Сказание о златокрылой птице

      — Ты нашла меня, Сиире, отпусти мальчика, — тихо попросила Гуй Чжун. Грязное порванное платье разметалось лоскутами по расколотым каменным плитам, вызывая в памяти сорванный и растоптанный цветок.       Хлыст затянулся на горле крепче. Алатус захрипел, пытаясь втянуть в легкие хоть немного воздуха. Отупляющее чувство бессилия парализовало не хуже паучьего яда.       Мальчика? Ты про нашу марионетку? — почему-то в этот раз Богиня Кошмаров даже не пыталась прикрыть уродливую суть иллюзией и изменить свой голос. — Ты так ловко перехватила нити, обрезала все лишние, оставив ровно столько, сколько мне потребовалось бы, чтобы наблюдать за вашим предательством.       Внутри что-то болезненно и неприятно сжалось. На миг Алатус даже оставил свои попытки разжать удавку на шее.       Она всегда врет. Она лишь дергает за нити, чтобы…       Нити…       Догадался, ну наконец-то. Гуй Чжун, может, расскажешь своему птенчику, зачем ты оставила часть нитей? Видимо, Алатус должен был догадаться, как использовать эту двустороннюю связь, но, кажется, ты его переоценила, — зазубренный хлыст со всей силы рванул его в сторону и наконец отпустил его. Якшу кубарем протащило среди обломков. Ударом об уцелевший обломок стены его и без того уже израненного и избитого тела едва не вышибло из Алатуса дух. Лишь усилием воли ему удалось остаться в сознании: не мог же он оставить Гуй Чжун наедине с этим чудовищем. Подтянув к себе копье, которое он так и не выпустил из рук, юноша пытался приподняться хотя бы на локтях. Разожравшаяся паучья туша почти целиком скрыла от него Богиню Пыли своим брюхом и мощными сегментированными ногами, поэтому он не видел, в порядке ли она, но голос ее звучал все так же ровно и спокойно:       — Удаление оставшихся нитей могло искалечить Алатуса еще сильнее. Для меня твои методы неприемлемы. Мы не имеем права перекраивать мир вокруг под себя и подчинять его себе.       И именно поэтому ты предала меня и заключила союз с этой бесчувственной ящерицей! Ты выстояла тогда лишь благодаря мне! — от паучихи пахнуло такой яростью, что Алатуса буквально вжало в землю. Каменные недра содрогались, якша это чувствовал всем телом, и шум моря вновь стал громче.       — И еще долго потом пыталась отмыть свои руки. Ни в одном из своих перерождений я не смогу искупить то, что мы сделали тогда, — неожиданно в усталом голосе Богини Пыли звякнула сталь. Ее едва ли держали ноги, но все же она нашла в себе силы медленно подняться, чтобы смотреть Сиире глаза в глазах. Но вместо того чтобы атаковать чудовище всей оставшейся у нее силой, Гуй Чжун вновь подняла руки, вливая энергию в потускневший было золотой барьер, об который с грохотом разбилась очередная волна — не такая гигантская, как та первая, но все равно способная стесать все побережье.       Ты думала, что, отдав жизнь за этих ничтожеств и благополучно отправившись на перерождение, сможешь защитить их? Посмотри вокруг, твоя драгоценная Ассамблея уничтожена, земля осквернена и будет осквернена еще больше, когда я изрублю тебя на куски, — паучиха подняла передние лапы с загнутыми зазубренными когтями, напоминающими лапы чудовищного богомола.       — Нет. Но Властелин Камня скоро вернется, — пыльные золотистые ручейки хлынули по ногам паучихи, оплетая ее бледной пульсирующей сетью. Сиире лишь брезгливо стряхнула их, переступив своими колонноподобными ногами, и устремилась к замершей перед ней тонкой фигуре женщины.       Алатус сам не осознал, как он проскользнул под брюхом чудовища и выпрыгнул перед Гуй Чжун — тело действовало инстинктивно. Загнутые когти с лязгом ударились о нефритовое копье, сила удара была такой, что юношу отшвырнуло под ноги Богини Пыли. Та испуганно охнула — не то от выпада Сиире, на которую не подействовали ее печати, не то от свалившегося перед ней якши.       