Blue bloods

      Людей, которые сидят спиной к свету, можно называть узниками подземелья. Они видят только тени предметов на стенах, не в силах обернуться к солнцу.       Мысль Платона заключается в том, что, если позволить одному из узников обернуться и выйти в свет, тогда силуэты для него обретут форму, он узнает их истинное значение: раньше метафоричное изображение казалось ему незыблемым, а процесс гадания, что же там, вызывал эйфорию. Это объясняет стремление индивидуума к высшей идее. Но, узнавая правду, человек обрекает себя на вечные страдания: горе от ума нашего…       Однако, что если просветлённого вернуть обратно под оковы? Скорее всего, человек попробует раскрыть соплеменникам глаза на ценность теней. Но поймут ли его идеи остальные узники? Нет. Для них он станет сумасшедшим, будет считаться диким. А после изгой снова привыкнет к тому мраку пещеры, тени снова обретут метафоричные значения… Однако это не изменит отношение к нему в лучшую сторону, наоборот, они поднимут на смех его освобождение из пещеры.       На данном примере мы можем понять, что подземелье — это не больше, чем рамки человеческого познания. Общество образовало вокруг себя определённые устои. И если общество хоть раз увидело бы свет, то больше никогда не захотело бы вернуться к прошлому.       Но рамки, поставленные нами же, — это запрет. Одиноким просветителям нет места здесь.       Так и Миу Ирума считала себя непонятым гением. Общество просто не могло принять её новаторские идеи и идеалы.       Это началось ещё с детства.       Как сейчас она помнит непонимание своей матери после возвращения дочери из-за границы, где жил её отец. Тогда девочка впервые сконструировала механическую игрушку, которая была очень похожа на кролика.       Миу также помнит, как в окно полетели её книги по механике и физике вместе с той самой игрушкой.       Фехтование и уроки этикета больше не приносили удовольствия.       Найти себя в чём-то и так сложно, а когда твоя родная мать запрещает заниматься любимым делом, приходится изворачиваться любыми способами…       Маленькая девочка заменила романы про приторную любовь Стефани Лоуренс на учебники по механике. Такие обычно выдавали мальчикам на уроках машиностроения. Ирума стащила его из класса и уже как полгода носила у себя в портфеле.       Неожиданно дверь открывается, и в комнату входит он… Тот самый мальчик, который так нравился Миу. Глаза начинают беспорядочно бегать по помещению, а щёки постыдно краснеть. Она резко захлопывает книгу, кладя её на свои колени.       Ирума сидела на полу каморки в техническом кабинете детского штаба, где их обучали. Система организации очень сложна, и в этих катакомбах она не раз путалась. Так и сейчас Ирума ждала, пока её пропажу заметит мать.       — Ты чего здесь делаешь? — спрашивает мальчик, подходя к ней.       Ирума закрывает лицо руками, выдавливая из себя что-то нечленораздельное, но потом громко выкрикивает:       — Я читаю! — в её руках показалась книга.       — Это же учебник, который мы изучали в прошлом году. Неужели тебе интересно? — ехидство отразилось на его лице.       — Очень! — её голубые глаза наконец распахнулись. Невтерпёж она начала рассказывать о механизмах, что сама хотела сделать.       Если мальчик заинтересуется ею, то, возможно, у Миу наконец появится друг.       Так как Ирума являлась дочерью одной из вышек клана, к ней относились, как к особенному цветку, что от нечаянного прикосновения может завянуть, поэтому даже сверстники боялись трогать или говорить с Миу.       Она лучшая во всём: и красивая, и умная, и богатая. Возможно, если бы не её кровь, всё сложилось бы по-другому. Младшая Ирума размышляла об этом, смотря на девочек, которые дружили не разлей вода в её группе.       — Но ты же девчонка! Таким заученным текстом меня не проведёшь!       Вмиг взгляд Миу потух. Какая разница, что она девочка? Почему никто не воспринимает её всерьёз?       — Н-но мне правда нравится.       — Хочешь простого внимания?! Ты и так со всех сторон его получаешь: ты же дочь Ирумы! — обыкновенная зависть.       Не с этого момента зародилась её ненависть к матери. Это произошло намного раньше, но только сейчас Миу всё осознала.       Слёзы сами полились из её глаз, силуэт мальчика стал для неё незнакомым чёрным.       Миу не слышала, как тот ушёл, теперь в голове звучали все унижения, которые она слышала за своей спиной, и не только они.       Девочка пыталась стать прежней. Снова полюбить злосчастные романы и неудобные платья. Но в её сердце накапливалась обида на мать; на отца, бросившего её в пятилетнем возрасте; на одноклассников; на прислугу, которая лживо ей улыбалась. В мире Ирумы нет любви, всё было лживым и мёртвым.       Миу не смогла обратно погрузиться во тьму, увидев тот самый солнечный свет.       У неё отобрали учебник технике, видимо, мальчишка всё же доложил Старшей Ируме.       Миу неправильная, и, чтобы это побороть, её лишили личного пространства: комнату девочки начали обыскивать чуть ли не каждый день.       Она больше не понимала, кому доверять. Желание признания свело её с молодым мужчиной двадцати пяти лет, который восхищался её познаниями в технике…       Изнасилование.       «Мне было девять».       «Позор семьи» — так называла её Мин.       После инцидента двери семьи закрылись навечно. Миу оказалась в клетке своей же комнаты.       Солнце потухло.       Кажется, её связали, когда она захотела сбежать. Синяки от верёвки так въелись в запястья, что вечное ношение перчаток стало обыденностью.       Девочку сломали, однако Ирума не была слабой, это точно. Пусть в сердце залегла ненависть ко всему человечеству, пусть ей никогда не вырваться из бескровного клана «N», она не сдавалась и никогда бы не сдалась на пути к своей мечте.       И девочка добилась своего: её выпустили из клетки в возрасте десяти лет. Тогда её маму понизили в должности, и она стала главным руководителем одного из штабов молодёжи, поэтому и Младшей Ируме можно больше не прятаться: всё равно она под вечным надзором.       Возможно, Мин Ирума сумасшедшая или озабоченная мать? На тот момент у неё осталась дочь, которую она любила из-за того, что дарить свою любовь было больше некому.       В первый же день своего пребывания в новом месте она встретила Кокичи Ому.       «Я всегда знала его имя. Это был обычный мальчишка, который постоянно сидел под юбкой у Харуки».       — Миу, встань! Я хочу познакомить тебя кое с кем… — девочка встаёт с мягкого дивана в новом кабинете своей мамы. За Мин сразу же входит девушка со снежными волосами. — Это Харука Ома, правая рука Главы.       От таких слов Ирума испугалась. Она так боялась сделать что-то неправильное и получить негодование Мин, что ничего не ответила, отводя взгляд.       — И её сын, — женщина сказала это с неким отвращением, что вызывало откровенное удивление.       И только сейчас Миу увидела мальчика, стоящего сзади Харуки. После упоминания он, конечно, вышел из укрытия.       Простая одежда: шорты, белая футболка и фиолетовая ветровка, которая точно на размер больше его самого, отчего мальчишка казался ещё меньше в росте. И руки… Совсем без мозолей, не то что у Миу. Стало стыдно, ведь она девочка. К нему даже появилась некая зависть.       — Как там его? Напомни, — продолжила Мин.       Мальчик уже хотел представиться сам, как ответила Харука:       — Тупая тётя Мин такая забывчивая… Это маленький Хару-чан, — при этом она села на корточки, гладя сына по голове.       — Но ведь Ко- — попытался возразить прозванный Хару, но сидящая ущипнула того за щёку.       — Привет-привет, Маленькая Ирума-чан! Кажется, я помню тебя только младенцем! — Ома рассмеялась. — Ты так же красива, как твоя мать. Интересно, характер у тебя такой же дерьмовый? — она невольно глянула на стоящую неподалёку Мин, наблюдая за тем, как меняется лицо той.       — А ты так и не научилась манерам? — Старшая Ирума спокойно садится за свой массивный стол, Ома же, не обратив внимания на недовольство подруги, подходит к Миу.       — Как бы то ни было… Для тех, кто живёт жизнью мафии, нет пути назад. Вы с Хару ещё дети и как только попадёте в эту канитель, получите своё личное наказание… Это неизбежно. Просто будь готова, — улыбка, такая милая и игривая: она успокаивала.       Харука уже знала, что и Кокичи, и Миу познали соль жизни пусть и в таком юном возрасте.       Но смысл заключался в совсем другом: на каждое решение проблемы найдётся новая. Невозможно жить беззаботно, тем более в Организации.       Человеческая природа такова, что мы не можем жить без цели и занятия. А может, это тоже рамки, в которые загнало нас общество?       — Я буду стараться… — первое, что сказала девочка за всё время, сжимая своё жёлтое платье. На самом деле она не хотела стараться — она хотела творить, создавать изобретения, которые были бы новшеством.       Женщина лишь хмыкнула на это и подошла к креслу перед столом. После, оглядев всю комнату, неоднозначно махнула рукой. Кокичи, в отличие от Ирумы, сразу понял, что время выйти из помещения, оставив взрослых одних.       Первая встреча с Омой и её сыном не была последней. Девочка была без понятия, как её мать познакомилась с Правой рукой Выше, но, они оказались близки. А Кокичи стал единственным мальчиком, с которым Миу не боялась говорить.       — Так ты типа механик? — мальчишка сел на бордюр.       Сейчас они находились за спортцентром, где Миу училась фехтованию.       Тема разговора как-то незаметно перетекла в устройство ловушек, и девочка не смогла удержаться, затараторив про систему рычагов. От чувства стыда она тоже валится на бордюр, облокачиваясь на кирпичную стену и пачкая белую форму.       — Да, но мама запрещает говорить об этом, — она виновато отводит взгляд.       — Прям совсем?       — Прям совсем.       — Ни-ши-ши, и не надоело тебе страдать? Харука говорила об этом.       — О чём? — голубые глаза смотрят в пустоту, прокручивая все плохие моменты, что произошли по вине её матери.       — «Миу всю жизнь будет страдать из-за Мин, потому что та всегда права», — но я так и не понял. Харука всегда высказывает какие-то странные фразы.       Но вот девочка поняла, что сказала мальчику мама. Из-за своей веры в правоту Мин всегда окажется в моральном большинстве, в отличие от своей дочери.       — А, и ещё: «Возможно, эту проблему можно решить только кардинальным способом», — но ты слишком трусливая. Последняя фраза лично от меня, кстати, — Ома улыбался, смотря на неё.       — Дурак… — Миу отворачивается. В глубине души ей стало страшно и стыдно за то, что она так сильно ненавидит маму.       Не только плохие стороны были в их взаимосвязи. Мин читала ей перед сном, и они часто гуляли в оранжерее поместья или пили чай. Но, может быть, эти прелести покажутся для кого-то ничем по сравнению с причинённой болью.       Кокичи резко поднимается.       — Что ж, Миу Ирума. Я, как Великий Кокичи Ома, помогу тебе, я же гений всё-таки!       Да, это тот самый момент. Первый и последний раз, когда Ома сказал ей своё имя.       Эта фраза даже впечатляла! Как они, дети, смогут избавить Миу от гнёта своей же матери? И пусть она знала, что её жизнь зависит от неё самой, но в Кокичи она увидела надежду.       Он протянул ей руку помощи, накладывая на себя ответственность за судьбу подруги. И обещание, которое дети дали себе в тот день, исполнилось. Но они ещё не знали, чего это будет им стоить.       — Итак, для смелости спиздим по газировке!       — Я не буду воровать! — ахогэ на голове Миу пошло волнами.       Когда она начала материться? А когда она начала отказываться носить платья? А когда научилась отстаивать своё мнение? Неужели на жизнь Миу так сильно повлиял Кокичи Ома? В глазах Ирумы он был свободным. Не вписанным в устои Организации «N». Мог ходить в школу с обычными детьми (причём даже не в элитную, а в простую). Он был неограничен в выборе занятия. У него также не было чёткого расписания.       В это время зависть Миу достигла предела. Злость, обида и ненависть, что копились в душе, — бомба замедленного действия.       «Взрыв подкрался незаметно».       Кажется, светский ужин, который организовывала Мин Ирума в своём особняке, проходил три года назад перед инцидентом с изнасилованием Миу. Сейчас ей тринадцать.       Спускаясь по лестнице в своём белом платье с рюшами, она похожа на невесту. Пряди её красивого пучка с цветами щекотали нос. Все гости в зале вышли её встречать. Да, все сто двадцать четыре взгляда направлены только на неё.       Однако Ирума замерла на платформе, что соединяла воедино Т-образную лестницу. Сзади Миу висел гобелен, сплетённый кропотливым трудом рабочих, где изображена семья Ирумы: из неё, матери и отца (Мин просто не могла признать себя вдовой).       — Вы знали? В нашем мире тянуть друг друга на дно почитается за добродетель! — в правой руке Миу появилась серебряная шпага.       «Взрыв. В тот момент я увидела, как синие глаза Харуки сверкнули азартом. Откуда она вообще знала, что всё так обернётся?»       Послышалось недоумение зала.       — И я уже давно на этом блядском дне! Мам, а ты когда-нибудь думала обо мне как о дочери?! Конечно, нет! А ведь это всё из-за тебя! Знаешь, сумасшедшие люди такие громкие, что вокруг них всегда крутится много народа! Но ты забрала у меня и это своей фамилией! — на губах Миу блеснула отвратительная улыбка. — Похоже, я никогда не могла сосуществовать с Богом, ведь ты стала для меня им!       «Меня никто не любил, ну и что с того?!»       — Когда это началось, ты сама-то знаешь?! Мне надоело купаться в своих ночных истериках! Мне надоело! Хочу изобретать! Хочу изучать физику! Мне не нравятся паршивые платья! Я не живу в слащавом романе! И мой вердикт таков: семья Ирума уже давно оказалась в непроглядной тьме, и терять им нечего! — взмах шпагой режет огромное полотно. Теперь на картине красовался длинный разрез вдоль лица вышитой Миу.       По залу пронёсся шёпот. А за спиной девочки послышался стук каблуков с хлопком в ладоши.       — Ты закончила? — это выражение лица Мин она запомнила на всю жизнь. Улыбка; глаза, которые полуприкрыты; спокойные брови. Свет люстры не падал на лицо её матери, отчего казалось, что она закрыла собой метафоричное солнце для Младшей Ирумы.       Больше Миу не хотела стесняться — она хотела быть той, кем является. После поднятая шпага устремилась к шее Мин, но остановилась. В зале кто-то вскрикнул.       — Ты же знаешь, что направлять оружие на члена семьи считается дурным тоном, — Мин даже не шелохнулась, ведь дочь не смогла бы убить свою родную мать, что бы та ни говорила.       Миу ухмыльнулась:       — Вот только я и не собиралась вас ранить, Матушка, — девочка отпускает оружие, которое со звоном падает на пол.       Это фамильная шпага их семьи. Ирума взяла её, висящую в хрустальном серванте. На рукояти каллиграфично выгравированное слово «Aeternitas».       И та самая «Вечность» сейчас распалась на две половины под сильным давлением каблука Миу.       «В тот день я смотрела на Мин сверху вниз, пока она в отчаянии трогала ту ебать старую шпагу.       "Пошла нахуй, Мин Ирума, моя дорогая мама", — я бы точно сказала ей это ещё сто раз».

