Жажда небытия

Но все же для меня тех отражений мало И духу моему недостает людей. Зачем же в глубине душевного кристалла Не видно их лица средь отблеска вещей? Их нет! моя душа, лишенная отрады, Привыкла отражать одни колокола, О если бы она почувствовать могла Внезапно близость уст и ласковые взгляды? О если б сознавать я, встретив друга, мог, то зеркало живет и я не одинок. Роденбах Жорж Дорога до соседней деревни заняла два дня. Клион и ещё пятёрка его собратьев по цеху откликнулись на призыв местных охотников, которые нуждались в помощи. В их колодцах завелась опасная нечисть, и они призвали самых умелых охотников из окрестных поселений для помощи в её поимке. Клиону было всё равно, где работать, но найти тех, кто согласится ехать на задание с Осквернённым, оказалось не так-то просто. В конечном итоге команду удалось собрать и отправить на подмогу, однако настроение среди них было паршивым. В соседнем поселении прекрасно знали, что среди их людей есть Осквернённый. Молва о нём родилась и росла вместе с ним, и отряд не преминул возможностью ткнуть в Клиона пальцем в первые же минуты по прибытию. Клион привычно рявкал на всех, был груб и нелюдим, но свою работу выполнял безупречно, что, похоже, немало удивило местных охотников. Они уважали силу и признавали мастерство Клиона; не особо донимали его ни вопросами, ни едкими фразами — в отличие от своих, которые с удовольствием изводили неблагоутробного. После того как Настас рассказал, что Клион отпустил Мавило на смерть, а его ударил по голове — как оставил отряд без помощи, отсиживаясь на берегу вместо того, чтобы вступить в бой — отношение к Клиону стало невыносимым. Его всегда считали худшим из отребья, но боялись лишний раз тронуть, чтобы не нарваться на его бесконтрольный гнев. Несмотря на это, многие всё же работали с ним, зная, что Клион силён, умён, и в охоте ему не было равных. Но всё изменилось. Охотники начали открыто сомневаться в его способностях и отваге. Те немногие, кто когда-то смотрел на него сдержанно, стали считать Клиона предателем, ненадёжным, и даже те, кто когда-то доверял ему свою спину, избегали выходить с ним на вылазки, опасаясь, что он снова подведёт в час нужды. Даже уверения Сиано, что ничем нельзя было помочь, не возымели на Гильдию должного эффекта. Хотя для остальных людей в поселении этого объяснения хватило, что всё-таки слегка облегчало ему жизнь. Клиону не нужно было ни их общения, ни их одобрения, но с каждым днём абсолютная отчуждённость от людей становилась всё более острой. Каждый взгляд, полные недовольства шёпоты за спиной напоминали Клиону о том, как глубоко он оказался изолирован и одинок. Он не считал, что мог бы тогда спасти свой отряд, и в случившейся трагедии не испытывал угрызений совести. Клион был весьма раздосадован нежеланием Настаса впредь общаться с ним. Видимо, удар по голове оказался крепче, чем Клион полагал. За последний год, после нападения зверя, они непозволительно мало виделись с Сиано. Всё чаще тот держался в стороне. Сначала это были едва заметные знаки: случайные, но всё более частые молчания, его движения становились холодными и отстранёнными, а взгляд — пустым и усталым, напрочь расстерявший те прежние тёплые искорки. Сиано, с которым раньше можно было говорить часами, с которым, казалось, ничто не могло бы их разлучить, — избегал его. Клион не мог достучаться, не понимал, что терзало Сиано. Нестерпимо видеть пропасть в его глазах. Он искал малейшую зацепку, слово, которое могло бы пробудить в Сиано хотя бы тень былой близости. Видел, что Сиано опять что-то умалчивает, и это молчание резало не хуже любого оскорбления. Спрашивал напрямую, но тот, как всегда, уклонялся от ответа, отстранялся, врал или молчал. Всё было напрасно. И чем больше Клион пытался приблизиться, тем жёстче и уклончивее становился ответ. Сиано уходил в себя, надевая на лицо сотни масок лжи и полуправды, которые становились всё более натянутыми и искусственными. Иногда он врал, прямо глядя в глаза, утверждая, что всё в порядке. Сиано ему не доверял, и это было чудовищно. Клион понимал, что это началось после его столкновения с оборотным волком, но не представлял, что именно так потрясло Сиано. Какой-то страшный сдвиг произошёл в том, как Сиано его видел, как воспринимал после. Это была больная, агрессивная отрешённость. Сиано целенаправленно выталкивал его из своей жизни. Каждый раз, когда Клион чувствовал эту дистанцию, его сердце сжималось от боли. Он терял не просто человека, а всё, на чём строилась его жизнь, всё, что делало его живым. Клион привык сражаться и выживать в неподобающих условиях, но эта борьба была иной. Не было ясных врагов, не было внешних угроз, с которыми можно было бы столкнуться лицом к лицу. Здесь не сыскать арсенала, оружия, которым можно было бы побороть противника. Клион, несмотря на всю свою стойкость, проигрывал каждый раз, без шансов на победу. Он тянулся к Сиано, но тот не двигался в ответ, а сжимался в себе, отталкивая всё дальше и дальше. Вокруг Сиано всё ещё разливается яркий свет, который ласкает глаз, и слух, и ублажает вкус. Жизнь рядом с ним по-прежнему прекрасна, пусть и омрачнена. Вопросы, которыми он задавался, звучали безжалостно: «Что я сделал не так? Где я потерял его?» Их последний разговор состоялся более трёх месяцев назад, когда Клион, будучи совершенно отчаявшимся, но всё же жаждавшим услышать правду, вновь спросил его: — Да что с тобой? Чем же я так тебя обидел, что знаться со мной больше не желаешь? Я опротивел тебе, Сиано? Сиано встревоженно ходил по его хижине из стороны в сторону, нервно перебирая пальцами косички, позвякивая камнями и ракушками. Этот неровный звук начал нервировать Клиона, как и его хаотичные перемещения, скрытность, паранойя и издёрганность, ставшие почти ежедневной рутиной. Но Клион долго молчал, проглатывая всё, что Сиано ему скармливал в оправдание своему поведению. — Ты не можешь мне наскучить, — не глядя на него, сдавленно пробормотал Сиано. — Мои чувства к тебе остались прежними… — Прекрати уже, не делай вид, что всё нормально! — прорычал Клион, шагнув вперёд. — Хватит мучить. Я не заслуживаю правды? Дальше так продолжаться не могло. Клион почувствовал, как в груди что-то ломается, болезненная трещина начинает расширяться, и он уже не может удерживать себя в рамках молчаливого терпения. Он стоял перед Сиано, как выживший на поле битвы, где каждая фраза — оружие, пущенное в никуда. Готовый на всё, чтобы пробить эту неприступную защиту, в которую Сиано закрылся. И сейчас его терпение лопнуло. Он собирался вынудить Сиано признать, что происходило внутри него. Знал, что если не добьётся этого признания сейчас, то потеряет всё — и Сиано, и самого себя. — Нечего говорить. — Заканчивай врать! — вскрикнул Клион, с непониманием следя за его передвижениями. — И остановись немедля. Сиано действительно сразу же замер, словно это был приказ. Одной рукой вцепился в край камина, за массивную каменную стойку. Слегка пошатнувшись, он очень медленно выдохнул, будто борясь с подступающей болью. — Ты не поймёшь. Не сможешь, — слова были глухими, в них ощущалась обречённость, как если бы Сиано сам сдался перед этим вопросом. — Клион, что-то не так. Когда я с тобой, мне кажется, что я утрачиваю силу, как будто… опять слепну и погружаюсь во тьму. Ты иссушаешь меня, и я не могу делать то, что должен. Не могу видеть. Я так поглощён тобой, что теряю себя! — он будто говорил не столько Клиону, сколько самому себе. — Сиано, что ты… Клион задохнулся от его неожиданного признания. Он даже и не надеялся услышать что-то внятное и откровенное от Сиано в этот раз. Всё, что он знал, — это молчание, уклончивые слова. Когда тот наконец заговорил с таким страстным, почти животным отчаянием в голосе, Клион просто опешил. Стоял как вкопанный, ошеломлённый, что Сиано вдруг раскрыл перед ним душу. — Я не увидел приближение Озулфа! — резко сказал Сиано, голосом низким и дрожащим, полным горечи и вины. — Вагош и другие мертвы. Если бы я только мог предупредить вас… Если бы увидел, что он близко, мы могли бы подготовиться, могли бы… Я должен был увидеть это. Сиано тоскливо опустил голову и прижал руку к лицу, сдерживая поток мыслей, разрывающих изнутри. Плечи слегка дрогнули, но он не дал волю эмоциям. Клион внимательно слушал его внутренний крик и начинал злиться. Он совершенно не ожидал, что это, пусть и трагическое событие, произошедшее не по их вине, встанет между ними. — Ты же не можешь знать всё на свете, — уклончиво сказал Клион. Но Сиано не отозвался, продолжая, не моргая, пронзать пустоту. Слова не доходили до него. — Мои способности померкли из-за нашей связи, — выдал Сиано. — Всюду, где есть ты — я бессилен. В этот раз я не увидел Озулфа. Что пропущу в следующий? Клион не мог сразу понять, как на это реагировать. Что-то холодное сковывало грудь, мысли перемешивались от осознания услышанного. — Как это занятно, — разочарованно произнёс Клион, приблизившись к нему и упрямо заглядывая в лицо. Он попытался скрыть растерянность, но ничего не мог с этим поделать. — Если я так утомил тебя собой, то мог бы и раньше поведать, а не доводить всё до этого! — Говорил же, ты не поймёшь, Клион. Я стал слабым. Тебе неведомо, что значит быть таким… Ты всегда держишься, как будто все невзгоды тебе ни по чём. А я… не могу больше. Я не умею быть таким, как ты. Каждое слово было тягучим, вязким, и звучало как укор, укус, который разрывает все иллюзии. Сиано говорил без ярости, а как человек, столкнувшийся с непоправимым. Он, кто когда-то был источником силы и уверенности, истлевал, ощущал себя беспомощным, утратив цель и своё место в этом мире. Клиону стало дурно. У него прорвало очередной нарыв на поверхности души. Сиано был для него божеством, внутренним ресурсом, поддержкой, тем, кто всегда был рядом, чтобы удержать его на плаву и вытащить из мрака проклятья. Он и не догадывался, что тот, кто казался непоколебимым, сам терял всё. Из-за него. — Ты… ты серьёзно? — Я не обвиняю тебя, — Сиано испуганно вскинул голову, смело встречая его злость и раздражение. — Ты дорог мне, и я не хочу лишиться тебя, Клион. Но я должен разобраться, что происходит. Узнать, из-за чего мои силы уходят. — Из-за моей скверны, очевидно. Сам знаешь это, — Клион не сдержал усмешку и произнёс через зубы, при этом отступив, не смея смотреть на него. Он подошёл к столу и сел на табурет, не доверяя ногам. — Нечего тут выискивать, ведь и так всё понятно. Я был глуп, когда поверил, что ты можешь быть со мной. Глуп, что убедил тебя в этом. Правда твоя. Нельзя быть рядом со мной. Меньше всего Клион хотел бы видеть это несчастное выражение на его лице. Чувство, что теряет его, было гораздо сильнее, чем любой гнев, кипящий внутри. Сиано замер, его черты исказились от боли и досады. