Стоя на краю света

Мэттью спал с Франциском. Франциск хотел быть рядом, как и Мэттью. Канадец забрался в его спальник и обвил руками. Они лежали лицом друг к другу. Франциск не мог насмотреться на него. Он улыбнулся. — Какой же ты все-таки красивый. Весь в меня. Мэттью тихо засмеялся. — Ты в порядке, Франциск? — поняв глупость этого вопроса, он решил его перефразировать, — Я могу что-то для тебя сделать? Как-то помочь? Я не хочу, чтобы ты окончательно пал духом. Франциск вздохнул. — Просто… будь рядом. — Это я могу. Тишина. — Mon lapin? — Papa? — Мне жаль, что ты думал, что я погиб. — Тебе не нужно извиняться. Я уже говорил тебе это. — Я знаю, — Франциск посмотрел ему в глаза и провел рукой по его пшеничным волосам. Подумать только, он мог больше никогда этого не сделать, — Но я не могу смотреть, как ты грустишь. Мэттью улыбнулся, пытаясь сморгнуть подступившие слезы. Он провел рукой по цепи. — Я не хочу видеть её на тебе. Я должен был пойти туда. Я бы заставил их поплатиться. Франциск грустно улыбнулся. — Ты не виноват, как и никто другой. Просто не повезло. Я бы слишком переживал, если бы ты пошёл меня спасать. Я хочу, чтобы ты был в безопасности. А цепь меня не тяготит. Она сломана. Я сломал её для тебя. Я хотел снова тебя увидеть, малыш. Глаза Мэттью наполнились слезами, и он обнял Франциска. — Je t'aime, Papa. — Je t'aime aussi, mon lapin. Они уснули вместе, держа друг друга так крепко, как могли. Артур, тем временем, ночевал с Садыком, которому все еще нужен был надзор, пусть турок это и отрицал. — Ты принял своё лекарство? — спросил Артур, когда Садык залезал в свой спальный мешок. Даже в темноте на его лице читался дискомфорт. Садык фыркнул. — Да, да, хватит так беспокоиться. И давай без ворчания, я слишком для этого устал. — Я не ворчу, — огрызнулся Артур, но Садык уже спал (или просто игнорировал его). Артур лежал, смотря в потолок. Франциск вернулся. Этот упрямец выжил. Но что это значило для него? Ничего. Твердо говорил себе Артур. Это ничего не значит. Все, что он думал о Франциске, он думал потому, что думал, что он погиб. Франциск был его… другом. Ни больше, ни меньше. Но спать было все равно тяжело. Иван почувствовал, как спальник подвинулся, и тепло рядом исчезло. Он открыл глаза. — Альфред, нет. Вернись в постель. Альфред попытался проигнорировать то, как затрепетало его сердце после последней фразы. Он поднялся на ноги. — Мне нужно проверить Арти. Когда мы уходили спать, он не выглядел в порядке… — Нет, — повторил Иван, показывая на спальник, — Утром проверишь. Ты так замерзнешь. В кровать. Альфред посмотрел на него и подавленно выдохнул. — Хорошо. Но завтра утром — первым делом. С восходом солнца, — он залез обратно в спальный мешок. Иван усмехнулся. — Альфред всерьёз полагает, что проснётся раньше полудня? Это будет достижение века. Альфред улыбнулся. — Да, умник. Это случится. Улыбка Ивана исчезла, и он снова почувствовал эту тягу. Он наклонился, мягко целуя Альфреда. Тот, пусть и удивился, ответил с той же нежностью. Иван хотел потеряться в этом моменте, таком искреннем и таком необходимом. Но он хотел большего. Он опустил руку на бедро Альфреда, и тот простонал ему в губы. Воодушевленный, Иван провел пальцами по внутренней стороне его бедра… Альфред будто проснулся ото сна, дернувшись и отпрянув от него. Иван тут же убрал руку. Он хотел попробовать снова, но взгляд Альфреда убедил его этого не делать. — Прости, Иван, — неловко сказал Альфред, — Но… у меня слишком много на уме. После того, что случилось с Франциском… мне просто кажется, что сейчас… — Неподходящее время, — закончил за него Иван, — Я понимаю. Прости. Альфред заметно расслабился. — Спасибо. И не стоит извиняться, — он наклонился, чтобы поцеловать его в губы. Иван наслаждался каждой секундой, — Мы обязательно