Стоя на краю света

Ветер задул сразу после заката. Жгуче холодный, он без конца бил по тонкому нейлону палаток. Кику и Яо оба пытались согреться в своих спальниках, надеясь, что за ночь палатку не сдует. Только к полуночи Кику смог заснуть, несмотря на его усталость весь предыдущий день. С каждым порывом ветра Кику подрывался, чтобы схватить край полотна руками. В конце концов он понял, что в этом нет необходимости, и уснул. Ему не снились сны. Он спал глубже, чем мог позволить себе всю прошедшую неделю. Его слух, зрение и чувство обоняния в последнее время притупились, но в поле они были не так нужны. Кику был настолько сонным, что не заметил, как Яо потихоньку подползал ближе. Ему было холодно, и он искал тепло. Но тепло не только физическое. Он пытался игнорировать навязчивые мысли, стыдился их, но не мог не думать о мужчине рядом с собой. Раньше Яо воспринимал Кику как своего младшего брата, но в последнее время все чаще стал замечать, насколько он манил его. Конечно, он хранил эти мысли глубоко в голове под замком, но сейчас они вернулись с двойной силой. Он любил Кику и не хотел, чтобы его похотливые мысли разрушили их отношения… хотя его чувства все равно были невзаимными. Он удивился, когда Кику никак не отреагировал на то, что Яо завёл его руки за спину и связал запястья вместе шнурком от ботинка. Он и правда устал. Яо задумался. Он правда сделает это? Разбудит того, кому необходим сон, для утешения своих сексуальных нужд? Видимо, да. Яо вылез из своего спальника и юркнул к Кику. Он обнял его, забираясь одной рукой под рубашку. Это неправильно. Может, не стоит делать этого? Сознательная часть мозга Яо громко кричала «НЕТ!» но ему было нужно это. Кику заёрзал, почувствовав что-то холодное на своём животе. Он попытался плотнее завернуться в мешок, но обнаружил, что его руки связаны у него за спиной. Кику начинал паниковать. Он попытался высвободить руки, но почувствовал на запястьях жжение. Какая-то веревка. Кто-то связал его. Сначала Кику подумал, что на них напали посреди ночи, и эта мысль напугала его больше, чем он был готов признать. Но почему тогда напавший лежал так близко к нему? Ответ был только один. — Яо-сама? — Да? — Почему вы в моем спальнике? — Мне было холодно. Кику напрягся, почувствовав пальцы Яо на своей коже. Становилось по-настоящему жутко. Клаустрофобия Кику давала о себе знать. — Яо-сама… это очень неловко. — Нет, если ты тоже этого хочешь, — его рука опустилась ниже. Кику вскрикнул и отстранился. Яо приложил руку к его рту. — Тшш. Все хорошо. Просто лежи спокойно. Пальцы Яо прошлись по его бедру, и японец заёрзал сильнее. — Тшш, тихо, — прошипел Яо на ухо Кику. Он прошёлся губами по разгоряченной коже. Кику замер. Это действительно происходит. Он не мог поверить, что Яо правда делал это. Яо, из всех людей на свете. Он был слишком шокирован, чтобы двигаться. Чужие пальцы обхватили его длину. — Извини меня, — сказал Яо без капли сожаления в голосе, — Но мне правда нужно это. Я знаю, тебе тоже. Яо прижался к нему, сдерживая стон. Дыхание Кику сбилось, когда он почувствовал пульсирующее тепло, давящее на его поясницу. — Пожалуйста, — прошептал Яо, — Позволь мне. Кику понимал, что не сможет отказаться. У него не было выбора. Он замер, пока Яо стягивал с них обоих штаны и бельё. Китаец ослабил хватку на лице Кику и приставил два пальца к его губам. — Намочи их. Я не хочу делать тебе больно. Кику послушался. Он не мог поверить в это. Прошло всего несколько дней с момента, когда Франциск вернулся из плена и рассказал им свою историю, но Яо будто напрочь забыл об этом. Это было неправильно, хладнокровно, по-варварски, это было… Возбуждающе. В конце концов, это был Яо. Он не был одним из тех преступников. Кику знал