Победителей не судят

«Доверие, оказываемое вероломному, позволяет ему вредить»

— Сенека

«Платон мне друг, но истина дороже»

— Аристотель

      — Алло, привет, это Винс. У меня-а… тут одна проблемка возникла, можешь подойти? Это не долго.       — Эм-м, да, конечно, куда?       — Переулок между прачечной на Кленовой и той странной многоэтажкой на Сент-Джонс-авеню. И возьми перчатки, они в третьем ящике стола.       — Хорош-       И трубку сбросили. Скотт Эверетт Коутон вздохнул, неаккуратно положил трубку рабочего телефона «Пиццерии Фредди Фазбера» на место и наклонился к третьему сверху ящику стола каморки охраны.       Винсенту не нужно было представляться не только потому, что этот номер знали только некоторые сотрудники заведения. Просто его голос настолько въелся в существование Скотта, что, даже если бы его разбудили среди ночи и включили бы сотню записей голосов молодых людей разной степени безумия, Скотт бы безошибочно и с первого раза вычислил среди них Афтона и вдогонку сказал бы, какое у него самочувствие, настроение, и насколько он близок к тому, чтобы кого-то убить.       И это было жутко дискомфортным. Последнее. Винсент был его хорошим другом, единственным действительно близким, но его страсти не давали Скотту покоя уже пару лет. Он не то чтобы знал, как решить эту проблему.       Вернее, знал, но боялся признаться в этом даже самому себе.       Наверное, они не сошлись характерами. Даже не так — основополагающими факторами личности: Скотт был здоров, Винсент — совершенно нет, и с каждый годом он становился все хуже. Как дед с болезнью Альцгеймера. Сначала это можно было терпеть, потому что в остальном Афтон был хорошим, приятным парнем, — последние два года не обращать внимание на нож в чужом кармане, вечно стирающиеся от крови вещи и то, насколько спокойно друг говорил об убийстве, словно это был поход в магазин, стало почти невозможно. Ухудшало положение еще и то, что Афтон ему доверял и не боялся щебетать о своих делах Скотту в любое время дня и ночи. Это не раздражало — пугало и вводило в липкую и глухую прострацию, из которой получалось выйти только через полдня без Винсента. Сковывало по рукам и ногам тяжелым и холодным бессилием.       Скотт не помнил момента, когда начал его бояться. Тайком, почти незаметно даже для самого себя.       В любом случае, они все еще были друзьями, и у одного из них возникла «проблемка», и мужчина, открыв ящик, покопавшись в хламе, найдя в нем две синие нитриловые перчатки и засунув их в карман, никого не предупредил, что скоро придет, и вышел из пиццерии.       Скотт даже отчасти понимал, что его ждет, когда через полчаса дошел до той самой прачечной на Кленовой улице, свернул в переулок и встретился Винсентом. Тот молча улыбнулся и, все так же не говоря ни слова и закатав рукава черной кофты, провел друга немного глубже, минуя кучу отсыревших коробок, лужу чего-то противного и что-то, напоминающее гнездо бездомного, — грязный матрас, накрытый простыней, и с десяток пустых бутылок дешевого пива. Некоторые были помяты, несколько из них аккуратной шеренгой были любовно расставлены у стены. Потом они подошли к паре разорванных коробок и какой-то ткани, и Винсент, руки которого были облачены в тонкие белые, как у врачей, перчатки, сорвал ее.       Скотт Эверетт Коутон дружил с серийным убийцей, но трупы видел он только мельком. Это был огромный толстый парень, с тройным подбородком, мерзкой щетиной, в старой страшной и застиранной майке поверх гольфа и широких джинсах. Возможно, раньше на футболке был рисунок — на месте предполагаемого принта было кровавое пятно.       Ты совсем поехал, если сорвал меня с работы, чтобы показать труп?       — Я не могу поднять его. — Винсент словно прочитал промелькнувшую в голове Скотта мысль и опять улыбнулся, почесав локоть. На нем был огромный зелено-синий синяк — от сорвавшейся у эндоскелета Фокси балки.       И ситуация напомнила какой-то глупый фильм, и Скотт вспомнил бы название, если бы был не здоров и мог думать о комедиях с трупом под ногами… Возможно, «Сбрось маму с поезда», возможно, что-то другое.       — Ты а-а-а… Ты что…       — Давай ты возьмешь его за ноги, а я за плечи. Закинем его в бак, и с меня кофе.       Скотт так и не нашел, что сказать, просто снял очки, положил их в задний карман брюк, и постарался не думать о том, что он вообще делал. Потом взял бедного толстого парня за ноги, и понял, что Афтон не преувеличил, говоря, что не смог поднять его.       