Сказание о златокрылой птице

      — Эм… Есть минутка? — будь Первасес щенком, он бы поджал хвост и кружил вокруг Алатуса на полусогнутых ногах. Удивительно, что он наконец-то решился подойти к нему, учитывая, что именно Первасес рассказал старшим о его вылазках в ночные патрули. Несколько дней Алатус ощущал незримое присутствие Воробья поблизости: во время дневного марша, сбора сухостоя для костров, нарезания травы для постелей и вьючных животных. Он сопел, пыхтел, топтал кусты, вздыхал, словно неупокоенный призрак, но явно слишком хорошо помнил злой взгляд Алатуса после встречи с Меногиасом.       — Чего тебе? — увязывая охапку травы, Алатус отложил ее и наклонился к ручью, чтобы ополоснуть лицо. Солнце в зените нещадно припекало, и здесь, среди холмов, было невыносимо душно. С силой проведя мокрыми руками по влажным волосам, Алатус попытался безуспешно зачесать их назад, после чего развернулся к Первасесу.       — Хочу извиниться, — кажется, мальчишка хотел сказать что-то еще, но смутился и просто протянул Алатусу шпажку с кусочками каких-то овощей и золотистого мяса.       — Я знаю, что ты не ешь мясо, — затараторил мальчишка, не давая старшему и рта раскрыть, — но это рыба, я сам ее поймал и пожарил, попробуй… Вдруг тебе понравится… — промямлил он.       Вид у Первасеса был такой несчастный, что Алатус только вздохнул. Детский сад.       — Ладно, давай сюда.       Пацан просиял. Отчетливо представился раздувшийся от счастья, словно пушистый шарик, птенец. Мясо Алатус все еще не терпеть не мог, но рыба пахла речной водой, сладковатым дымом и чуть горьковатым пеплом подкоптившейся шпажки. Поэтому принюхавшись к шашлычку, Алатус отломил кусочек. Потом еще один.       — Вкусно, — честно сказал он. — Так за что ты хотел извиниться?       — А. Ну… — Первасес замялся и смущенно закусил ноготь на большом пальце. — Из-за меня ты поссорился с Мену и Босациусом.       Жующий рыбу Алатус чуть было не поперхнулся. Поссорился… Кажется, то, что произошло между ним и Летучим Змеем, едва ли можно было назвать ссорой. Он до сих пор не знал, как смотреть в глаза Босациусу. Просто чудо, что он не искалечил его в своей истерике.       — Я видел пробужденных, но еще ни разу не видел таких, как ты, — тихо проговорил мальчишка. — Я испугался, что ты перестанешь быть собой и превратишься в стихийного духа.       — Да и что с того, — проворчал Алатус. Пока Босациус не шандарахнул его молнией, он чувствовал себя вполне нормально. Даже напротив — ощущение этой пьянящей свободы, легкости, не стесненной никакими ограничениями, понравилось ему. Это чувство казалось ему естественным, почти так же, как дышать, как парить по ветру, расправив крылья.       — У меня в клане была страшилка про превратившихся в элементалей якш, — продолжал Первасес. — И вот когда я увидел тебя той ночью, я очень даже поверил в эти ужасные рассказы старших… Я не хотел, чтобы ты исчезал…       Прозвучало совсем уж жалко, но мальчик так искренне тревожился о нем, что теперь уже Алатусу стало необъяснимо стыдно. Но почему он должен этого стыдиться? Столько лет он не принадлежал себе, теперь же его контракт исполнен, паучиха мертва.       — Может, я хотел бы исчезнуть? — вертя в пальцах обглоданную шпажку из-под шашлычка, тихо проговорил Алатус.       Первасес потряс головой и упрямо сжал губы.       — Раскрой глаза, парень. Эта игра в семью, в друзей — всего лишь иллюзия. Ты знаешь меня несколько месяцев, я убивал ваших товарищей, чуть не убил Госпожу, а ты беспокоишься обо мне, пытаешься подтирать мне нос, словно ребенку, — раздражаясь, закончил Алатус и откинул шпажку в траву.       Мальчишка сник. Понурив голову, он уставился куда-то под ноги, а на его скулах пылали пунцовые пятна.       — Мы с тобой почти ровесники, а ты распускаешь нюни словно дите малое, — вздохнул Алатус, прочесав пятерней потные спутанные волосы. — Даже не кровные родственники. Чего привязался?       — Может, я твой дальний родственник! И ты мой последний, оставшийся в живых родич! — напустив в свой скорбный голосок дрожи, упрекнул его Первасес.       — Это ты его ко мне подослал? — посмотрев на подошедшего к ним Меногиаса с мотком веревки на плече и свитком пергамента за поясом, Алатус скрестил на груди руки.       — Боюсь, что нет, — Меногиас кашлянул, едва сдерживая смех, и вопросительно взглянул на Первасеса.       — Я просто беспокоился! — тут же ощетинился тот. Обиженно нахохлившись, словно мокрый воробей, мальчишка поспешил уйти, потому что пунцом на его лице, казалось, можно было осветить всю округу.       Внимательно осмотрев Алатуса, гео якша перевел взгляд на шнурок с бирюзовой блестяшкой у него на шее поверх истрепавшегося грязного ханьфу. Плетеный шнурок запутался между бусин ожерелья, и камень болтался опасно близко к заточенному лезвию кинжала.       — Так и потерять недолго, — неодобрительно качнул головой Меногиас. — Не возражаешь… Если я возьму ее и немного доработаю?       Алатус пожал плечами и принялся разматывать шнурок.       — Что такого в этой блестяшке, что ее нужно сберечь? — передав ее гео якше, спросил он.       Мену удивленно захлопал глазами.       — Тебе до сих пор не объяснили. Смотри, — он откинул вышитый длинный рукав, открыв слабо мерцающий янтарный камень, похожий на собственный бирюзовый Алатуса. Лишь в квадратной огранке на цепочке.       — Я не знаю, откуда это взялось. Знаю лишь, что когда этот камень появился в моей руке, я стал сильнее. Намного, — негромко проговорил Меногиас. — Когда я присоединился к Властелину Камня, Босациус уже мог разрубить молнию. Малышка Индариас не управляла своей силой, но смогла обуздать свой страх и подчинить пламя. Бонанас пережила уничтожение родной деревни и всего своего клана, выбралась буквально из пасти Осиала и его кипящей бездны. А я годами пытался развивать свои способности, следовал пути совершенствования, но слишком поздно осознал, что одной дисциплины и стараний недостаточно…       Алатус молча смотрел на старшего якшу, казавшегося ему сперва таким надменным, высокомерным и чопорным, и вспоминал, как Меногиас вливал последние силы в гео щит, противостоя атакам обезумевшего Моракса, чтобы защитить того, кого еще утром называл крысой. Янтарный заслон был обманчиво хрупким и, казалось, готов был разлететься вдребезги даже от вздоха разъяренного дракона. Но выдерживал чудовищные атаки снова и снова. Миазмы вытягивали из Мену силы, он сам пострадал от иллюзии паучихи, но был готов отдать жизнь за Индариас и за него. Паучью марионетку.       — Нужно было захотеть всем сердцем. Все или ничего, — Мену перекатывал в жестких пальцах бирюзовый камень.       — К чему вся эта сила, если я не смог спасти ее тогда, — покачал головой Алатус.       — Это уже тебе решать. Собственно поэтому я здесь, — Меногиас стряхнул с плеча моток своей веревки. — Надо бы тебя в порядок привести.       — В порядок? А что со мной не так? — озадаченно нахмурился Алатус.       — Ну примерно все. Когда ты в последний раз мылся? Менял одежду? Ты оскорбляешь во мне чувство прекрасного, — гео якша приподнял висящий на нескольких нитках правый рукав грязного и забрызганного соком травы ханьфу Алатуса, посмотрел на оторванный ворот нижнего одеяния и на истрепавшийся до бахромы подол. Перевел неодобрительный взгляд на слипшиеся несвежие клочья волос — все, что осталось от его косы.       — Перенаправь свое чувство прекрасного на Босациуса. Он выглядит еще неопрятней меня, — недовольно заметил Алатус.       