Победителей не судят

«С рыжими лучше не связываться, а связался — лучше не расставаться»

Утро было жутко погожее. Светило солнце; облака на нежно-голубом небе походили скорее не на облака, а на сахарную вату; теплый ветер прорезал прохладный воздух, и хотелось распахнуть руки ему навстречу и лететь, лететь, лететь. Птицы на обросших молодой сочно-зеленой листвой деревьях напевали что-то жизнеутверждающее, и на душе у всякого вышедшего на улицу становилось легко и весело. День Джошуа Фазбера не задался с самого утра. Да конечно он не задался, потому что не может задаться день человека, которому через пятак лет грозило стукнуть сорок. Сначала он разлил на чистую белую рубашку кофе, и пришлось гладить новую. Потом четверть часа пытался завести свою машину и понял, что ее все-таки пора отдать в сервис. А приехав в свою долбаную пиццерию, он не нашел парковочного места, и стать пришлось в половине километра от ресторана. Прямо в дверях он столкнулся с каким-то придурком и чуть не обматерил его, а сразу же после этого из ниоткуда возникла какая-то официантка и попросила подписать отпускную. Джошуа сдержался и на этот раз и просто угрожающе сжал напротив лица девушки кулак. Все хорошо стало только в его кабинете. Там было пусто, тихо, и не происходило ничего непредвиденного. Там был огромный шкаф с неразобранными давно не нужными бумагами, грустный пустой угол слева от окна, который пока не придумалось, чем заполнить, и привычный бардак на столе. Получилось даже разобрать кое-какие бумажки, понять, что, в принципе, отчет за апрель можно отправлять в бухгалтерию, и как-то привести себя в нормальное состояние. А потом дверь без стука открылась, в нее вплыл Афтон с трупно-белой мордой, и психическое равновесие снова куда-то пропало. Парень выглядел отвратительно большую часть своей жизни, и Джошуа даже временами ему об этом говорил, но сейчас он был в самом деле плох. В каком-то мешковатом отцовском свитере и с незнамо чем, перевязанном канцелярской резинкой, на голове, он молча подошел — и каким-то образом никакая часть его тела, кроме ног, при этом не шевелилась — к столу и тупо встал, глядя Джошуа прямо в глаза. На стол медленно упала какая-то бумага. Обычный исписанный от руки лист. Не кофе, хотя Джошуа думал, что придрессировал Винсента приносить ему по утрам американо, но сейчас, в общем-то, он от него кофе и не принял бы. Он бы вонял гнилью. — Нам нужно уволить Скотта Коутона. Вот как. Интересно. Я успел понадеяться, что увольняешься ты. Я представлял этот момент уже раз сто, и каждый раз в моем воображении рожа у тебя была именно такая. — Разреши поинтересоваться, вы что, поссорились? — Нет. — Вернее, да, при чем, похоже, серьезно. Голос у него был пустой и прямой, как отполированная доска, под стать лицу. Девушку не поделили, что ли? Или что-то по работе? Хотя он бы знал. — Тогда давай-ка ты не будешь меня попусту трогать, у меня настроения нет, и просто с ним помиришься, идет? — В подтверждение своих слов он отодвинул бумажку ближе к Афтону и хлопнул по ней рукой. А тот продолжил сверлить его взглядом и не шелохнулся. — Мистер Фазбер, я совершенно серьезен. — Люди с такими пустыми лицами могут быть только серийными убийцами. Такие лица действовали Джошуа Фазберу на нервы. — Два дня назад вы вместе нажрались, теперь ты просишь его уволить, ты совсем поехал? Или ты думаешь, я буду потакать каждому твоему