Стоя на краю света

Иван был удивлён собственным мыслям, но без Альфреда рядом ему было холодно. Он почти с ревностью смотрел на него, лежащего рядом с Мэттью на диване в который уже раз за ночь. По правде говоря, Иван боялся. Ему редко было страшно. Но сейчас он боялся за Альфреда. Боялся, что придёт время, и он не сможет спасти его от вездесущих когтей смерти. Внезапно он осознал, что им нужно больше времени. Он не мог его гарантировать, поэтому решил проводить как можно больше времени вместе. Он во что бы то ни стало хотел узнать Альфреда до того, как они оба умрут. Но время заканчивалось. Как всегда, Гилберт не мог терпеть тишину. Однако в этот раз причиной была скорее тревога, нежели скука. Он сел на месте и тут же почувствовал на себе взгляды остальных. — Эм… Вся эта тишина… она давит. — Ну и молчи тогда, — проворчал Ловино, но его голос звучал подавленно. и хрипло. — Все остальные молчат, — Гилберт едва осмеливался смотреть на итальянца, — Вы все в траурном ступоре и никто не думает о том, что мы будем делать дальше. — Раз уж ты такой разговорчивый, — не выдержал Артур, — Что ты предлагаешь? — Я предлагаю убираться отсюда к чертям собачьим. Здесь небезопасно, кто знает, может рядом есть ещё заключенные? Или члены Организации? — Нет, — прохрипел Мэттью, и все перевели на него взволнованные взгляды. Он смотрел на Гилберта в упор, его глаза за очками слезились, — Я хочу быть рядом с Франциском. — Франциск мертв, — холодно сказал Гилберт, некомфортно сглотнув, — На что ты надеешься? Лучшим решением будет смириться с тем, что его больше нет, и идти дальше, пока нас не… — Дай ему время для скорби, Бога ради! — Артур тоже сел на месте, — Он только что потерял человека, который вырастил его! Гилберт встал, сжимая кулаки. — А если ты потеряешь Альфреда, оставаясь здесь, а? Тогда ты почувствуешь себя виноватым, что решил остаться? — Никто не прикоснется к нему, пока я рядом, — твёрдо сказал Артур, — Никто. Альфред помотал головой, но Артур его проигнорировал. Этот придурок больше не будет играть в героя, уж это он решил окончательно. — Я уверен, что Мэтти бы сказал то же самое про Франциска, но посмотри на него сейчас! Рядом с цивилизацией небезопасно. Нам нужно это принять. Мы должны были послушать Альфреда. Мы не должны были приходить сюда. — Этого уже не изменить, — вставил Иван, — Что сделано, то сделано. — Да, но уйдя, мы сможем предотвратить другие трагедии. — Бессердечный ублюдок, — прошептал Мэттью, смотря Гилберту в глаза, пока тот открывал и закрывал рот, от шока не способный сформулировать ответ на такое обвинение, — Франциск был твоим другом. А теперь ты говоришь о нем так, будто он всего лишь какая-то куча пыли, которую можно просто забыть. Гилберт обиженно оскалился. Он был готов вскипеть от гнева, но сдержался, вспомнив, в каком положении был Мэттью. В обычных обстоятельствах он бы поставил на место любого, кто обвинил бы его в предательстве друзей. — Не называй меня бессердечным, я страдаю и скучаю по нему не меньше твоего. Ты думаешь, это решение даётся мне легко? Я сдерживаюсь как могу, чтобы не схватить пистолет, пойти прямо туда и расстрелять к чёртовой матери всех, кто хоть как-то связан с этой проклятой Организацией. Но даже при том, что Франциск мертв, у меня все еще есть обязанности. Как и у тебя, и всех здесь присутствующих. Ты думаешь, я хочу, чтобы моего брата также убили? Я уже потерял двух своих лучших друзей, будь я проклят, если потеряю ещё и брата! Неужели ты не понимаешь? Я никогда в жизни не убегал ни от чего, но сейчас я вынужден бежать. Потому что впервые в жизни я понимаю, что я не могу остаться здесь и сражаться дальше. После Тони и Франциска… я тоже тяжело это переношу, и я не уверен, что смогу сдержаться, потому что каждая частичка внутри меня кричит о том, чтобы я пошёл туда и вышиб мозги каждому, кто попадётся мне на глаза! Наступила потрясенная тишина. Мэттью смотрел на него, ничего не говоря, а в глазах Альфреда читалось явная угроза. Людвиг встал и положил руку на напряженное плечо брата. — Восток… — Нет, — Гилберт стряхнул с себя его руку, — Нам нужно уходить. Никто не двигался. — Мэтти, — начал Альфред, — он прав, — он все равно бросил Гилберту взгляд, чётко дававший знать, чтобы он никогда больше не смел так говорить с его братом. Мэттью злился на Альфреда. Он просил его бросить Франциска. Если