При упоминании Летучего Змея Мену заметно перекосило.       — Босациус — вообще тяжелый случай. Я специально сшил ханьфу под его руки. Как думаешь, сколько раз он его надел? — возмущенно шикнул гео якша. — Стесняет, видите ли, мешает ему! Будь его воля, нагишом бы бегал.       — Одежда стесняет, — Алатус чуть поморщился, с грустью подумав о пышном оперении, легком и подвижном, словно вторая кожа. Что уж говорить об одежде, похожей на слои сковывавших движения бинтов.       Мену только покачал головой и растянул веревку, измеряя ширину плеч юноши. Несколько минут он сосредоточенно снимал мерки.       — Стесняет, говоришь… Если все же надумаешь уходить, ты должен сообщить об этом Мораксу, — зажав в зубах край веревки, которую он сворачивал одному ему понятным способом, Меногиас внимательно взглянул на него.       Алатус ничего не ответил, глядя поверх его плеча. Он чувствовал себя по-дурацки и хотел, чтобы эта экзекуция побыстрее закончилась.       — И в таком виде я тебя к господину на выстрел баллисты не подпущу, — резюмировал гео якша, отступив от него.       Глядя в след удаляющемуся Меногиасу, Алатус задумчиво запустил пальцы в несвежие волосы и чуть поморщился, пропуская слипшиеся пряди сквозь пальцы. Давно он не чистил перышки.       Сняв ожерелье с кинжалом, накрутил на кулак уцелевшие клочья волос на затылке, Алатус с силой провел заточенным лезвием по шее от затылка вверх, отсекая двуцветные пряди. Проведя ладонью по непривычно коротким топорщившимся на затылке волосам, юноша нахмурился. Странное ощущение. Непривычное. Но вместе с этим он почувствовал что-то, похожее на облегчение. Словно он только что не остатки своей шевелюры, пострадавшей сперва от паутины паучихи, а потом — и от пламени фэнхуана, резанул, но подобие пуповины, соединяющей его с прошлым. Как бы ему ни хотелось в этом признаваться даже себе, Меногиас прав. Все они правы. Контракт исполнен. Богиня Кошмаров уничтожена. Больше ни одна глупая пташка не попадется в эти сети.       Выбираться на ночь глядя за пределы лагеря было по-прежнему небезопасно, особенно к стоячей воде. По какой-то причине демоны и прочая нечисть избегали ручьев и рек, но вот на одного из парней тварь набросилась, выпрыгнув из затянутого ряской пруда. С рассветом же можно было выходить за периметр лагеря, не опасаясь внезапного нападения.       Выйдя на осыпающийся, поросший травой берег небольшого озерца, Алатус положил на землю нефритовое копье и опустился на колени, склонившись над спокойной, чистой от листьев кувшинок гладью воды. Кажется, он уже и забыл, когда в последний раз видел себя со стороны. В первое мгновение якша не признал собственное отражение — изможденное лицо в грязных разводах, обрамленное грязными спутанными клочьями волос неопределенного цвета. Словно и не было этих месяцев жизни в Ассамблее Гуйли. Кажется, прав был Меногиас. Так довести себя — надо было постараться.       Сложив несвежие истрепавшиеся одежды и ожерелье с кинжалом, он сполз в озерцо, нащупывая босыми ногами илистое дно. Даже не озерцо, неглубокий проточный пруд с родником. Чтобы окунуться в него с головой, пришлось сильно подогнуть колени. Пыль и грязь въелись в кожу и отмывались очень плохо. Будь здесь речной песок, было бы проще, а так оставалось только тереть руками, благо ладони после тренировок с каменной заготовкой загрубели. Подушечки пальцев нащупывали затянувшиеся рубцы на груди и ребрах, нити шрамов на предплечьях и уплотнения на запястьях. Пламя Гуй Чжун выжгло омерзительные трансформации на теле под воздействием миазмов, но не смогло стереть шрамы. И по правде, ему бы не хотелось, чтобы они исчезали. Демонобоги, просветленные адепты — другое дело. Все такие безупречные, без изъянов, словно ничто из пережитого не отпечаталось на них, особенно по сравнению с низшими духами, вроде якш.       