Победителей не судят

«Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»

— Александр Грибоедов, «Горе от ума»

«Поспеши, смерть, поспеши.

Я устал от любовных обид.

Не дыши, моя грудь, не дыши.

Я жестокой подругой убит»

— Уильям Шекспир, «Песня шута» из комедии «Двенадцатая ночь»

      — Мам, ещё раз прости за то, что заставил вас переживать. Я тогда был уже в больнице, просто не мог знать, что там произошло… Ещё раз спасибо за апельсины, и мне жаль, что они тебя не пропустили… Нет, все в порядке, не болит, они хорошо меня заштопали… Ха-ха, нет, правда не болит. Да ладно тебе, я пошёл в школу с воспалением аппендикса, чтобы сфотографироваться на альбом, меня такие мелочи не берут… Нет, не надо приезжать… Ты будешь заезжать к Шмидту завтра?.. Я выписываюсь сегодня, так что не выйдет, давай я сам приеду к вам, как поправлюсь… Нет, спасибо, меня не нужно забирать, я уже договорился… Да, давай, пока, люблю. Винсент Уильям Афтон положил телефон на рога и, придерживаясь рукой за адски болящий при каждом движении живот, набрал новый номер. С того, что он устроил в пиццерии, прошло пару дней. В ту ночь Винс успешно доехал на такси до госпиталя, где его десятисантиметровую колотую рану в ускоренном порядке зашили. Он наврал врачам о том, что возвращался домой с поздней смены на работе, под дверьми собственного дома Винсента ограбили и пырнули ножом. Он закрылся дома, а тут выстрелы со стороны пиццерии, а потом и полиция приехала, вот и испугался, что его к делу могут как-то подвязать, и до больницы на такси доехал. Ведь Шмидт был без сознания, откуда полиции знать, что он пырнул своего нападающего ножом. А Шмидт… А что Шмидт, с ним Винсента, казалось, по рукам и ногам связала судьба: его привезли в ту же больницу через каких-то полчаса после Винса. Мужчина как раз тогда готовился к операции и из окошка своей палаты мог лицезреть то сборище и панику, что образовались вокруг одного единственного человека. Теперь Майк лежал на этаж ниже Винсента и если и просыпался, то ненадолго. Мужчина пару раз заглядывал к нему в палату: жалкое зрелище. Шмидт был бледный и дышал через какой-то распиратор. Иногда хотелось прийти и прекратить его мучения, но рядом всегда крутились или медсестры, или Фитцджеральд. Тем временем в телефонной трубке раздались гудки, и очень скоро прозвучал голос: — Алло? — Алло, это я. — Кто я-… Твою же мать, Афтон, это ты? — Да, доброе утро. Как жизнь? — Дерьма ты кусок, ты где три дня пропадаешь?! Ты совсем охренел? Начальник не редко ругался на Винсента. Это был его нормальный тон, когда Винс что-то вытворял, а вытворял Винс часто. Но сейчас Джошуа Фазбер не ругался. Он орал в трубку. Винсент лишь единожды доводил начальника до такого бешенства, это было год назад. В тот раз он неправильно заполнил отчёт о доходах ресторана, и вскрылось это только тогда, когда через три месяца налоговая прислала Фазберу штраф на пять тысяч долларов. Джошуа тогда так разозлился, что чуть не вывихнул Винсу руку. В гневе он не скупился на пинки и просто удары, и в такие моменты Винс понимал, почему его заслуженно боялись. И сейчас Винс загривком чувствовал, что, если бы Джошуа был рядом, Афтона бы ритмично били головой о стол. И это было не метафорой. — Я в госпитале. Прости, не мог позвонить раньше. Вчера вечером только встать смог. — ЧТО ТЫ ТАМ ДЕЛАЕШЬ, ИДИОТ?! — Шмидт пырнул