Стоя на краю света

Феличиано, не моргая, смотрел в потолок, различая сквозь ткань в лунном свете нечёткие тени. Людвиг разбирал их вещи, организуя их по сумкам, — этим он обычно занимался, чтобы отвлечься от тревоги. Он обратил внимание на Феличиано и нахмурился. — Фели, завтра будет болеть шея, если продолжишь так сидеть. Феличиано не ответил. Людвиг нахмурился сильнее и сел рядом, поднимая глаза наверх. — Это всего лишь луна, Фели. — И звёзды. Скоро они упадут. Но нам нельзя этого допустить. Здесь нет места звёздам. Людвиг вернулся взглядом к Феличиано. Что-то было не так. — Фели? — Нужно остановить голову. Мы должны остановить кровавую голову… Людвиг напряженно начал трясти Феличиано за плечи. — Фели? Феличиано, ты меня пугаешь. Какая кровь? Звёзды не могут упасть… О чём ты вообще говоришь? Прекрати! — Мы должны остановить голову… звёзды… скоро… нет места… — Фели, хватит! — Звёзды… кровь… — Феличиано замолк и опустил голову, а затем повернулся к Людвигу, моргая в недоумении. — Люд? Отпусти плечо, ты делаешь мне больно. Людвиг тут же отпустил его. — Фели, ты себя хорошо чувствуешь? Феличиано выглядел дезориентированным, ошарашенно осматривался и только через какое-то время нашёл глазами лицо Людвига. — Нет… нет, всё хорошо. Забавно, я на минуту чуть не забыл, где я, — Людвиг снова нахмурился. — Что такое? — Ничего… Фели, что ты только что сказал? Феличиано задумался на секунду. — Ах да, я говорил, что не против, чтобы ты спал рядом, хотя мне жарко. — Нет, ты сказал ещё что-то после этого. Что-то про падающие звёзды и кровавую голову. Ты помнишь? — Что? Ты специально пытаешься меня напугать! — Да не пытаюсь я! — Да, разумеется, — Феличиано ухмыльнулся. — Я пожалуюсь на тебя Лови, — он игриво высунул язык. Людвиг начинал терять терпение. — Фели, это не шутка. Ты правда ничего не помнишь? Феличиано напрягся. — Нет… что происходит? Людвиг вздохнул и лёг обратно. — Давай просто пойдём спать. Завтра длинный день.

***

Иван закатил глаза. — Что? Альфред последний час пилил его взглядом, отчего Иван не мог уснуть. Альфред помотал головой. — Какой же ты придурок. — Это ты зовёшь меня придурком? Ты? Серьёзно? Американец проигнорировал оскорбление. — Не я решил, что ходить неделю с пулей в животе будет хорошей идеей, вместо того, чтобы попросить помощи. Иван фыркнул. — Я не ребенок. И не надо со мной возиться, как с ребенком. — Ребенок бы не смог предугадать, что такая рана могла его убить. — Я не говорил, что я этого не предугадывал. Альфред уставился на него. — Значит, ты бы скорее умер от раны, которую можно легко устранить, чем попросил о помощи, чтобы выжить? — Альфред, у меня нет желания с тобой спорить. — Нет, так не пойдёт, — отрезал Альфред. — Это последний раз, когда ты утаишь от меня что-то подобное. Ты раньше называл меня эгоистом. А разве не эгоистично было с твоей стороны скрывать от меня эту рану? Ты не думал, как бы я себя чувствовал, если бы ты погиб от чего-то, что можно было легко исправить? Иван очень хотел ответить, но он не знал, что сказать. Поэтому он отвернулся, прикусив язык, чтобы отвлечься от возрастающей боли в боку и гнева в сердце. Альфред вздохнул. — Только не надо строить из себя обиженного. — А как ещё я должен себя