бы на месте Франциска был Артур, Альфред вряд ли был бы того же мнения. Но он заставил себя успокоиться — им не нужен был ещё один скандал. Альфред всегда хотел для него лучшего. Но Мэттью все еще сопротивлялся. — Мэтти, — четко сказал Альфред, — Тебе нужно отпустить. Ты не можешь больше тонуть в горе, а нам нельзя больше оставаться здесь. Франциск хотел бы, чтобы ты был в безопасности. Тебе нужно отпустить. Мэттью зажмурился. — Я не могу, — с трудом промямлил он, и из его закрытых глаз начали катиться слезы, — Я не могу отпустить, Ал. Франциск, он, он был… Альфред крепче обнял его. — Он хотел бы, чтобы ты ушёл. У тебя все еще есть воспоминания. Он больше ничего не может тебе дать. И он бы не хотел, чтобы ты оставался здесь. Мэттью помотал головой. Он хотел верить, что Франциск хотел бы, чтобы он остался, чтобы дальше чтил память о нем, но понимал, что это не так. Он вздохнул с трудом и кивнул. — Хорошо. Когда мы пойдём? Артур посмотрел на небо. Тёмные фиолетовые тучи закрывали луну и звезды, и дождь продолжал лить стеной. — Когда закончится дождь. Будет неприятно слечь из-за простуды. Дождь шёл два дня без остановки. Иногда дождь прекращался, и группа уже собирала вещи, но стоило им выйти за дверь, дождь начинался снова, загоняя их обратно. Артур, ставший своего рода негласным лидером группы, не хотел рисковать. Они уже потеряли двух членов группы из-за убийств, и чуть не потеряли третьего из-за инфекции. Он был уверен, что и того, и другого можно было бы избежать, если бы он только мог убедить их не терять голову и сохранять рассудок. Но Артур чувствовал на себе и невероятную тягость. Он чувствовал, будто единогласно несёт ответственность за выживание всей группы. Это было тяжелым грузом на его плечах, но Артур верил, что сможет нести его. За те два дня не случалось чего-то особенного. Мэттью всё время молчал, а Альфред постоянно был с ним. Американец не успокаивал его открыто, зная, что Мэттью нужно справиться с этим самому. Гилберт угрюмо молчал. Один раз он предложил идти в дождь, но его быстро затянули. Теперь он сидел в углу и мрачно дулся, давая всем понять, что к нему лучше не подходить. Людвиг иногда что-то ему бормотал, но Гилберт, казалось, никогда его не слышал. Он продолжал смотреть в стену взглядом настолько злым, что казалось, что он способен прожечь её насквозь. Но на уме у него был не Франциск. Нет, его он прогнал из своих мыслей уже давно. Он думал о нём и Ловино. О том, что было между ними несколько ночей назад. Это было отчаяние? Простое желание досадить? Когда это случилось, Ловино казался таким потрясенным, но с другой стороны, он сам проявил инициативу. Но почему? Разве они не поссорились всего за несколько минут до этого по поводу смерти Антонио? Это казалось бессмысленным. Если Ловино любил Антонио так, как говорил, как показывал всем своим видом, то почему, почему занялся сексом с Гилбертом? Ловино никогда не нравился Гилберт, Ловино ненавидел его, говорил об этом миллиард раз и выражал это всеми возможными способами. Он метнулся взглядом на итальянца, не в первый раз за тот день. Но лицо Ловино было пустым, не давая никаких зацепок о том, что тот думал. По правде говоря, Гилберт смотрел на Ловино намного больше, чем хотел признавать. И он переживал. Лично никогда не позволил бы кому-то, кого ненавидел, доминировать над собой. Политически — возможно, но точно не сексуально. Поведение Ловино было необычным и тревожило его. Итальянец наконец сломался? В конце концов, он потерял любимого человека. И, оказывается, он все еще любил Антонио. Сильно. Любой, кому Ловино позволял приблизиться к себе настолько, точно был особенным. Чего Гилберт не мог понять, так это того, почему Ловино мог предать эту любовь. Предательство. То, что сделал Гилберт. Он предал своего лучшего друга, Антонио, переспав с его живым партнёром. Где-то там, наверху Антонио проклинал его, разочарованно качая головой. Его сердце неприятно заныло. Гилберт всегда был преданным… до этого момента. Сама мысль о том, что он потревожил покой Антонио, заставляла его нутро извиваться от вины. Не то что бы Гилберту не понравился сам секс, он был потрясающим. Такая разрядка после недель в бегах и тревоге была очень кстати. Ловино был очень податлив и отзывчив, казалось, что он правда хотел этого, будто это было ему необходимо. Гилберт чувствовал вину за то, что