Он весил точно больше сотни, но они на дрожащих руках смогли поднять его остывающее тело и с грохотом, слишком неаккуратно забросить его в мусорный бак. Это было любимым местом для прятанья трупов у Винсента. Он рассказывал, что одного подростка так и не нашли, и, скорее всего, он уже сгнил где-то на свалке. С таким тоном, словно говорил о погоде.       Отвратительно.       — М?       Скотт, похоже, сказал это вслух и нашел себя уже держащим кофе у какого-то фургончика с сосисками. От пара запотели стекла очков, и их пришлось поднять. Афтон стоял в паре шагов, и его лицо стало не размытым, но потеряло четкость. В любом случае, его сведенные к переносице брови разглядеть можно было без проблем.       — Да ладно, извини, больше не повторится. — Винсент почти чувствовал вину, и от этого «почти» стало забавно. Он убил человека, но виноватым себя чувствовал перед другом, который просил не втягивать себя в темные дела: Скотту и восемьдесят седьмого хватило.       Скотт сдержался и просто хмыкнул, а Афтон воспринял это как прощение и в третий раз за час улыбнулся, и тут же стало не до смеха, потому что за мгновение до этого нечеткость картинки стала раздражать, и Скотт, поставив куда-то стаканчик, протер очки, вернул их обратно на положенное место и увидел.       Глаза у друга были черными, и зрачок можно было рассмотреть лишь изредка, когда свет падал на них под каким-нибудь правильным углом. Черная дыра там, где должна быть радужка. Она не засасывала в свои глубины и не открывала бесконечный внутренний мир, она была муляжом.       Его глаза не меняли своего выражения, даже когда он смеялся, и это гложело. Они были пустыми. Рыбьими, совершенно бездушными, лишенными какой-то искры, отличающей человека от животного. Совершенно. Смотреть в лицо Винсенту становилось сложнее с каждым днем. Напрямую — особенно.       И Скотт отвернулся.       — Ты сегодня выходной? — И сказал первое, что пришло в голову, с упорством разглядывая чью-то цветастую юбку. Некрасивую. Слишком броскую.       — Не-а, просто проспал и решил заскочить в этот новый продуктовый. Сейчас к вам пойду.       — Составишь мне компанию? — Пожалуйста, откажись. Я не хочу слышать о том, почему ты выбрал этого бедного мертвого парня, а не любого другого гика полегче.       — Я же чистый? — Скотт оглядел черную кофту и джинсы друга на предмет пятен и, не найдя их и про себя удивившись такой аккуратности, кивнул. — Тогда откажусь: я все-таки схожу в магазин.       — Тогда до встречи?       — Не скучай.       Афтон хихикнул, пожимая Коутону руку и удаляясь, а Скотт искренне поблагодарил Бога, в которого почти не верил, выбросил опустевший стаканчик кофе в урну и в спокойствии и тишине вернулся на работу.       Там его отсутствия никто не заметил. А как только Скотт вошел в кабинет охраны и кинул на вешалку легкое весеннее пальто, снова зазвонил телефон. Словно бы, если какие-то охранники повадились называть его Телефонным Парнем, он всерьез должен был только и делать, что постоянно с кем-то разговаривать.       Надо бы сказать Афтону, чтобы договорился с начальством о новом телефоне с функцией запоминания и отображения номеров. Говорить «Алло», не зная, кто на другом стороне провода, было малость раздражающим.       — Привет, все в силе в субботу?       — А, это ты, Майк, привет.       С Майком Шмидтом и Джереми Фитцджеральдом Скотт подружился год назад, на ночной смене. Парни снимали вместе квартиру, потому что так было дешевле, и были напарниками, и были жутко удивлены, увидев Телефонного Парня вживую. Особенно после его «смерти» на четвертой кассете. Но приняли его жутко дружелюбно.       А Скотт к ним слишком быстро привык.       — Так все же?       — Ох, э-э, прости, но, наверное, у меня не получится. Мама приболела и просит последить за ней.       Мама не болела, просто на выходные у Скотта нашлись более важные планы. Тем более, вечеринки он не любил. Нет, он, не имея дел, с радостью провел бы время с Майком и Джереми, но в субботу, кроме них, будет слишком много народу.       — Да, без проблем, не парься. Маме здоровья.       — Спасибо. Повеселитесь там за меня.       — Ха-ха, замётано.       