вести? — Не надо злиться только потому, что я прав. Иван буркнул что-то невнятное, и Альфред засмеялся. — Что смешного? — огрызнулся Иван. — Глупый, упрямый дурень. Ты понимаешь, что я ругаю тебя не потому, что я хочу тебя разозлить, а потому что я люблю тебя? Иван подозрительно посмотрел на него. — Мне всегда казалось, что в этих отношениях я — взрослый, — пробормотал он. Альфред довольно улыбнулся. — Что, злишься, что я в кои-то веки прав? — Может быть… да. — Какой же ты глупый. Мы могли избежать всех этих проблем, если бы ты просто рассказал об этом кому-нибудь. — Ты повторяешься. — Эй, я просто хочу убедиться, что ты в курсе, что тебе скоро снова придется много ходить пешком. — Ходьба меня не очень беспокоит, — Иван с трудом сдерживал ухмылку. Альфред ответил ему тем же выражением лица. — Ах да. С швами в боку трудно заниматься любовью. Что ж, тогда пойдем спать, чтобы ты отдохнул, — Альфред резко сел, будучи обнажённым, и очень театрально потянулся. — Знаешь, мне стоит достать бинты, которые одолжила нам Жанна, на случай, если ночью у тебя пойдёт кровь. Он вылез из спальника и наклонился над сумкой, доставая бинт, который тут же выпал из его руки, укатившись на другую сторону палатки. — Вот черт, — он потянулся за бинтом, вставая на четвереньки и прогибаясь в спине. Иван прекрасно понимал, чего он добивается, и закатил глаза. Его рана невероятно болела, но игнорировать остальные части своего тела он тоже не мог. — Вот же засранец. Посмотри, что ты наделал, — Альфред обернулся, и Иван откинул верхнюю часть спальника, чтобы подтвердить свои слова. — Иди-ка ты сюда и сделай с этим что-нибудь. Альфреда не пришлось уговаривать дважды: он тут же вернулся к Ивану и наклонился над его членом с голодом в глазах. — Знаешь, я вообще не должен этого делать после того, что ты устроил сегодня. Ты провинился, ты и извиняйся. Иван лишь опустил его голову ниже. — Не видишь, я страдаю от боли. Мне нужно отвлечься. И давай без прелюдий: ты можешь лучше. Альфред послушался, опускась ниже. Горло заболело с непривычки, но через какое-то время он нашёл свой ритм. Он прижался телом к спальнику, пытаясь хоть немного снять напряжение. Наконец, он взял два мокрых пальца и начал медленно вводить их в себя. Иван тут же почувствовал, как челюсть Альфреда напряглась. Младший томно заскулил из-за неудобной позы. Его пальцы едва могли заменить то, чего он хотел на самом деле. Наконец, Иван сжалился над ним. — Альфред, достаточно. Альфред поднял на него прикрытые глаза. Его лицо покраснело, дыхание было тяжёлым. — В-Ваня? — Сядь на меня сверху. Альфред послушался, и, только почувствовав, как твёрдый член упирается в его зад, он понял истинные намерения Ивана. — Нет, Ваня, твоя рана… — К чёрту мою рану, — отрезал Иван, обхватывая Альфреда за бёдра. — Или это делаешь ты, или я делаю это сам. — Ваня, — простонал Альфред, приподнимаясь и опускаясь на член Ивана. Его тело пробила крупная дрожь. Из-за отсутствия надлежащей растяжки боль давала о себе знать, но он не обращал на неё внимания. Он опёрся на грудь Ивана для равновесия, начиная двигаться. Смотря на него снизу вверх, Иван понял, что прежде не видел ничего прекраснее. Альфред знал, что ему скоро придётся долго