воспользовался Ловино, пока тот был в уязвимом состоянии, и молился, чтобы тот его не возненавидел. Но после секса Ловино был холодным и тихим. Он не говорил с ним, будто даже не замечал, что он все еще рядом. Когда Гилберт проснулся на следующее утро, Ловино на месте не было. Его глаза теперь всегда были отпущены в пол, лицо не выражало эмоций. И это нервировало Гилберта больше, чем должно было. Теперь он чувствовал ответственность. Тони, прости меня. Я не должен был делать этого, я должен был ему отказать… Но я обещаю отныне заботиться о нем. Для тебя. Я сделаю так, чтобы он был в безопасности Но он не мог отрицать не успокаивавшуюся ревность. В ту ночь Ловино выкрикнул имя Антонио. Не его. Он просто использовал Гилберта как ресурс для разрядки? Это злило и одновременно настораживало Гилберта. Ему нужны были ответы. Смерть Антонио. Убийство Франциска. Отчужденность Ловино. Ему нужны чёртовы ответы, иначе он сойдет с ума. Дни становились холоднее, и этот был не лучше других. Все оставались закутанными в спальные мешки большую часть дня. Кику, будучи голосом разума, делал им ужин из консервов. Еда согревала, но только физически. Внутри все еще была пустота. Феличиано не нравилась тишина. Но больше всего ему не нравилось поведение Ловино. Его брат всегда был занозой в пятке, но сейчас он был будто пуст. Будто из него выжали весь дух, и от Ловино осталась лишь внешняя оболочка. Ловино сидел на своём спальнике, иногда двигаясь, но никогда не фокусировал взгляд на чем-либо. Будто его брат ослеп. Феличиано несколько раз порывался спросить у Ловино, что случилось, но понимал, что этим нарушит атмосферу тяжелой тишины, и не хотел нести эту ответственность. Остальные держались при себе. Альфред был рядом с Мэттью, но не говорил с ним. Ни слова. Он просто сидел, теребя швы на спальнике, вырезая невнятные узоры на полу перочинным ножом или уставившись в стену. Ему должно было по идее быть скучно, но скучно не было. Будто он ждал, что случится что-то грандиозное. Он не знал, что именно, но этого хватало для того, чтобы молчать и сохранять терпение. Страдал от этого Иван. Он уже был на нервах из-за того, что у них осталось мало времени вместе, и он, и Альфред знали это. Он продолжал посматривать на него с немой мольбой обратить на себя внимание, заговорить с ним, лечь рядом, хотя бы на минуту, хоть что-нибудь. Альфред грустил, считая, что неправильно будет с головой погружаться в его новую любовь, когда Мэттью страдал. Иван тоже прекрасно это понимал, но все еще пытался убедить Альфреда в обратном. Наконец, под вечер второго дня дождь прекратился. Сначала никто не двигался в ожидании того, что он снова начнётся. Но этого не произошло. Артур был первым, кто заговорил спустя несколько часов тишины. — Нужно идти, — его голос хрипел от долгого молчания, и он прочистил горло, — Собираемся. Спустя минуты они были готовы к выходу. Они чувствовали облегчение, покидая этот дом. Он давил. Они думали, что он будет безопасным. Что он защитит их. Они ошибались, и сейчас этот дом был злом, которое питалось их наивностью и верой в лучший исход. Он казался монстром, нависшим над ними, шепчущим успокаивающие слова в одно ухо и приставившим нож к другому. Он заманил их в чувство ложной безопасности, настолько, что они потеряли одного из членов группы. И этого простить было нельзя. Без слов они шли сквозь лес, прихватив из дома все, что он мог предложить. Спички. Молоток. Боеприпасы. Верёвки. Эластичный трос. Через лес шли все еще в тишине. Мэттью смотрел, как дом исчезает за деревьями, почувствовав одновременно глубокую, тяжёлую боль в груди и невероятное облегчение. Замкнутый круг скорби был разорван. Франциска больше не было. Они оставляли его в покое. У Мэттью больше не было повода волноваться. Винстон чувствовал себя так, будто о нем совершенно забыли, и шёл во главе группы, ведя их вперёд. Ощущал он себя однако так, будто ведёт ягнят на бойню. Будто вся вина падала на него. Он предложил идти в город. Его отец был прав. Теперь Винстон платил за свое упорство виной. Затем он вспомнил кое-что и резко остановился. Он развернулся, встревоженный тем, что только несколько человек обратили на него внимание. — Народ, — с трудом выдавил он, — У нас на пути ещё очень долго не будет источников воды. Я забыл спросить, у всех есть запас воды? Все проверили свои фляги. — У