капризу? — Пожалуйста. — Тебе двадцать четыре или двенадцать? — Нет. — Ты его начальник или отец? Бога ради, Джошуа не участвовал в воспитании своей дочери не для того, чтобы сейчас воспитывать Винсента. — Он больше не на нашей стороне. Это был самый предсказуемый вариант. Джошуа говорил, что так и случится, еще пять лет назад. Но он все равно этого не ожидал. Когда угодно, но не через половину десятилетия после убийства. От кого угодно, но не от Скотта Коутона. Он казался… слишком обычным, чтобы совершить что-то такое. Возможно, Джошуа даже чуть больше зауважал его в этот момент. Бумага — увольнительная. Шапка, «Прошу уволить меня по собственному желанию», сегодняшнее число, имя и подпись Скотта Коутона. А снизу — подпись Джошуа. Один в один. Все это почерком Винсента. Джошуа давал парню подписывать за него чеки и некоторые бумаги, но задумался о том, что он доверил этому человеку, только сейчас. Твою мать, он же собирался дать ему чековую книжку фирмы. — И как же ты это понял, дружок? Джошуа Фазбер имел степень магистра бизнес-администрирования от не худшего университета этого города и чуть не проиграл фирму, приносившую половину миллиона долларов в год, невменяемому инженеру-бакалавру. Но сумел продолжить разговор в спокойном тоне, даже мышцей не дернул. — Мистер Фазбер, это не смешно. — Этот человек даже не скрывал того, что так просто использовал чужую подпись, и выглядел, как жертва изнасилования. — Он сказал мне об этом. Вчера. Мы больше не можем ему доверять. Я, я бы не стал говорить об этом без необходимости. Мы в опасности. В охренеть какой опасности. И Джошуа Фазбер молча вытащил из закрытого на замок ящика стола печать и поставил ее. Написал чек на выплату заработанных Коутоном за май денег, оторвал и положил его сверху на увольнительную. Винсент Афтон схватил бумаги в то же мгновение, и мужчина мог поклясться, как увидел, как изогнулся в мокрых ладонях чистый офисный лист. Накатило непонимание, что же делать дальше — Джошуа просто снял пиджак и заговорил: — Я не напомню, что говорил, что так и будет, только потому, что ты отвратительно выглядишь… Ты расправишься с ним? — Я уже не смог. Джошуа бы повторил «Вот как», но Винсент просто кивнул и вышел из его кабинета.

***

Есть пять стадий принятия. Отрицание, гнев, торг, депрессия и смирение. Жизнь Винсента была настолько кривой и неправильной, что даже эти стадии пошли у него наперекосяк. Возможно, вчера вечером он не понял, что произошло, и это непонимание тянулось до сих пор. Возможно, у него выработалась привычка сначала действовать и только потом поддаваться эмоциям. Винсент не знал и знать не хотел — он просто положил на стол увольнительную Коутона и сошел с ума. Он не помнил, как оказался в их второй пиццерии, зачем — тоже. Может быть, чтобы занести какие-то бумаги, может быть, — проверить аниматроников. Просто сначала он был в каморке охраны в старом ресторане, а потом моргнул и оказался в новом. Новая пиццерия отличалась от старой разве что большим размером и более человеческим ремонтом, но выглядела все равно не сильно по-людски. Кабинет охраны здесь был в два раза просторнее, и просторность эта была ни к чему — большинство комнаты было просто пустым, и это вызывало разве что тревогу. Винсент стоял перед столом, тупо глядя в мониторы на нем и не видя картинки, не собираясь садиться в кресло и пытаясь вспомнить, как он здесь оказался. Но вспомнил