идти, понимал, что это была не лучшая идея, но сейчас для него было важнее всего быть как можно ближе к Ивану, стать с ним одним целым. Особенно после того, как он чуть его не потерял. Он не мог остановиться. Иван заметил, что его ноги начали дрожать от усталости и напряжения. — Если бы только знал, насколько ты красив, — прошептал Иван, проводя рукой вверх по его торсу и обхватывая пальцами один из сосков. Альфред вздохнул и сжался вокруг него. Иван попытался зафиксировать этот момент в памяти: кто знает, сможет ли он ещё когда-нибудь его испытать. Альфред замедлился, дрожа от избытка чувств. — Ваня, пожалуйста… — выдохнул он, и Иван тут же понял, чего тот хочет. Он спустил руку с его горячей груди к члену и тут же набрал высокий темп движений. Всё тело Альфреда содрогнулось, и он запрокинул голову назад. Иван еле сдержался, чтобы не толкнуться ему навстречу. Альфред снова сжался в ослепляющем оргазме, и Иван последовал на ним. Изнемождённый Альфред упал на Ивана, тяжело дыша. Русский обвил его руками, прижимая к себе. Наконец, ему хватило сил дотянуться до спальника и накрыть их обои. Спустя несколько минут Альфред смог восстановить дыхание и повернулся к Ивану, прижимаясь губами к его уху. — Черт, как же я люблю тебя. Иван закусил губу, чувствуя, как к горлу подступает ком и как в груди разливается тепло. Три слова, и земля уходит из-под ног. Три слова, и стены, которые он возвёл вокруг своего сердца, разрушаются до основания. Впервые Иван осознал, что несколько часов назад мог умереть и его счастье — чувство, которое он не позволял себе очень много лет, — было бы утеряно навсегда. Он не мог ответить. К горлу подступили слёзы. Он никогда не плачет. Альфред почувствовал, как грудь Ивана странно содрогнулась, и испугался, что мешает ему дышать. — Эм… нам следует прибраться. — Нет, — ответил Иван дрожащим голосом. Он тревожно прочистил горло, пытаясь скрыть это, и притянул Альфреда к себе ещё ближе, — останься со мной. Альфред резко осознал, почему голос Ивана звучал так тревожно. Но как бы сильно ему не хотелось увидеть его лицо, он понимал, что этим только ранит его и так уязвимую гордость. Он остался лежать рядом, утыкаясь носом Ивану в плечо. Вдруг он улыбнулся. — Ты знаешь, что в такие моменты ты похож на плюшевого мишку? — Не заставляй меня нас переворачивать, чтобы показать тебе, сколько весит настоящий медведь. Альфред лишь хихикнул в ответ, обнимая его в ответ.

***

— Н-нгх, — проворчал Артур, когда лучи утреннего солнца врезались ему в веки и закрались глубже в спальный мешок. Он попытался прижаться спиной к телу, которого за ним не оказалось, и тогда он вспомнил. Он сел и увидел Мэттью, спящего в руках Франциска. Он не мог винить Мэттью за произошедшее, но и не был в восторге. Он натянул на себя одежду, подполз к Франциску и потряс того за плечо. — Франциск, утро наступило. Просыпайся. Франциск лишь пробурчал что-то неразборчивое в ответ. Раздражённый Артур легко пнул Франциска между лопаток. — Поднимайся, говорю. Франциск открыл глаза, невинно улыбнулся и толкнул Мэттью. — Малыш, пора вставать. Мэттью неуютно поёрзал и прищурился, замечая недовольство Артура. — Уже утро? Чёрт… — Что, — Артур попытался убрать раздражение из голоса, но