Твареныш, надо было сразу тебя раздавить! — на него обрушились сразу оба щупальца, но на сей раз Алатус был к этому готов и подставил нефритовое копье. Сиире попыталась вырвать копье у него из рук, но якша удержал его. Легкое тело подбросило в воздух, чуть не выдернув плечи из суставов. Паучиха отшвырнула его словно поломанную игрушку и вернулась к своей первоначальной цели. Но в следующую же секунду издала дикий вопль боли и начала неуклюже поворачиваться на месте, с грохотом переступая членистыми лапами и размахивая когтями в воздухе в попытке достать Алатуса, который оттолкнулся от останков каменной башенки и скакнул к ней, вогнав острие копья ей в спину. Нефритовое лезвие прошило хитиновые пластины, покрытые грубой черной шерстью, а юноша ударил сверху ногами, навалившись на копье всем весом, вгоняя наконечник еще глубже. Но удержаться поврежденными руками за древко не смог и попал под удар одного из когтей. Лезвие по касательной полоснуло по нему от плеча до бедра, оставив длинный порез. Однажды он уже пропустил такой удар, и тело слишком хорошо запомнило тот жестокий урок. Только это и тренировки с Босациусом уберегли его от страшного увечья, если не от мгновенной смерти.       — Птенец! — ахнула Гуй Чжун, но в этот момент об золотой купол с грохотом ударилась гигантская каменная глыба, словно срезанная наискось вершина горного пика. Богине Пыли пришлось отвлечься на стабилизацию структуры барьера, и лишь краем глаза она уловила стремительное движение надвигающейся на нее черной громадины, которая почти накрыла ее собой. Поднявшись на дыбы, паучиха конвульсивно дернулась, с щелчком выдвинулось из раздутого брюха зазубренное черное жало.       — Не смей! — взвыл Алатус, срываясь с места в облаке грязевых брызг.       Ему казалось, что его ноги вязнут в мутной жиже, а воздух стал плотным и тягучим, будто слои липкой густой паутины, не давая продвинуться в пространстве ни на дюйм… А потом время разом ускорилось, и Алатус пролетел под лапами у паучихи, словно выпущенная стрела. Руки беспомощно скользнули по липкому от яда жалу в попытке удержать его, но силы, конечно, не хватило.       С громким хрустом зазубренный шип вонзился ему под ребра, прошив тело насквозь. Алатус смутно почувствовал, как рухнул на руки Гуй Чжун, но в следующее же мгновение его отбросили прочь как кучу ветоши. Сорвавшись с жала как рыба с крючка, он ничком рухнул в груду песка и обломков и затих, не в силах не то что пошевелиться, но даже вздохнуть.       Кто бы мог подумать, что ты сумеешь в этом теле хотя бы коснуться меня, — ее голос в плывущем от боли и паучьего яда сознании искажался и резонировал, то стихая до вкрадчивого шепота, то взрываясь ликующим ревом. — И это после того, как я вырвала у тебя крылья и когти.       — Прекрати… — голос Богини Пыли был слабым.       Сквозь дрожащую пелену перед глазами Алатус разобрал очертания сидевшей на земле Гуй Чжун. Вся ее фигура была окутана фиолетово-черной дымкой, а в том, как она зажимала рукой живот, читалась едва сдерживаемая боль. В воздухе стоял острый запах ее крови, и его не способна была перебить даже вонь миазмов и паучьего яда вокруг.       Значит, все было зря. От этой мысли на глаза навернулись беспомощные злые слезы, а к горлу подступил комок бессильной ярости. На паучиху, на Моракса, бросившего Гуй Чжун одну без охраны. На себя, что не справился и не сумел защитить…       — Моракс! — на выдохе позвала Богиня Пыли, вложив свое право Зова в этот стон, едва слышный на фоне грохота сотрясающейся земли и бурлящей воды.       Он не придет, Осиал надолго займет его. К тому времени, как они закончат, здесь уже будет затопленная и оскверненная пустошь, — паучиха наконец дотянулась щупальцем до торчащего у нее в спине копья и вырвала его. Копье со звоном отлетело куда-то в противоположную от лежавшего ничком якши сторону. А сама Богиня Кошмаров переступила и медленно двинулась к Гуй Чжун.       — Не смей… — вместе со словами на губах вспузырилась пеной кровь. Царапая пальцами занесенную песком каменную плиту, Алатус сумел приподняться на дрожащих руках. Паучий яд делал свое дело, тела ниже груди он уже не чувствовал, скоро остановится и сердце, даже руки начинали цепенеть. В своей нелепой попытке заслонить собой госпожу он лишь получил смертельный удар, не уберег Богиню Пыли и закончит свою жизнь как никчемный мусор и корм для других оскверненных чудовищ, которых он сегодня изрубил великое множество.       Оскверненных чудовищ…       Глядя снизу вверх на свою истязательницу, многие годы мучившую его и ломавшую ради собственных прихотей и ненависти ко всему настоящему и прекрасному, Алатус внезапно четко осознал, что он должен делать.       С усилием делая глубокие вдохи, чтобы хотя бы на несколько секунд удержать в теле жизнь, юноша стал стягивать рассеянные вокруг клубящиеся миазмы, жадно вбирая в себя оскверненную энергию. То, что он поклялся никогда больше не делать, выжгло новым ядом паучий в каждой клетке его тела, запитывая духовные вены и сосуды, скрупулезно восстановленные Богиней Пылей и им самим в длительных и кропотливых медитациях. Все его естество пронзило мучительной болью, тело отвергало темную энергию, но почти сразу же начало мучительно регенерировать. Энергия всегда остается энергией, неважно каков ее источник, в этом Мену был прав, когда предостерегал молодняк бездумно поглощать рассеянную в пространстве энергию.       Кровь остановилась почти сразу, по телу на мертвенно-бледной коже зазмеился черный рисунок вен и сосудов, а мышцы захрустели, наливаясь силой. Затрещали лохмотья когда-то цианового, а сейчас почти черного от чужой крови ханьфу, на раздавшихся плечах и грудной клетке. Но при попытке запустить трансформацию в свой истинный облик все нутро скрутила такая боль, что Алатус едва не рухнул ничком обратно в грязь. Кровь небесного якши, той златокрылой птицы, которой он был когда-то, отказывалась подпитываться энергией миазмов и отзываться своему носителю. Все, чего Алатусу удалось добиться — это прорвавшие одежду и кожу на спине костистые искорёженные остовы крыльев, покрытые волокнами обнаженных мышц без кожи, и клочья черных перьев по всему деформированному телу.       — Алатус… Что ты делаешь?! Прекрати! — донесся до него приглушенный вскрик Гуй Чжун. Конечно же, они заметили этот клубок из миазмов и ненависти, родившийся буквально у них под ногами. Даже Сиире тяжело повернулась к корчившемуся в агонии якше, который продолжал вбирать в себя больше и больше темной энергии, что уже срывалась с покровов самой паучихи и тянулась дымными ручейками от ран Гуй Чжун.       Как ты смеешь использовать против меня техники, которым обучила тебя я?! — в бешенстве Богини Кошмаров промелькнули нотки… страха?       — Хорошо обучила, тварь, — прорычал Алатус, и его кожу прорезали багровые полосы, перекинувшиеся дальше на его растрепанные по плечам волосы и клочья черных перьев по всему телу. Предплечья юноши болезненно вытянулись, пальцы вспороли длинные кривые когти, похожие на стальные крючья, а деформация продолжалась, превращая якшу во что-то мерзкое и ничуть не уступающее тем демонам.       Вскинув на Богиню Кошмаров горящие желтые глаза, Алатус оскалил кривые клыки, разорвавшие ему губы, и кинулся на паучиху, целя когтями ей в глаза и оскаленную страшную морду. Та попыталась отмахнуться от него своей клешней с зазубренным изогнутым когтем, но в следующее же мгновение взвыла от боли — искаженный якша в змеином броске вырвал ей половину конечности из фаланги. Брызнула едкая черная кровь, обжигающая не хуже кислоты, но Алатус не обращал на нее внимание. В его помутившемся разуме прочно засела лишь одна мысль: «Убить эту тварь».       