только то, что лелеял мысль о масштабном ремонте в обоих ресторанах уже как три года. С Коутоном он дружил пять лет, и теперь тот его предал. Через два года, ровно через пять лет после появления задумки, Винс только начнет ремонт, и ему на голову свалится стокилограммовая металлическая балка, да?! Злость обуяла неожиданно, словно в голове что-то переключилось, но она была, черт возьми, оправданной! Чтоб тебя. Он… Он… Он был даже хуже железки весом в центнер — она хотя бы бьет по-честному, одним ударом и за одну секунду, не выжидая пять лет и все это время не рассказывая о вашей дружбе, чтобы потом сказать, что ненавидит тебя! Скотт Коутон, какой же ты мудак. Какая же ты отвратительная серая подвальная крыса. Ты слизняк, мерзкий, липкий, инертный, еле живой слизняк… На которого я убил пять лет своей жизни, чтобы взамен получить слова о том, что ты не хочешь иметь со мной ничего общего. Злость обернулась во что-то чуть более тихое, затаилась на мгновение, чтобы хозяин осознал то, что только что промелькнуло в голове. Двадцать слов — одно предложение, оно одним размашистым ударом разбило тонкое стекло за костями черепа. Как когда-то в старшей школе, где-то во лбу оно с громким треском разлетелось на тонкие осколки, и Винсент Афтон полностью вышел из шока вчерашнего вечера. Слова Коутона вылезали из сознания смешными, кривыми картинками. «Я устал». «Я страдаю, покрывая тебя». Я покрывал тебя все это время, я не сдал тебя копам, я называл тебя своим лучшим другом, я засосался с тобой какой-то день назад. Но я страдаю. Он страдал! Он, мать твою, страдал! Ха! Да ты еще больший мешок с дерьмом, чем все мы здесь! Злость обернулась не чем-то тихим — только что разжавшейся пружиной. Винсент Уильям Афтон сбросил со стола бумагу и ручки, и они посыпались на пол водопадом отвратительного стука и шороха. Мерзкий звук прошелся по осколкам, как в лесу проводят палкой между осенних листьев, чтобы отпугнуть змею. Но в этот раз что-то пошло не так — она разозлилась, скользнула вверх по палке и укусила человека за руку. Яд проник в кровь. Винсент со всей дури ударил кулаком в стол, даже не почувствовав боль, хотя костяшки тут же закровили, и, помедлив лишь мгновение, столкнул монитор камеры 2А на пол. Стало слишком тихо на одно лишь мгновение — остановилось и тут же продолжило идти время. Тишину кабинета прервал треск пластика и нечеловеческое… не сипение — скрежет воздуха о готовые оборваться мышцы горла. Это ни черта не успокаивало, сейчас его не могло успокоить ни чего на свете, потому что его НЕ НУЖНО БЫЛО УСПОКАИВАТЬ. Мозги застилала мутная темная пелена, а в ушах билось сердце. Ударов тысяча за секунду. Черные глаза, две щелочки с дрожащими нижними веками, с такими же черными зрачками метнулись к упавшему монитору. Он не разбился вдребезги, даже не перестал передавать изображение, словно Винсент не был угрозой даже для него, и змея озверела — усилила хватку, вводя вторую дозу отравы в уже умирающую жертву. Она — хищник и хочет убивать, Винсент — тоже, и он перевернул стол одним ударом ноги. — Эй, мистер Афтон, прости, что отвлекаю, но ты не хотел бы сгонять со мной в кафешку? Ты выглядишь как человек, которому бы не помешал бургер с карамелизированным луком, а мне, типа, скучно идти одному. Стол с грохотом обрушился на пол — полетели уже разбивающиеся мониторы, раздавленные своими соратниками и самим столом, погнулись провода. Разлился