его всю свою жизнь, и он также знал, что Яо никогда бы не сделал этого, если бы не находился под давлением. По напряжению в его голосе и жару чужих рук он понимал, что в этом виновато подсознание Яо. Кику уважал Яо, хотя никогда бы не признался в этом открыто. Возможно он даже любил его. Он никогда не был близок с кем-то настолько, чтобы любить, но Яо был для него ближе, чем кто-либо ещё в жизни. Он никогда не подавал виду, что уважал Яо. Что считал его мудрым. Что он считал Яо… милым. Кику покраснел, думая о всех тех днях, когда он думал о Яо в не самом приличном ключе. Будучи в тайне тем ещё извращенцем (ну, может быть не так уж в тайне, но ему нравилось так думать), он не сильно удивился тому, что его возбуждала идея переспать с названым старшим братом. Удивляло его даже не то, что его фантазия на самом деле происходит, а то, что Яо стал её инициатором Нет! думал Кику. Это неправильно! Ему не нравится. Ему не нравится… Яо вытащил пальцы из рта Кику. — Не двигайся, — Яо мягко поцеловал шею Кику, — Тише… — он начал проталкивать один палец внутрь. Кику резко вдохнул и инстинктивно отстранился. У него давно не было каких-либо отношений и по его позвоночнику стрельнула боль. Яо схватил его бедро. — Тише, тише, — он притянул Кику ближе к себе и вставил палец до конца. Кику выгнулся и застонал, и Яо больше не нужно было держать его бедра. — Как же узко… — Яо вставил второй палец, и Кику вскрикнул, налаживаясь на него глубже. Член Кику стоял в полную силу, подбодренный словами Яо. Он почувствовал, как пальцы китайца надавили на его простату, и он снова выгнулся, застонав в голос. Этого было достаточно для того, чтобы Яо вытащил пальцы и приставил к нему головку члена. Без лишних слов он начал входить. Кику всеми силами пытался сдержать свои стоны от ощущения Яо внутри себя. О боже. Это правда происходит. Потребовалось случиться апокалипсису, но Яо наконец-то был с ним. Яо прикусил шею Кику, выходя. Он давно не испытывал такого. Он со всей силы схватился за бедро японца и начал двигаться. Кику упал в океан жара и похоти. Ему было так не свойственно сдаваться без боя, особенно в чём-то настолько спорном для него, как секс. Но опять же, тяжёлые времена заставили его забыть о своих традициях. Он знал, что Яо нужен ему, и был готов позволить ему видеть себя таким отчаянным. Очень скоро Яо начал приближаться к пику. Он стонал в шею Кику, без остановки целуя мягкую кожу. Но Кику нужно было больше. Яо, казалось, потерялся в своем собственном удовольствии и совсем забыл про него. Так дело не пойдёт. Хватка Яо уже давно ослабла, и Кику воспользовался этим, чтобы сесть. Яо возмущённо воскликнул, но Кику не дал ему шанса возразить. — Развяжи меня, — выдохнул он, и Яо послушался, хотя знал, что рискует. Обычно Кику не был таким смелым, но он решил, что сейчас это не имеет никакого значения, перекатил Яо на спину, сел на него сверху и снова опустился на его член. Кику застонал, не думая о том, насколько громкие звуки он издаёт. Яо уставился на него в недоумении, но всё же положил руки на его бедра, задавая направление. Яо потерялся в плавных движениях, безупречной бледной коже, стонах, искренних как никогда, и глубоких карих глазах. Кику был прекрасен. Яо поднёс руку к его члену, обхватил его и начал двигать рукой в такт движениям бёдер. Кику запрокинул голову назад, надеясь, что звук дождя заглушит его стоны, и кончил, сжимаясь вокруг члена внутри себя. Яо последовал за ним, вновь и вновь повторяя его имя. Они лежали рядом, восстанавливая дыхание и наслаждаясь тем, что они наконец были вместе. Когда Кику пришёл в себя, он осознал, как нетипично вёл себя, и покраснел, стыдясь смотреть Яо в глаза. Но Яо улыбался. — Судя по всему, я мог просто попросить. Кику покраснел сильнее. — Я… эм… Яо помотал головой и протянул руки. — Иди ко мне. Кику прижался щекой к груди Яо и обнял его одной рукой. Он не мог избавиться от мысли о том, что попал в какую-то седзё мангу.