Похоже, он застал Сиире врасплох. Она не ожидала, что получивший смертельную рану мальчишка не то что сумеет снова подняться на ноги, но и вдобавок воспользуется ее же оружием против нее самой. Будь они в иллюзии, Богиня Кошмаров взяла бы его под контроль, как делала всегда, но здесь, в реальности, ее возможности были ограничены этим телом — тяжелым, неповоротливым, очень разожравшимся с момента их последней встречи еще в бытности Алатуса ее слугой. А якша мало того, что регенерировал благодаря огромному количеству рассеянных вокруг миазмов, в том числе и им же убитых монстров, так еще был в своей полузвериной форме невероятно быстр. Он бросался на паучиху, казалось, одновременно с нескольких сторон, полосуя ее тело когтями, увеча и уродуя ее так, как никто никогда не делал с ней. А Сиире могла лишь бестолково размахивать когтями и крутиться на одном месте в попытках хоть раз попасть по верткому и маленькому врагу. Все более поглощаемый чужой порчей и собственной яростью, Алатус уже почти ничем не напоминал себя прежнего, кроме проступающего сквозь кровь и ошметки черных перьев изумрудного рисунка птицы. Но и он стремительно темнел, наливаясь цветом свежепролитой крови.       — Алатус… — Гуй Чжун пыталась влить в голос как можно больше силы, чтобы дозваться до него, но все, что Алатус хотел в данное мгновение — изорвать эту уродливую тушу в клочья, чтобы причинить ей как можно больше боли. В грациозном зверином увороте он уклонился от когтей Богини Кошмаров, проскользнул между лап и вонзил кривые когти в раздутое пластинчатое брюхо. Пробить ее броню ему конечно же не удалось, но паучиха вновь попыталась пырнуть его выскользнувшим жалом. В которое Алатус вцепился и изо всех сил ударил ногами по его основанию. Под дикий визг Сиире, в жизни не испытывавшей такой боли, он выломал ее жало — вырвать сил не хватило — и попытался его же загнать между пластин, но зазубренный обломок вырвало у него из рук. Якшу протащило под ее брюхом между лап, он перекатился в грязи и вновь бросился на паучиху.       — Пожалуйста. Она того не стоит, — Богиня Пыли с трудом выпрямилась. Во время очередного наскока на паучиху юноша отчетливо увидел бледное осунувшееся лицо женщины ее губы беззвучно двигались, а в сознании звучал ее жалобный тихий зов: «Сяо. Сяо… Сяо!» И пусть это имя затрагивало какие-то струны в его душе, скрепленной с Властелином Камня контрактом, сейчас все это казалось несущественным. Обезумев от запаха крови и ощущения боли паучихи, Алатус буквально упивался этим и рвал ее когтями, клыками — всем, чем мог дотянуться.       Золотой купол стал распадаться, осыпаясь похожими на блестки взвесью. Впервые за последние часы над Ассамблеей Гуйли стало видно низкое небо, вспарываемое всполохами молний и мертвенно синими вспышками на востоке. И сразу по земле забарабанили крупные капли дождя. Сквозь вой чудовищ и визги раненой паучихи донесся звонкий журавлиный клич, и грозовые тучи прорезала серебряная стрелка, словно лента чистого света. И там, где она касалась мглистых завихрений своими расписными белоснежными крыльями, завихрения тьмы расходились, как капли чернил, попавшие в воды ручья.       Гуй Чжун с трудом подняла голову, вглядываясь на мрачное небо, ее бледные потрескавшиеся губы тронула слабая улыбка. С усилием отняв руку от окровавленного живота, она посмотрела на испещренную следами порчи ладонь. Кожа на кончиках пальцах начала тлеть и осыпаться пылью. Закрыв глаза, женщина стиснула пальцы в кулак и сделала несколько глубоких вдохов.       — Рано. Еще рано, — она повторила это несколько раз, после чего с трудом выпрямилась и повернулась к рвущему паучиху Алатусу. В пылу схватки Богиня Кошмаров обрушила часть галереи и перекрытий уцелевших построек, и они свалились вниз. Теперь Богиню Пыли, оставшуюся на разрушенной площадке, отделяли от них останки полуобвалившихся стен со сводчатыми оконными проемами. Раньше отсюда открывался восхитительный вид на отмели и дюны, а теперь внизу в мутной пенистой воде плавали обломки и мусор, и волны прибоя бились о самый фундамент.       