чудом не сброшенный ранее стакан с содовой на такую же удачливую отпускную новенькой официантки Моники Лорейн. Винсент Уильям Афтон застыл с неестественно прямой спиной, словно только что не был почти не человеком, и тяжело дышал. У него были темные пятна на периферии зрения, но рыжие волосы и белую рубашку он узнал. Два года назад к ним в ночные охранники устроился Фриц Смит. У него были рыжие-рыжие кудрявые волосы, уставшие глаза и умение вечно есть и при этом быть разве что немного полным. Он был какой-то нервный и уж очень сильно хотел к ним на работу, и Винсент взял его на испытательный срок, а новоиспеченный охранник залез в механизм аниматроников в свою первую же смену. Это было строжайше запрещено, и Джошуа уволил его, не задумываясь, на следующее же утро, когда пришел на работу и увидел копающегося в эндоскелете Фредди Фазбера новичка, а Винсент заметил кое-что странное. В механизме Фредди была проблемка: у него постоянно отходили, сколько их не подсоединяй снова, прекрасно закрепленные контакты на правой руке. Она вечно отключалась в самый не подходящий момент и, парализованная, висела на теле поющего медведя. Винсент все откладывал решение этой проблемы на потом, а в тот день пришел, и оказалось, что робота уже починили. Этот самый новенький охранник. Он вызвал Смита на разговор в тот же день. У парня не было высшего образования, но он с детства увлекался инженерией, и, оказывается, имел к ней недурные, но требующие оттачивания способности. Фриц уже давно хотел поработать механиком в «Пиццерии Фредди Фазбера», ресторан своего детства, но из-за отсутствия высшего понимал, что путь ему туда заказан, вот и решил, что попробует пробиться через пост охранника: будет помогать механикам, может, когда-нибудь и заметят. Они были ровесниками. Винсент тогда только закончил свой любимый Массачусетский технологический институт и лишь на мгновение подумал, что, окажись у семьи Смита на шестьдесят тысяч в год больше, в лучшем университете страны оказался бы он, а не Винс. В тот же момент он принял Фрица Смита вторым инженером сети пиццерий «Фазберс». И все это для того, чтобы этот кретин предложил впервые за столько лет переживающему приступ гнева Винсенту пойти сожрать бургер. С карамелизированным, мать его, луком. Гнев больше не застилал глаза — приступ всегда заканчивался так же внезапно, как и начался. Винсент не мог посмотреть на себя со стороны, но он знал, что глубоко дышал через рот; что плечи его размашисто двигались, словно кукольные, в такт вдохам и выдохам; что одежда его была смята, а волосы выбились из дурацкого короткого хвостика, перевязанного канцелярской резинкой, и падали на лицо, напоминая неудавшуюся стрижку садовыми ножницами. Что выглядел он пугающе. Так все говорили еще со школы. Однажды Винсент очнулся после приступа напротив зеркала, и собственный почти животный внешний вид отпечатался в памяти тем, до чего он больше никогда не хотел скатываться. После этого приступов было даже больше, и всего через месяц после этого он в припадке чуть не убил ребенка. — Ты совсем тупой? — Он не кричал в этот раз, но голос все равно осип. На мгновение вся эта ситуация с рыжим напомнила глупую шутку. — Так ты идешь? Винсент не сказал «Да», Винсент не сказал «Нет» — он просто схватил с вешалки свое пальто и вышел из каморки охраны мимо Фрица Смита, а рыжий удовлетворенно хмыкнул и последовал за ним.