меня пусто, — ответил Альфред. — У меня тоже, — добавил Артур. — Ага, — пробормотал Ловино, и Феличиано подпрыгнул рядом с ним. Он не слышал от него ни слова уже несколько дней. Винстон вздохнул, снова чувствуя себя виноватым. — Я должен был раньше спросить вас. Какой же я идиот… — Нет, — возразил Альфред, — Ты просто потрясён, как и все мы. Неудивительно, что никто из нас не подумал о том, чтобы пополнить запасы воды перед уходом. — Ал, — тихо встрял Мэттью, — мы не можем туда вернуться, — сердце Мэттью колотилось как бешенное от одной мысли об этом. Он не мог представить, как проходит рядом с домом, видя призрак Франциска, осуждающий его за то, что тот оставил его. Отпустить было слишком тяжело, и даже предложение о том, чтобы вернуться звучало несправедливо. — Мы должны, — сказал Артур, смотря в сторону города, — Мы недалеко от площади. На ней есть фонтан. Я уверен, в нем полно дождевой воды. Боюсь, паразитов тоже. — У нас есть йод, — сказал Яо, — Пойдем, покончил с этим и уберёмся отсюда к черту. На то, чтобы дойти до площади, ушло десять минут, так как они постоянно оглядывались, пытаясь избежать того, кто мог бы им навредить. Убедившись в том, что рядом никого нет, они направились в сторону фонтана. — Стойте, — сказал Садык, опираясь на Людвига. Он все еще был бледен, но продолжал убеждать всех, что способен идти дальше, — Может, стоит пойти в группах по двое или трое? На случай, если там кто-то поджидает? — Нет, — отрезал Альфред, — Мы больше не будем разделяться. Некоторые из нас из-за этого чуть не погибли, а один и вовсе погиб. Больше людей — больше глаз. Идём, — он вышел на площадь, держа руку на пистолете. Остальные последовали за ним, держа наготове оружие. Альфред был настолько сосредоточен, что услышал, как по асфальту ползет жук в паре метров от него. Адреналин усиливал чувства. Прилив крови к голове и напряжение в мышцах заставили его почти захлебываться от тревоги. Он резко остановился, услышав что-то с обратной стороны от фонтана. Звук раздался эхом по площади и отскочил обратно к нему. — Там кто-то есть, — сказал Иван. Альфред был слишком взвинчен, чтобы обернуться через плечо. — Звучит так, будто кто-то плачет. — Плачет? — Артур нахмурился, — Кто станет плакать на таком открытом месте? — Это ловушка, — пробормотал Кику, дергая Альфреда за рубашку, — Не делай этого. Как всегда проницательный, Кику мог понять мотивы Альфреда по одному движению мышц на его спине. Он расслаблялся. — Нет… я не думаю, что это ловушка, — Альфред направился в сторону фонтана. Артур поднял пистолет, направляя его в Альфреда. — Сделаешь ещё шаг, и я сделаю так, что без моей помощи ты вообще больше ходить не сможешь. Альфред его едва слышал. Он прислушивался к плачу. Он звучал ужасно. Протяжные, отчаянные крики; всхлипы, перебиваемые рваными вдохами. Это не могла быть ловушка. Никто бы не смог так хорошо сыграть плач, с такой силой выдирать из лёгких воздух, словно желая, чтобы этот вздох был последним. Он продолжил идти. Артур знал, что пригрозил выстрелить Альфреду в ногу, но опустил пистолет. Он не мог сделать этого. Но он мог последовать на ним. Альфред был так сфокусирован на плаче, доносящимся от фонтана, что даже не держал пистолет наготове. Он пошёл за ним, и вся группа пошла следом. С каждым шагом плач становился громче, а затем резко прекратился, будто плачущий услышал их приближение. Они тут же подняли оружие, но за статуей фонтана не было никаких движений. — Нападем внезапно, — предложил Гилберт, — Будьте готовы. Остальные согласились и по сигналу крутили фонтан, нацеливаясь на лежащую за статуей фигуру. Человек сжимался в клубок как мог, все ещё всхлипывая. Его светлые волосы и тело без рубашки были в грязи. — Кто ты? — твердо спросил Артур, пока остальные пытались найти следы обмана, — Поднимись и дай нам тебя увидеть. Не пытайся напасть, или мы будем стрелять. Человек перестал плакать. Его горе перешло в тихие дрожащие поскуливания, а затем удивленно вздохнул. Группа напряглась, когда он выпрямился и встал на трясущиеся ноги, быстрее, чем им хотелось бы, осматривая их. По лицу человека катились слезы. Он был промокшим до нитки и дрожал. — О мой бог, — вырвалось у него, — О боже, вы нашли меня… Мэттью растолкал остальных, выходя вперёд, пока остальные стояли, раскрыв рты. Канадец посмотрел на него, упал на колени и прошептал: — Papa?