Парни ему безумно нравились. С ними можно было болтать, о чем угодно, и не было всего того ложащегося на плечи груза, как было при разговорах с Винсентом. Это дарило спасение, но в то же время вселяло дурное чувство вины. Афтон, будь он сотню раз болен, считал Скотта своим лучшим другом, а тот искал любые способы сбежать от него хоть бы ненадолго. Вот просто противно и неправильно, особенно учитывая то, чем занимался Майкл.       У Шмидта была странная склонность искать неприятности на свою голову, и он нашел их, заинтересовавшись происходящими в городе убийствами. Скотт не рассказывал ему ничего, особенно того, что имел к убийце непосредственное отношения, но, Боже, дружить с ним, пока он, пусть и безуспешно, рыскал по следам Винсента, было выше допустимого.       Так считал и сам Винсент.       Он не знал, насколько близок был Скотт с охранниками, считая их просто приятелями, но был в курсе расследований Шмидта. И невзлюбил его. Не так, как ненавидят заклятого врага — как комара или чаек. Скотт прекрасно понимал, что Афтон не воспринимал всерьёз того, кто решил залезть туда, куда нельзя, и это было единственным, что сохраняло Майклу жизнь. И могло кончиться в любой момент, когда Винсент устанет от этого или внезапно увидит в Шмидте не чайку, а существенную опасность. Сам Майк об этом понятия не имел, а Скотту такое подвешенное состояние ужасно действовало на нервы.       Он, наверное, слишком углубился в свои мысли, раз не услышал того, как в кабинет охраны вошли. И дернулся, когда его хлопнули по плечу.       — Слушай, — половина рта Афтона была забита шоколадным батончиком с нугой, — я тут подумал насчет этих твоих.       Он что, мысли читает?       — Ты это, не дуйся, но они разве не… не из этих?       Скотт поперхнулся воздухом.       — Что, прости?! — И почувствовал, как закололо в ушах.       Приближенное лицо начальства «Фазберс энтертеинмент» утерло рот, завернуло остаток шоколадки в бумажку и положило его на стол. И скорчило умное лицо, словно не в содомии своих сотрудников обвиняло, а рассказывало начальству, собственно, «Фазберс энтертеинмент» о дебетах и кредитах. А Афтон в них, кстати, так и не разобрался.       — Ну, я видел, у них у нас в досье один адрес стоит. Да и другие рассказывали, что они живут вместе. И Фитцджеральд — Джеральд, или как его там? — постоянно со Шмидтом своим носится. Мы с тобой друзья, но мы же не ведем себя, как они, знаешь. Они странные какие-то.       — Фу, Винсент! Это, блин, отвратительно! — Скотту захотелось засмеяться, но ситуация показалась не столько смешной, сколько максимально абсурдной. И он даже не улыбнулся.       — Да ладно, это же действительно какое-то нездоровое дерьмо. Я ни разу не слышал, чтобы хоть один из них упоминал о своей женщине.       — Ты тоже.       В ответ Винсент промолчал.       И заставил Скотта нахмуриться.       На самом деле Скотт никогда не задумывался о том, что все время, пока они дружили, Винсент действительно не начинал отношений. Конечно, в старшей школе он встречался с кем-то, а сейчас он был занят работой, и голова его работала только от убийства до убийства, но это было действительно странно.       Нет, в его ориентации Скотт был уверен так же, как и в своей, но надо будет разобраться с этим как-нибудь потом. В реальности Коутон просто перевел тему:       — Так зачем ты мне это рассказал?       — Ну, ты с ними осторожнее будь. Мало ли, что у них на уме.       — Говоришь мне ты? — Теперь Скотт позволил себе растянуть губы. Возможность лишний раз ткнуть Афтона в его зависимость дарила облегчение.       — Ну, мы же друзья. — А Винс пожал плечами.       — Дружище, тогда организуй сюда новый телефон с функцией сохранения контактов, идет?       И Винсент рассмеялся. Громко, лихо, резко и как умирающая чайка.       На самом деле Скотт заметил, что друг смеялся красиво, только когда ему было не смешно. Тогда его голос становился низким и даже мужественным, и его без того невозможно черные глаза темнели еще сильнее, потому что в такие моменты он бывал либо зол, либо издевался. Это было единственным подобием эмоций, которые в них проскальзывали, и от этого было неприятно.       — Ха-а, да, я поговорю с Фазбером об этом, — сказал он, когда просмеялся. — Но вообще не рассчитывай на него, как минимум, до лета, я у Джошуа память выклянчиваю. А ты знаешь, сколько она стоит.       — В любом случае спасибо.       