Сказание о златокрылой птице

      Солнце вставало и заходило, затопленные вышедшей из берегов рекой Бишуй заливные поля постепенно сменялись зелеными холмами, подступающими к скалистым склонам кряжа Тянхэн. От непрекращающегося гула голосов вокруг настолько болела голова, что будь его воля, Алатус бы уже ушел прочь, но за ним тенью следовал Первасес и явно поднял бы шум, вздумай тот уйти.       Но если подумать, то куда ему было идти?       Меногиас что-то бубнил про «нестабильность» и «пробуждение», говорил про концентрацию и какую-то медитацию, но Алатусу было все равно. Даже если бы он рассыпался в воздухе, как… Как она тогда. Жаль, что его элементом оказался не лед, может, он бы приглушил ту боль, что разрывала его изнутри. Словно пламя Гуй Чжун продолжало жечь ему сердце даже сейчас.       Старших якш Алатус почти не видел. Босациус поручил Меногиасу и девочкам руководить уцелевшими отрядами арьергарда, сам почти не показывался и, похоже, имел дело больше с просветленными адептами и Мораксом, нежели с простыми якшами. Больше не было тренировок, смеха и дружеских перепалок. Недавние новобранцы, пережившие отступление из Гуйли, теперь ничем не отличались от старших товарищей. Утренние патрули сменялись ночными, и из ночного патрулирования возвращались не все. Алатусу хватило буквально одного взгляда на их поникшие головы и опущенные плечи, и той же ночью он незаметно пристроился в арьергарде небольшого отряда якш. Держа опущенным слишком приметное нефритовое копье, закутанный в рваный плащ с капюшоном, чтобы не привлекать внимание, Алатус последовал за ними.       Ночь была темной и ненастной. Ветер тоскливо свистел среди нагромождений скал и гнал по беззвездному небу плотные облака. Под ногами хлюпала вода, гулко шумели на сквозняке острые стрелы осоки и конского хвоста. Идущие впереди якши ужасно шумели, продираясь сквозь траву и увязая в торфянике, и конечно же не слышали шороха шагов по обе стороны от них и сзади, постепенно окружая их. Алатус насчитал минимум шесть теней. По ощущениям — может, даже их падшие товарищи, не пережившие нападение на Ассамблею Гуйли и переродившиеся в мстительных демонов. С мрачным упоением юноша ощущал сгущающийся вокруг него плотоядный интерес. Все верно, эти твари особенно чувствительны к элементальной энергии, а он сейчас буквально фонит анемо стихией.       Идущий впереди парнишка испуганно вскрикнул, краем глаза заметив надвигающуюся на него стремительную тень, но в следующее же мгновение ночную тьму вспорол изумрудный росчерк. Алатус оттолкнул бойца, в прыжке снес чудовище, прошив его наконечником копья, и пригвоздил его к мокрой траве. Оскверненный монстр с оглушительным воплем рассыпался черной пылью вперемешку с бирюзовыми частицами.       Эта атака словно послужила отмашкой, и на отряд со всех сторон обрушились разъяренные голодные твари. Но что были эти мелкие сошки по сравнению с теми чудовищами в Ассамблее Гуйли? Интуитивно полагаясь на анемо стихию, позволяя ветру нести себя, Алатус ринулся в бой. Время вновь замедлило свой ход, позволяя ему видеть каждое их движение, предугадывать каждый порыв. Все, чего он сейчас желал больше всего на свете — уничтожить каждую тварь, чтобы никто из них не смог даже коснуться парней в отряде.       Опомнился Алатус лишь когда последний монстр осыпался грудой сгнившей плоти и праха, нанизанный на наконечник его копья, и вокруг словно появились звуки и краски. Он отрешенно ощущал, что его окружили другие якши, слышал их испуганные голоса, но не чувствовал прикосновений к себе.       — Алатус! Алатус! — на его запястье сомкнулись холодные пальцы Первасеса. И прошли сквозь него. Мальчишка на мгновение оцепенел, лишь хлопал огромными темными глазами, а потом перевел дух.       — Не надо так, — только и выдавил он. — Нас и так мало осталось.       