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого только издал тихий, хриплый звук, почти стон. На несколько томительных минут воцарилась тишина, прерываемая пением лесных птиц за окном. — Я не собираюсь покидать тебя, — слишком виновато отозвался Сиано, вероятно, собравшись с духом. Его голос дрожал, но в нём звучала неожиданная решимость. — Но ведь мы можем уйти вместе, в земли Предела, где проклятье не будет властвовать над тобой. Где мне не придётся вызывать видения, чтобы защищаться от зла. — Опять ты за своё… Ты же так и не увидел, да? — голос Клиона был пропитан сарказмом. — Восточную империю Предела. Почему ты не видишь этих земель? Не потому ли, что их просто нет? Всё это — сказки стариков. Предел пал, как и Смута. Зло повсюду. Нам не сбежать от этого. — А может, не приходят ко мне видения о Пределе по какой-то иной причине, ты не подумал? — вдруг ледяным тоном заявил Сиано, вынуждая Клиона посмотреть на себя. — Не рассказывай о том, в чём не уверен. — О чём ты, впрочем, толкуешь? — озадаченно спросил он, не понимая, что происходит. — Скажешь, всё это — тоже из-за меня? Видя, как Сиано сник и притих, Клион сжал кулаки. Его речь, этот взгляд Сиано, который так легко уступал, как будто не был способен противостоять, бесил Клиона ещё больше. Ему всерьёз начало казаться, что Сиано его опасается. А ещё постоянная недосказанность не давала покоя. Он не забыл, что Сиано надёжно хранил секрет, как Клиону удалось пережить нападение лунных птиц в день четырнадцатилетия. Клион рассказал ему без утайки, потому что безгранично доверял. И Сиано даже не задавал вопросов, хотя знал, что это скверна уберегла, проснувшаяся уже тогда. Но ещё он помнил, как Сиано нагло солгал ему о книге, что солгал всему народу ради него, лишь бы Клиона не изводили за проявленное малодушие. Он не поднимал эту тему, не спрашивал и не докучал, как они и условились. И всё-таки Клион не мог отделаться от никчёмного впечатления, что Сиано так же легко мог врать и насчёт своих чувств. «Это не означает «нет». Понимай, как заблагорассудится», — постоянно всплывало в голове. Клион понимал, почему. Он не имеет в душе своей ничего доброго, вечно хмур, обозлён. Клион сам себе опостылел и опротивел, и не мог винить друга за желание держаться подальше. Ведь кто захочет быть рядом с тем, кто излучает только тьму и боль? Сиано снова запустил руку в волосы, продолжая теребить ракушки, явно погружённый в мысли о чём-то своём. По выражению его лица Клион ничего не может определить, не знает даже, скажет ли Сиано правду или опять солжёт, как делает на протяжении всей жизни, как оказалось, в самых разных вещах. Вдруг ни с того ни с сего он начинает говорить — сперва бессвязно, потом яснее, отчётливее и определённее. — Я прошу лишь дать мне время, Клион! — вместо ответа выпалил Сиано, теряя самообладание. — Я обязательно выясню, в чём дело. Не могу поверить, что скверна может так сильно повлиять на меня. Тут что-то другое… Клион взорвался от ярости. Он вскочил с табурета, рука с грохотом опустилась на стол, ударив по нему так сильно, что тот едва не перевернулся. — Да очнись же! Я умираю, Сиано, и тебя утягиваю за собой. Я обречён. Просто закончим это сейчас. — Я и с этим разберусь, — проигнорировав его вспышку гнева, сдержанно и слишком холодно ответил Сиано, как будто разом переменившись. Он шагнул назад, упёршись спиной в стену, продолжая сжимать прядь волос длинными пальцами, безостановочно звеня украшениями. Увидев удивлённо затихшего Клиона, он спокойно добавил: — Всё, что я могу сейчас, это разобраться в себе. Прежде чем сделать то же для тебя. — Стало быть, ты что-то задумал. Не нужно, — призывая на помощь всё своё хладнокровие и мужество, жёстко отрезал Клион. — Во мне ты обрёл рассадник и источник немощи: всё, что есть в жизни плохого. С малого возраста я был сломлен. Нет во мне никакой стойкости, о которой ты говоришь. Только проклятье в венах. Ты принимал меня, потрясал меня, чувствовал меня. А я, оказывается, просто травил тебя всё это время. Он умолк на мгновение. — Зачем же скрывал, что тебе так плохо? — выдохнул Клион. — Если всё так, как ты говоришь, тогда мне понятно, почему ты ведёшь себя так странно в последнее время. — И как же я себя веду, поведай мне? — язвительно прищурился Сиано. — Ты равнодушен, молчалив, вздрагиваешь от моих прикосновений, — отрывисто начал Клион, давно готовясь высказать всё вслух. — Приходишь раз в несколько недель, и то, кажется, просто поизводить. Со мной ты словно отбываешь изрядную повинность! Тебе неприятна близость, да и такое чувство, что тебе уже вообще ничего не нужно! Хочешь только лишь утопать в своих видениях до изнеможения? Вот что тебе хочется? Так иди. Не кромсай. — О, нет, нет, нет. Не вздумай! — зашипел Сиано, взглянув на него устало и с острым упрёком. — Не смей отталкивать меня. Я не хочу пережить это вновь. — Ты точно не переживёшь, если останешься, — Клион небрежно дёрнул плечом. — Беги, пока я тебя не погубил. — Бегство не входит в мои планы. Не рассчитывай, что я уйду. Разве что ненадолго, — Сиано неожиданно улыбнулся. Хищная рептилия, подобравшаяся ближе — уравновешенный, гибкий, подстраивающийся под любую ситуацию. Его бледное лицо обычно легко загоралось румянцем от хмеля или от удовольствия. Сейчас оно было тусклым, неживым, как натянутая поверх чужая кожа. Его вид больно жалит. Сердце Клиона тревожно рухнуло от самой груди до живота. — Зря вообще признался. Знал же, как ты воспримешь, — колко залючил Сиано, подходя к нему. Клион отступил от него на несколько шагов. Лишь бы не тронул протянутой рукой, иначе Клиону не удержать холоднокровное выражение, привычно развалившись под его пальцами. Может, он всё-таки не врёт? Может, он и впрямь не желает оставлять его. Может, у Сиано тоже кровоточит что-то внутри. Клиону до одурения сильно хотелось нащупать эту его кровоточащую рану и впиться зубами, только бы не отпускать. Он бы испил его до дна, он бы его поглотил, но в этом и заключалась проблема. Он любил Сиано больше, чем саму жизнь и себя самого. И до сих пор не был уверен, что это неправильно. Клион никогда не считал себя трусом, но сейчас боялся, что обрекает Сиано на мучения. Боялся, что нужно позволить ему стать свободным от себя. И что останется в жизни, кроме печали, скуки, томления, несносных докуч и тягот, если он избавится от своего наслаждения, своего наваждения? Клион не знал ответа. — Уходи и больше не приближайся ко мне, — чётко приказал он, открывая входную дверь. — Ясно же, что для тебя это опасно. Сиано смерил его нечитаемым взглядом и невозмутимо направился к предложенному выходу. Клиону одновременно забавляло и пугало, что Сиано так просто следовал его указаниям. Гордый, упрямый, лживый, но всё же до невозможности послушный. Клион терялся в его поступках и поведении. Неотрывно следя за ним, Клион вдруг заметил, как тот расслабился, утратив подёргивание, шаг стал твёрже. Он запоздало подумал, что Сиано, видимо, дразнит его, заставляя играть по своим правилам. Внезапно стало кристально ясно, что тот не просто так решился сегодня на откровенный разговор. Сам ли Клион это затеял? По собственной воле его прогоняет теперь? Злость накатывала новой волной, бурля в крови. Сиано снова его провёл? Сиано притормозил, опустив ладонь ему на плечо, затем ловко скользнул на спину. Тёплая, ласковая, живая ладонь пересчитывает позвонки. И как умудрился сберечь этот жар под своим вечно холодным видом? Клион непроизвольно вздрогнул, чувствуя, как меж лопаток крадутся его пальцы. Ещё секунда — и вонзятся мёртвой хваткой. Он вдавливает у поясницы — под его касаниями раскрывается соблазнительная бездна. Шаг — и исчез. Клион не поддался. Лучше бы провалиться в крепкий сон — туда, где поджидает темнота без мыслей. Оставаться без него было страшно. Оставаться с ним — непозволительно. Клион страстно захотел обнять его так, чтобы расколоть надвое — одно для себя, второе — ему. — Это не то, что я хотел до тебя донести, — бросил Сиано, склонившись, мягко обнимая дыханием. — И всё же, я поступлю как считаю нужным. С твоей поддержкой или нет, но я раздобуду ответы. И освобожу нас обоих. — Не трать громкие слова, — фыркнул Клион и настойчиво кивнул на дверь, высвободившись от его прикосновений. — Ты добился своего. Убирайся отсюда, или я тебя вышвырну.