Вытянув тлеющую руку перед собой, Гуй Чжун едва слышно шевельнула губами. Но от разошедшейся от нее ударной волны, казалось, содрогнулись все обломки, и паучиха не устояла на своих исполосованных лапах.       Сяо.       И словно какой-то непреодолимой силой рычащего Алатуса оторвало от Сиире и рвануло от нее прочь, словно на невидимых нитях.       В следующее же мгновение полыхнула ослепительная золотая вспышка, и под паучихой вздыбилась земля, взорвавшись десятками каменных пиков, расцвеченных янтарными ломаными линями. Богиня Кошмаров дернулась, но лишь ударилась телом об каменный частокол, а над ней в стремительно светлеющем небе проступили очертания обманчиво хрупкой человеческой фигуры в развевающихся бело-золотых одеждах. Янтарные потоки обволакивали его дрожащим ореолом, сильный ветер трепал выбившийся из-под капюшона каштановый хвост, норовя сорвать накидку с его головы. Ярость, которую излучал Властелин Камня, была буквально осязаемой и разгоралась все ярче с каждым рывком Богини Кошмаров, пытавшейся выбраться из клетки каменных пиков.       Обхватив рычащего и вырывающегося якшу, Гуй Чжун отчетливо слышала пробивающиеся сквозь вой ветра и грохот прибоя переливы гуциня, с каждым ударом сердца становившиеся все громче. Самой Владыки Песен видно не было, но ее живительная музыка, казалось, обволакивала израненное тело, словно теплый летний ветерок, чуть притупляя боль. Даже Алатус стал извиваться не так яростно. Его окутанное черной дымкой изуродованное тело сотрясали судороги, и Гуй Чжун уже почти не чувствовала в этом существе признаки сознания.       — Птенец… Сяо… — прижав его к себе покрепче и зарывшись лицом в его слипшиеся от крови волосы, она пыталась нащупать в этом клубке пульсирующих хрящей и мышц нужные точки, но в ее руку впились кривые когти.       Ты думаешь, чешуйчатый ублюдок, что завалил Осиала камнями и победил? — донесся исступленный вой Сиире. Она билась в ловушке из острых каменных пиков и не могла освободиться. Богиня Кошмаров искусно плела паутину иллюзий, но в реальности была такой же беспомощной, как и птица с оторванными крыльями. — Но ты проиграл, Моракс! Вы все проиграли! — в исступлении она попыталась достать плевком паутины Властелина Камня, но тот небрежно отмахнулся, и ком слизи осыпался трухой, даже не достигнув золотого гео барьера.       — Пока живы люди, мы не проиграли, — глухой голос Моракса мог показаться безразличным, если не знать, как переменился этот воинственный жестокий бог с момента заключения контракта с Богиней Пыли. С той, кто научил его заботиться о своих последователях.       Облака над побережьем вспыхнули янтарным отсветом, и Сиире, осознавшая, что за этим последует, взвыла еще громче:       Если убьешь меня здесь, я отравлю здесь все до последнего клочка земли!..       Ее иступленный вой потонул в нарастающем грохоте, с которым небеса исторгли из клубящихся туч колоссальное обсидианово-черное копье, обрушившееся на бьющуюся в каменных тисках паучиху. Моракс резко свел ладони, словно стремился удержать невидимую сферу, и пригвоздившее Богиню Кошмаров копье скрыла насыщенная янтарная клеть, окрасившаяся изнутри черными разводами выплеснувшихся концентрированных миазмов. В этот момент Алатус конвульсивно выгнулся дугой, и Гуй Чжун почувствовала, как рвутся последние нити, связывавшие кукловода с ее марионеткой.       — Алатус, все закончилось, — прошептала богиня, продолжая удерживать вздрагивающее тело искаженного якши. — Ты справился… Исполнил свой контракт.       Она потянулась к его сознанию, и едва не провалилась с головой в мутную черную топь, пузырящуюся миазмами боли и ярости. Из этой черноты выступали лишь обнаженные похожие на птичьи кости.       «Алатус?» — Гуй Чжун чувствовала, что он ускользает, словно рассыпающийся в руках пепел. Удерживая обмякшее тело якши поперек груди, она попыталась нащупать точки циркуляции энергии и понять, насколько обратимы эти деформации. Накрыв тлеющей ладонью лоб юноши, богиня старалась вызвать в сознании привычный образ птенца, но он словно сопротивлялся всеми фибрами своей измученной души.       «Помнишь, я обещала вернуть тебе крылья? — чувствуя, что она все глубже погружается в зловонную топь, тихо проговорила Гуй Чжун. — Так ты сделал это сам. Без моей помощи. Алатус. Сяо», — она вновь воззвала к нему и ощутила слабый отклик.       Перед ней из завихрений миазмов соткался хрупкий мальчишеский силуэт. И пускай его облик все еще был обезображен, Гуй Чжун видела знакомые черты.       «Ты должен вспомнить, кто ты на самом деле. Рано или поздно все раны затягиваются, а перья отрастают. И никакая клетка тебя не удержит», — она потянулась к нему рукой, но якша всякий раз отступал от нее, хотя в его безжизненных глазах будто бы мелькнуло узнавание. Но только на мгновение.       «Когда все вокруг твердили, что ты обречен превратиться в демона, ты сумел удержаться на краю», — Богиня Пыли протянула к нему руки, словно желала заключить в объятья, и на сей раз он не стал отступать от нее.       «Молодец», — прошептала Гуй Чжун, обхватив ладонями его лицо — с выступающими клыками, прорезавшимися на висках рогами, — и провела по нему, словно пыталась стереть деформации.       Алатус сморгнул, заторможено, словно во сне, сфокусировал взгляд на женщине перед собой.       «Пообещай, что больше не станешь использовать эту технику. Даже если ты думаешь, что тебе уже совсем нечего терять, — удерживая пальцы на его изуродованном лице, Богиня Пыли вглядывалась ему в глаза, словно пыталась увидеть его прежнего, до встречи с Сиире. — Демонобог отличается от демона лишь наличием последователей и их веры. Ты это и сам знаешь, когда взялся оберегать ту горную деревеньку. А когда в тебя никто не верит, искать в себе силы остаться собой становится намного сложнее… Сяо, пожалуйста, постарайся вспомнить это чувство», — продолжала Гуй Чжун, и ее голос был уже еле слышен, — я помогу… В последний раз», — она слабо улыбнулась.       Богиня Пыли переместила ладонь ему чуть ниже груди, и в этот миг окутывавшие якшу клубы миазмов сгустились и обрушились на Гуй Чжун концентрированной ненавистью, обжигая кожу словно кислотой и вынуждая отдернуть руку. Черное облако перетекало, как живое, и в нем, казалось, проступали тысячи голодных оскаленных пастей и загнутые крючья когтей, жадно тянувшиеся к ней.       Инстинктивно закрывшись на миг рукой, Богиня Пыли выпрямилась и выбросила вперед ладонь — в самое сердце миазмов, которые тут же сомкнулись вокруг нее и якши. И в это же мгновение клубы тьмы вспухли алым заревом ослепительного пламени, вырвавшегося из израненного тела фэнхуана. Гуй Чжун дотянулась до Алатуса, вцепилась похожими на когти пальцами в плечо, а другую почерневшую ладонь с силой вдавила ему в грудную клетку, после чего сконцентрировала в этой ладони всю оставшуюся у нее энергию.       Их обоих поглотила вспышка ослепительного пламени. Огонь сдул черные клубы миазмов, выжигая черные клочья перьев вместе с кожей и обломками костей и шипов, проникая в каждую клетку искаженного тела небесного якши. Вместо мгновенной и спасительной смерти сознание прояснилось настолько, что Алатус ощутил объятия Богини Пыли и сдавленно засипел от боли, чувствуя, что сгорает заживо.       А потом в раскаленном воздухе потянуло слабым призвуком свежести, юноша жадно хватанул этот холодный бриз обожженными губами и ощутил, что по телу разливается странное чувство. Муть перед глазами чуть прояснилась, он различил слабое зеленоватое свечение, изливавшееся, казалось, отовсюду и, похоже, исходившее от него самого сквозь клочья сожженной кожи, осыпавшейся с него черным пеплом.       