Алатус развернулся и хотел сделать шаг, но ноги подкосились. Тело пронзила боль, словно от тысяч изрезавших его нитей. Якша с удивлением посмотрел на сотни тончайших порезов, покрывавших его руки и, судя по ощущениям, его всего. Порезы источали едва заметный глазу зеленоватый дымок.       — Мало, верно. Прётесь как стадо баранов сквозь сухостой и дальше собственного носа не видите, — резко ответил Алатус, опираясь о копье. Насколько легко и свободно ему было двигаться раньше, настолько тяжелым и неповоротливым казалось это тело теперь. Хотелось окончательно сбросить эту бесполезную оболочку и освободиться.       — Не надо, пожалуйста… Госпожа бы… — сдавленно выдавил Первасес.       У Алатуса перехватило дыхание, словно кто-то накинул ему на горло удавку. В первую секунду ему захотелось врезать этому засранцу, чтобы затолкать его слова ему обратно в глотку. Но потом невероятным усилием воли ему удалось совладать с собой, и когтистые изумрудные пальцы, подсвеченные изнутри сетью светящихся трещин, лишь стиснули воротник ханьфу Первасеса.       — Ее нет. А вы, дурачье, еще здесь и пока живы. Так почему ты попрекаешь меня этим? — с трудом выговорил Алатус и с усилием выпрямился. — Шевелитесь. Здесь еще есть твари…       Опустив копье острием вниз, он попытался плотнее завернуться в лохмотья плаща, но тщетно: бирюзовые пряди в волосах, узор птицы на руке и изумрудные прожилки под кожей сияли так ярко, что никакие тряпки не могли это скрыть.       А ярче всего эта стекляшка на шнурке, которую Меногиас велел держать при себе. Гладкая и выпуклая, словно морская галька, она тускло сияла бирюзово-зеленым, словно сгусток ревущих над вершинами гор ветров, внезапно пойманных в стеклянную клетушку. И если долго вглядываться в их глубину, можно было различить едва заметную даже для острых птичьих глаз Алатуса пульсацию — словно равномерно подрагивающие крылышки еще не проснувшейся на рассвете бабочки. Или в такт его собственному дыханию — вспыхивающему на вдох и опадающему на выдох.       Сейчас эта кругляшка полыхала и пульсировала так яростно, что ее свет пробивался даже сквозь судорожно сжатый кулак.       На следующий день Алатус едва мог передвигать ноги, а копье вновь казалось неподъемным, словно в те времена, когда было необработанной непробужденной заготовкой, данной ему Властелином Камня. Тело казалось неповрежденным, тончайшие порезы затягивались быстро, но боль не проходила, словно после нитей паучихи. Алатус привычно старался не обращать на нее внимания и той же ночью проследовал за часовыми в очередной патруль. Юноша успел прикончить нескольких тварей прежде, чем боль стала настолько сильной, что он оперся о копье и лишь с бессильной злостью смотрел на оглядывавшихся на него якш, вынужденных продолжать свой обход. На Первасеса, который хотел было подойти, но под взглядом Алатуса оробел и поспешил за остальным, быстро затерявшись в ночном тумане.       Кое-как отдышавшись, юноша с трудом разогнулся и поковылял вслед за патрульными. И буквально нос к носу столкнулся с Меногиасом, который привидением появился из темноты и преградил ему дорогу.       — Что ты здесь делаешь? — резко спросил он, сузив светящиеся глаза.       — Прикрываю парней, — огрызнулся Алатус. Взгляд выхватил всколыхнувшиеся за спиной Мену заросли бузины, через которые ломился один пронырливый и бессовестный воробей. Первасес всерьез думает, что это останется безнаказанным? Маленький неблагодарный гаденыш.       — Я тебе что сказал, — кажется, Алатус уже давно не видел гео якшу таким рассерженным, — ты хочешь рассыпаться по ветру элементальными частицами и исчезнуть?       — Со мной все в порядке. Я себя контролирую! — Алатус с вызовом уставился на старшего якшу, едва сдерживаясь, чтобы его не оттолкнуть.       — Да неужели. А это что? — Мену схватил его за левую руку и поднял вверх. Грязный рукав свалился вниз, открывая испещренное тончайшими дымящимися порезами предплечье. Алатус попытался вырвать запястье из пальцев Меногиаса, но те сжимали словно клещи.       — Твое тело не поспевает за духом. Даже если тебе удастся удержать материальную форму, каждое использование новых способностей будет тебе рвать мышцы и сухожилия, потому что тело не рассчитано на твою приобретенную скорость, — уже более ровным тоном продолжил Мену. — Именно поэтому я и говорил тебе выжидать и укреплять тело.       — К тому времени, как я укреплю тело, твари перебьют оставшихся якш… — процедил Алатус, рывком освобождая руку из пальцев старшего. Меногиас тяжело вздохнул и ободряюще потрепал его по опаленным, торчащим клочьями волосам.       — Ты не сможешь спасти всех. Им придется научиться защищать себя, иначе погибнут, — тихо сказал он. — Все мы через это проходили.       — Скажи это Госпоже, — прошептал Алатус, — пытавшейся спасти грязную тварь, запятнавшую себя чужой кровью… Они даже не простились с ней! Никакого обряда, ничего! Если им плевать даже на Богиню Пыли, какое им дело до всех нас, сколько якш поляжет, охраняя их сон!       — Потому что никто, кроме нас, с этим не справится. Эти твари — лишь слабые тени по сравнению с теми чудовищам, которым вынуждены противостоять Властелин Камня и адепты. Осиал и Сиире не единственные наши враги, — негромко ответил Мену. Алатус стиснул зубы, прожигая гео якшу взглядом, полным бессильной злости. Он задыхался от этого чувства протеста, Меногиас словно намеренно пропустил его упрек насчет прощания с Гуй Чжун. Он не знал, как у последователей Властелина Камня и Богини Пыли принято поминать ушедших, но это чувство незавершенности, осознание, что он не может даже принести подношение к месту упокоения женщины, которая столько для него сделала и спасла его никчемную жизнь, приносило ему невыносимую муку, притупить которую удавалось лишь в пылу сражения.       А теперь Мену отнимает даже это.       — Возвращайся. Это приказ, — тихо велел тот, словно прочитав его мысли.       — Ты не мой командир. А у меня нет больше контракта. И я вам больше ничего не должен, — закинув копье на плечо, Алатус похромал обратно в сторону лагеря. Взгляд Меногиаса жег ему спину, но от этого ему еще сильней хотелось бежать без оглядки. Может, уйти в пустошь, кишащую демонами и чудовищами, и там встретить свой конец — действительно единственное верное для него решение?       Алатус споткнулся на кочке и остановился посреди заболоченного луга. Слева звенел невидимый в темноте ручей, шумели стрелы осоки, в которой носилось мелкое зверье, невдалеке слышался тихий плеск: играла в заводи рыба. Если не знать, что где-то среди травянистых холмов затаились чудовища, то ночь была почти восхитительной. Он никогда раньше не бывал в низинах, так близко к земле. Здесь сладко пахло травой и торфяником и проточной водой. В этих землях могли бы жить люди, но здесь они будут как на ладони. Моракс вел жителей Ассамблеи Гуйли все дальше на юг, в гавань Ли Юэ, это место выбрала Гуй Чжун. Наверное, она знала, что будет лучше для них.       Но не для него.       Ступни увязли во влажной земле, стебли травы обвились вокруг лодыжек, словно стремясь утянуть якшу в трясину, на самое дно. Алатус почти видел тянущиеся из земли дымные струйки, когтистыми лапками цепляющимися за его одежду, вгрызаясь в его тело, но лишь оставляли мазки копоти на почти прозрачной, вспыхивающей изнутри бирюзовыми искрами коже. И чем сильнее одолевали его боль и тоска, тем отчетливей ощущались эти ледяные прикосновения. Не нужна ему эта жизнь такой ценой. Чтобы каждое мгновение вспоминать ее растрескавшееся лицо и потухшие глаза…       — Как ты могла. Оставить всех в такой момент… — с силой вонзив наконечник нефритового копья в землю, Алатус буквально стек в траву и впился когтями в плечи крест-накрест. Он бы без раздумий выпустил себе всю кровь, если бы только это помогло вернуть Госпожу. Но он настолько бесполезен, что может лишь сидеть в грязи и скулить, как побитая собака, оставшаяся без хозяина. Никогда не думал Алатус, что обретение этой самой свободы, которая столько лет была единственным, чего он так страстно желал, может быть таким мучительным.       