А еще Алатус с удивлением ощутил, что эта человеческая форма, казавшаяся ему сперва такой слабой и никчемной, уже не просто вместилище духа. Сквозь кожу прощупывались упругие мышцы, не настолько рельефные, как у Летучего Змея, но достаточно крепкие, чтобы выдерживать элементальную нагрузку после пробуждения. Возможно, он все же сможет в этом обличье приблизиться к своей былой мощи и, как знать, может, и превзойти? Из пробужденных якш он знал только четверку Гуйли и Фидуса, и, по правде, Алатус затруднялся ответить себе, кто бы вышел победителем в схватке — он в своем истинном крылатом облике или Босациус.       Тщательно вымывшись, юноша, как смог, попытался выстирать свой грязный ханьфу. Ткань была испорчена кровью тварей и следами миазмов, но по крайней мере стала выглядеть почище. Во всяком случае на бродягу, побирающегося с милостыней по пути следования каравана, Алатус походить перестал.       Как в воду глядел.       — Алатус, тебя искали, — окликнул его один из парней, вернувшихся из ночного патруля.       — Кто? — по инерции спросил он, но в следующее мгновение увидел одиноко стоявшую среди тюков с сеном и мешков с рисом высокую женскую фигуру, облаченную в расписной изумрудно-серебристый шелк, струившийся широкими складками рукавов до самой земли. Спадавшие по плечам пепельные локоны из высокого пучка, скрепленного нефритовыми шпильками, чуть покачнулись, когда она обернулась, и косые лучи восходящего солнца на мгновение сверкнули, отражаясь в линзах очков.       — Паршиво выглядишь, — заметила Хранитель Облаков.       — Лучше, чем было, — тихо ответил Алатус.       — Знаю. Летучий Змей обмолвился, что у тебя проблемы с самоконтролем, связанные с глазом бога.       — С чем? — удивленно моргнул юноша.       Адепт развернулась к нему. На ее правом плече блестел бирюзовый камень, оплетенный алыми шнурками. Видимо, она прочитала в его глазах недоумение и со вздохом поправила очки.       — Ну да, у нее ведь не было глаза бога, вот она и не успела, — негромко сказала женщина. — Летать уже можешь?       — Не уверен, что крылья удержат. А с помощью этого… Ну этого… — Алатус неопределенно махнул рукой и, не зная, как это назвать, вспыхнул на мгновение анемо энергией, утратив материальность. — Перемещения только на небольшие расстояния.       Хранитель Облаков окинула его задумчивым взглядом и вновь поправила очки.       — Не все сразу. Научишься.       — Вы для этого меня искали?       Просветленный адепт убрала за ухо бирюзовую прядь и решительно сжала губы.       — Не для этого.       В душе Алатуса шевельнулась смутная тревога. Вид у Хранителя Облаков был такой строгий, и он сразу подумал, что она хочет поквитаться с ним за гибель Богини Пыли. Ведь Гуй Чжун была ее подругой, и адепт своими глазами видела последние мгновения Богини Пыли. От этих мыслей Алатуса буквально бросило в дрожь. Может, Моракс тоже на него разгневан и повелел Хранителю Облаков избавиться от него?..       Лучи солнца заливали пик Аоцан, отражаясь в прозрачной глади озера бесчисленными дрожащими бликами. Когда Алатус осознал, куда привела его просветленный адепт, его буквально пробрала дрожь. Это было место, где всегда собирались адепты и где Алатус пережил, наверное, одни из самых счастливых мгновений в его жизни. Поэтому он замер на каменистом берегу озера и просто молча смотрел на Хранителя Облаков, порхнувшую с берега прямо на островок у подножья пышной цуйхуа.       — Ты так и собираешься стоять столбом? — недовольно спросила она, склонившись над каменной столешницей.       