меня ножом. Пришлось зашивать. — Господи, как же ты меня достал. Я же сказал тебе, не лезь! Но нет, ты же, мать твою, самый умный! Какого хрена тебе надо вообще? — Подбрось меня домой, пожалуйста. Меня сегодня выписывают в полдень, а я еле хожу и физически доползти до дома не смогу. — Да иди ты в задницу. — … и, пожалуйста, купи букет незабудок и листик бумаги. Спаси- Джошуа Фазбер бросил трубку. … Два часа спустя, в полдень, Винсент Уильям Афтон вышел из госпиталя святого Марка. Солнце ярко светило с небосвода, и облака были редкими и почти ватными. На мужчине был белый свитер, чёрные брюки и чёрное пальто, а на его плече висела спортивная сумка. Он лишь еле заметно хромал. Ехидно улыбаясь, он прошёл к припаркованному на стоянке госпиталя чёрному новенькому Мерседесу. Открыв переднюю дверь, Винсент улыбнулся сидящему на водительском сиденьи мужчине, схватил с пассажирского места букет, ручку и блокнот и, кинув сумку на пол автомобиля, вновь скрылся в здании госпиталя. Он спрятал букет под пальто. Улыбнувшись медсестре на ресепшене и надев на плечи халат, мужчина поднялся на второй этаж клиники и свернул направо. Там он прошёл до середины длинного коридора коридора и остановился напротив дверей одной палаты. Внутри никого не было. Только человек мирно спал на койке. Солнце играло на белых простынях, и внутри палаты было так спокойно и тихо, что Винсент, проходя в нее, на мгновение перестал дышать. Он не знал, зачем это делал. Просто захотелось. Он ведь пообещал принести на могилу Шмидта незабудки. А Шмидт спал. Совсем как маленький ребенок. Его ресницы еле заметно дрожали, а пальцы слабо сжимали ткань простыни. Красивое мужественное лицо, болезненно бледное сейчас, было таким умиротворенным, что казалось маской. Такой слабый и беззащитный. Винсент мог задушить его голыми руками. Он застыл прямо над головой мужчины, почему-то вглядываясь в его лицо. Зачем-то стараясь запомнить каждую морщинку. Да ладно тебе. Это ведь совсем не сложно. … Ровно через две минуты Винсент Уильям Афтон вновь попрощался с медсестрой на ресепшене и вышел из госпиталя. Громко билось в ушах сердце, горело лицо, и сложно было дышать. На негнущихся ногах он прошёл к автомобилю и сел на переднее сиденье. И не мог перестать глупо улыбаться. В полном молчании Джошуа Блэр Фазбер звел автомобиль, и они выехали на дорогу. Заговорили они, только когда госпиталь скрылся за поворотом. Больница была на другом конце города. Винсент отвалил тысячу долларов сверх страховки за лечение. — Я даже знать не хочу, как ты мог так облажаться. И тем более я не хочу слышать о том, что ты сделал с этими цветами… Так как ты себя чувствуешь? — Живот болит так, словно меня разрезали напополам и сшили обратно, — хмыкнул Винс. Начальник всегда был отходчивым и уже не хотел свернуть ему шею, и мужчина про себя облегченно вздохнул. Сидеть и трястись всю дорогу от того, что в любой момент его могли удушить, было плохой перспективой. — Шмидт — козел. Он меня ножом пырнул. Моим же, прикинь? Ну, ты его видел. Я случайно забыл его в столе в офисе, а Майк нашел… Кишечник повредил. Или желудок, не помню точно. Пожаловаться кому-то на горькую судьбу не выходило все эти три дня, и вопрос Фазбера стал настоящим подарком. Конечно, Джошуа его выслушает. Джошуа мог быть не очень хорошим человеком и так и не называть Винса своим другом, но он