получилось плохо, — не выспался? Мэттью тут же вспомнил, где он находится, и поспешил вылезти из спальника. — Ну… да, есть немного. Артур заметил тёмные круги под глазами Мэттью и тут же почувствовал себя виноватым. Он мог потерпеть и остаться без своего возлюбленного на одну ночь. Мэттью остался без своего партнёра навсегда. Это было нечестно. С каких пор он стал таким ревнивым? Франциск торопливо оделся, чувствуя, что Артур в любом случае начнёт обвинять его, и поспешил выйти на улицу. Как только он вышел, Мэттью сказал: — Извините, что так вломился вчера… — Не надо извиняться, малой, — Артур натянул на себя куртку. — Этот меньшее, что мы можем для тебя сделать. Они оба знали, что Артур не произнёс «после того, что случилось», но даже мысль об этом причиняла боль. Вскоре весь отряд поднялся. Все с таким нетерпением ждали первой за несколько недель ночёвки в настоящем доме, что не думали о том, что в городе всё ещё могли рыскать мятежники. Пока что проблем у них не возникало, но Людвиг всё равно нервничал. Картер, дежуривший последним, подошёл к нему поздороваться. — Джеральд сказал, что нам осталось немного. Час-полтора от силы. — Будет неплохо сделать перерыв, — ответил Людвиг, хотя всё ещё переживал. Не столько о том, с кем им придётся жить, сколько о том, что они будут делать после того, как разделятся. — Погода прояснилась. Впервые за долгое время появилось солнце, из-за которого снег сверкал, больно ударяя по глазам. Тучи рассеивались, как и их неудачи. Несмотря на мороз, Людвиг чувствовал тепло от солнца на своём лице, вдруг осознав, как он скучал по нему. — Нам точно хватит места? — Если не хватит, мы что-нибудь придумаем, — Картер развернулся, собираясь уходить. Людвиг взял его за плечо. — Картер. Парень напрягся от сильной хватки. — Да, сэр? — Ты умный парень. Хочу, чтобы ты знал: то, что случилось с твоими друзьями, — не твоя вина. Картер вздрогнул. — Это так очевидно? — прошептал он. Людвиг ответил продолжительным взглядом. — Все, кого я встречал, казались храбрее меня. Даже Нейт называет меня сопляком. А он младше меня. — Он не прав. Храбрость — лишь совокупность адреналина и инстинктов. И она не имеет ничего общего с сознанием. Картер рассмеялся. — Звучите, как мой папаша… Он работал пилотом грузовых самолётов, как и мой брат. Все ждали, что я пойду по их стопам. Когда я сказал, что хочу всю жизнь копаться в компьютерном коде, отец вышел из себя и отказался меня поддерживать. Если бы не мама, меня бы из дома выгнали. Мне пришлось горбатиться на трёх работах, чтобы оплатить обучение в вузе. Потом дали бюджетное место, стало полегче. И знаете что? Я поставил себе цель доказать отцу, что я ничем не хуже брата. Знаете, у него однажды были проблемы с жёстким диском… — Картер покраснел и покачал головой. — Извините, что-то я разошёлся. Впрочем, это всё уже не важно. Их больше нет. Я не слышал подтверждения, я просто… знаю это, — он прокашлялся. — Спасибо, что выслушали. Всяко лучше, чем терпеть унижения от нашего задиры-неформала. — Никаких проблем, — ответил Людвиг, наконец отпуская его. — Если у нас получится разобраться со всем этим, тебя ждёт великое будущее. Картер выглядел смущённым. — Спасибо, — на этом он удалился к своей группе.