Ночами, когда все вокруг затихало, становилось еще невыносимей, потому что тьма вокруг заполнялась тысячами голосов и образами витающих снов, отдающих сладостью миндаля и горечью жженого риса. Если раньше Алатус считывал лишь смутные ощущения на уровне эмоций, то теперь случайным прикосновением он буквально проваливался в чужое видение, из которого вынырнуть было тяжелее, чем из гидромимика Осиала. Меногиас мог запретить ему выходить в патрули вместе с остальными, но никто не смог бы заставить Алатуса перестать бдить ночью на границах временного лагеря. Твари сюда не доходили, выставленных по периметру дозорных было достаточно, чтобы поднять в случае чего тревогу. Чтобы хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, юноша пытался очистить разум и медитировать, как учила Гуй Чжун. Но собственное тело сейчас напоминало ему расстроенный непослушный инструмент, который не желал откликаться в той тональности, которая ему была нужна. Что-то постоянно мешало, вносило дисгармонию, и Алатус постепенно начал осознавать, что именно. Эта стекляшка, появившаяся необъяснимо откуда, которую ему велели постоянно держать при себе, не давала сконцентрироваться. Раньше ему приходилось по каплям собирать энергию извне, чтобы направить ее в меридианы, теперь же Алатусу казалось, что он то и дело ныряет в бурную горную реку или ему на голову обрушивается водопад, в котором буквально можно захлебнуться. Прежде он ощущал рассеянную анемо энергию в окружающем его пространстве, а сейчас, такое чувство, словно он сам стал этой энергией. Которой было гораздо естественней существовать не скованной жалкой физической оболочкой, болью, воспоминаниями и ощущением собственной бесполезностью. И, кажется, ядром этих бурлящих анемо потоков была хрупкая стекляшка у него на груди, которая пульсировала, словно еще одно сердце…       В эту секунду его почти идеальный мир бескрайнего неба и ревущих анемо потоков взорвался ослепительной лиловой вспышкой, буквально сбившей его с ног и впечатавшей в мокрую траву. Возвращение в реальность было таким внезапным и болезненным, что на миг Алатус словно разом лишился всех чувств.       — Ты что, рехнулся?! Хочешь элементалем стать? — рявкнул ему в лицо злой знакомый голос, и перед глазами в ослепительной белизне, оставшейся после удара молнии, постепенно проступили черты перекошенного лица Босациуса. Алатус осознал себя лежащим в кольце выжженной травы и земли, волосы потрескивали от остаточного электричества Летучего Змея, возвышавшегося над ним. Лицо его было злым, но Алатус отчетливо видел, что этой грозной миной электро якша силился замаскировать страх.       — Что если и так? — юноша поднялся текучим, почти неестественным движением, словно невидимый поток подтолкнул его в спину, и посмотрел на Босациуса равнодушным взглядом. Он пытался удержать то чувство спокойствия и бесстрастности, которых ему удалось достичь во время этой последней медитации и от которых внутри притупилась и почти исчезла та боль, что разрывала его душу.       Босациус изменился в лице. Кажется, он не ожидал такого ответа.       — Я убью Мену… Что он тебе насоветовал, придурку? — резко спросил он. — Уж точно не отринуть телесную оболочку и свою человечность.       