Иван повторял в голове это слово. Я хочу, я хочу. Всё это время в голове было лишь «я». Я хотел Альфреда, поэтому убедил его меня полюбить. Я хотел, чтобы Альфред был моим, поэтому заставил с собой спать. Я хотел, чтобы меня любили, поэтому заставил о себе заботиться. Брать, брать, брать. Я беру, не задумываясь о том, что думает он. Я люблю его, я хочу, чтобы он был рядом, но он никогда не говорил этих слов в ответ без подначивания. Я не знаю, правда ли это, потому что раньше никогда не мог рассчитывать на правду. Веками я смотрел на него, каждый раз, когда мы были вместе, смотрел, как он каждый раз уходит, и скрывал за улыбкой своё разочарование. Я больше не готов улыбаться. Возможно, я слишком буквально воспринимаю его слова, но я боюсь его потерять. Я не хочу быть брошенным. Артур уже сходил на второй этаж, чтобы привести обратно Альфреда. Когда их с Иваном глаза пересеклись, младший тут же отвёл взгляд, полностью его игнорируя, даже когда они переносили тело Гилберта в багажник одного из фургонов. Иван захлопнул дверцу багажника, и Альфред ушёл прежде, чем тот успел сказать хоть слово. Когда пришло время уезжать, Иван сел за руль того же фургона. Альфред было направился к той же машине, но, увидев его, развернулся и пошёл к грузовику. Я хотел любить его и заставил его принять мои чувства. Он лишь играет со мной. Пальцы Ивана вцепились в руль до побеления. Всё это время он играл со мной, как и каждый раз — в прошлом. Почему я всё ещё люблю его? Он дернулся, когда дверь неожиданно распахнулась. За ней стоял Мэттью и пристально смотрел на него. — Выходи. Иван ничего не понимал. — Нет, я… — Ты не в состоянии быть за рулём, — настоял Мэттью, ни на секунду не сводя с него уверенных глаз. — Марш на выход. В голосе Мэттью звучало что-то угрожающее, давая Ивану знать, что Мэттью не оценил тон, которым он говорил с его братом. Иван решил поддаться, чтобы не начинать ещё одну ссору, которая лишь ещё дальше оттолкнёт от него Альфреда. Он отпустил руль и вылез с водительского сиденья. Мэттью тут же занял его место и завёл двигатель, даже не дожидаясь, пока Иван зайдёт в салон. Людвиг занял пассажирское место, как всегда, молчаливый. Сзади сидел Иван, вновь одинокий и всеми отвергнутый.

***

Альфред отвлечённо смотрел на пейзаж за окном. О чём я только думал? Продолжал он спрашивать самого себя. Ему всегда было и будет плевать. Ему нравится причинять мне боль. Он наконец добился своего. Альфреду было ненавистно это признавать, но он был готов свернуться калачиком в углу и сдохнуть прямо так — настолько ему было больно. Это пока что худшее, что ты делал со мной. Хотя чего я ожидал от того, чьё сердце даже не бьётся? Это была ложь, страшная ложь, и Альфред это знал, но не хотел признавать. Когда они лежали вместе по ночам, он чувствовал трепет сердца в груди Ивана, чувствовал, как оно колотилось в бешеном ритме, когда они занимались любовью… нет, трахались. На мгновение Альфред потерялся в своих мыслях, вспоминая, как нежно Иван его касался и как крепко прижимал к себе после. Он прогнал их прочь. Почему ты был таким убедительным? Не могу поверить, что всерьёз думал, будто ты открыл мне другую сторону своей души. Я не верю, что всерьёз доверился тебе, бессердечная ты тварь. Ненавижу. Ненавижу тебя. Слёзы мешали видеть, собираясь в глазах и стекая по щекам. Он не должен оплакивать то, что было между ними: между ними ведь ничего и не было. Это был обман, жестокая шутка… но штанина всё равно темнела в местах, где на неё падали мокрые капли слёз. Что-то мягко коснулось его ладони. Отведя взгляд от окна, он увидел забинтованную руку на своей. Смотреть в лицо Артуру он не мог. — Перестань, — прохрипел он. Голос Артура был еле слышен, направленный куда-то в сторону. — Что перестать, Альфред? — Перестань пытаться меня успокоить. Всё в порядке. Меня не надо успокаивать, — он вытер нос рукавом и продолжил смотреть в окно. Артур посмотрел на него с тревогой и отпустил его ладонь, вместо этого кладя руку на колено. Он так много хотел сказать. Идиот. Ты ничему не учишься, да? Иван любил тебя веками, все, кто только мог, делали ставки на то, случится ли между вами что-то или нет. А теперь вот это? Иван скорее выстрелит себе в ногу, чем признает, что влюблён в тебя так давно, но с годами он перестал так усердно это скрывать — все всё понимали и видели это в каждом его взгляде, особенно — страны постарше. Да, признаться честно, у Ивана весьма странные способы выражать свои чувства, но это не отменяло самих чувств. Чем больше проходило лет, когда ты не замечал их, тем больше Иван злился. Он сделал всё, что было в его силах, чтобы ты обратил на него внимание любым способом. А что ему оставалось делать, если всю его жизнь жестокость была единственным способом действительно что-то поменять? А в ответ ты давал ему лишь ненависть. Ненависть, отчуждение и разбитое сердце. Артур подозревал, что чувства Ивана к Альфреду могли появиться, когда младший впервые стал страной. Иван завидовал тому, что кто-то настолько молодой добился таких успехов, пока сам Иван утопал в смутах и переворотах. Когда Альфреда разделила гражданская война, Иван не был жестоким, а наоборот, старался его поддержать. Он не хотел, чтобы с Альфредом случилось то же, что и с ним. Он всегда был там, пусть издалека, но Альфред едва замечал его, пока Иван не стал ему мешать. Для него Иван был постоянным раздражителем. Для Ивана Альфред был слепым, высокомерным, резким… и всем, чем ему не быть. Он наверняка думал, каким бы он вырос, если бы его детство было другим — таким, каким оно было у Альфреда. Что бы Альфред ни говорил или делал, Иван возвращался к нему. Иван был вечной занозой в боку, Иван был упрямым — он вечно желал неограниченного внимания Альфреда. Артур, как и многие другие, это видел и давал им возможность самим разобраться в своих отношениях. Кто бы говорил, — напомнил себе Артур. Веками они с Франциском делали то же самое и лишь сейчас наконец сошлись. Возможно Альфред унаследовал свой навык разрешения отношений от Артура. Краем глаза Артур посмотрел на Франциска, сидящего за рулём. Уставшие васильковые глаза фокусировались на трассе, несомненно радуясь возможности отвлечься на дорогу. Я не потеряю тебя, — пообещал Артур в, возможно, миллионный раз. Даже не думай умирать после всего, что мы сделали вместе. Мысли Артура невольно вернулись к Ловино и его отношениям с Гилбертом, в вероятность которых до сих пор едва верилось, и к тому, что будет с итальянцем сейчас. Франциск сильнее надавил на газ, ускоряясь до 130 километров в час. Остальные машины без труда последовали за ним.