к этому придём, и я в таком же нетерпении, как и ты. Но не сейчас. Иван старался не выглядеть слишком разочарованным и нежно улыбнулся. — Я понимаю. Они лежали в неловкой тишине. Но Иван считал, что должен кое-что прояснить. Он повернулся лицом к Альфреду и притянул его к себе. Когда Альфред поднял голову, встречаясь с ним взглядом, Иван поцеловал его в потрескавшиеся губы. — То, что случилось с Франциском, — начал Иван, серьёзно смотря на Альфреда, — Я хочу, чтобы с тобой никогда не случалось ничего подобного. И я убью любого, кто даже подумает об этом. Альфред не знал, что ответить. Обещание Ивана убивать за него казалось таким откровенным. Он знал, что оно не должно вызывать таких эмоций, но все равно был тронут. — Я сделаю то же самое, — ответил Альфред, проводя рукой по пепельным волосам Ивана, успокаиваясь от их мягкости. — Нет, — Иван взял его запястье и опустил его, — Ты не будешь играть в героя. Я достаточно раз видел, как ты злил не тех людей и потом страдал от последствий. Ты не будешь ставить себя под удар ради меня. Альфред смутился, почувствовав, как глаза жгут слезы. Но он не мог оторвать взгляд от глаз Ивана. Он никогда не видел его настолько искренним. — Всегда хотел, чтобы ты сказал это, — прошептал Альфред, удивлённый самим собой. Только он был героем и никто другой. Но он начинал понимать, насколько он устал. Быть героем трудно, даже для него. В такие времена ему не помешала бы передышка. Но до этого дня не было никого, кто был готов или достаточно хорош по его стандартам, чтобы занять его место. А сейчас Иван говорил ему, что все будет в порядке. Что он позаботится о нем. Альфред никогда не давал никому о себе заботиться, даже Артуру. Он всегда делал все сам, а теперь… Он понял, что ему больше не придётся делать это одному. Альфред фыркнул сам себе, вытирая текущие по щекам слезы, и шмыгнул носом. — Дурацкие слезы… — Слезы помогают снять боль, — Иван приблизился, целуя его в каждую щеку по очереди. Дыхание Альфреда сбилось, и он был готов поклясться, что его сердце пропустило удар. Он не ожидал, что русский будет таким внимательным. Когда Иван отстранился, смотря на него с глубокой признательностью, Альфред не смог сдержаться и выпалил: — Ты не представляешь, как сильно я тебя хочу. Иван усмехнулся, смотря на вспыхнувшие розовым щеки Альфреда, и улыбнулся. — Очень даже представляю, Альфред. Я хотел тебя все это время. Альфред цокнул языком и поцеловал его в губы, снова запуская пальцы в его пушистые волосы. К нему внезапно пришло осознание. Я не хочу умирать. Не сейчас. Только не сейчас, когда мы наконец стали так близки. Я не хочу оставлять тебя. Реальность смерти была невероятно яркой, особенно теперь, после того, как Франциск чудом от неё сбежал, после того, как Альфред видел состояние Мэттью, опустошенного горем. Будет ли Иван таким же, если Альфред умрет и никогда не вернётся? Будут ли Мэттью, и Артур, и все, кому было не наплевать на него ходить как грешники на страшном суде после его кончины? И в этом будет его вина. Во всем этом была его вина. Он всхлипнул, слегка посмеиваясь. — Мэттью зол на меня. Он в бешенстве., — он поднял глаза на Ивана, не переставая плакать, — Я довел его. Мэтти мой брат, и я довел его до такого состояния. Я должен был стараться лучше. Я должен был… Иван шикнул на него и притянул к груди. — Матвей не всерьёз это говорил. Ты знаешь это. Ложись спать. Спать, будучи прижатым носом к груди Ивана, было не очень удобно, но так Альфред чувствовал себя любимым и защищенным. Его уставшему мозгу большего и не надо было. Артур открыл глаза. И тут же сел. Он был в поле. Никаких деревьев, кустарника, неба, ничего. Просто бесконечная равнина, покрытая сухой желтой травой. Он посмотрел наверх, но вместо неба увидел серую пустоту. Волосы на затылке