Несколько мгновений Алатус неуверенно переминался с ноги на ногу, но потом все же двинулся к островку, почти невесомо ступая по залитым водой плитам. Якша ожидал чего угодно — жестокой расправы или безжалостного порицания, что он остался ходить по этой земле, в отличие от спасшей его Гуй Чжун, но только не такого.       — Это…       — Я устала притворяться, — только и сказала Хранитель Облаков, разливая по расписным маленьким пиалам еще теплый суп из украшений — Алатус сразу узнал его по золотистому бульону и пестрому овощному содержимому. Каменная столешница была уставлена всевозможной снедью — всем, что так любили собиравшиеся вместе адепты. Пустые пиалы стояли напротив мест, где обычно сидели Моракс и Гуй Чжун. В центре круглой столешницы стояла подставка с дымящимися палочками благовоний, окруженная еще свежими глазурными лилиями. Ее любимыми цветами.       — Устала притворяться, что у нас нет времени на скорбь, что единственно важное сейчас — сохранность каравана, который и так как у Мархосиуса за пазухой под охраной якш и адептов, — тихо и яростно проговорила адепт, со стуком поставив пиалу на каменную столешницу, едва не расплескав суп. — А я даже не могу принести дурацкие лилии к месту ее упокоения…       Алатус молчал и очень хотел незаметно исчезнуть, чтобы не видеть опущенной головы и едва заметно вздрагивающих плеч Хранителя Облаков. Но ступни словно приросли к земле.       — Бери суп. Вот чай, — повернувшись к нему, адепт хмуро посмотрела на него, и юноша поспешил взять протянутую пиалу с золотистой заваркой.       — Спасибо… Я должен что-то сказать? — замявшись, на всякий случай уточнил Алатус.       — Только если сам хочешь. Я не искусна в речах, поэтому и приготовила этот обед. Может, кто-то еще захочет прийти и вспомнить ее, — сказала Хранитель Облаков, прислонившись к краю столешницы и прихлебывая из пиалы.       Некоторое время они хранили молчание и пили чай, потом Алатус все же решился подать голос:       — Спасибо, что позвали. У госпожи Гуй Чжун действительно не будет места упокоения?       — Там нечего было упокаивать. Только пламя и пыль. Там все настолько заражено миазмами, что пока не подступиться. Святилище разрушено и затоплено. Да и она бы начала ныть, что не нужно ее загонять под могильную плиту и лучше позволить ее пыли развеяться по ветру, — медленно, словно что-то вспоминая, отозвалась Хранитель Облаков. — Ага, зараженным останкам да по ветру…       — Значит, Сиире все-таки удалось…       — Что удалось? — Хранитель Облаков вскинула на него голову, но Алатус продолжал разглядывать узор из чаинок на дне своей пиалы.       — Паучиха хотела отравить все в Гуйли и саму госпожу. Говорила о каком-то предательстве… Они что, были знакомы? — юноша наконец набрался храбрости задать мучивший его столько времени вопрос.       Сперва он подумал, что Хранитель Облаков его тотчас выгонит прочь со своего пика — настолько окаменело ее красивое подвижное лицо, но спустя несколько мгновений все же подала голос:       — Чтобы выжить в этой войне, демонобоги часто создают альянсы с другими себе подобными. Когда Моракс вторгся на земли Гуй Чжун, мы, адепты Заоблачного Предела, были уже с ним в союзе. Нам казалось, что Властелину Камня удастся с легкостью присоединить земли, которыми, по слухам, управляла слабая богиня, но столкнулись с яростным отпором. Моракс дал ей время на раздумья, а Гуй Чжун отвергла его предложение. Когда в следующий раз они сошлись в схватке, она едва не переломила ход сражения, и в итоге Моракс предложил Гуй Чжун контракт на ее условиях. Уже потом выяснилось, что она вступила в союз с Богиней Снов и Иллюзий Сиире, и этот альянс почти сразу дал свои плоды, но Гуй Чжун переметнулась к Мораксу.       — Госпожа и Сиире были союзниками?.. — у Алатуса в голове не укладывалось. Ну то есть он всегда подозревал, что ненависть паучихи к Богине Пыли была какой-то более личной, нежели просто к тому, кто заточил ее в темницу под печать, но все равно ему было сложно это представить.       — И очень сильными, — кивнула Хранитель Облаков, — но Гуй Чжун была категорически против методов, которые использовала паучиха. Перед решающей схваткой с Мораксом Сиире уничтожила крупное человеческое поселение, высосала всю жизненную энергию и передала Гуй Чжун. Тебе эта техника должна быть отлично знакома…       Алатус неосознанно стиснул пальцами ханьфу на груди. Сердце судорожно пульсировало где-то в горле. О да, он прекрасно знал эту технику. Более того, даже сам владел ею в достаточной мере, чтобы с ее помощью проделывать разные тонкие манипуляции с собственной духовной энергией во время совместных медитаций с Гуй Чжун.       — И после этого она еще и спасла меня?.. Зачем… Она же видела, что я такое… — ошарашено прошептал он.       — Сперва я думала, что это банальная жалость и сентиментальность. Птенец со сломанными крыльями, подвешенный за паучьи нити, как тут не вспомнить собственные ошибки молодости, — заметила Хранитель Облаков со всем присущим ей спокойствием и откровенностью. — К тому же я никак не могла понять, как она с такой легкостью отпустила своего дендро якшу и не поминала его больше. Но потом Гуй Чжун проговорилась, что у Фидуса было видение. Парень был талантливым сновидцем, к тому же она и сама обладала подобным чутьем, поэтому пришлось тебя лечить, когда Гуй Чжун сказала «так надо, просто поверь мне».       Алатус нервным жестом опрокинул в себя остатки чая, чтобы хоть немного смочить резко пересохшее горло.       Чем же настолько ценна его жизнь, что сперва Фидус — теперь Алатус в этом уже не сомневался — буквально подставился под его удар, а потом и Гуй Чжун силой перелила в него всю оставшуюся у нее энергию? Если только он еще не исполнил свое предназначение, о котором ему никто не счел нужным сообщить. Значит, Гуй Чжун ожидала, что он сам разберется. И наверняка Богиня Пыли не рассчитывала, что, исполнив контракт, ее подопечный просто развернется и уйдет, оставив Моракса и остальных.       — То есть когда она осталась прикрывать отступление обоза, Госпожа уже знала, что ей придется умереть? — негромко спросил Алатус, прокручивая в голове каждый свой шаг и каждое принятое Гуй Чжун решение.       — Она фэнхуан. Гуй Чжун уже умирала, чтобы переродиться, но в этот раз она слишком пострадала, — ответила Хранитель Облаков. — Наверное, думала, что не сможет переродиться прежней после такого осквернения.       — Она потратила свое перерождение на меня… — Алатус с силой провел пальцами по лицу и стиснул изодранный воротник.       Адепт только тихо фыркнула. Потянувшись к керамическому чайнику с изысканной росписью, она разлила новую порцию чая для себя и якши.       — Я не знаю, какой у них с Фидусом был план и почему она в итоге поступила так, как поступила. Но я точно знаю, что она выбрала тебя еще до того, как тебя отметили глазом бога.       — Отметили? — Алатус растерянно сморгнул. — Кто?       Хранитель Облаков неопределенно повела головой, посмотрев куда-то в ясное ослепительно синее небо, и тут же принялась протирать очки, вытирая шелковым рукавом невидимую пылинку на линзе. Алатус проследил ее взгляд и различил в пронзительной синеве далекие очертания странного сооружения, смутно напоминающего парящий остров. Якша болезненно сощурился на свету, пытаясь разглядеть больше подробностей, но в это мгновение солнце затмила огромная тень.       