***

Они вернулись с ночной охоты на колодезную нечисть поздним утром. Охотники проспали в палатках весь день и пробудились только к вечеру. Перед обратной дорогой вся братия решила отправиться в местный трактир, который считался самым большим на землях коалиции и завлекал своим гостепреимством каждого путника. Клиона не приглашали с собой, но он всё же решил присоединиться, желая предаться забвению и отдыху, как и прочие люди. Трактир стоял на главной дороге и его сложно было не заметить. По величию он едва ли уступал храмам. У входа стояло множество лошадей, терпеливо топтавших грязь, пока их владельцы пытались впихнуть себя в зал. За пару дней до сбора урожая сюда стягивались все — от фермеров с полей до торговцев и купцов. Слышался гул, как будто весь посёлок готовился к буре. И, возможно, так оно и было — только буря была не в небе, а в этом шумном и разгульном месте, где переплетались запахи человеческого пота, смолистого дерева и дымящегося мяса. Внутри было жарко и тесно, воздух густо пропитан запахом хмеля, жареных овощей и табака. Огромный камин гудел, пламя весело плясало, отражаясь в железных кружках и тусклых медных подносах. С потолка висели запылённые светильники, слабо освещая мерцающими свечами бесконечные ряды дубовых столов, за которыми в трактире сидели люди разных слоёв — кто-то с дикими, опухшими лицами, словно не видели дождя недели, другие в выцветших, потрёпанных шубах, с затянутыми поясами. Было и немало таких, что уже полураздеты, с закатанными рукавами и шляпами, в которых больше дыр, чем ткани. Они сидели небрежно, как будто весь мир был им давно не интересен, а лёгкое пьянство позволяло смотреть на всё с усталой, но мирной обречённостью. Кто-то курил трубку, пропуская дым через жёлтые зубы, а кто-то, теряя связь с реальностью, тяжело опёрся на стол, не замечая, как пиво стекало по подбородку. Клион ступил в эту чуждую приличию атмосферу и сразу же пожалел, что пришёл. Вокруг него разливался гул — ругань, смех, развратные фразы, песни, что сливались в один грязный поток, заполняющий каждую щель. Где-то в углу кто-то громко ругался с соседом, не стесняясь в выражениях, а в другом месте уже развернулась полутёмная сцена, где группа неотёсанных мужиков, захмелевших до неузнаваемости, подбадривала развратных женщин, проходящих мимо. Среди мелькающих фигур распутниц, частично полураздетых и вечно смеющихся мужчин, Клион чувствовал себя чужаком, как моллюск, оставшийся без панциря — уязвимый и беспомощный, оказавшийся в центре незнакомого ему мира. Здесь всё было слишком ярким, грубым, отвратным. Загляни Клион в себя, он увидел бы то же самое — но он не хотел смотреться в зеркало среди этой грязной, порочной толпы. Клион отстал от остальных охотников, которые, не заметив его исчезновения, уже принялись выгонять из приглянувшегося стола какую-то пьянь. Он притормозил, расстеряно озираясь. Доносились голоса торговцев, спорящих с фермерами о цене на зерно, и свист металла, который привезли на торги. Мимо него промчалась невысокая девчонка неясного возраста, слегка задев плечом. Оглянувшись, она кокетливо улыбнулась ему, но не остановилась. Клион быстро отступил, двигаясь к стене, подальше с прохода. Стоял неподвижно, неловко изучая окружающих. Он никогда не был с женщиной, и мало что знал о них. Он смотрел на их движения, на то, как они скользят между столами, слушал их смех и фразы, которые он не мог бы повторить, даже если бы захотел. Всё было необычным — их жесты, взгляды, которые легко и без стыда цепляли его. Каждое их движение казалось ему частью какого-то ритуала, скрытого и непонятного. Он видел, как они опускаются на колени перед пьяными мужчинами, как небрежно поправляют свои одежды, как их смех звонко разливается по трактиру, и даже то, как они отбивают руки нетрезвых мужчин, пока другие уже ведут кого-то наверх, туда, где свет тускнеет, а звуки разгула стихают. Клион стоял, теряя счёт времени, позволяя мыслям блуждать среди полуголых тел, скользящих в этом излишне живом, громком пространстве. Думал, как, может быть, можно было бы забыться, хотя бы на миг, в объятиях девушки, раствориться в этом странном, диком моменте. Ради того, чтобы на секунду прикинуться частью того мира, в котором оказался. Ради разнообразия. Он изголодался по человеческому теплу, ласке и нежности, после того как Сиано покинул его, оставив в одиночестве и лишив близости. Всё это время он был как забытая рана, заживающая, но не прекращающая болеть. Клион наивно считал, что давно привык к одиночеству, однако после их ссоры с Сиано, оно стало невыносимым. В его жизни не было никого, кто мог бы заполнить пустоту. Вместо этого осталось холодное отчуждение, день за днём, ночь за ночью. Он точно знал, что нашёл бы утешение только в его объятиях, но этого ждать не приходится. Тело начинало требовать того, что не может быть восполнено чужими руками. Он не подпустил бы к себе ни одного другого мужчины, даже если бы тот предложил утешение. Хоть женщины не вызывали у него похожего вожделения, но не были такими мучительными для души, как сознание предательства, которое непременно последовало бы, если бы он выбрал кого-то другого. Для Клиона это было неприемлемо, почти оскорбительно. Его внутренний мир был слишком расшатан и печален, чтобы допустить столь глубокую измену своим принципам и желаниям. В этом он был непреклонен. Если уж искать случайную утеху, то только не среди мужчин. Этого он бы не вынес — не столько физически, сколько душевно. Мысль казалась непереносимой, как бы ни пытался оправдать её рациональными доводами. И всё равно Клион упорно искал чёткий типаж. Чёрные волосы, как ночь, синие глаза, глубокие, как озёра, манящие, но полные равнодушия. Она не должна была быть яркой, кричащей, как остальные — отрешённой и холодной в достаточной мере. Образ понятный и желанный. Он заметил подходящую. Она была всего лишь его бледной тенью, но лучше не сыскать. Да и не сильно хотелось. Интерес просыпался медленно, почти нехотя, подначиваемый нуждой тела, но отталкиваемый режущим чувством вины. Становилось всё равно, лишь бы снова ощутить себя человеком, лишь бы кто притворился, что он желанный и нужный. А дальше — хоть помирать. Всё равно. Он уже не ждал ничего иного — никаких высоких целей и иллюзий, что его жизнь когда-то обретёт смысл. Клион присмотрелся к девушке, стоящей в толпе других распутниц, и вдруг, с неожиданной ясностью, понял: не похожа. Хотя и весьма миловидна. Приятней многих других, пусть и не самая выдающаяся среди всех. Клион грустно признался себе, что не стоит ожидать от неё того, что искал. Это едва ли была её вина — таких, как Сиано, не существовало ни среди мужчин, ни среди женщин. Клион лишь недавно осознал, что в жизни не встречал никого с глазами, похожими на его. Хотя голубоглазых было в избытке, таких, как у Сиано, тёмных, глубоких, насыщенных, с тем непередаваемым блеском, подвижных, как перекаты волн, — отыскать не мог. Всё, что теперь видел перед собой, казалось ему бледным, плоским, безжизненным. В этой мысли было что-то окончательно разрушительное. Он знал, что утешение возможно только в его объятиях, но теперь это было недостижимо. Сиано ушёл, и одиночество стало безбрежным, как пустота. Ни одна женщина, ни одно удовольствие не могли заменить того, что он потерял. Он никогда прежде не искал лёгкости или случайных утех — ему было нужно только одно: его тепло, его взгляд, его молчание. Всё остальное было ничем. Клион заметил, как темноволосая девушка отходит от остальных. Она не спешила, движения уверены и ленивы. Подойдя к первому же столу, она схватила чей-то кубок и, не отрывая взгляда от Клиона, сделала долгий, неспешный глоток. Точно знала, что он наблюдает. Поглядывая поверх края кубка, чуть приподняла уголок губ. Заговорила с каким-то мужчиной, громко и весело, но недолго. Клион стоял неподалёку, по-прежнему оценивая её взглядом, плутая в грузных мыслях. Девушка была очень молода, возможно, даже его возраста, прельщала слух красивым голосом и зрение цветущей красотой. Но голубые глаза выдавали искушённость, излучали ту самую наглую уверенность, что была свойственна женщинам её ремесла. Подмигнув Клиону, она многозначительно ухмыльнулась. Клион понял, что не имеет смысла продолжать пялиться на неё издалека. Он махнул рукой, призывно, и в ответ она без замедлений двинулась к нему. Словно заранее знала, что сделает, когда он подаст знак. — Чего хочешь? — вкрадчиво спросила, облокотившись на стену рядом с ним. Клион не сразу ответил, скользнул по её лицу, по хрупкой фигуре. Несмотря на то, что Клион сам был низкорослым для своего возраста и очень худым, она была ещё меньше его. Сиано был значительно выше Клиона. Он резво отбросил эту мысль. Незнакомка была слишком спокойной, невозмутимой, уверенной в себе, и это его даже немного раздражало, но в то же время подлило смелости. — Ты одна? — произнёс он, пытаясь скрыть смущение в голосе. — Пойдёшь со мной сегодня? Она снисходительно ухмыльнулась, как будто его вопрос был самым обыденным из всех. — Смотря, что надо, — весело ответила, разглядывая его с нескрываемым интересом. — Как погляжу, ты можешь себе это позволить. Ну что ж, могу компанию составить — за одну монету. А если хочешь настоящего удовольствия, то тут уже другие расценки. — Не распинайся, мне плевать, сколько, — буркнул Клион, скривившись от её фальшивой заискивающей манеры. — Заплачу двойную цену от того, что ты назовёшь. — Ты что, богач какой-то, выходит? — глумливо спросила она, поднимая бровь. — Или просто такой щедрый? Клион неопределённо кивнул. Его руки затёрлись по карманам, и он изогнул губы в усталой усмешке. Он почти никогда не тратил деньги, полученные от охоты и продажи шкур и мяса, и потому мог бы считать себя богаче многих, кто спускал всё на кутёж. Он чувствовал, как её внимательный, колкий взгляд цепляется за каждое его движение, словно ожидая подвоха. Девушка приблизилась, опалив дыханием, винным, тягучим, налитым сладостью порочной ночи. Клион не решился отодвинуться. Маленькая, аккуратная рука уже коснулась его груди. Лёгким, почти осторожным прикосновением, пальцы блуждали по ткани рубашки, будто проверяя, как он отреагирует. Она поднимала руку, замедляя движение, делая это специально, чтобы заставить ждать. Потом опустилась ниже, небрежно коснувшись его