***

В этот раз сборы заняли меньше времени, чем обычно. Иван, разумеется, в сборах не участвовал. Альфред пристально следил за тем, чтобы Иван не надорвался, но кое-что его отвлекло. — Арти, — Альфред ухмыльнулся, — ты хромаешь. Артур напрягся и развернулся, смеряя его строгим взглядом. — И что? Ты тоже, но мне хватает вежливости это не комментировать. Альфред слегка покраснел. — Да, но у меня есть уважительная причина. — Твою «причину» вчера было на весь лагерь слышно. Я ведь просил тебя быть тише. — Какой же ты зануда. Если бы взгляды могли испепелять… — Некоторым вчера повезло не так сильно, как тебе. — А? Тогда почему ты хромаешь? — Ушибы. У нас всех они есть, разве нет? Или мне каждую царапину у тебя нужно нотариально заверять? — Ты хромаешь так, словно на тебе живого места нет. Такие ушибы просто так не получаются. Что с тобой случилось? — Да ничего со мной не случилось! — рявкнул Артур, надеясь, что Альфред не догадается, что он врёт ему в лицо. Ушиб, тянущийся от колена до бедра, он получил после падения в ущелье несколько дней назад. Ему хватало постоянных переживаний Франциска — вторая курица-наседка была ему ни к чему. Альфред поднял руки в защитном жесте. — Воу, братец, спокойно. Мне жаль, что тебя вчера обделили вниманием, но это не повод стервенеть. — Я буду стервенеть столько, сколько захочу. Напомню тебе, что у меня два обугленных куска бесполезного мяса вместо рук. — Арти, когда мы доберёмся до дома, я посмотрю на твою травму, — твердо сказал Альфред. Когда Артур открыл рот в попытке возразить, он отрезал: — Либо ты пойдёшь на это добровольно, либо я разрежу твои штаны, пока ты спишь, чтобы её осмотреть. — Ладно, — Артур слишком устал злиться, — но когда я услышу ваши ночные похождения в следующий раз, я разбужу всех, чтобы они тоже вас слушали, понял? — не дождавшись ответа, он ушёл прочь. Из-за спины ошарашенного Альфреда раздался тихий смешок. — А я был бы не против публики, — к нему со спины подошёл Иван. Альфред толкнул его в плечо. — Заткнись, извращенец. — Да ладно, прекрати врать самому себе.

***

Они снова отправились в путь теми же составами. Кику задумчиво смотрел в окно, не замечая, что Яо не мог оторвать от него глаз. Сам Яо не понимал, в чем была проблема. Неужели ему придется быть ещё более настойчивым и ещё более открыто говорить о своих чувствах? Нет, глупость. Кику, проницательный и умный Кику просто не мог не понимать, что происходит между ними, не знать, как Яо мучается от волнения, не замечать, как взгляд Яо сам невольно падает на него в любой возможный момент. Ему просто нужно время. Но у них не было такой роскоши. — Да уж. Яо обернулся и увидел Ловино, смотрящего прямо на него, и понял, что итальянец заметил напряжение в их отношениях. Впрочем, только Кику мог успешно делать вид, что не замечает его. — Что? Ловино наклонился к нему и тихо сказал: — У вас уже было? — Это что ещё за вопрос? — в этот раз Яо густо покраснел. — Так, любопытство. Как он выглядел в первый раз? Яо отвернулся, молясь всем богам о том, чтобы этот разговор поскорее кончился. — Такие темы обсуждать неприлично. — Да господи, неужели так сложно ответить? Яо подавил смущение и прошептал: — Да, было. Он выглядел… — его дыхание сбилось, и на секунду он перестал следить за тем, что говорит, — он выглядел невероятно. Ловино победно ухмыльнулся, увидев мечтательный взгляд в глазах Яо. — Да ты и впрямь влюбился по уши. — Замолчи! И не тебе об этом говорить! — он кивнул в сторону Гилберта, который не обращал внимания на их разговор. Ловино слегка покраснел, но не подал виду, что смутился. — Значит, у вас вчера всё-таки ничего не было… Иначе ты бы так не злился, — самодовольно заключил он. Яо нахмурился. Это было нечестно. Ловино и Гилберт только и делали, что ссорились, — почему их отношения были такими гармоничными? Яо окружал Кику заботой и вниманием, — почему это не давало результатов? — Нет. Но тебя это