Алатус не стал отвечать ему. Какой в этом был смысл? Чтобы его вновь отчитывали как мальчишку? Задвигая как обузу в самый тыл? Бесстрастно взглянув на старшего, он двинулся прочь, скользя сквозь луговую траву, не приминая ее, словно уже стал призраком. Нефритовое копье осталось стоять, прислоненное к поросшему мхом валуну, тусклое и безжизненное. Ненужное. Для чего Алатусу теперь оружие, когда он узнал, что его возможности поистине безграничны.       — Я с тобой еще не закончил, — ему под ноги с треском вонзился электро разряд, обдав снопом искр. — Я пришел приободрить тебя, неблагодарный ты засранец, но, видимо, придется начистить тебе рожу, чтобы вправить тебе мозги.       Сжав все четыре кулака, Босациус преградил ему путь. Его тело покрывали свежие раны, наспех перехваченные бинтами, но особенно выделялся крестообразный запекшийся рубец поперек груди, все еще сочившийся миазмами. Тот, кто смог оставить Летучему Змею этот след, был очень опасным противником.       Взглянув на него, Алатус невольно коснулся собственной груди когтистыми пальцами, но не ощутил даже ткани ханьфу. В памяти вяло шевельнулось воспоминание о похожей ране, что нанес ему олень-адепт, которого он убил по приказу Сиире. И от этого воспоминания внутри что-то болезненно сжалось — словно в зеркальную гладь чистого спокойного пруда уронили грязный камень.       — Что ты хочешь от меня, Босациус? Мой контракт завершен, я больше никому не должен, — спросил Алатус, повернувшись к нему. Бирюзовое свечение волнами разливалось по коже, подсвечивая изнутри и облекая его силуэт в призрачное сияние.       — Ты нам нужен, — просто ответил Летучий Змей.       — А вы мне — нет, — Алатус отвел взгляд. — Я больше не хочу вам помогать. Я больше уже ничего не хочу…       Босациус криво и зло усмехнулся, звонко хрустнув костяшками пальцев.       — Врешь, — оскалился он. — Можешь сколько угодно корчить безразличие, но на деле это самое обычное бегство. Поджал хвост и бежишь, как последняя крыса.       — Я… не крыса… — бирюзовые потоки потемнели, окрасившись вкраплениями дымной черноты.       — Да ладно, — продолжал Летучий Змей, презрительно ухмыляясь. — Не нашел смерти — так сложил лапки и решил деру дать? Где ж теперь твоя забота о товарищах, ради которых ты бросался демонам в пасть? Так может, ты это делал не ради других, а ради себя? Чтобы доказать себе, что ты еще чего-то стоишь, стоишь той жертвы Гуй Чжун, что она принесла, чтобы спасти тебя? Так ты распоряжаешься ее последней волей?       — ЗАТКНИСЬ! Заткни свою вонючую пасть! — собственный голос показался ему истошным визгом, исторгнутым из разорванной глотки, и на Босациуса обрушился изумрудный всполох. Алатус наотмашь полоснул его материализовавшимся в его руке нефритовым копьем, словно соткавшимся из пепельно-бирюзовых частиц. Летучий Змей отступил на шаг, коснувшись забинтованными пальцами разрубленной переносицы и левой щеки, и взмахом руки призвал собственное копье.       — О. Перестал быть прозрачным и сверкать как праздничная гирлянда, уже неплохо, — попробовав кончиком языка стекающие по лицу струйки крови, спокойно сказал Босациус и перекрутил в руке копье — Усмиритель Бед рассек ночную тьму, словно ослепительная зарница.       — Ублюдок… — прорычал Алатус, объятый клубами миазмов. Припав к земле, словно готовящийся к броску зверь, он не сводил узких зрачков со стоявшего перед ним Босациуса. — Где вы были, когда твари осаждали Святилище Фэнхуана? Где вы, демоны вас сожри, были, когда паучиха глумилась над Госпожой и пыталась убить ее?!       