¹ — Знаешь, — подал голос Яо, — Я люблю милые вещи. Кику улыбнулся. — Значит, я справился со своей работой? — Более чем, — Яо поцеловал его в макушку, — Это официально. Все милые вещи созданы в Японии. Кику не знал, что им движет, но он поднялся на локтях и прижался губами к губам Яо. Когда они отстранились, Яо со всей силы прижал Кику к груди. — Кику, почему ты такой милый! — Яо-чан, вы… слишком… близко… — Ой, извини, — Яо отпустил его. Они посмотрели друг другу в глаза, — Хочешь снова попробовать тот поцелуй? Мне понравилось. Кику кивнул, чуть напрягшись, когда Яо провел языком про его нижней губе. Кику впустил его, и их языки соприкоснулись. Яо запутался пальцами в волосах Кику, прижимаясь к нему бедрами. Кику разорвал поцелуй. — Второй раунд? — он краснел, но хотел этого не меньше. Яо улыбнулся. — Пока идёт шторм, мы можем делать всё, что захотим. Кику улыбнулся в ответ и позволил Яо перекатить их так, чтобы младший оказался снизу. Яо снова провел пальцами по волосам Кику. — Ты знаешь, что я не могу устоять перед милыми вещами. *** Ни одну палатку не снесло за ночь, что прилично всех удивило. Гроза продлилась от силы три часа, но ветер не утихал. Ночью Франциск пришёл в палатку к Мэттью и Садыку и они не были так уж сильно удивлены его просьбе переночевать с ними. Идти против ветра и дождя было тяжело, особенно когда спутанные отросшие волосы начинали откровенно мешать. Артур задумался о том, чтобы найти где-то ножницы. Но на повестке дня были другие проблемы. — Нам нужно идти дальше. Как мы решили до этого, мы пойдем на восток. Скоро наступит зима, нам нужно выбраться из степи до первого снегопада, — Артур огляделся, — Впереди от нас ручей. Вероятно, последний на километры вперёд. Если кому-то нужна вода, запасёмся там. — Думаю, помыться тоже не помешает, — Франциск осмотрел свои грязные руки, — Это наш последний шанс, пока вода не стала слишком холодной. Артур нахмурился. Сочетание Франциска и публичных водных процедур не очень воодушевляло. С другой стороны, хорошая ванна может поднять настроение группе. — Да, звучит неплохо. Вода будет холодная, но мы хотя бы взбодримся. А ещё, — Артур вздохнул, — нам стоит больше говорить о своих проблемах. Молчание только добавляет напряжения, — он невольно метнулся взглядом в сторону Гилберта. Взгляд длился секунду, но Гилберту хватило её, чтобы его заметить. Он начал закипать. — А почему ты на меня смотришь, когда говоришь об этом? — Чего? Гилберт, я не… — Что «я не»?! Думаешь, ты такой охрененный лидер? Посмотри на себя! Вынуждаешь нас делиться тем, что мы, может, не хотим рассказывать. Какое ты право имеешь здесь командовать? Не помню, чтобы голосовал за твою кандидатуру! Артур покраснел от гнева. Он столько нервов потратил, стараясь удержать группу вместе, а вместо благодарности получает это? — Меня никто командиром не выбирал. Это так. Но ни у кого из вас не хватило яиц взять руководство в свои руки, поэтому это сделал я. Я достаточно натерпелся из-за вас и я не потерплю, чтобы кто-то утверждал, что я делаю это ради власти. Гилберт сжал кулаки. — И опять ты юлишь. Хватит пытаться смягчить удар, гнида ты британская, я знаю, что проблема во мне. Я вижу ваши осуждающие взгляды, и только попробуйте сказать мне, что это не так. Вы все меня боитесь? Боитесь, что я взорвусь, как какая-то часовая бомба? — Гил, — начал Людвиг, — Никто ничего такого не говорил. — Конечно никто ничего не говорит! — Гилберт переключился на него, — Проблема во мне, да? Вы просто ждёте, пока я отъебусь от вас, чтобы