бедра. Не отводила взгляд, наслаждаясь тем, как он начинает нервничать. Мягко, с игривым напором приподняла рубашку. Ладонь задержалась на животе, пальцы шустро прошлись по коже, цепляя волосы и пробуждая мурашки. Клион напрягся под её настойчивым прикосновением, и она это заметила, но руку не отдёрнула. Каждое движение было расчётливым, изучающим его реакцию. Светлый взгляд был полон насмешки. Она наклонилась чуть ближе, так что губы оказались совсем рядом с его ухом, и, шепча, сказала: — Хочешь принесу тебе выпить? — рука снова двинулась вверх, по спине, скользнула к плечу, и, едва коснувшись его, вернулась на грудь, поглаживая. Её манипуляции отвлекали, не давая Клиону времени на размышления или сомнения. — Пойдём, — нетерпеливо произнёс Клион, отрицательно мотнув головой на её вопрос. — Я не стану платить за болтовню. Шум действовал ему на нервы. Девушка взяла его за руку и повела к лестнице. Он инстинктивно вздрогнул. Быстро оглянулся, но сразу понял, что охотники заняты своими делами: кто-то налегал на еду, кто-то флиртовал с женщинами, а кто-то просто терялся в толпе. Никто не смотрел в его сторону, и это немного успокоило. Клион знал, что слухи о нём разлетались быстрее, чем он успевал моргнуть. Люди уже знали, что в их края прибыл Осквернённый. Узнай эта девчонка, что он носитель скверны, и она отвергнет его, сколько бы ей не предложил в уплату. Даже за все деньги мира никто бы не согласился лечь с вылюдьем бесным. Его немало злили нелепые россказни тех, кто ничего не смыслил в подобном проклятье. Перерождённые не были привычным явлением. Сведений о таких, как он, было крайне мало. Зато выдумок — сколько угодно. В каждом поселении ходили свои легенды, каждый измышлял своё, преувеличенное и полное страхов. Те, кто не сталкивался с этим на своей шкуре, говорили, что «его присутствие может убить», или что «близость с ним — это смерть для нормального человека». Частое нахождение возле него действительно могло вызывать у здоровых людей недомогание и неестественную усталость, которая развивалась с течением времени. Даже работая в лечебнице с Иморе, Клион старался не приближаться к больным чаще, чем раз в пару дней. Если бы не его собственные меры предосторожности, то для уязвимых он бы мог представлять опасность. Всегда казалось, что только Сиано мог ежедневно находиться рядом с ним без последствий, не подвергаться тлетворному влиянию яда. Он был благословлён настолько мощной защитой, что даже яд проклятья не мог до него достать. Так было много лет, но, как бы Сиано не защищался, как бы ни был силён, даже боги не могли уберечь его от скверны. Стоило только подумать об этом, и Клион с силой сжимал зубы, до скрежета, захлёбываясь ненавистью к себе и провидению. Клион знал о своём состоянии гораздо больше, чем все испуганные пустословы вместе взятые. Они говорили о заразности, о смертельных последствиях от его прикосновений, но это были лишь страхи, выросшие из невежества. От единократного контакта с ним заразиться было нельзя. Проклятие, которое он носил, было сугубо его личным недугом, не приобретённым при жизни, а рождённым вместе с ним, из чрева мёртвого создания. Оно было частью его сущности, тем, что сопровождало его с самого начала, как неизбежное бремя, принесённое в этот мир ещё до того, как он стал человеком. И не передавалось от одного к другому по воздуху, как многие другие виды скверны — те, что способны распространяться, как чума. Сила его болезни заключалась в воздействии на самого носителя — на его душу и тело, медленно разъедая изнутри органы. Но никто вокруг не мог стать её жертвой просто от того, что прикасался к нему или проходил мимо. Клион всегда старался держаться подальше от людей, не задерживался ни с кем дольше пары часов, чтобы не подвергать их своему вредному влиянию. Исключением были охотники, которые по долгу службы носили амулеты от скверны, глотали защитные зелья перед вылазкой и поэтому могли находиться рядом с Клионом какое-то время. Клион не использовал ничего из этого — ему не помогало. Эти обереги только усиливали боль в костях, делая её ещё более нестерпимой. Трудно было сказать, что больше подрывает здоровье — сама скверна проклятия или эти мерзкие колдовские талисманы. И всё равно всех мер предосторожности было недостаточно: Клиона часто перебрасывали от одной группы к другой. Хотя, как правило, он предпочитал выходить на задания в одиночку. Медленно шагая наверх, Клион зло думал, что из-за суеверий и незнания растёт как сорняк в пустынном поле, и вырвать не решались и рядом ничего высадить никто бы не взялся. Его голубоглазой спутнице ничего не грозило. Клион прикинул, в каком бешенстве она окажется, когда узнает, с кем провела ночь. А это, безусловно, произойдёт рано или поздно. Улыбка закралась в уголках его губ от этой мысли, но девушка явно расценила её по-своему. Она привела его в маленькую комнату, где было очевидно, кто-то только что побывал по тем же причинам. Кровать взбита, чьи-то забытые вещи валялись на полу, свечи были зажжены, а подносы с едой уже начаты. Клион с облегчением скинул тяжёлую обувь и ступил на жёсткий ковёр. — Ты один из приезжих? — вдруг спросила девушка, затворив за ним дверь. — Почему так решила? — без особого интереса поинтересовался Клион, стягивая рубашку. Ему не хотелось задерживаться здесь дольше, чем нужно, и мысль о том, что она тянет время, начинала раздражать. Она обошла его, остановилась напротив и липким взглядом изучала торс и плечи, присматриваясь к чему-то, выискивая, будто царапая кожу. — Ты приметный, непохож на других. Я бы тебя точно запомнила, будь ты местным, — медленно сказала, её голос был полон какой-то странной заинтересованности, как у охотника, оценившего добычу. — Имя? — буркнул Клион, принявшись снимать штаны, не глядя на неё. — Ирма, — беззаботно отозвалась она, быстрым движением перекинув чёрное полотно волос за спину. — Снимай своё платье, Ирма, — не церемонясь, сказал он, наконец высвободившись от бесконечных застёжек и ремней охотничьих штанов. Ирма не спешила. Сделав шаг вперёд, она продолжала смотреть на Клиона, не отрываясь. Его это немало смущало — люди никогда не смотрели на него так. Никто, кроме одного. Клион вздохнул, утомлённый собственными безконтрольными эмоциями. Она, видимо, чувствовала, как его напряжение возрастает, и это ей нравилось. Он был уверен, что Ирма видит: его безразличие — лишь напускное. Она принялась стягивать платье, точными движениями избавляясь сначала от неширокого пояса и верхней части, а затем подняла юбку. Из-под её ткани выглянул белый кружевной испод и тёмные чулки до бёдер. — Ты слыхал, что скверна завелась неподалёку? Не болен, часом? — вдруг непринуждённо спросила девушка, не отрываясь от раздевания. — Говорят, болезнь ещё не дошла до наших краёв, но всё же… Клион поморщился, припоминая, что молва действительно доносилась о недуге в ближайших землях. Он к этому, разумеется, не причастен, как и всегда, но напряжение постепенно заползало и в их деревню, заставляя людей злобно зыркать ему вслед. Он опешил от её беспечного вопроса. В самом деле, ей следовало бы узнать это прежде, чем уединяться с ним. Да и с кем угодно, впрочем. — Нет, — негромко ответил он. Когда вся одежда оказалась на полу, она ногой откинула её в сторону и прижалась к Клиону. Ирма дотронулись до его груди, исследуя каждую линию, каждый мускул, как будто пытаясь понять, что скрывается под его хмурой внешностью, неприветливым выражением. Клион вздрогнул всем телом, внезапно испытав странный озноб. — Ты всё-таки молчаливый, — заключила она, проводя по члену, нежно сжимая в объятиях пальцев. Голос стал тише, более низким, она медленно, вдумчиво вызывала у плоти ответ на ласку. — Мне кажется, ты слишком скован. Я помогу. Как тебя называть? — Клион, — не раздумывая ответил он, позволяя удовольствию сползать вниз. Вряд ли он встретит её ещё. Поэтому всё равно — пусть зовёт настоящим именем. По трактирам не ходит, да и женщин не покупает. Никто и не прознает. Дешёвая притворная близость обычно ему не требовалась. В моменты слабости он всегда предпочитал оставаться один, подальше от всего и всех. Он толкнул девушку к кровати, и она сразу же покорно легла на спину, раскинувшись перед ним. Клион не стал рассматривать чуждые красоты женского тела, навалился сверху, недовольно отметив, как непривычно чувствовать под собой столь маленькое тело. Руки такие худые, такие мягкие и тонкие. Не обмануться. Если закрыть глаза, сработает? Пожалуй, нет. Он искал утешения в женщине, дабы она своей легковесностью приправила и подсластила тоскливую жизнь, не решаясь приближаться к мужчинам, чтобы не окунаться в боль с головой, но чтобы он не делал, как ни силился — у него ничего не выходило. Её изгибы необычны, даже пугающие в какой-то мере. Но страсть с удивительной лёгкостью гонит прочь и стыд и страх. Он неуверенно накрыл небольшую грудь ладонью, аккуратно сжимал целиком, еле надавливая, удивляясь упругости податливой кожи. Грудь была очень деликатной, впалый живот гладкий, как атлас, как любая дорогая ткань, к которой Клион обычно не прикасался. Он бы солгал, сказав, что знает, что делать, но виду не показал, продолжая изучать её линии. Бережно дотронулся до горячей щеки девушки, невесомо, пробуя на ощупь, проследовал к подбородку, затем слегка надавил. Ирма покорно открыла губы, дыхание стало чуть глубже. Она быстро накрыла его пальцы ртом, умело обводя кончиком языка, вбирала в себя, неотрывно продолжая смотреть в глаза. Призыв к действию, на которое он пока не решался. Она зарывается ладонью ему в волосы, несильно сжимая светлые пряди, проверяя, нравится ли ему такое. Всё сильнее жмётся к его паху, откровенно приглашая. Клиону непреодолимо захотелось попробовать грудь на вкус. Лишённый материнского вскармливания, он ощутил странное любопытство, почти потребность, словно в этот единственный момент ему стало интересно представить себя полноценным. Представить, каково это — если бы налитые женские прелести скрывали в себе мягкость живительной влаги, способной утолить жажду и дать силу. Он быстро спустился, лбом очерчивая неровную линию меж грудей, прежде чем припасть ртом к крупному соску. Втягивал, перекатывал языком, заставляя девушку тихо вздыхать от наслаждения. Послышался первый неуловимый стон, что, впрочем, было ему