встали дыбом. Он был во сне. И как и в прошлые ночи, этот сон будет кошмаром. И судя по последним снам, он будет намного страшнее всех предыдущих. Он боялся смотреть вниз. Но все же сделал это. И тут же об этом пожалел. Его сердце дико заколотилось в груди, и казалось, что из конечностей ушла вся кровь. — О боже, нет… Вокруг него лежали в гротескных позах члены его группы. Неподвижные, бледные, как марионетки с отрезанными нитями. От этой картины у него перехватило дыхание, и из глаз полились слезы. — Нет, — заверил себя Артур, — Это просто сон. Это мой сон, я могу его изменить. Я хочу, чтобы они были живы. Мне нужно, чтобы они были живы, — он закрыл глаза, пытаясь представить лица остальных стран, но картинка исчезла так же быстро, как появилась, превращаясь в воду, утекавшую сквозь пальцы его памяти. Внезапно в голове наступила темнота, и он не смог открыть глаза. Он был слеп. Нет, он был заперт в собственной голове. Будто это было лучше, чем ослепнуть. Зрение вернулось в виде, казалось, воспоминаний, будто показывая запись на старой плёнке. С трудом он смог разобрать, что происходит. Он увидел самого себя с диким взглядом в глазах. Другой он стоял над спящим Мэттью. Он поднял нож, всаживая его в спальный мешок. Брызнула кровь, заливая все вокруг, заливая лезвие и его лицо. Искаженный голос Мэттью прорезал воздух в хриплом нечеловеческом крике. Двойник Артура повернулся к нему лицом с широкой улыбкой и издал истеричный смешок. Артур задыхался, его живот скрутило, а запись ускорилась, показывая больше убийств. Артур различал лишь тела и ярко-красный цвет их крови. — Нет, — закричал Артур, — Нет! Нет! Хватит, черт побери! Хватит! — он вцепился пальцами в волосы и замотал головой, скрепя зубами, — Это моя голова, моя! — Артур. Артур развернулся, смотря сквозь яркий свет, сияющий в темноте его сознания. Он упал на колени, не веря своим глазам. — Б-Британния? Британния, его прекрасная мать, протягивала к нему руки и позвала к себе. — Иди ко мне, родной. Иди сюда. Артур забыл о своём страхе и злости и подбежал к ней, крепко обнимая. Её мягкие золотые кудри легонько щекотали ему нос. Даже спустя столько веков, он все ещё был ниже неё. Но это было не важно. Его мать была здесь, и он любил её, и она всегда защитит его, как и обещала… — Сынок, — проворковала Британния, и её голос напомнил Артуру шелк, — Ты дрожишь, Артур. Почему ты так напуган, родной? Артур хотел было объяснить, но почувствовал у своего уха что-то холодное, мокрое и червеподобное. Он поднял глаза и вскрикнул. Он едва мог узнать её. Из её рта выползал, словно змея, чёрный язык, и покрывал его лицо слизью. Большие глаза походили на совиные, скулы сильно выступали. Серая кожа отваливалась с лица кусками, нос провалился. Она улыбалась, пока Артур кричал и пытался вырваться из её когтей. Она спрятала язык за острыми зубами. — Почему ты так напуган, Артур, дорогой? — прошипела она, — Не бойся, Мама рядом, Мама все исправит. Артур толкнул её, все ещё пытаясь вырваться. Кожа с её лица лезла и опадала прямо на него, и скоро на лице не осталось ничего кроме костей. — Дай матери показать тебе то, что ты хочешь увидеть. Он снова открыл глаза, на секунду успокаиваясь. А затем он посмотрел на свою руку. В ней был нож, покрытый кровью. Он весь был в крови. У его ног лежало неподвижное тело Альфреда. — О боже… — Артур чувствовал подступающую тошноту. — Посмотри на себя, родной, — голос Британнии был нигде и везде одновременно. В его голове, снаружи, опутывая его со всех сторон, — Я так рада, что ты нашел свой талант. То, что ты любишь.» — Мерзость, — Артур отбросил нож, поднимая глаза на тела, заполняющие поле, — О боже… — из его глаз потекли слезы, пока желудок совершал безумные кульбиты. Нож вернулся в его руку, и он вскрикнул от неожиданности. Он