Нет, Скотт не пытался выжать из умирающей дружбы с Винсентом последние соки. Он не был настолько плохим человеком. Он просто… сомневался.       Просто ему было противно думать о том, кому он помогает. К чему он имеет непосредственное отношение. Не хотелось заляпывать руки еще больше, чем было сейчас. Но, Господи, час назад он помогал выбрасывать труп, куда еще глубже-то.       Час назад он помогал серийному убийце выбрасывать труп.       Нет, с этим надо было завязывать. Срочно. Постепенно отдаляться от Афтона, и тот даже не заметит, когда они перестанут здороваться при приходе на работу. Он не пропадет. Кто угодно — да, Винсент — нет. Найдет себе нового друга, кого угодно, даже того же мистера Фазбера: они чудесно спелись.       Скотт не знал, что Винсент и Джошуа Фазбер нашли друг в друге, но они хорошо сработались. Даже после того, как Фазбер не заплатил Афтону за тех детей. Особенно после этого. Скотт такого вообще не ожидал, но, оказалось, два сапога-психопата — пара, хотя Коутон отчего-то раньше думал, что «парой» Винсента оказался он.       Он даже почти отдавал себе отчет в том, что немного ревнует. По-дружески. Как сам Винсент тайком ревновал его к Майку и Джереми. Это было нормально. Скотт не мог проводить с ним больше получаса в день, но они были лучшими друзьями слишком долго, чтобы не привязаться друг к другу хоть немного.       После конца разговора Винсент ушел работать, а Скотт в семь вечера ответил на еще один телефонный звонок, наврал другу, что должен бежать по каким-то делам, и что есть духу двинулся к центру города.       Был конец апреля, и солнце начинало садиться, но даже в сумерках он разглядел в окне кафе сидящую за столиком фигуру. Теплый свет неяркой лампы над ней падал на темные волосы, отражался в блюдце и чашке кофе и тонул в светло-карих глазах.       Аманда была самой красивой женщиной на свете, и Скотт не сдержал соблазна сообщить ей это, присаживаясь к девушке за столик и целуя ее в щеку. Это было их четвертое свидание. Завтра, в субботу, вечером, когда состоится вечеринка дома у Майка Шмидта, они поедут на выставку искусств.       Скотт не чувствовал вины перед обманутым и покинутым другом, потому что тот бы его понял. Да любой мужчина на свете бы понял Скотта Коутона, потому что тот был по уши влюблен и хотел подарить этой женщине себя, свою жизнь и все, существующее в мире. И в самом деле, кто из них выбрал бы попойку с друзьями, если можно было провести целый вечер вместе с чудом воплоти.       Сейчас на ней было теплое черное платье, потому что на улице до сих пор было прохладно, а ее глаза были широко открыты, а зрачки расширены. Она постоянно что-то говорила, а Скотт постоянно на нее засматривался и все прослушивал.       Зрачки. Четко различимые, подвижные и такие правильные. Он не сказал Винсенту о ней. Побоялся, что тот будет угрожать Аманде, если, а вернее, когда у них дойдет до ссоры. А тот будет.       Вернее, не будет, потому что об Аманде он никогда не узнает. Ни за что на свете.       Правда, мужчина не представлял, как реализует это, если будет встречаться с ней и дружить с Афтоном одновременно. О новой подружке Коутона Майк с Джереми пронюхали после их второго же свидания, Винсент узнал бы уже после первого, если бы это его волновало, но с каждым днем угроза раскрыть Аманду Афтону становилась все реальнее.       И это было главным, чего боялся Скотт Эверетт Коутон.       Ему никогда не везло с девушками. Очень часто он влюблялся в тех, кому не было до него дела, но сейчас чувства были взаимны, а Аманда не была просто красивой девочкой без души, по которым сох Скотт в школе. Она была смешной, умной, интересной, обаятельной и так мило морщила нос, когда смущалась.       Скотт каждую встречу влюблялся в нее все сильнее и сильнее.       — Слушай, ты ведь любишь Ван Гога, да? Там половина выставки будет из его работ, и будет забавно, если…       Скотт любил Винсента Ван Гога не больше и не меньше, чем любого другого гения прошлого. И не мог позволить себе, чтобы эта женщина пострадала от тески одного из своих любимых художников.       Скотт Эверетт Коутон наклонился над столом и поцеловал Аманду Браун, уже понимая, что с Винсентом Уильямом Афтоном надо было заканчивать прямо здесь и сейчас, не растягивая конец дружбы на полгода.       Что у них слишком мало времени, чтобы менять любовь своей жизни на выцветшую дружбу.