Над пиком Аоцан сверкнуло бронзовое длинное тело дракона, свивающееся в ленту. Он летел медленно, так непохоже на себя обычно, и в лучах солнца его бронзово-янтарная чешуя переливалась, словно драгоценные камни. Передние лапы линлуна были плотно прижаты к золотой чешуе на груди, на мгновение Алатус даже напрягся, решив, что он ранен, но Моракс плавно спланировал на скальную площадку, медленно трансформируясь в человека. Обычно он превращался в дракона и обратно буквально за один вздох, но сейчас можно было буквально проследить, как перетекает его тело, приобретая человеческую форму. Как пышная янтарная грива и меховой гребень превращаются в копну каштановых волос, как бронзовая чешуя растворяется в светлой человеческой коже, а высокую фигуру мужчины обволакивает белоснежным одеянием, приобретающим знакомый крой плаща с капюшоном. Не изменилось лишь одно — прижатые к груди руки, словно Моракс прижимал к себе что-то, и спустя мгновение Алатус понял, что именно. Охапку поникших глазурных лилий.       — Ну хоть не зря наготовила еды. Ты ведь попробуешь суп и фаршированную утку? — не терпящим возражения тоном осведомилась Хранитель Облаков.       — У меня совсем немного времени… — Моракс встретился взглядом с адептом, и его осунувшееся лицо чуть смягчилось. Вообще глядя на Властелина Камня, Алатус словно видел собственное отражение: тот же опустошенный взгляд, тот же изможденный вид — лицо человека, который уже давно нормально не спит и не притрагивается к пище.       Хранитель Облаков недовольно скрестила руки на груди, строго взглянув на Моракса, но тот уже сам продолжил:       — Но я выпью с вами чая, — взгляд дракона скользнул на Алатуса, все еще сжимающего полупустую пиалу в руках. — Здравствуй, Сяо.       Юноша бросил настороженный взгляд на Хранителя Облаков, на Моракса, но лишь почтительно поклонился Властелину Камня. Если тот доверяет тайное имя своего слуги Священному Журавлю, то и у него нет причин не доверять ей.       — Чай… Поешь уже нормально, — непререкаемо сказала Хранитель Облаков, повернувшись к столу. — Эти цветы…       — Я был в Гуйли. Глазурные лилии начали умирать, — Моракс бережно положил свою хрупкую ношу на свободное место на столе среди пиал и тарелок. Алатус только сейчас заметил, что это не срезанные цветы, а с луковицами и корешками, бережно выкопанные из земли.       — Ну, это очень нежные цветы. В Гуйли сейчас все заражено миазмами, глазурные лилии не выживут в таких условиях, — бросив взгляд на пожухшие бутоны и поникшие цветы, заметила Хранитель Облаков.       — Может… Удастся их посадить здесь? Чтобы сберечь, — тихо спросил Моракс, которому адепт буквально впихнула в руки пиалу с чаем.       — Не знаю. Они росли в более плодородной почве, без сильных перепадов дневной и ночной температур, — с сомнением заметила Хранитель Облаков, положив перед Властелином Камня палочки для еды. — Здешние лилии растут тут давно и уже адаптировались.       — А что если… — неуверенно подал голос Алатус. — Посадить эти цветы в гавани Ли Юэ? Босациус говорил, что там довольно тепло…       Моракс бросил на якшу задумчивый взгляд, а тот продолжил:       — Коль уж это место станет для всех новым домом, то, может, будет напоминать о Богине Пыли…       Под конец прозвучало совсем уж беспомощно, и Алатус смущенно замолчал, чувствуя, что сморозил какую-то глупость, но Хранитель Облаков неожиданно подхватила:       — А это мысль, там морской мягкий климат и есть плодородные земли. Отличная идея, птенец.       Пододвинув к Мораксу тарелку с фаршированной уткой и ароматным рисом с овощами, адепт бережно подняла охапку лилий, окутавшихся зеленоватой дымкой, и направилась в сторону своей обители.       Воцарилась тишина, прерываемая лишь шорохом ветра да криками журавлей на вершине утеса. Алатус все так же сжимал опустевшую пиалу с чаем и хмуро разглядывал узор из чаинок. Он впервые оказался рядом с Мораксом после произошедшего в Гуйли, и это молчание тяготило. Ну то есть Алатус допускал, что Мораксу просто нет до него дела, но выносить это чувство недосказанности, особенно сейчас, когда ему стало известно про какой-то план Фидуса и Гуй Чжун, юноша уже был не в состоянии.       — Господин, — повернувшись к сидящему Мораксу, Алатус опустился на колено. — В смерти Гуй Чжун виновен я. Если вы не хотите больше видеть меня рядом с собой, я сегодня же уйду…       Моракс вздохнул и чуть повернулся к якше. Алатус ощущал его взгляд, но не решался поднять голову, боясь встретиться с ним взглядом.       — В ее смерти нет твоей вины, Сяо, — тихо сказал он, и Алатус наконец осмелился поднять глаза.       Моракс смотрел устало и печально. В одиночестве за этим столом, уставленным почти нетронутым угощением, он выглядел пугающе надломленным. Причем Алатус прекрасно понимал, что стоит вернуться Хранителю Облаков, Моракс вновь превратится в непоколебимую скалу с непроницаемым взглядом. Но насколько сейчас было бесстрастно его лицо, настолько выразительными были его глаза, в которых юноша, кажется, прочитал больше, чем ему бы даже хотелось.       — Гуй Чжун всегда жила сиюминутным порывом, быстро вспыхивала, ярко горела. Показалась мне сперва очень легкомысленной, — уголки губ демонобога дрогнули, наверное, он хотел бы улыбнуться, но боль была все еще сильна. Алатус едва превозмог желание дотронуться да его плеча, желая разделить эту боль. Ей богу, лучше бы кричал, бил его, вымещал свой гнев и боль, якша бы все стерпел, потому что знал это чувство: когда ты буквально тонешь в окружающей пустоте, которую уже никогда не сможет заполнить ее звонкий смех, тепло прикосновений и лучистый золотой взгляд.       — Но если принимала какое-то решение, то шла до конца, неважно — в безнадежный ли бой или пыталась найти лекарство от миазмов для зараженных смертных, — продолжил говорить Моракс, вглядываясь Алатусу в глаза. — Кто бы ей еще сказал, что это невозможно.       — Мне ее так не хватает… — прошептал юноша.       Отведя взгляд, Моракс отпил чая и вновь словно заледенел. До возвращения Хранителя Облаков он не произнес больше ни слова, но слова сейчас были излишни. Оставив их вдвоем, Алатус отошел к краю обрыва и стал смотреть на проплывающие буквально под ногами облака, вспыхивающие на солнце зеленоватыми анемо потоками.       Впервые за много дней он мог наконец вздохнуть полной грудью. Вместо отупляющего оцепенения, которым пытался загасить любые эмоции, ощущал усталое спокойствие, какое бывает после длительного перенапряжения. Прикрыв глаза, Алатус вызвал в памяти образ Гуй Чжун — вплоть до последнего перышка на виске, до насмешливой морщинки в уголках золотистых глаз и узорной красной нити вышивки на белом жуцюне. Впервые с момента ее гибели Алатус смог представить ее такой, как прежде, словно этот испепеленный, лишившийся всех своих красок и жизни призрак умирающего фэнхуана, наконец отпустил его. Здесь, у обители Хранителя Облаков, где они провели столько счастливых часов, это оказалось как-то естественно и легко, словно пригоршня ледяной воды из горного ручья на свежий ожог.       «Как мне поступить? Что же ты хотела?»       Алатус пытался представить, что ответила бы ему Богиня Пыли. Улыбнулась бы, как всегда, дурашливо, когда он спрашивал, казалось, очевидные вещи. Она почти никогда не отвечала прямо, побуждая его принимать решение самостоятельно, потому что знала, что ему, столько лет пробывшего безголосой чужой марионеткой, тяжело сконцентрироваться на собственных желаниях и отделить свою волю от чужой.       «Ты знаешь ответ. А приняв решение — не сомневайся, иди до конца», — и пускай это было всего лишь игрой его воображения, горьким желанием, которому не суждено было стать явью, Алатусу стало легче, и он улыбнулся, вытирая глаза грязным рукавом.       Все верно. Он принял решение.