был идеальным слушателем. Он понимал Винсента. Он мог назвать Винса придурком или отвесить ему подзатыльник, но после этого всегда давал хорошие советы и никогда не осуждал, какие бы глупости Винс не делал. Не осудит и сейчас, просто не имел права, не после того, как Винс чуть не истек кровью на полу собственной квартиры. Винсу не нужны были нотации, ему нужна была поддержка. Винс собрался продолжить свою тираду, но его прервал тихий звук слева. Джошуа Фазбер еле сдерживал свой смех, прикрывая рот кулаком. И Винсент опешил. — Что смешного? — Да ладно тебе, ты что, серьезно оставил ему свой нож? Бога ради, прости, я называл тебя идиотом в шутку, но ты же действительно тупой. Вся весёлость тут же испарилась. Надежды на получение поддержки разбились о бетон и вернули Винсента на землю. Джошуа Фазбер не собирался соответствовать представлениям о том, как он должен был вести себя. Джошуа плевал на чужие ожидания и осуждал Винса прямо сейчас, потому что ему так захотелось. Винсент почувствовал себя таким ничтожным, маленьким и глупым, что захотелось сжаться в клубок и спрятаться. Он не мог этого сделать. Он сидел в машине, что неслась по дороге. И от этого поднялось раздражение. Джошуа часто оскорблял Винса. Это было его своего рода хобби, но Винс никогда не обижался, потому что знал, что начальник делал это не со зла. Он просто был таким, и Винс смирился с этим. Однако в этот раз все было иначе. В этот раз Винсент знал, насколько сильно облажался, и затаённая обида на свою же глупость подняла голову. Ощерилась внезапно вылезшая гордость. Как начальник смел указывать Винсу на ошибки, которые он сам же признавал? — Серьёзно? Ты сейчас серьёзно? — А что, — хохотнул Фазбер, — думал, я тебя по головке погляжу и скажу, какой ты несчастный? Ты знатно облажался, Фиолетовый Человек хренов, и утирать за тобой сопли в этот раз я не планирую. И Винсент даже под предлогом смерти не вспомнил бы, почему нить его самообладания в одно мгновение оборвалась. — Если бы мне нужны были нотации, я бы позвонил Скотту Коутону. Ты вообще можешь хоть когда-то не капать мне на мозги? Если не можешь, тогда просто заткнись, и без твоего тошно. Винсент Уильям Афтон иногда забывал, почему люди боялись Джошуа Фазбера. Слишком начинал видеть в начальнике своего недодруга, который всегда был готов помочь и только иногда ругался. Слишком часто забывал, что мир не строился только вокруг него. Только вот Джошуа Фазбер был не просто ворчливым недодругом. Винсент глупо забывал то, о чем нельзя было забывать. Теперь он вспомнил. Винсент не успел и подумать о том, где он ошибся, что и как он сказал начальнику, когда ему в затылок прилетел подзатыльник. Не дружеский и не отцовский — такой, что от силы удара Винс со всей дури въехал лбом в бардачок машины. В ушах стоял звон хлопка, мозги словно бы взболтали, и мир вокруг закружился. На лбу точно появится шишка. Джошуа Фазбер не был его другом. Джошуа помогал ему до сих пор только потому, что сам этого хотел. Ему было просто интересно. Он просто следил за тем, чтобы Винс очередной своей ошибкой не упек его в тюрьму. Джошуа Фазбера волновали только его собственные амбиции и его собственная жизнь. Конечно, Джошуа боялись. Он был, блин, неадекватным. Винсент Уильям Афтон молча шмыгнул носом и потер щеку, отвернувшись к окну. Доехали до его дома и разошлись они в тишине.