совершенно безразлично, поскольку ни разу он об этом не думал. Клион даже считал, что своими неумелыми ласками казался ей нелепым, но стоило руке опуститься между её ног, как пальцы нащупали влажное отверстие, смазнув пару капель. Клион уловил требовательность с её стороны, когда Ирма нетерпеливо сжала его, обвивая ногами и подталкивая к себе. Он неторопливо вошёл в неё и замер от неожиданности. Дыхание сперло в груди. Было непривычно мокро. Клион нерешительно задвигался, постепенно ускоряя темп, привыкая к странности ощущений. Увлёкшись, он выскользнул, махнув по тёмному пушку на лобке. Клион слышал в разговорах мужчин, что влажность меж дивичьих ляжек — хороший знак, но не вполне понимал, какими своими действиями заслужил подобное одобрение. Он закрыл глаза и опустил голову, слепо уткнувшись ей в шею. Мираж невысказанных желаний и дурманящего иступления накатывал постепенно, крадя сознание из реальности, стремительно унося в фантазию, где его синеглазая жизнь трепещет и извивается от удовольствия на его члене. То ли мечта, то ли воспоминание даровали Клиону такое удивительное чувство порядка в голове, что он невольно отвлёкся, притормозил, сбавляя темп, лишь бы не испугать видение перед глазами, не потерять его вновь. Ирма наверняка чувствовала, насколько сильно он сдерживался и контролировал каждое движение, и точно знала, как пробудить отклик. Она вскинула навстречу бёдра, подстраивая нужный ритм, непозволяя ему больше замедляться, уводя всё дальше в просторы удовольствия, где меркла синева и распадался перезвон ракушек, оставляя место только животной, бездумной страсти. Толчки становились глубже, напористее, время растекалось стонами. Он даже не осознавал, сколько уже пробыл внутри горячих объятий. В какой-то момент Клиона кольнула мысль, что он уже близок. Но не мог позволить себе излиться в девушку, опасаясь, что она может понести от него. С Сиано это было невозможно, но с женщиной Клион вынужден был остановиться прежде, чем произойдёт непоправимое. Конечно, он понимал, что женщины подобного рода использовали зелья для предотвращения последствий, но рисковать Клион не хотел. Убивать ребёнка во чреве нельзя, ибо каждая, кто совершит это, обернётся в итоге лунной птицей, проклятая за детоубийство, а рожать от Осквернённого — обрекать очередную душу на страшную участь быть вылюдьем бесным. Едва вспомнив об этом, Клион остановился. Ирма недовольно сказала что-то, но он пропустил слова мимо. Сначала она упиралась, крепко вцепившись в него ногами, не позволяя отодвинуться, но когда почувствовала, как выскользнул из неё член, в недоумении привстала, вопросительно, и даже огорчённо смотря на Клиона. Он быстро слез с Ирмы, оставшись опустошённо сидеть на краю кровати. — За это тебе нечего переживать, Клион, — правильно расценив его опасения, мягко сказала она, обвивая его шею руками, успокаивающе поглаживая. — Всё равно — нет, — сжав кулаки, отрывисто сказал он, не сопротивляясь. Расслабленно откинул голову, позволяя себе принимать эту чувственную теплоту. — Только не так. Сделай по-другому. Ирма кивнула, наградив его улыбкой. Жаркие поцелуи растеклись вдоль ключиц, и Клион громко, прерывисто выдохнул, наслаждаясь её губами. Вскоре почувствовал, как Ирма начала ощупывать его, сначала рукой, потом опустилась и принялась ласкать ртом. Умело нежила языком, помогая себе рукой, пропуская и закутывая в горячие покровы. Ей понадобилось совсем немного времени. Его разрядка была быстрой, почти беззвучной. Облегчение если и наступило, то явно не такое, как Клион рассчитывал. В теле поселилась приятная лёгкость и слабость, как бывало всегда после пережитого удовольствия. Но в голове всё ещё неистово метались всполохи злости и тоски. — Сколько? — Клион поднял с пола какую-то тряпку и протёр себя, мечтая побыстрее добраться до ближайшего водоёма. — Куда ты направляешься дальше? — не ответив на вопрос, припеваючи спросила Ирма, наблюдая за каждым его движением. — Домой, — закончив, Клион отбросил тряпьё и удивлённо посмотрел на девушку. — Рыбацкая деревня. Она безмятежно улеглась на живот, свесив руки с кровати и задумчиво покусывая губу. Тусклый огонь свечей играл тенями на её спине. Даже после близости она упиралась в его напряжение, замкнутость, как застывшую, неразговорчивую стену, и это, казалось, только подстёгивало её интерес. Не спеша, как бы невзначай, она утягивала в разговор. Клион не хотел внимания. Всё, что ему нужно было сейчас — это выйти, уйти, как можно быстрее. Лес видился ему более привлекательным местом, чем эта человеческая помойка, куда его по дурости занесло. — Знаю это место, — сказала Ирма, подумав немного. — У вас там нет трактира, бедняжечки. — Верно. Только таверна. Твоих сестёр там и не сыщешь, — подтвердил Клион, собирая свои вещи с пола. — Ах! У вас же там живёт Смотрящий, не так ли? Клион оторопел, так и застыв в согнутом положении. Только не это. Сиано вторгался в его жизнь постоянно, по воле или же против неё, но Клиону казалось, что призрак друга всегда стоит где-то рядом, молча наблюдает. Благословение, ставшее очередным проклятьем. Он оживлял образ Сиано в голове почти ежеминутно, даже когда не хотел. Как не хотел о нём слышать ни от кого. Хватало того, что его внутренний голос беспрерывно вопил в агонии, рассказывая о нём. И безнадёжность впитывалась в душу, горестно волком воя. Клион тяжело вздохнул, стрельнув взглядом в улыбающуюся девчонку. В этот момент она показалась ему удивительно милой и жизнерадостной, не такой надменной и самоуверенной, как раньше. Непроизвольно подумалось, что Ирма, с её поверхностной бодростью и легкомыслием, так далека от его тёмного, ужасающего мира, насколько это было возможно, хотя и сама погрязла в грубости этого паршивого местечка. Но в отличие от него, не была обременена тяжестью кошмаров, и её мечты ещё не утонули в мракобесии и усталости. Она, по сути, не знала, что это такое — потеряться, живя зажато в этих стенах, в этой глуши. Его отчаяние и чувство безнадёжности лишь усилились. Клион моргнул, прогоняя неуместные мысли. — Я всё собираюсь туда наведаться! Может, удастся встретиться с ним. Узнать, что ждёт, — не скрывая любопытства, мечтательно проворковала она, подперев острый подбородок. — Езжай. Но он редко кого принимает. Особенно в последнее время, — горько усмехнулся Клион, едва сдерживая разочарование. Может, Сиано решил отгородиться не только от него? Эта мысль внезапно и совершенно неожиданно ворвалась в голову, заставив сжать рубашку до треска в ткани. — Покажешь мне вашу деревню? — приятный, звонкий голос вырвал из оцепенения. — Я бы хотела побывать где-то ещё. Ведь мир не может быть весь таким. — Ты всегда так загораешься от мыслей о будущем? — тихо спросил Клион, стараясь найти в её спокойном, сосредоточенном выражении хоть малейший намёк на шутку. — Я вообще не горю, — ответила она, не обратив внимания на его мрачный тон. — Просто размышляю. Иногда этого достаточно, чтобы начать что-то менять. — Смешно, — выдохнул он, переводя взгляд на её руки, беззаботно теребившие смятые простыни. Ирма будто наслаждалась тем, что удалось застать его врасплох и разговорить. — Почему ты не можешь просто расслабиться? — опять спросила она. — Не так уж и сложно. Ты мог бы попробовать. Хочешь — оставайся до утра, мы можем продолжить. Клион озадаченно промолчал, отвернувшись. Не знал, стоит ли вообще что-то отвечать. Ему всегда приходилось быть настороженным, планировать, избегать, скрываться, всегда думать наперёд. «Расслабиться» — не было частью его мира. К тому же новых знакомств он не искал, да и распутницы вряд ли охотно набивались к первому попавшемуся. Её игра оставалась для него непонятной. Слова проникали в его сознание, как нежное, но настойчивое постукивание. Он находил в них нечто искреннее, но одновременно раздражающее. Как будто Ирма увидела в нём то, чего он сам не замечал или не хотел. Она предлагала ему быть частью чего-то простого, человеческого, чего он давно лишился. — Что ты здесь делаешь, Ирма? — неожиданно для себя вырвалось у него. — Ты могла бы заняться чем-то другим. Разве что это ремесло приносит тебе удовольствие. — Ну уж нет! — засмеялась Ирма, изящно вставая с кровати. Голос звучал почти игриво, но в нём скрывалась едва уловимая нотка грусти. Такое Клион за версту чуял. — Это сегодня мне свезло. Ты молод и красив. А обычно достаются только неотёсанные мужланы да старичьё. И все как один — запивохи. Ушла бы, да куда податься прикажешь? — Мало что ли куда? — беззлобно проворчал Клион. — У нас есть лечебница, ныне учеников принимают. Коли читать умеешь — ступай. — Надо будет — научусь, — явно поражённая его словами, тихо сказала Ирма. — Я многое умею. — Это точно, — согласно улыбнулся Клион, принявшись одеваться. Она подошла поближе и погладила его по волосам, чуть наклонив голову. — Ты тоже там работаешь? В лечебнице этой? — Временами, — закончив со шнуровкой на штанах, ответил он. Клион отошёл от девушки, потупив взгляд, чтобы больше не пялиться на её прекрасное тело. Достал из кармана кошель с монетами и, избегая смотреть на Ирму, аккуратно положил оплату на столешницу. — Здесь слишком много, — честно произнесла она с лёгкой, но очень настороженной усмешкой. Он только безразлично пожал плечами и взял свою сумку, решив, что не будет больше задерживаться. Ему хотелось вернуться в лагерь, собрать палатку и скромные пожитки, и выдвинуться домой ещё до рассвета, подальше от отряда хамовитых соплеменников, которым опять суждено отсыпаться до следующего вечера. Опьянение вожделением этого места схлынуло так же быстро, как и напало. Он снова мечтал о тишине и одиночестве, о ночном небе над лесом без ссор, споров и упрёков, о том, чтобы просто сесть у костра и послушать, как трещат поленья, не обращая внимания на все эти лишние разговоры. — Ты так и не назвала цену, поэтому я назначил сам, — Клион быстро прошёл к двери, не оборачиваясь. Он прекрасно понимал, что за такую сумму мог бы купить каждую женщину в этом заведении хотя бы на один раз. Денег у него и так было более чем достаточно. Ирма не произнесла ни слова, но её молчание было оглушительным. Она, казалось, ожидала чего-то ещё, неотрывно поедая его глазами. Взгляд на спине больно резанул, как невидимый гарпун, и, словно жаждая избежать очередных непонятных сигналов, Клион поспешил уйти.