• • •

      — Блять, и как его пройти?!       — Я думаю, сначала надо атаковать артиллерией, а потом отступать.       — Нет, попробуй снова всей силой атаки.       — Да это полная залупа! Вы играть не умеете! — Миу расхохоталась то ли оттого, что в голову всплыло её прошлое, то ли оттого, что Рантаро, Кокичи и Киибо уже час не могли пройти уровень с боссом, который Миу прошла за пятнадцать минут.       — Тогда пройди его сама! Я тут помру, если не узнаю концовку! — возмутился Ома.       — Я, Великая Изобретательница Миу Ирума, буду вам помогать?! Не мечтайте, тупицы.       — Вот только великие люди не утверждают, что они великие… — проговаривает Рантаро, смотря на экран, где опять написано: «Поражение».       — Пошёл ты на-ахуй!       — Напоминаю, что мы уже третий час сидим у меня, но так и не перешли к делу…       Это правда. Кокичи собрал всех троих в комнате Киибо, чтобы обсудить «кое-что очень-очень важное», но они так и не смогли добраться до «очень-очень важного» из-за насущных тем и приставки с играми.       — Да-да, — Ома валится на кровать рядом с Ирумой. Рантаро же остался сидеть на полу, а Идабаши на своём игровом кресле развернулся к друзьям. — Итак, мои Рыцари Круглого Стола, пришло время совершать подвиги!       — Думаю, в твоём случае очередное преступление… — со вздохом говорит Рантаро, отводя глаза.       — Однако я заметил, что возле нашего Сайхары летает одна противная бабочка, и нам нужно её устранить!       — С каких пор «нашего»? — скептически произносит Миу.       — Ну, как минимум, с Ки-боем они уже «мегалучшие друзья», — мальчик язвительно смотрит на сидящего неподалёку.       — Широ, я же говорил… — «Робот» вздыхает, не в силах закончить фразу.       — Ты про Маки? Каэде упоминала о ней, но, как по мне, мало сведений, что она из Бабочек. Тем более Шуичи её не интересует, в отличие от тебя, — поймав злобный взгляд, Амами вновь не решается продолжать.       — Мне вот тоже интересно, нахуй он тебе сдался? В прошлый раз ты так и не объяснил.       — Какие вы душные! Объясняю для тупых: Шуичи и его дядя обладают независимым авторитетом от нашей Организации. И если меня всё равно хотят прикончить Бабочки, то пора что-то менять в нашей реальности. План заключается в том, чтобы переманить Харукаву на нашу сторону!       — Играешь с огнём. Ты ведь хочешь поставить две подпольные организации перед судом.       — Невозможно. Тем более Мин-сама не одобрит… — Киибо, который был белым кроликом перед начальством, конечно, засомневался в предложении Лидера.       — Нам в любом случае кранты, — Миу встаёт с кровати, беря в руки джойстик. — Но почему бы и нет?       — Ты чего, Миу?! — Киибо привстаёт с кресла, возмущаясь.       Кокичи рассмеялся.       Объявить войну всему миру страшно и в некоторой степени невозможно: он же всего лишь пешка. Однако в любой, казалось, нереализуемой затее есть единственное но: Ома не был сумасшедшим. Если он сказал, что это реально, значит, так оно и есть. Почему бы не ухватиться за свой единственный шанс в лице Шуичи?       В тот раз он сбежал. Но теперь Кокичи прыгнет в омут не один, а со своей верной командой. Тем более шансы с Миу и Киибо возрастали в несколько раз.       — Ну, значит, решили, — Амами улыбнулся, прикрыв глаза. — Я в любом случае пострадаю меньше вас.       — Пути назад не будет, Киибо, — на тот момент было понятно, что «Робот» согласится, но хотелось ещё немного поиграть на нервах Идабаши.       — Уходите из моей комнаты! — резко поворачиваясь к компьютеру, Киибо произносит еле слышное: — Ладно.       Никто не собирался уходить, ведь сейчас пальцы Миу с лёгкостью танцевали на джойстике, проходя финальный уровень.       — Объявляю дело «Цирк» открытым!       Если согласится Миу, потянутся и все остальные — вечная истина, которую уяснил Ома.