Не дожидаясь ответа, юноша бросился на электро якшу. С лязгом встретились два копья, сцепившись наконечниками, словно волки — клыками, и Босациус едва устоял на ногах. Отдачей его протащило назад по мокрой траве и земле, а Алатус уже был у него за спиной. Летучий Змей едва успел парировать удар, перехватив Усмиритель Бед верхней левой рукой. Верткий мальчишка, казалось, был повсюду и нападал всерьез. Настолько всерьез, что Босациус окутался покровом из электро стихии, влившей энергию в его мышцы и увеличившей быстроту его реакций. Но даже это едва помогало ему быть на равных с Алатусом: со стороны два якши походили на росчерки пурпурной и бирюзовой молнии, с грохотом сталкивавшиеся друг с другом под самыми немыслимыми углами. Траву срезало ветром как косой, молнии выжигали в ней просеки и проплешины, во все стороны летели комья земли и осколки разбивающихся скал. И конечно же, никто из них не слышал испуганные переливы рожков дозорных, ставших свидетелями сражения почти в самом лагере.       — Какого беса тут творится?!       Кажется, этот рык, не уступавший драконьему Моракса, принадлежал Меногиасу.       Их отшвырнуло друг от друга и сковало золотыми цепями из кристальной гео энергии, но и это не остудило их пыл, потому что Алатус, свалившись на перепаханный луг, продолжал рваться в бой, то и дело утрачивая материальность и вспыхивая потоками анемо энергии, стремясь вырваться из пут гео якши. Впрочем, Меногиас уже знал с кем имеет дело: по оковам змеились печати, не дающие Алатусу ускользнуть. Поэтому в итоге тот оставил попытки и остался угрюмо сидеть на земле, по-совиному сверкая на старших якш глазами.       — Я тебя зачем отправил, дубина ты неотесанная?! Поговорить! А ты что устроил?! — прорычал Меногиас, склонившись над откинувшимся на спину Летучим Змеем. — Что ты смеешься? Хватит ржать, когда я тебя ругаю!       — Ну помогло же, — ответил Босациус, щуря начавший заплывать левый глаз, и повернул голову к нахохленному Алатусу. Ярость отхлынула, оставив после себя чувство жгучего стыда и вины, особенно при взгляде на окровавленную ухмыляющуюся физиономию Босациуса. Если бы не путы Мену, то Алатус точно бежал бы без оглядки, не зная, как смотреть Летучему Змею в глаза.       — Алатус, — окликнул его тот, — прости, что оставил тебя тогда одного, в Ассамблее.       Юноша вскинул голову и растерянно уставился на старшего якшу, который перестал хохмить и теперь смотрел только на него, прикрыв один глаз. Глядя на него, Алатус окончательно перестал что-либо понимать. Кажется, это не Летучему Змею нужно извиняться...       — Не прошло и дня, чтобы я не проклинал себя за то, что сделал. Или не сделал. Тогда я считал, что поступаю правильно, как и должно поступить командиру, — продолжал Босациус, — если бы я знал, чем все это обернется…       — Ты поступил бы так же, — через силу закончил Алатус. — Может, если бы я не вмешался… Она бы не истратила все силы, спасая меня, и смогла бы… Смогла бы… — в горле встал ком, и он не смог закончить. Уронив голову на грудь, надеясь, что волосы хоть немного скроют его лицо, Алатус пытался отдышаться, чтобы не дать предательским слезам выкатиться из глаз.       — Если бы ты не вмешался, Гуй Чжун истратила бы все силы, отбиваясь от чудовищ, целостность барьера бы нарушилась, и Осиал утопил бы наш обоз, — опустившись рядом на колено, Босациус уронил испачканную кровью пятерню на лохматую голову Алатуса и потрепал по светящимся двуцветным волосам. — Паучиха скорее всего осталась бы жива и напала бы на обессиленную Богиню Пыли. Алатус помотал головой и хлюпнул носом. Такой жалобный и беспомощный звук, у которого не должно было быть свидетелей.       — Оплачь ее. Дай себе время. Нам этого времени не дали… — тихо проговорил Мену, освобождая от оков и Алатуса тоже. Выпрямившись, гео якша глубоко вдохнул холодный утренний воздух. Тьма вокруг чуть побледнела: приближался рассвет.       — И главное помни, что ты больше не один. Захочешь уйти — пожалуйста. Но лишь тогда, когда ты перестанешь искать смерть и сможешь твердо стоять на ногах, парень. Договорились? — Босациус с кряхтением поднялся и попенял: — Ну почему ни у кого из вас нет силы крио элемента? Вот и где мне теперь лед для рожи искать…