***

Жрецы, облачённые в чёрные обрядовые одежды, шествовали цепью по храму, как теневые стражи, скользя в полумраке. Шаги гулко отзывались эхом в пустых залах, мир затаился в ожидании. Вокруг огня, горящего в центре храма, воздух был наполнен лёгким треском древесных чурок, которые слабо освещали жрецов, отбрасывая причудливые тени на стены святилища и колонны, помнящие таинство многих эпох. Это был не просто огонь — чистейшее воплощение божественного пламени, отражение вечной силы и мудрости прошлых поколений. Огонь был неотъемлемой частью служения, и жрецы, кланяясь перед ним, тихо произнесли молитву, призывая присутствие и благословение духа Древоточца. Сиано шёл позади всех, направляясь к алтарю. Как только процессия остановилась, они расступились, пропуская его вперёд. Подойдя к алтарю, Сиано с величайшей осторожностью взял в руки большой деревянный сосуд у подножья, наполненный дождевой водой, и окропил ею свои руки, лицо и голову, наполняясь очищающей силой воды. Он опустился на колени и закрыл глаза. В руках жрецов — священные свитки, покрытые древними знаками, написанными на языке, который едва ли мог быть понятен обычному человеку без должного перевода. Они начали читать, голоса становились всё громче, отголоски произнесённых слов тонули в общем хоре. Сиано не произносил заклинаний и молитв, он не знал текста и не имел права, покуда сам ещё не стал священнослужителем. Этот старый язык был Сиано неведом, но ему не нравилось, как он звучал. Он молча ожидал, когда завершится жертвоприношение, оставаясь подле алтаря. Сначала жрецы подняли перед собой кувшин с зерном — символом урожая, который принесла земля, осквернённая тьмой, но готовая возродиться в свете. Зерно, собранное с заражённых полей, аккуратно, как драгоценный дар, опустили в священный огонь. Пламя тронуло его, и зерна стали чёрными, превращаясь в пепел, но жрецы не отходили от огня. Вслед за этим в огонь отправились отравленные скверной корнеплоды и мясо погибшего скота. Это было символом жертвенности — подчинения всего земного свету ради очищения и восстановления порядка. В руках священнослужителей теперь оказались листья — кожаные, святые листья с диковинного древа, которое всегда вырастало на месте, где ступала нога божества их племени. Каждый положил себе в рот по листку, поглощая божественную плоть, напитываясь силой и усиливая общий глас, просящий о помощи. Остальные поместили в пламя, наблюдая, как те горят, и храм быстро наполнялся запахом палёной плоти. Они молились, губы шевелились, произнося древние слова, которые когда-то звучали на заре времён. Эти заклинания были не просто магией — они были голосом самой земли, обращением к силам, которые создают и разрушают. Жрецы все разом пали на колени, руки их распростёрты к небесам. Сиано вдруг ощутил, как знакомые яркие волны колыхаются под веками, принося с собой желаемые откровения. Всё это ощущение было как бесконечная спираль, вращающаяся внутри него, затягивая всё дальше от истинного света, призывая следовать за своими потусторонними огнями. Это было состояние предсмертного перехода, когда граница между миром живых и миром мёртвых стиралась, и его сознание расползалось, стремительно уносясь за грань реальности. Сиано больше не чувствовал тела, его кожа стала холодной, как камень, а воздух вокруг — тяжёлым, густым, как смола. Никаких звуков не было, даже монотонные голоса колдунов затихли. Где-то вдали шевелились тёмные формы — тени, давно забытых ответов. Его сознание было как мутное зеркало, в котором отражались не его собственные мысли, а образы чуждые, страшные. Сиано редко осмеливался заходить настолько далеко в неземные просторы, где обитали инобытные создания, боясь не найти выхода обратно. Он всё же предпочитал перемещаться во времени, а не вне его. Но сейчас был исключительный случай. Ему необходимо было попасть в небытие. Сиано никогда и никому не говорил о том, что его способности возрасли настолько, что позволяли заглянуть между мирами. Он не думал, что кто-либо из ныне живущих обладал подобной силой. О таком никогда не слышал, и потому решил не выдавать себя, до конца не понимая, как ему такое удаётся. Передышка от Клиона помогла ему окрепнуть достаточно. Будучи уверенными, что помогают вызвать обычное видение, жрецы оказали Сиано хорошую службу, усилив и обезопасив его на время странствия. И в этом была ирония сложившегося положения. Никто не знал, что задумал Сиано, и какие крайности готов стерпеть, чтобы спасти свой народ. Но все, кто его окружал, ожидали от Смотрящего решительных действий и не осмеливались задавать лишних вопросов. В этом молчаливом согласии Сиано справедливо усмотрел право поступать, как вздумается, не отвлекаясь на наставления и не поддаваясь предостережениям Старейшин и жрецов. Сиано резко очнулся, вынырнув как из-под толщи воды, тяжело хватая ртом несуществующий воздух, задыхаясь и хрипя, пока не осознал, что не имеет лёгких. Он выровнялся, собравшись с силами, привычно овладев рефлексами и, несмотря на протест разума, позволил себе забыть о необходимости дышать. Он обнаружил себя в окружении оборотных сил, духов, что тянули к нему свои мерзкие конечности. Огромные, искривлённые лица появлялись перед ним, звериные, нелюдские, пугающие — лица неукрощённых богов и духов, которые смотрели на него с бездонных глубин, полные гнева и отвращения. Их глаза горели мраком, настолько тёмным, что поглощал всё вокруг. Телесно все сущности были раскиданы по земле, но души их неизменно можно было встретить в этом неживом пространстве. Боги брезговали говорить с ним, отворачиваясь и с отвращением отступая от забредшей к ним наглой человеческой души. Они расходились обратно во мглу, возвращаясь и дальше бродя неприкаянно по земле в обличии животных и растений. Злые духи, не настолько смышлённые, как боги, оставались вокруг Сиано, заинтересовано принюхиваясь, скалясь в ожидании жертвы, не понимая своим недалёким животным разумом, что не в их силах дотянуться до него. Одичалые чудища хватали его, пытались царапнуть, разорвать, но не могли пробиться сквозь окаменелую кожу. Сиано протискивался сквозь них, не отбиваясь, не сопротивляясь, лишь неприязненно морщась при виде их устрашающих лиц, что обступили со всех сторон. Он неторопливо двигался через гущу множества созданий, упорно ища того, кто ему нужен. Наконец Сиано заметил искомого духа и устремился к нему. Он был скользящей, нечеловеческой тенью, лишённой цвета, кривой и высокий. Но Сиано его не боялся, зная, что на границе между реальностью и иным миром, ни один из них ему не причинит вреда. Тело его было не здесь, а душа находилась под защитой. Сиано уверенно двигался по путям небытия за этой падалью, в поисках ответа. Тлетворный дух оскалился при виде приближающегося человека, вскидывая длинные гнилистые руки в попытке схватить Сиано, но, как и у прочих, его когти просто отскочили от неприкасаемой кожи. — Какой ты мерзкий, — невольно вырвалось у Сиано, когда он изумлённо приблизился к духу. — Тебя-то я и искал, Хворый. Вокруг него столпились заинтересованные твари, встречу с любым из которых Сиано бы не пережил в реальном мире. Они были настолько чуждыми, настолько противоестественными, как чистое безумие. Они двигались, словно неукротимые животные, на которых наложены уродующие заклинания. Духи сгрудились вокруг Сиано, тянувшиеся к его телу, как нечистая армия, готовая поглотить всё живое, что попадётся в их объятия. Они не были несчастными обречёнными, как проклятые людские души — они были монстрами. Порождения древней тьмы, призванные когда-то из вод инобытия первобытными чудищами. Эти существа были созданы для разрушения всего, что когда-либо стояло на пути зла. Каждый по отдельности и все вместе они — воплощения кошмара, слуги Хтонических чудовищ, оставшиеся в мире людей нести скверну и порабощать живых во имя своих изгнанных хозяев. Существо без кожи, горбатое и высокое, с длинными конечностями, ковыляя, подошло к Сиано, слегка касаясь его плеча, не в состоянии пробиться, и этот жест, мягкий и неслышный, был страшнее удара. Для этих созданий сладкой была любая возможность забрать к себе смертного в их безжизненные, проклятые миры, обрекая на вечные муки в подлунном мире. Сиано замер, ощущая, как нечто наподобие руки — холодное, мёртвое — скользит по его шее, как если бы оно пыталось вытянуть из него душу. Духи не умели говорить — они крали людские голоса, вытягивая их из живых, чтобы оживить свои собственные молчаливые души. Некоторые из них могли бы переродиться в божеств, как их заступник Древоточец, низший из богов. Однако он давно перестал быть таким, как они — и это уже было не просто различие, а пропасть в самой своей сути. Но эти — никогда не примкнут к людям. Они были дикими, остервенелыми, необузданными, не приручёнными — утратившими всякую надежду на свет и навсегда заблудившимися в темноте. Добрая длань развития никогда не коснётся их, избравших зло. Людская реальность для них — лишь роскошный пир, а не содружество. Сиано смело стоял перед высоким нелюдем, стиснув зубы, чувствуя, как его разум разрывается под натиском этого страшного видения. Сознание не выдерживало, поглощённое их присутствием, утомлённое пребыванием на краю существования. Он уже давно не боялся этих исчадий, но сил его всегда было критически мало, чтобы надолго задерживаться во внетелесном состоянии. Ему нужны были ответы и как можно скорее, пока его душа не опрокинулась обратно на землю. — Не беспокойся, — издевательски сказал Сиано, презрительно разглядывая страховидного. — Я взгляну, что таится в тебе. Всяк одолим, и ты в числе их. Сиано внимательно вглядывался в саму суть уродливой нечисти, выискивая ответы в этом непролазном болоте. Дух шатается, гневаясь и вопя в ярости, но не может скрыться от его взгляда. Сиано спешил, чувствуя, как глаза пылают от напряжения, а юркие, тонкие вены шевелятся, превращаясь в змей, рыскающих под кожей его лица, вспенивая кровь. Сиано знал, что это значит. Он уже на пределе возможностей, потому что сильно задержался здесь, выискивая духа. Ещё ему известно, что глаза его уже утратили цвет, данный при рождении, став жёлтыми и неприглядными, напившимися крови, которую приносили к ним ползущие вены. Последняя стадия, прежде чем беспамятство окутает истощённый разум. Ему становилось всё хуже. Сиано вдруг заметил, как духи взволнованно зашипели, зарычали, завыли, закричали. Они больше не приближались к нему, огромные лапы и руки более не тянулись в его сторону, не желая уничтожить или поглотить. Они отступали от него. Сиано изумлённо огляделся, видя, как они расплываются во мгле, как-то необъяснимо боязливо уходя обратно каждый к своему телу, оставляя его наедине с горбатым отродьем. Дикое полчище исчезло так же внезапно, как и явилось. Сиано собрался с силами и обратил взор своих жёлтых глаз на Духа хвори, оставшегося стоять перед ним. Тот жалобно завывал, как из глубины могилы, раскачиваясь, сжимая костлявые плечи длинными, иссохшими руками, обезображенное тело извивалось. — А вот это уже интересно, — едва слышно сказал Сиано и растянулся в улыбке.