• • •

      — И что это значит?! — Сайхара уже грёбаных полчаса думал над загадкой, которую оставил ему неизвестный Вор! Начиная злиться, он нервно отходит от стола и садится на пол рядом со своей кроватью.       Прошло три дня с момента ограбления супермаркета. Удивительно, что в новостях про этот случай ничего не всплыло. Либо их мелкое воровство затерялось меж более важного?       Тогда неизвестный оставил бандану с шахматным принтом (где они разбирали партии в шахматах), и, как оказалось, не случайно. Хотя изначально Сайхара предположил, что это обычная невнимательность. Также он подумал, что точки на шарфе проставлены случайно, но уже сегодня, что нет.       Пятна — шифр? Очень может быть. Сначала показалось, что представлена азбука Морзе, но эта теория отпала после ввода символов в переводчике.       Теперь Сайхара стал бродить кругами по комнате, продолжая размышлять, что означают точки, от которых начинало рябить в глазах.       Перебрать у себя в голове все известные шифры не так просто. Шифр Вернама? Тоже не подходит, точки нельзя разобрать как цифры.       — Я не понимаю…       — Что именно? — за спиной послышался знакомый голос. Видеть опекуна в домашней одежде было непривычно и даже как-то неправильно. Сегодня у того выходной. — Как, кстати, твоё состояние? Вижу, что ходить ты не разучился.       Шуичи тяжело вздыхает, видимо, без помощи опытного следователя ему не обойтись.       Данную мысль можно сравнить с искушением нажать на кнопку подсказки в игре. Ты точно догадался бы своими силами, что намного интересней, но возможность пройти без замедления сложную загадку часто одурманивает.       — Всё хорошо. Вот только не могу разгадать шифр… Вроде бы и морзянка, но какая-то странная, — Сайхара берёт в руки платок и садится на кровать, что после делает и дядя.       Недолгое молчание заканчивается, видимо, опекун догадался, что там написано:       — Хорошая теория, но, правда, не совсем верная, — мужчина замолкает и отворачивает голову. — Вот только послание…       Шуичи догадался, куда смотрит опекун… На пробковую доску с записями и фотографиями.       — Это язык Брайля. Моя знакомая часто его использовала в своих письмах, — после чего он резко встаёт и скрывается в дверном проёме.       «И что это было?»       — Шуичи, кто тебе дал этот платок? — слышится из другой комнаты.       — Я нашёл его… — конечно, говорить правду Сайхара не собирался. В их доме запрещена тема о Харуке Оме.       — Одно дело — быть любителем, и другое — приняться за реальное расследование, — без тени злобы сказал дядя. Он был рад тому, что Шуичи расследует. Пусть Старший Сайхара и недоволен выбором взятого дела, однако это вселяло призрачную надежду на светлое будущее в полицейских рядах.       Их диалог окончился?       Подсказка дяди, конечно, помогла понять написанное:

«07.09. назад 9».

      — Моё день рождения.       Но что может означать «назад 9»? Девять дней или лет? Введя в поисковике «07.09», ему не удалось составить цепочку, как это связано с Организацией или Омой.       Дядя появился с большой папкой в руках слишком неожиданно. Однако теперь стало понятно, зачем он уходил.       — Седьмого сентября, девять лет назад, произошло массовое убийство детей в приюте при церкви «Святого Христа».       — А это?       — Это дело, которое я вёл. Так и не сумел раскрыть того, кто это совершил.       Даровать кому-то право вершить правосудие над детьми — это грех, ведь они невинны. В таких случаях нет необходимости в истцах или суде, ты сам являешься таковым. И что выйдет, если оспаривать достоверность чего-либо никому не придётся, а нарушения незримого правила будет караться, словно по закону физики? Этой логики придерживался преступник.       Потому что детдомовцы с самого рождения были виновны.       — Я раскрою это дело.