вы могли говорить вслух и радоваться, забыв о том, что среди нас есть некоторые молчуны, которые на самом деле виноваты в происходящем, но ссут в этом признаться, — Гилберт посмотрел в глаза стоящему напротив Ловино, — Давайте, продолжайте обвинять меня в том, что мы не можем нормально разговаривать. Вы же блять даже не знаете, почему я злюсь! — Чувак, — встрял Альфред, — Арти же только что сказал, что нам нужно это обсудить? — Какой смысл что-то обсуждать, если причина моих проблем не собирается этого делать? А он и не станет. Ему нравится сбегать от своих проблем и скидывать их на кого-то другого. Я устал от всего этого дерьма, — Гилберт хотел ударить что-то. Дерево. Почему, когда ему понадобилось дерево, ни одного не было поблизости? — Вы как хотите, а с меня хватит, — он пошёл в неизвестном направлении, крикнув напоследок, — Можете спокойно разговаривать, я больше вам не помешаю! — Гилберт! — закричал ему вслед Артур, — Нам нельзя разделяться! — Не указывай, что мне делать! Я хотя бы решаю проблему, убираю себя из конфликта, а не пытаюсь, как ты, продолжать вести группу, когда в голове бардак. Так что пошёл ты нахер! — он развернулся, показал средний палец, а затем всунул руки в карманы и ускорил шаг. С него хватит. Он уже достаточно услышал, и мог только догадываться, сколько ещё осталось неозвученным. Того, как они смотрели на него, было достаточно. — Гилберт! — позвал его Людвиг, но Гилберт не ответил, даже не остановился. — Он вернётся? — с тревогой спросил Феличиано. — Пусть только попробует не вернуться, — рявкнул Ловино. Он был в бешенстве. Теперь Гилберт начал всё драматизировать. Кто дал ему право? У всех свои проблемы, и пусть Ловино и был причиной тревог Гилберта, он не мог дать ему просто так уйти. Никто не мог просто бросить группу, и Гилберт не был исключением. Они команда, и эгоизму здесь места нет. Ловино побежал за ним, не беспокоясь о том, что подумают остальные. Они скорее всего и так знали, что это его вина, ему и покончить с этим. Когда Ловино наконец добежал до Гилберта, тот не остановился. — А ты зачем выперся? Снова врезать мне по лицу, как в тот раз? — Да постой ты, я поговорить хочу! — Не собираюсь. Если хочешь, чтобы я остановился только для того, чтобы тебя выслушать, иди к черту. — Эй, мудила, я пытаюсь пойти тебе навстречу, так что хватит, блять, убегать, — он схватил Гилберта за плечо, заставляя остановиться. Ловино видел, как напряглись мышцы в его плече. Он развернулся и процедил сквозь плотно стиснутые зубы. — Ты можешь просто оставить меня в покое? Ты сделал достаточно. — Тогда хватит раздувать из мухи слона! — бросил в ответ Ловино. — Как я могу реагировать иначе? Как? — Гилберт перешёл на крик, не думая о том, что кто-то может их услышать, — Ты воспользовался мной, Ловино. Ты воспользовался мной. Ты хоть понимаешь, насколько от этого больно? — от этих слов Ловино потерял дар речи, и Гилберт цокнул языком, — О чем я вообще, конечно же нет, — он развернулся и пошёл прочь. — Ты… ты что-то почувствовал, да? — Гилберт остановился. — Нет. Мне показалось, что я что-то почувствовал. — Почему тогда тебе больно? Я помню, как ты раньше спал с каждым вторым и ничего из-за этого не чувствовал. Почему сейчас? Гилберт развернулся, смотря прямо на него. — Нет, почему я? Почему ты решил вывалить все это именно на меня? Я много дерьма в жизни сделал, но я никогда не перекладывал свои проблемы на других людей. Даже я не настолько жесток. — Тебе не было больно, если бы ты перестал всё драматизи… — Ответь мне! Это мог быть кто угодно, да? Ты это собираешься сказать? Если бы туда вошёл мой брат, ты бы и его в постель затащил, потому что тебе нужно забыться. Ты настолько эгоист? Я был просто куском мяса с членом. Тебе