***

Запах болезни дробил сознание. Чудовищный дух, воплощение скверны, шествовал медленно, подобно червю, по их землям, окропляя почву своей тлетворной кровью. По неведению, пожиная её смертельные плоды, уже несколько поселений их коалиции подверглись страшной участи, истлевая за считанные дни и канув в безызвестность смерти. Теперь он зловредно ходит по их разорённым угодьям, разгуливая, как хозяин. Днём минувшим стало известно, что Дух хвори неумолимо движется в их сторону и настигнет деревню через несколько дней. Все надежды, что зло отвернётся от них и воротится на проклятые территории, испарились. Сиано с ужасом смотрел, как вся сладость, всё обаяние жизни оскверняются и погибают, как увядает её монотонный ход под гнётом страшной хвори. Он хмуро размышлял, скольких бед исполнена жизнь человеческая: жалкое и грязное рождение, мучительное воспитание, тревожное детство, загубленная вечной борьбой юность, обременённая бесчисленными трудами зрелость, тяжкая старость. Каждое из этих состояний, казалось, было лишь подготовкой к неизбежной гибели, и всё равно Сиано не мог избавиться от ощущения, что, несмотря на все страдания, жизнь всегда несла в себе какую-то непревзойдённую прелесть бытия. Но сейчас, в эти дни, когда смертоносная болезнь вырывала из их сердец ту самую прелесть, Сиано чувствовал, как и его собственная душа теряет силы, уныло затихая в ожидании неотвратимого. Суровая неизбежность смерти была понятна, но в последний год на них обрушилась целая рать несчастных случайностей и житейских невзгод — и вот очередная напасть. В земли их коалиции явился Дух хвори. Его не было видно, он ещё не добрался до их деревни, но его присутствие ощущалось во всём: в воздухе, который стал вязким и зловонным, в тумане, что не рассеивался даже на рассвете, в пустых глазах тех, кто ещё недавно был полон жизни. Сиано смотрел, как ежедневно привозят погибших на телегах, как они, покрытые уродливыми язвами, были свезены с окрестных поселений, что тянулись на самых дальних границах человеческих земель. Тела, как беспомощные груды, не имели ни формы, ни цвета — лишь бледная, почти прозрачная кожа, облезлая и покрытая пятнами, и ужас, отпечатавшийся в последнем взгляде. Эта болезнь была не просто обычной эпидемией в привычном понимании. Она оставляла не только смерть тела, но и отголоски разрушения души, убивая надежду, лишая всего того, что раньше называли жизнью. Их поселение, самое восточное, у самой границы Смуты, рядом со Стонущими горами, всё ещё не встретило нечистивого духа. Он уже направлялся к ним — в том не было сомнений. Сиано чувствовал его приближение, видел в кратких вспышках видений, как тощие костлявые ноги волочат лишённое кожи, склизкое существо по их земле. Видел наяву, как его тёмная, смердящая тень надвигается, как она заполняет всё вокруг. Видел, как на лицах людей, которые ещё вчера строили планы, радовались детям, работали на полях, теперь не было ни желания, ни силы. Он слышал шёпот, тянущийся среди улиц, как ветер, принёсший с собой страх: «Это не болезнь, это кара богов». Не было стонов, не было криков. Болезнь, пробираясь в дома, забирала всех без различия: тех, кто был силён, тех, кто был слаб, тех, кто ещё вчера казался неуязвимым. Она была быстра, как молния, не щадила ни стариков, ни детей, и только одно сохранялось неизменным — за ней оставались мёртвые, перед ней опустошённо замирали живые. Заражённые становились иссушёнными, глаза тускнели, руки и ноги съёживались, как опадавшие листья, а дыхание становилось тяжёлым, как если бы воздух сам по себе становился отравой. Смертоносный холод распространялся, и с каждым днём Сиано всё сильнее ощущал, как сама земля отказывается от своих детей. Он был готов искать ответ, искать спасение, готов был бороться. Что, если это не просто наказание, а испытание для всей их земли, для их народа? Все они под угрозой исчезновения. Очередная телега, доверху нагруженная трупами, с грохотом проехала рядом, и Сиано вздрогнул, отшатнувшись с дороги. Колёса, скрипя, вонзались в грязь, поднятые с земли громоздкими деревянными бортами капли мгновенно оседали на его одежде. Он увидел мрачное лицо извозчика из-под тёмной шляпы, который недовольно зыркнул на него. Площадь, когда-то оживлённая и полная звуков, теперь напоминала кладбище с общей могилой. Некогда шумные лавки местного базара с яркими тканями и свежими плодами закрылись, а двери многих домов были плотно заперты. Еды почти нигде не осталось. Им было нельзя есть ничего с осквернённых полей, и все запасы провизии быстро исчерпывались. Сиано решил поскорее убраться с площади. Вздохнув, он пошёл в сторону таверны, надеясь выпить ещё оставшееся в их распоряжении пиво. Ему нестерпимо сильно хотелось напиться и утопить тревоги. Он знал, что его там давно ожидают, но ноги отказывались повиноваться. Что-то лихое затягивало его взглянуть вглубь себя самого в поиске утешения. Он не знал, что именно ищет в этом тёмном лабиринте разочарования и безысходности, но отчаянно нуждался в уединении. После своих ночных визитов в небытие ему нездоровилось. И всё же он узнал, что хотел, чему был несказанно рад. Осталось только воплотить план в жизнь, что, как считал Сиано, и было самым сложным. Деревянные балки на потолке, покрытые тёмной патиной времени, слегка покачивались. От этих скрипучих звуков у него начала болеть голова, стоило только войти внутрь. Хотя, вероятно, это было от голода и недосыпа. Дым от очага, тускло тлеющего в зале, поднимался вверх и растворялся, наполняя помещение удушающим запахом древесного угара и отжившей пищи. Тепло от него едва доходило до дальнего угла таверны, куда направился Сиано, увидев знакомые силуэты. Было очень тихо, несравненно с тем шумом и весельем, что царили здесь прежде, до прихода болезни. Каждый, кто входил в таверну, оставлял часть своей боли и страха за порогом, ведь здесь, в этом забытом уголке мира, не оставалось места для мыслей — только для беспамятства. Люди пили, изредка переговариваясь, как если бы каждый глоток был последним, как если бы пить стало не утешением, а частью обряда, в котором они обречены участвовать. На многих лицах было явное выражение усталости, а в глазах — пустота. За столами, помимо местных, сидели и странники. Кто-то беззвучно опустил голову, кто-то с трудом держал в руках кружки, но каждый был здесь по одной причине: чтобы дождаться конца. Они говорили друг с другом, но слишком вымученно. Сиано медленно шёл мимо немногочисленных посетителей, плотно надвинув капюшон, чтобы не привлекать к себе внимания. Не то чтобы Сиано был затворником, но в лицо Смотрящего знали далеко не все. Выжившие, что стекались в их деревню, как в последнее пристанище со всех окрестных земель, понятия не имели, как выглядит Смотрящий. В углу, возле камина, стояла высокая деревянная стойка, где несколько местных торговцев и странствующих купцов обменивались последними тревожными новостями о недавно опустевших местах, откуда они прибыли. Сиано прошёл мимо них, вдоль длинной, покрытой пылью деревянной стены, минуя несколько пустых столов, углубляясь в самый тёмный и отдалённый зал, где было меньше всего людей. Сиано всегда искал уголок подальше от взглядов, и этот зал был как раз тем местом, где редко кто находился, слишком далеко от бара и огня — своего рода тень самой таверны, её неприветливая, самая холодная и пыльная часть для людей, стремящихся остаться в одиночестве. Шалиан и Настас не подняли головы, но, услышав шаги, каждый в свою очередь мельком взглянул в его сторону исподлобья. Бледный Шалиан всматривался в пустую кружку, словно пытаясь прочитать в ней ответ на свои вопросы. Настас, с потрёпанной повязкой на раненой руке, казался более настороженным, оглядываясь по сторонам, быстро скользил по комнате, по привычке поджидая опасность в каждом углу. Сиано подошёл и опустился на скрипучий стул, устало вытянув длинные ноги. — Уж думал, ты заблудился, — недовольно проворчал Настас, не глядя на него. — По улицам нынче не пройдёшь, не споткнувшись о кого-то. — Трупы повсюду. Просто чудовищно! — в догонку ему ошеломлённо проговорил Шалиан, понизив голос до шёпота. — Видал, сколько их? Он растерянно замолчал, увидев лицо друга под капюшоном, и пихнул Настаса локтём в бок. — Будь я проклят, — неожиданно обронил Настас, взглянув на Сиано. — Что сталось с твоими глазами? — Перетрудился, — сбитый вопросами, Сиано на мгновение замешкался под их удивлённым разглядыванием. — Выглядит… жутко, — бесхитростно резюмировал Шалиан, явно смутившись от желтизны его неприятных глаз. — Какие новости? — Этого духа не изгнать ни одним известным нам способом, но его можно обмануть, — сдержанно пояснил Сиано, откинувшись на старый стул, который жалобно заскрипел под его весом. — Нужно разложить тела по периметру территории. Мы засеем ими поля. Нелюдь почует здесь смерть и пройдёт мимо, на север, не затронув нас. Настас нахмурился, потемнел, наполняясь сомнением. Пальцы здоровой руки начали нервно барабанить по исцарапанному столу. — Он уже попортил изрядно большую часть сельскохозяйственных угодий, — полным напряжения тоном заметил охотник. Сиано не ответил сразу. Он потёр виски, мысли путались. Голова раскалывалась от духоты и бессонной ночи, полной отчаянных попыток узнать, что делать. Перед глазами всё ещё вереницей вставали образы множества отродий иного мира, повстречавшихся у него на пути. Устрашающее клацанье зубов и звериный вой отголоском застыли в ушах. — Но ведь не всё загублено, — приводя разум в порядок, тихо отозвался Сиано, почти убаюкивающе, как если бы сам убеждал себя, дабы вернуть хотя бы малую долю уверенности. — Надо спасать то, что осталось. Время на исходе. Шалиан глухо фыркнул, беспокойно задвигал свою кружку, не мигая рассматривая Сиано, будто впервые видел. — Хочешь доконать посевы трупным ядом? — спросил он, поджав губы. Сиано измождённо запрокинул голову, стараясь расслабить напряжённые мышцы шеи, позволяя капюшону упасть на плечи. Здесь их не побеспокоят. Он волен был говорить свободно, не боясь быть услышанным, свободен от чужих взглядов и ожиданий. Но слова застряли в горле, сдавливая глотку, не давая высказаться. — Мы и без того на пороге голода, — подтвердил Настас, красноречиво оглядывая пустые столы таверны как символ их глубокого упадка. — Ближайшие общины погибли. Нам не пережить зиму и без их поддержки, и без урожая, — чётко заявил Сиано, бесцельно разглядывая деревянные балки над головой. — Да… но он же ещё не дошёл сюда, — снова запротестовал Шалиан, задумчиво почёсывая изуродованную щёку. — Охотники могут успеть провести ритуал и затворить землю на время. Как они сделали прошлой осенью, когда Озулф объявился, помните? — полным надежды голосом воскликнул он, но быстро осёкся, боясь привлечь непрошенное любопытство сидящих неподалёку. Настас раздражённо выдохнул, окинув его совершенно уничижительным взглядом, как если бы убеждённость и вера Шалиана в эту идею нанесли ему личное оскорбление. — Ещё чего! — отрезал Настас. — Этот трюк нам тогда дорого обошёлся. Ритуал защиты тоже требует жертв, да будет тебе известно. Ещё дозорные не рассказывали мне, что делать. В запале негодования он