***

Дэйв Миллер. Это было первым, что появилось в голове Майка Шмидта после того, как он проснулся. Голова была на удивление чистой, без помутнения или тошноты. Все вокруг было белое, как снег, и сначала мужчине показалось, что он умер. В то же мгновение он постарался подняться на локтях, и грудь просверлила такая адская пекучая боль, что он понял, что жив. Не может быть так больно после смерти. В раю простреленное сердце не болит. Майк вновь упал на подушки и постарался понять, что происходило. Он определённо был в больничной палате. На его голову была надета какая-то маска с трубочками. Грудь и правую ногу, которой он случайно дёрнул, словно бы прожигало насквозь… Фиолетовый Человек сначала выстрелил ему в ногу, а потом в грудь. Он точно целил в сердце, но Майк пырнул его ножом, и пистолет съехал. Похоже, пуля попала в лёгкое. Майку, видно, здорово повезло. Гордость прилила внезапно: Майк в полной темноте ударил ножом человека, который целился в него пистолетом. Убийца, наверное, совершенно не ожидал этого. Майк был достойным противником, теперь Фиолетовый точно понял это. Дэйв Миллер, — опять всплыло в голове. Что Дэйв?.. Ах, да, вот, почему голос Фиолетового показался ему таким знакомым! Майк виделся со своим убийцей буквально за несколько дней до нападения! Фиолетового Человека звали Дэйв Миллер! Как глупо, а Майк тогда и не понял. Он ведь заметил, что Миллер не выглядел, как охранник. Дэйв точно был каким-то мелким менеджером. Как он только не связал это с тем, что убийца работал в управлении! Мужчина сам себе улыбнулся, и отчего-то грудь заболела даже больше. Майк попытался воссоздать в памяти лицо Дэйва Миллера. Он помнил очертания фигуры, ниже него, стройной, в белой рубашке и с пальто на плечах. И он помнил глаза. Черные-черные, и почему только Майк назвал их некрасивыми. Они были пугающими — не уродливыми, он понимал это только сейчас. Майк помнил темные волосы, но лицо никак не хотело появляться в памяти. Словно бы мужчина смотрел на Дэйва сквозь мутное стекло и видел только очертания образа. Как странно. Майк постарался осмотреть свою палату, но не увидел ничего, кроме белых потолка и стен. Это была уже вторая его госпитализация за месяц, такими темпами скоро страховая компания мужчины разорится. Если в следующий раз Майка не убьют, конечно. Мужчина вновь попытался оглядеться и заметил слева, на прикроватном столике, прозрачную вазу с ярко-голубыми цветами. Сочно-зеленые стебли стояли в чистой новой воде с редкими пузырьками воздуха. В маленьких синих лепестках переливалось солнце, и от этой картины становилось очень приятно и спокойно на душе. Кажется, это были незабудки. Как мило. Интересно, это оставил Джереми, или какая-то медсестра постаралась? Солнце как-то переменило свой угол, и между лепестками блеснуло что-то белое. Майк, преодолев боль, все-таки сел в кровати и понял, что это был клочок бумаги. К букетам часто привязывали открытки, но это была просто маленькая прямоугольная бумажка, которую кто-то сунул между цветами. Записка. Майк аккуратно вытащил её из лепестков, стараясь не задеть их, и развернул сложенный напополам листик. И от слов, которые Майк Шмидт прочитал на ней, у него поднялись волосы на затылке. «В следующий раз я не промахнусь» Буквы узким печатным почерком застыли на бумаге. Майку словно бы снова прострелили лёгкие, потому что внезапно у него стало нечем дышать. Фиолетовый Человек, Дэйв Миллер, был здесь. Он пришёл к Майку в палату, поставил ему на стол цветы, сунул записку и скрылся. Он был здесь. Убийца определённо не простил Майку того, что он не умер. В то же мгновение дверь в палату распахнулась, и в ней появились две фигуры. Скотт Коутон и Джереми Фитцджеральд ввалились в комнату и застыли, тупо смотря на Майка, словно бы он был призраком. А мужчина сунул записку под одеяло и выпалил первое, что пришло ему в голову: — Его зовут Дэйв Миллер. Нож забрали на экспертизу? — Какой нож? Лицо Скотта округлилось, и очки блеснули в свете солнца. Он говорил таким тоном, словно бы Майк был сумасшедшим. Друг присел на табурет у стены, а