большего и не надо, так зачем париться о чужих чувствах? — Это должен был быть ты, — пробормотал Ловино. — Что? — Это должен был быть ты! — крикнул Ловино, краснея от ярости. Он много думал об этом и уже знал ответ, — Никто другой. Перед тем, что случилось… я увидел тебя с другой стороны. Ты был готов пойти и выбить всё дерьмо из тех преступников, которые держали Франциска, потому что он твой друг. Я сказал тогда, что ты понятия не имеешь, о чем говоришь, но на самом деле… я злился, потому что ты вёл себя так, как должен был вести себя я, когда Тони сказал мне бежать. Ты бы остался с ним. Ты бы защищал его до последнего вздоха. А я… я сбежал. Я сбежал, и Тони погиб, а я как бы трусом, так им и остался! Это то, кем я был всегда, а ты всё то, чем я должен быть, — Гилберт ничего не ответил, и Ловино продолжил, — Ты прав. Я отвратительный парень. Как я мог просто оставить Тони? А потом я переспал с его лучшим другом, чтобы забыться? Тони единственный, кто когда-либо любил меня, и я просрал даже это. Я не умею любить, я, видимо, не создан для этого. Я даже не любил Тони достаточно сильно, чтобы спасти его, — прекрасно, он плачет. Почему сейчас, почему, блять, сейчас? Гилберт хотел обнять его, успокоить, сказать, что все хорошо, но остальные все еще смотрели на них, и он не хотел причинить Ловино боль, открыв их секрет. Ещё не время. — Ловино, ты не трус. Мне не стоило так говорить, — Гилберт признавал, что был не прав. Что-то новенькое. — Не говори мне, кто я и что я, я сам все прекрасно знаю! — Ловино старался успокоить дрожащий голос, но продолжал вытирать лицо от слез. — Лови, ты оставил Антонио, но вспомни, что ты сделал потом, — Гилберт подошёл к нему и вздохнул. Разве не Ловино должен был его успокаивать? Ну, была не была. Он положил руку на забинтованное плечо итальянца, — Ты храбрый. Ты вернулся к своему брату, зная, что это опасно. Ты, черт возьми, нес его на спине по лестнице вертолёта, пока в вас стреляли. Ты не трус, Ловино, просто тебе пришлось сделать трудный выбор. — Ты преданный, Гил. Ты бы остался с Тони, ты бы сделал так, чтобы вы выбрались оттуда вместе… — Нет. Если бы выбор стоял между ним и моим братом, мне было бы так же сложно, и… я не знаю, кого бы я выбрал. Тебе было тяжело, но благодаря тебе Феличиано жив. — Но Тони погиб… Он любил меня, а я предал его… — Ловино, Тони бы не хотел, чтобы ты остался, даже если бы это был твой выбор. Он хотел, чтобы ты жил. Ты не предавал его. — С чего ты это взял, ублюдок? — Потому что я знаю Тони, — тихо ответил Гилберт, — И ты тоже. Перестань обманывать самого себя. Ты мучаешься из-за его смерти и винишь себя за то, в чем ты не виноват. Он прав. Слезы Ловино прекратились. Я сам себя мучаю. Тони не хотел бы, чтобы я себя винил… он любил меня… Ловино шмыгнул носом и поднял глаза на Гилберта. — Ты тоже это делаешь. Ты злишься не из-за меня. Признайся уже. Гилберт почувствовал, как бледнеет. — Признаться… в чем? Ловино ухмыльнулся. — Что я не просто любовник на одну ночь. Гилберт хмыкнул, улыбаясь. — Ну, возможно и так… — Давай, пойдём уже. Думаю, остальным не терпится узнать, что происходит. — Ты ничего им не расскажешь. — За кого ты меня принимаешь? Конечно нет! Они направились обратно к группе. Ловино улучил момент и спросил: — Не хочешь как-нибудь… повторить? — Не думаю, что Тони будет против. Надо быть особенным, чтобы подобраться к тебе близко. Думаю, я заслужил награду. — Определённо. Любой, кто способен так сильно меня разозлить, точно достоин премии. Они вернулись к лагерю, и их встретил коллективный выжидающий взгляд. Ловино и Гилберт старались перестать улыбаться, чтобы никто не заподозрил, что они вместе. — На что уставились? — рявкнул Ловино, — Ублюдок вернулся, пошли уже!