был полностью покрыт кровью, и она стекала с него на его одежду, обувь и на землю. — Тебе же нравится, родной, — прошипела Британния, — Теперь твоя очередь. Его рука поднялась сама собой. — Что? Подожди, стой! — за долю секунды лезвие приблизилось к его горлу. — Не бойся, малыш, — проворковала Британния своим приторно-сладким голосом, — Тебе тут же полегчает… ты же знаешь, что любишь это. Ты любишь убивать, Артур. Любишь красный цвет — Нет! — закричал Артур, чувствуя, как лезвие давит на шею, — Никогда! Ни за что! — Но это же правда, — он чувствовал её когти на своих плечах. Язык снова появился, проводя по его лицу, залезая ему в ухо и в мозг, — Ты позволил погибнуть тем мальчишкам. Твоя команда, ты смотрел, как они тонут. Ты дал умереть своим братьям. Разве я не учила вас быть добрее друг к другу? Разве я не говорила вам хорошо себя вести? Теперь твоя очередь. Присоединяйся к ним. Отпусти, родной. Отпусти. Крики Артура превратились в отчаянный кашель, когда нож прорезал ему глотку, пройдя до самого позвоночника. Кровь полилась из его рта, как бурлящий водопад. Звонкий смех Британнии прорезал воздух. — Какой послушный мальчик. Ты убьёшь их всех для Мамы, да? Мой родной, мой любимый Артур. Артур вскочил, проснувшись. Он открыл глаза, пытаясь утихомирить тяжелое дыхание. Его сердце стучало о ребра, все тело тряслось и было покрыто потом. Он лежал несколько минут, смотря в потолок, с трудом пытаясь успокоиться. Наконец, он нашел в себе силы повернуть голову, боясь того, что может увидеть. Но рядом лежал лишь крепко спящий Садык. Артур глубоко вздохнул и снова посмотрел в потолок. — Что со мной не так? — тихо спросил он, чувствуя, как в глазах появляются слезы, — Боже, мама, я скучаю по тебе. Я скучаю по всем вам, — по его щекам потекли слезы, а он чувствовал вину. Вину за то, что в своём сне представил свою мать в виде такого отвратительного существа. В своём сне. Сне, который он должен уметь контролировать. Он лежал, тихо плача, пока не почувствовал, как его веки снова становятся тяжёлыми от усталости. Он с трудом их открыл. Он не мог снова заснуть. Не мог. Кто знает, что приснится ему в этот раз? Но ему нужен был сон. Кошмары не давали ему отдохнуть последние два дня, и каждый раз он просыпался в панике, боясь обнаружить своих близких убитыми каким-нибудь безумным маньяком. Страдали его силы и выносливость. Он должен был оставаться настороже для своей группы. Он должен был оставаться сильным для своей группы. И тут его осенило. Он вылетел из своего спальника и начал рыться в своём спальнике, надеясь, что не потерял то, что ищет. И тут он нашел его. Ловец снов. Он юркнул обратно в свой спальник. Может быть у ловца снов и не было никаких сил, но то же самое люди говорили про магию, хотя Артур все равно её практиковал. Может быть и эта штука сработает. Она не была магической, но, приложив её к груди, Артур чувствовал, что внутри пульсирует какая-то энергия. Ловец снов согревал его руки, и он почувствовал себя более сонным. Спустя всего несколько секунд, он снова уснул. Гилберт не мог спать. Каждый раз, когда он закрывал глаза, он думал о Ловино, и о том, что предал Антонио, переспав с ним. Он не мог отдыхать, не получив ответов. Он должен был знать, почему Ловино избегает его, почему изначально хотел переспать с ним. Он убедился в том, что Людвиг спит, прежде чем выйти на холодный ночной воздух. От дыхания появилась испарина, и Гилберт направился к палатке итальянцев. Он расстегнул молнию и забрался внутрь так тихо, как мог. Оба брата спали, и Гилберта это почти разозлило. Как Ловино мог так спокойно спать после того, что произошло между ними, после того, как он отвернулся от Антонио? Испанец точно заслуживал лучшего. Он подкрался к Ловино и положил руку ему на плечо. Ловино приоткрыл глаза, сонно