***

— Нет, я на самом деле ужасный мастер, знаешь- Винсент смог на мгновение забыть о произошедшем со Скоттом Коутоном, когда рыжий начал тараторить какую-то несусветицу прямо на выходе из пиццерии. Что-то о новом виде картошки фри или о новых транзисторах. Он назвал этот поход за едой обедом — обеденного перерыва у работников сети пиццерий «Фазберс» никогда не было. Даже у Винса. А у Винса было многое. Смит не спрашивал о том, что произошло с Винсентом в той каморке, и от отсутствия необходимости придумывать отговорки получилось намного легче выйти из того состояния. Винсент всегда отходил от приступа за довольно быстрое время, но «осадок» всегда мучил его до самого вечера, а теперь словно бы и почти пропал. Словно и не было ничего — рыжий был понимающий и в чужие дела не лез. А может, ему было просто все равно. И Винс окончательно пришел в себя, когда Смит протянул ему какой-то бургер из общепита и сказал есть, пока не остыл и не стал на вкус, как бумага. — Да ладно, я однажды вел игру и убил игроков на начале приключения, потому что не придумал мир дальше одной деревни, а они вышли из нее через десять минут вместо задуманных пятидесяти. И теперь Винсент Афтон, полчаса назад переживший приступ агрессии, болтал со своим техником о «Подземельях и Драконах». Оказалось, им обоим доводилось быть мастерами подземелий и проводить ролевые игры… Бога ради, Винсент из средней школы плюнул бы нынешнему Винсенту в лицо. Винс зачем-то представил это и улыбнулся. Его отношения с фэнтези начались, кажется, после убийства — он тогда в бессоннице прочитал книжку, а потом сыграл в «ДнД» с парнями из общежития и как-то вошел во вкус. Но отчего-то только сейчас заметил, каким же ботаником стал за время колледжа — а ведь лет десять назад считал все, касающееся фэнтези хоть боком, неинтересной фигней. Это, правда, все еще оставалось неинтересной фигней, если бы в это не нужно было играть с другими, но Винсент решил не озвучивать это ни себе, ни Смиту. — Я бы сказал, что не верю, но ты действительно выглядишь, как человек, способный на убийство. Винсент пять лет назад задушил бы Фрица Смита в подворотне, подумав, что тот что-то знал, — Винсент нынешний рассмеялся и чуть не подавился газировкой. Винсент нынешний был взрослым человеком, и уверенности в себе ему хватало. А еще он, кажется, овладел умением быстро выходить из остатков приступа, и настроение от этого было солнечное. Скотт Коутон, оказывается, не имел такого уж большого влияния на его эмоции. Винс знал: когда его что-то действительно волновало, не помогало ничего, кроме времени — а теперь помогли всего лишь прогулка и рыжий. О Коутоне получилось не думать все это время с начала незапланированного обеда. Винсент сам не ожидал от себя такого, и от этого под ложечкой что-то свернулось в комок. Но друзьями они больше не были, если и были ими когда-то, так почему его волновало то, что он беспокоился о больше-чем-ссоре со своим не-другом меньше, чем того требовала… не-дружба? Рыжий хихикнул в ответ, и это пробудило от все же вернувшихся мыслей. Они шли по улице в сторону ресторана, прогуливая смену уже как час. Винсент зажимал между плечом и грудью стаканчик с «Колой» и той же рукой ел картошку фри из пачки Смита. Смит не обращал внимания. Он все время разговаривал, и Винс был уверен, что во время болтовни тот не заметил бы даже ядерной войны. На самом деле до сегодняшнего дна они общались редко и то по работе, и теперь рыжий открывался мужчине все с новых и новых сторон. Он серьезно болтал без конца, но это было скорее неожиданно, чем неприятно. Друзей у Смита в ресторане не было, так что Винс ни разу не видел того за повседневным общением и просто не ожидал, что обычно безразличный ко всему техник с уставшими глазами окажется такой сорокой. Но, наверное, с интровертами всегда так было. В общем, Винсент решил, что рыжий Фриц Смит ему нравился. И будет грустно, если он заболтается до такой степени, что упадет в люк. — А ты видел эту девчонку Коутона? … Что, прости? Рыжий, кажется, прочитал в его поднявшихся бровях и побелевшем лице этот вопрос: — Я видел их в центре где-то неделю назад. В ресторане, вроде бы, «Бэйкерс». Они выходили оттуда. Он провожал ее до дома, и они целовались под подъездом. — Смит смешно скривился, но Винсенту Уильяму Афтону было совсем не до шуток. У него сузились зрачки и заложило уши. Скотт, ты всегда любил играть в шахматы и в упор застрелил моего коня. Ты надеялся, что я сдамся, и я на самом деле на мгновение сдался. — И как же зовут счастливицу? Но ты случайно открыл мне путь к королю. Королеве. Красивой, я уверен, очень красивой. — Я вообще-то не следил за ними. Знаешь, просто шел по делам, а он провожал ее по тому же маршруту… Аманда, вроде бы. И ей поставила мат моя последняя пешка.