не касается, как и наша личная жизнь в принципе. О своей бы позаботился. — Да я тебе помочь пытаюсь, старый придурок. Так что хватит на меня огрызаться. Яо не хотел соглашаться, но всё было лучше, чем продолжать томно смотреть на Кику без ответа. — Я слушаю. — Как он выглядел вчера, когда ты пытался к нему подступиться? — Ловино заговорил ещё тише. Яо нервно сглотнул. — Отстранённо. Ловино поднял одну бровь. — Что ты делал, дышал на него, что ли? — Нет! — обиженно воскликнул Яо, но тут же спохватился и затих. — Поверь, я делал достаточно, чтобы спровоцировать хоть какую-то реакцию! — Что ж, это действительно странно, но он, в принципе, всегда отстранённый. Я так понимаю, это не первый день длится? Яо кивнул. — Вот что я тебе скажу. Кику, — было определенно странно использовать его имя вместо привычных «ублюдок» и «придурок», — наверняка чувствует себя под давлением из-за всего этого, как мне кажется. — Что ты имеешь в виду? — Да то, что ты не даёшь ему шагу ступить без своей гиперопеки. Дай ему передохнуть. — Откуда тебе знать? — Яо оскалился. — Я знаю Кику всю его жизнь. Я знаю, что для него хорошо, а что нет, лучше, чем кто-либо. — Да в том-то и дело, что ты ни черта не знаешь. Ты думаешь, что знаешь его, но он не обязан жить по твоим правилам. И не надо так на меня смотреть! — Я не могу, — голос Яо вздрогнул, и на лице Ловино промелькнула тень сочувствия. — Если что-то случится, и меня не будет рядом, я себе этого не прощу. — Слушай, я не знаю, зачем я тебе помогаю, но раз я всё-таки это делаю, просто поверь мне и прими мой совет. — Тебе откуда знать, что твой совет поможет? Тони. Ловино помнил, как Тони не спускал с него глаз с самого начала их жизни вместе. Именно поэтому Ловино сбежал, только появился шанс отделиться. Ему был необходим воздух. Но в конце концов он вернулся, когда понял, что причиной гиперопеки Антонио была не жажда контроля, а жажда внимания. Он хотел заполучить всё внимание Ловино. Потому что он любил его. Ловино почувствовал болезненный укол в сердце, но теперь при слове «любовь» в его голове всплывал только Гилберт. И ему не было стыдно. Уже нет. — Просто поверь, что я говорю, основываясь на опыте. Кику всегда нуждался в свободе и одиночестве. Он веками был изолирован от мира. Он не умеет справляться со всем, что происходит вокруг, со своими чувствами, так ещё и ты тут со своим вниманием требуешь взаимности. Я не думаю, что он раньше был в таких отношениях. Он прекрасно знает о твоих чувствах, просто ему пока не ясно, чему нужно отдавать больше внимания. Очевидно же, что для Кику долг стоит выше чувств. Мы все сейчас нагружены по горло, а ты только добавляешь ему проблем. Ещё немного, и он сломается. Мы все вот-вот сломаемся. Яо удивлённо посмотрел на него и стыдливо опустил глаза. — Я… не думал об этом с такой стороны. — Почему-то я не удивлён. Яо был в шаге от того, чтобы врезать ему. — Сложно понять, что он чувствует, когда он постоянно меня избегает. — Слушай, всё, что меня волнует, это чтобы он не слетел с катушек из-за тебя. Нам хватает одной ходячей пороховой бочки с пометкой «сделано в России». Кто знает, что сделает Альфред в следующий раз, чтобы его разозлить? Короче, просто не лезь к нему какое-то время. Яо побеждённо вздохнул. — А если он воспримет это так, будто я его отвергаю? Ловино усмехнулся. — Я же не сказал вам спать в разных палатках, черт возьми. Просто руки не распускай и всё. Смекаешь? — Вроде бы… — Подожди немного, и он сам по тебе соскучится. Яо вздохнул, надеясь, что этот разговор скоро закончится. — Спасибо за совет. Ловино довольно улыбнулся. — Что б вы все без меня делали. Яо закатил глаза и посмотрел на Кику. Он спал, вероятно устав от всех мыслей, что роились в его голове. Яо с сожалением осознал в этом свою вину. Он был готов принять совет Ловино, пусть и не верил ему до конца, лишь бы выйти из этого тупика. Он лишь надеялся, что было ещё не слишком поздно.