моргая, прежде чем почувствовать его руку и открыть рот, явно готовясь закричать. Гилберт быстро убрал руку с плеча Ловино и закрыл ему рот. Итальянец заворчал, смотря на него в укором. — Это я, — прошептал Гилберт, и Ловино заметно расслабился, хотя его взгляд оставался таким же жёстким, — Нам нужно поговорить. Снаружи? Ловино вздохнул, кивая. Гилберт отпустил его лицо и вылез из палатки. Ловино накинул куртку и последовал за ним. Гилберт почти стыдился смотреть на него, но понимал, что иначе проблему не решить. Он должен заставить Ловино понять, насколько неправильно было то, что произошло между ними. — Что происходит, черт возьми? — начал он, пытаясь сдерживать свой гнев, — Что это было там, в доме? А как же Тони? В тебе вообще есть хоть капля верности? Ловино посмотрел на него так, будто прямо сейчас готов был ударить. Гилберт напрягся. — Верности? Верности? Да кто ты такой, чтобы говорить мне о верности? Ты ничего не знаешь обо мне и Тони! Ничего! Гилберт шикнул на него, и Ловино хотел ударить его кулаком по лицу. Почему он не понимает? — Ты ничего не понимаешь, — повторил Ловино, с трудом сдерживая громкость своего голоса, — Ты не знаешь, каково его, потерять любимого человека. Тебе кажется, что ты знаешь, но это не так. Ты не знаешь, как это влияет на мозг. Это пытка, — он опустил взгляд, и его голос стал заметно тише, — Пытка. Я думал о Тони каждый день после его смерти. Каждый чертов день. Я думал о его лице, о его руках, о его голосе… а потом я думал о крови. Я вспоминал, как его сраные мозги были разбросаны по дороге, о том, что я мог сделать что-нибудь, если бы не убежал. Иногда я задаюсь вопросом, почему такой трус как я выжил, а Тони — нет. Ты хотя бы представляешь, как сложно с этим жить? Гилберт молчал. Он не мог подобрать слов. — Вскоре это была просто его смерть. Я видел её каждый день и каждую ночь, она продолжала появляться в моих снах. Она преследует меня, Гилберт. Каждый раз, когда я закрывал глаза, я видел его мёртвое лицо, и оно разрывало мне сердце. Так что скажи мне ты, почему я это сделал. Давай, скажи мне, почему я хотел переспать с тобой. Думаешь, я хочу продолжать чувствовать к Тони то, что я чувствую, без возможности прикоснуться к нему, поговорить с ним, даже просто увидеть его?. Думаешь, мне нравится осознавать, что я мог спасти его, что я мог хотя бы попытаться? Гилберт не мог произнести ни слова. Он не знал. Откуда он мог знать? Он не мог… — Ты хочешь забыть его, — к Гилберту пришло осознание, — Как ты мог? Тони любил тебя! А ты хочешь просто выбросить все воспоминания о нем, будто ты никогда и не знал его? В этот раз Ловино ударил его. Прямо в лицо. Из разбитого носа Гилберта потекла кровь. — Ты все еще, блять, не понимаешь, да, сраный ты ублюдок? — шипящий голос Ловино звучал ещё страшнее, чем крик, — Он отравляет мой мозг. Я не могу просто сидеть и плакать о нём без остановки! Я люблю его. Черт, я люблю его. Но его смерть поглощает мой разум, я вот-вот сойду с ума… единственный способ с этим справиться, избавиться от этого, это переключить внимание. Переспать с тобой было единственной возможностью это сделать. Гилберт моргнул, осознавая услышанное. — Значит… я инструмент? Суровый взгляд Ловино внезапно испарился. — Нет, ты помог мне… — Тебе не нужно объяснять, — перебил его Гилберт, держась рукой за разбитый нос, — Я все понял. Ты так сильно хочешь избавиться от своей боли, что не против причинить её кому-то другому. Так это в твоей голове работает? Ну и замечательно, — Гилберт в ярости направился обратно к своей палатке. — Ты не понимаешь! — крикнул Ловино ему вслед, — Ты не знаешь, каково это, когда твоё сердце разрывают на куски! Гилберт ответил, не оборачиваясь. — Нет, Ловино. Думаю, знаю. Он чувствовал взгляд Ловино на своём затылке, уходя в палатку.