Гуй Чжун с трудом разжала пальцы и отступила на шаг, еле держась на ногах. В бледном до серости лице не осталось никаких красок, даже карминовые локоны выцвели до пепельного багрянца. Ее расфокусированный взгляд был устремлен куда-то сквозь него, а истончившиеся губы слабо беззвучно двигались, словно она говорила что-то, но оглушенный Алатус в своем оцепенении не мог ничего разобрать. Лишь смутно ощутил, как его подхватили чьи-то руки и оттаскивают прочь от окутанной тлеющей ржавой пылью богини.       — Оставайся здесь, — Владыка Песен оттащила Алатуса к обломкам башенки, а сама бросилась к покачивающейся от изнеможения Гуй Чжун. — Держись, Моракс сейчас…       — Уже поздно, — ее обожженные до черноты, похожие на птичьи когти пальцы, коснулись зияющей раны на животе. Рана тлела по краям, осыпающимся пеплом, а на бледной коже все отчетливей проступал черный, похожий на паутину, рисунок. Пошатнувшись, Богиня Пыли осела на колени и с трудом приподняла руку, жестом останавливая шагнувшую к ней Владыку Песен.       — Но ты же можешь… — голос адепта отчетливо подрагивал.       Гуй Чжун посмотрела на нее неожиданно прояснившимся взглядом и покачала головой. Облако окутывающего ее тлеющего пепла и ржавой поблескивающей пыли стало гуще. Обхватив себя руками, она прикрыла глаза.       — Госпожа… — собственный голос показался не громче шелеста тростника на ветру. Алатус пытался подняться, но тело не слушалось. Сквозь кожу все еще пробивалось бирюзовое свечение, перед глазами плыла зеленоватая муть, и такой же туман был в голове. Ему казалось, что дух отделился от тела и он смотрит на всех откуда-то со стороны и сверху. И это страшное чувство, что он сейчас сам рассыплется пылью, которую подхватит ветер и развеет словно клубы утреннего тумана…       — Гуй Чжун, попробуй, у тебя еще есть шанс начать ритуал… Я… Я помогу тебе. Скажи, что я должна сделать, — беспомощно проговорила Владыка Песен.       — Вы должны… Выстроить барьер подавления… — голос Гуй Чжун был уже еле слышен, впервые на ее лице проступила гримаса боли. С тихим треском ее тело начало темнеть, превращаясь в камень, который подсвечивали огненные отблески. Богиня словно пыталась укрыться в этой скорлупе, но пожирающее ее изнутри пламя, запитанное демонической порчей и паучьим ядом, тут же разрушало этот каменный панцирь.       Владыка Песен, казалось, приросла к каменным плитам и завороженно смотрела на перетекающую в воздухе багряную пыль и не в силах была пошевелиться. Из оцепенения ее вывел лишь шум крыльев и порыв ветра, с которым рядом обрушилась на каменные обломки Хранитель Облаков, тут же принявшая обличие человека.       — Моракс… — еле слышно позвала Гуй Чжун. Тлеющие трещины прорезали уже ее осунувшееся лицо, кожа отслаивалась целыми пластами, искажая привычные нежные черты.       Хранитель Облаков дрогнула всем телом и стиснула изо всех сил кулаки — острые птичьи когти с едва слышным хрустом вонзились в ее ладони. Очки в перламутровой оправе сползли ей на кончик острого носа. Казалось, она едва сдерживала крик, но сумела совладать с собой.       — Я приведу.       Алатус попытался подняться и сделать шаг к Богине Пыли, но в плечи вцепились знакомые жесткие пальцы, удерживая его на месте.       — Не двигайся, твое тело нестабильно… — торопливо зашептал Мену, касаясь пальцами его лба и, видимо, накладывая печать, потому что очертания собственных рук стали более четкими. А раз более четкими, то…       — Пусти… Мену, пусти! — прохрипел Алатус, но сзади его уже сгребли в охапку крепкие, похожие на когтистые лапы руки, удерживая на месте и не давая ему вырваться.       — Нет, — тихо сказала Бонанас, прижимаясь щекой к его мокрой макушке. — Нельзя…       — Ты не понимаешь… — Алатус в ужасе смотрел на каменеющее лицо Гуй Чжун, и бирюзовые потоки энергии вокруг него вспыхнули, рассыпаясь тысячами мельчайших дымных частиц. Руки гидро якши хватанули пустоту, а в следующее же мгновение Алатус материализовался в шаге от них и рухнул на землю. Только реакция Меногиаса, впечатавшего ему между лопаток ладонь, объятую вязью золотистых символов гео энергии, уберегла якшу от того, чтобы вновь рассыпаться в воздухе анемо частицами.       — Она… Она спасла меня… А я… — сипение Алатуса потонуло в сдавленных всхлипах и рвущемся наружу стоне: мог бы — выл бы в голос, словно раненый зверь. Но тело отказывалось подчиняться, печать Меногиаса ощущалась каменной глыбой на загривке.       — А ты будешь жить. Такова ее воля, глупый птенец… — глухо проговорила замершая рядом Владыка Песен.       Перед глазами Алатуса плеснули белые с золотом полы длинного плаща. Ни следа не осталось от летящей стремительной походки Властелина Камня, даже в этом облике двигавшегося с грацией линлуна, парящего среди облаков. Моракс еле передвигал ноги, тяжело опираясь об древо копья с обломанным наконечником. Его одеяние было покрыто едкими исчерна-фиолетовыми пятнами — следами паучьих миазмов, демонобог весь пропах кровью и болью. Видимо, даже для него это было слишком.       Следовавшая за ним Хранитель Облаков замедлила шаг и остановилась чуть поодаль. Стиснув свои предплечья когтистыми пальцами, она не смотрела в сторону Гуй Чжун, а выбившаяся из пучка бледно-изумрудная прядь и вовсе скрыла ее лицо.       Моракс замер перед Богиней Пыли, тяжело опустился на колено рядом, не сводя глаз с ее застывшего лица. Из пепла и остатков багряной пыли вокруг нее нарастал кокон, смутно напоминающий очертаниями незавершенное с изломанными краями яйцо. Концентрация демонических миазмов, вырывающихся из трещин и ран в теле фэнхуана нарастала с каждым вздохом.       — Все закончилось? — еле слышно спросила она, с трудом сфокусировав на Мораксе взгляд выцветших до блеклой желтизны глаз.       — Да, — только и ответил тот, неотрывно глядя на нее.       Обгоревшие губы богини слабо дрогнули, складываясь в призрак привычной улыбки.       — Мой подарок все еще при тебе?       — Я сохраню его, — тихо ответил Моракс. — Так и не смог его открыть.       Несколько мгновений Гуй Чжун молчала, лишь тоскливо шумел среди развалин, бывших еще утром величественным храмовым комплексом, и грохотал в отдалении гром. Потом донесся ее еле слышный вздох.       — Похоже, я все же не смогу исполнить наш контракт и быть с тобой. А тот замок… Глупость такая на самом деле… Забудь…       Моракс покачал головой, ожесточенно, неверяще, плечи его поникли, словно от тяжести всех горных цепей мира.       — Сохрани его в память обо мне. Может, однажды… — голос Богини Пыли угас окончательно, и незавершенный кокон с хрустом стал осыпаться. Пахнуло жаром.       Моракс с трудом выпрямился и, пошатнувшись, отступил на несколько шагов от разгорающегося сгустка багряного пламени в круговерти песка и пыли. Но вместо того, чтобы отойти от этого очага коллапсирующей демонической энергии, Властелин Камня так и остался стоять, глядя как адепты и якши начинают плести элементальный барьер подавления. В стороне сверкнули лиловый и алый росчерки — подоспели Босациус и Индариас. Кажется, они все поняли без лишних слов и принялись помогать укреплять барьер, вливая в него все свои силы. То, что мог в одиночку проделать с запечатыванием поверженных Осиала и раздавленной паучихи Моракс, теперь требовало участия всех, кто мог управлять элементальной и духовной энергией.       С трудом приподнявшись на четвереньках, все еще не в силах толком пошевелиться под действием печати Меногиаса, Алатус до боли в глазах вглядывался в бушующее, запечатанное в гранях барьера пламя, а в голове все еще звучал ее ласковый голос, зовущий его по имени, который постепенно угасал, как прогорающий огонь, не оставляющий после себя даже песчинки.