Джереми остался неловко стоять у дверей. Ах, да, они же поссорились. — Я ударил его ножом, когда он целился в меня пистолетом. Нож был в столе. Чёрный такой, раскладной. Вы забрали его? Я не помню, куда он пропал. Скотт побледнел и громко вдохнул воздух. — Мы не знали об этом. Но, эмм… Джереми, постой! Скотт попытался схватить друга за руку, но Джереми уже выскочил за дверь. Коутон громко сглотнул и вновь обратился к Майку: — Ч-что ты там говорил? — Дэйв Миллер, — ответил мужчина. — Его зовут Дэйв. — В пиццерии никогда не было Дэйвов Миллеров. Это не настоящее имя. Майк опешил. Конечно, это было вполне возможно, что убийца назвал другое имя, но… — Тебе-то откуда знать? Ты там уже полтора года не работаешь. — Фиолетового не зовут Дэйвом. — Тогда как? — Я… не знаю. Но он не Дэйв. Дэйв — это старик, мой сосед, которому я помогал в юности. Майк скептично поднял бровь. Даже идиот был понял, что Скотт врал. Отчаянно и неумело. Почему? Скотт точно знал, как звали Фиолетового Человека, но почему он молчал? Почему Коутон прикрывал убийцу? — Так… — почесал затылок и попытался сменить тему друг, — откуда ты взял это имя? — Я видел его несколько дней назад на дневной смене. Я пришёл отдать больничный, и мы… поговорили. Казалось, что больше некуда, но Скотт Коутон побледнел ещё сильнее. Его глаза, и без того увеличенные линзами очков, стали просто огромными. Он сцепил пальцы в замок. Майк, кажется, даже заметил, как у друга задрожали зубы. — И к-как… он выглядел? — Я снова не могу вспомнить лица. Так тупо… — ухмыльнулся Майк. — Он был пониже меня, худой, темноволосый, а глаза- — … черные. Скотт даже не сказал это — просто выдохнул. Еле заметно, но в на мгновение воцарившейся тишине эти слова прогремели, как гроза. Он знал, кем был Фиолетовый Человек. Он знал его имя. Он знал его в лицо. Все это время он мог просто назвать им имя. Все эти годы Скотт строил из себя незнающего. — Скотт, не хочешь объясниться? — вместо Майка спросил внезапно оказавшийся в палате Джереми. — Зачем ты рассказал полиции? — повернулся к нему сжимающийся на табуретке Скотт. — Потому что не сложно найти в одной из больниц работника пиццерии с ножевым ранением, — ответил ему Джереми, щелкая замком двери в палату. — А тебе пора перестать играть в молчанку. Зашуршали, закрываясь, шторы на окошках, выходящих в коридор. Все понимали, что Скотта Коутона загнали в угол. … — Мы были лучшими друзьями. Чёрные волосы Скотта казались ещё темнее на фоне кристально-белого больничного халата, и Майкл находил такое сочетание правильным. А вот от его слов отчего-то начинали болеть лёгкие. В месте удара пули. — Мы дружили очень долго. Еще с убийства детей. Фитцджеральд фыркнул. Джереми стоял, прислонившись плечом к стене. Майк знал, что друг всегда считал Скотта почти идеалом, и теперь то презрение, с которым он смотрел на Коутона, заставляло мужчину поежиться. — Я видел, как он сходил с ума. Все эти годы я был рядом. Я… Я правда считал его своим другом, но в один момент это перешло черту. Понимаете, он заставил меня выбрасывать труп, я мог стерпеть многое, но не это. А еще у меня появилась Аманда, вы, я просто не мог больше… вариться во всем этом. И вы знаете, что он сделал, когда я сказал, что выхожу из игры? Он взорвал метро. Как сложно было понимать это сейчас. Всё это время Скотт, их друг и советчик, знал о том, кем был Фиолетовый Человек. Более того, он называл убийцу своим лучшим другом многие годы. Майку казалось, у него взорвётся голова от такого обилия новой информации. И, главное, что он должен был сделать со всем этим? — Я понимаю, я должен был сказать вам все, что знал. Но поймите, он… он бы убил меня. Или того хуже — вас с Амандой. Он ведь сумасшедший, ему ничего не стоит… Я не мог рисковать так сильно. Да, я предал вас, но лучше я буду предателем и спасу вас, чем скажу, что Винс Афтон был убийцей, и подпишу вам и себе смертный приговор. В то же мгновение лицо Скотта Коутона побелело, и он рефлекторно закрыл рот ладонью. Он только что проговорился. В этот самый момент начался отсчёт конца жизни Винсента Уильяма Афтона.