дёрнул раненой рукой, и тут же зашипел от боли, замолкнув. — Брось, Настас, — хмыкнул раздосадованный Шалиан, надуто уставившись на него. — Сработало же! Зверь ушёл, и более никто его не видел. — Озулф — проклятый, некогда бывший человеком, — отрешённо бросил Сиано, переведя свой пустующий взгляд на друзей. — С духом так не выйдет. Они не люди. Даже Древоточец не в силах его остановить, ибо они равны. Охотники тут бессильны, Шалиан. Настас, казалось, был давно готов к такой мысли, в отличие от Шалиана, который, будучи дозорным, мало что понимал в делах потусторонних. Он мог бы согласиться с любой идеей, лишь бы она дала хоть какую-то иллюзию контроля, надежду, что всё ещё можно исправить. Но этот план, слишком далёкий от привычных ему методов, выбивался из всех его ориентиров. Настас сжал губы в тонкую линию, сцепив кулаки, и весь подобрался, как если бы каждый момент мог стать решающим. — Всё так. Но скажи, Смотрящий, ты уверен, что это необходимо? — угрюмо спросил Настас. — Есть ещё что-то, что мы могли бы сделать? Сиано открыл было рот для ответа, но задохнулся. Он едва сумел разлепить непослушные веки, так неожиданно сомкнувшиеся на миг и чуть не затянувшие его в сон. Голову вело, как если бы его крепко преложили. Сиано вспомнил, что он увидел, когда сумел заглянуть внутрь отвратительного естества духа, и разочарованно вздохнул. Друзьям не нужно было знать этого — вдаваться в подробности он не собирался. Для всех окружающих у него было привычное видение, ничего больше. — Я провёл всю ночь в храме, — простонал Сиано, стараясь хоть как-то устроиться на неудобном стуле. — Во время службы Древоточец явил мне видение. Я узнал, что надлежит сделать. Так что да, это необходимо. Спастись можно, и наши мёртвые нам в этом помогут. — Этим займутся охотники и лекари, да? — обречённо забормотал Шалиан, пронзая друга беспокойным взглядом. — Или дозорные тоже должны к ним прикасаться? А вдруг заражусь? А ежели скверна… — Пей снадобье, которое раздали знахари. И хватит ныть уже, — беззлобно, но жёстко прервал его Настас. — Ты лунных птиц пережил — переживёшь и эту тварь. Сиано заторможенно моргнул, пытаясь собрать все свои силы, чтобы не уснуть прямо здесь, на месте. Его тело было в изнеможении, но сознание цеплялось за последнюю искру бдительности. Он испытывал благодарность к Настасу, что тот так настойчиво прерывал зарождающуюся у Шалиана панику. В таком состоянии сам Сиано не смог бы утешить друга — да и никого вообще. Его собственные силы иссякали, и даже мысли, казалось, расплывались в тумане. Как охотник, Настас был толковым и решительным, как друг — верным и преданным, но как человек он был разбитым и печальным. Когда-то, прибывший к ним из далёких общин, Настас стал неотъемлемой частью их поселения, доказав свою силу и отвагу в борьбе со злом. Сиано на миг вспомнил того мальчика, повстречавшегося ему в день появления зверя. После гибели своего отряда Настас ожесточился, но был готов защищать всё живое с ещё большим рвением, чем когда-либо. В этом Сиано его понимал. — Ждите указаний Старейшин, — Сиано присел чуть ниже, машинально схватив кружку Настаса, поднёс её к губам, ощущая, как горькое пиво скользит по горлу. — Я лишь сказал, как нужно поступить, дабы вы были готовы. Не мне править приготовлениями. — Всё равно это неправильно… Неблагочестиво, — всполошился Шалиан. — Негоже мертвецам лежать так, у самой границы… Поди, упырями обернутся под гнётом скверны. — Приказано будет охотникам провести обряд над мёртвыми. Тогда не восстанут, — безо всякого выражения отмахнулся Сиано. Настас согласно кивнул. Он не любил жрецов, как и всякий охотник, сосланный на опасную службу по их указу, но в этом был с ними солидарен. Сиано едва заметно выдохнул с некоторым облегчением — с поддержкой Настаса, вероятно, будет проще убедить остальных охотников действовать сообща. После того как Настас и Клион пережили встречу с Озулфом, отношение к ним значительно изменилось. Настаса стали уважать, а Клиона — презирать ещё больше. Сиано не думал, что такое вообще возможно. — Да, сделаем, — вырвал его из размышлений Настас, голосом твёрдым, но с лёгкой тенью беспокойства. — И всё же… Пока они не преданы воздушной обители усопших, их душам не обрести покоя. Они выйдут в мир… И что тогда? — Зато их смерть поможет сберечь жизни оставшихся, — тихо сказал Сиано, устало потирая переносицу. — С призраками потом разберёмся. Готовьте тела. Все, что есть, и все, что будут. Как только Старейшины скажут — сразу же несите их к границам. Дальше ожидайте приказов жрецов. Обычно любезный и благодушный, Сиано казался сдержанным, но в его словах и поведении проступала железная решимость, жёсткая сила и непоколебимость, которые были ему так не свойственны. Этот скрытый огонь, внезапно вспыхнувший в нём, придавал его виду нечто устрашающее. Он стал кем-то другим, готовым встретить любую бурю. Сиано сильно переменился за минувший год, как и все они. Он больше не был тем человеком, чьи слова были мягкими и ободряющими, теперь его речи звучали твёрдо, как приказ. В нечеловечески больших глазах мягкость синевы уступила место холодному погребу, полному измученности, и каждый его бесстрастный взгляд пробивал воздух, как лезвие. Люди, которые знали его раньше, вряд ли узнали бы этого Сиано — человека, чьи прелестные черты теперь уступили место тяжёлому, неумолимому выражению. Во всём облике Сиано отражалась не просто решимость, но и что-то древнее, почти бездушное, что заставляло других всё чаще отворачиваться. Сиано и самому чудилось, что он уже не жил полноценно в этом мире, а наблюдал за ним издалека, лишённый прежних эмоций. Его окутывала темнота. Он хмуро думал, что с наступлением череды бед и несчастий, давлеющих над человечеством, его собственная сила возрасла, словно подпитываемая злом, что было совершенно немыслимо и немало волновало Сиано. Он был вынужден защищать свой народ и себя самого от невзгод и тягостей, что опрокинули их в бездну испытаний. Что-то произошло — какое-то непонятное событие, вызвавшее все эти горести; но что послужило началом творившемуся разладу и своим изменениям, Сиано так и не выяснил. Однако не собирался сейчас искать ответы и разбираться, что происходит. Ему просто хотелось выжить. Он всё чаще проводил время в одиночестве, обращался к духу-заступнику, бесконечно смотрел на прошлое, копался в нём, как крот в недрах земли, искал ответы, разбираясь в туманной паутине событий, пытаясь понять, где они ошиблись, что же привело их к этому вымиранию. Всё глубже погружаясь в кошмары прошлого и ужасы грядущего, он изменялся от каждого видения. Сиано с трудом возвращался из этих путешествий в свой разум, измученный, но непоколебимый. Знал, что то, что он видит и переживает, было необходимо — единственный способ понять, как они пришли сюда и как ещё можно бороться. Сиано становился другим человеком, способным на решения, которые раньше казались ему невозможными. Сложности, страх и неопределённость теперь воспринимались им не как помехи, а как просто часть пути, который он должен был пройти, чтобы сохранить хотя бы какую-то надежду. — Боги милостивые… — только и смог выдавить из себя поражённый Шалиан, всё ещё не в силах осознать всё сказанное. — Час от часу не легче. Их свозят сюда, чтобы освободить души, ведь больше некому. А, выходит, что мы в последний путь их не проводим. — Обрушился же рок на наши головы! Духов хвори давненько не бывало… — Настас снова огляделся, убедившись, что их не слышат посторонние. — Как, впрочем, и озульфов. Да и вообще, кажется, вся нечисть из щелей полезла. — Верно молвишь, — закивал Шалиан, подхватывая его мысль. — Небось нас прокляли пуще прежнего. — Будто такое возможно! — недовольно скривившись, хмыкнул Настас. — Поглядите только. Мы все упиваемся, вроде хмель сберечь может. Сиано, оперевшись локтями о стол, немного наклонился вперёд, как если бы искал хоть какую-то опору, чтобы не рухнуть. Тёмный зал расплывался перед глазами, теряя чёткость, в ушах шумела кровь, а сердце грохотало в груди, как кузнечный молот, отбивая ритм его дыханию. Приближающееся зло, пустой желудок, ночь на грани реальности, тревога и переживания — опустошили Сиано. Ему резко расхотелось пить, и он проигнорировал вопросительный взгляд трактирщика, который быстро прошёл мимо их стола. Неприятный комок в горле не позволял Сиано ни пить, ни говорить — всё, что он хотел, — это скорее уйти и спрятаться от этого мира. — Не от праздности, а от страха запиваемся, — резонно ответил Сиано, не скрывая горечи. — Что говорят в Гильдии про этого духа? Он и сам прекрасно знал ответ, уже увидев всё, что было нужно. И всё-таки Сиано хотел позволить Настасу и Шалиану самостоятельно дойти до той мысли, что он стремился вложить им в головы. — Записи гласят, что народы покидали земли, где Хворый ступал, и возвращались только после его ухода. Восстанавливались, приживались. И так по новой с каждым приходом, — знающим тоном протянул Настас. — Повезло только, что дух поганый являет себя нечасто. Кочевные племена всё ещё веруют, что это их защитит от скверной немощи. — А ты что-то знаешь про кочевников? — заинтересовано вскинулся Шалиан. — Не то чтобы… Эта падаль, без бога и чести, совершала набеги на наши земли, — сдавленно произнёс Настас, его голос дрогнул, будто он ещё не оправился от боли. — Они убили моих родителей когда-то. Поэтому теперь я здесь прозябаю, в чужом краю, на службе, что обязывает сирот. Неужто и этого дома суждено мне лишиться? Сиано печально склонил голову. Он уже заглядывал в прошлое Настаса и переживал это вместе с ним. Видел, как жестоко погибли многие люди его рода, слышал собственными ушами, как крики затихали в ночи. Сиано знал каждую деталь — как зарезали его семью, как сожгли храм, как мальчишка, едва спасшийся, спрятался в лесу, где всё было таким диким, но всё же казалось безопаснее, чем то, что осталось позади. Видел, как ненависть и страх сменились на холодное, безжалостное одиночество и робость, когда лес стал домом, а люди — врагами, слишком опасными, чтобы им доверять. Ни одна нечесть не могла сравниться с редкими человеческими отродьями. Настаса нашли люди из соседнего поселения, когда он блуждал по лесам, израненный и истощённый. Его приняла та же семья, что опекала Вагош, прежде чем их обоих отправили к ним в охотничий цех, как ненужных сирот. Гильдия забрала их, чтобы обучить и подготовить к жизни среди тех, кто знал лишь выживание. Сиано прекрасно понимал чувства Настаса и не мог допустить, чтобы тот вновь поверил в возможность повторения страшной участи. Он и сам знал, как больно оставаться сиротой, даже при живом отце, которого встречал от силы раз в несколько недель. Старый жрец никогда не относился к нему, как к сыну, и всегда смотрел сквозь него. Иногда Сиано сомневался, что это его реальный родитель. Сиано отвлёкся от вязких мыслей, не позволяя себе видеть в Настасе, сидящем напротив, того потерянного мальчишку, каким его когда-то нашли. Он не желал позволять себе утонуть в чужих страданиях десятилетней давности, что мерцали перед глазами кошмарной картиной. — Ни за что, — Сиано мотнул больной головой, прогоняя воспоминания о горящей далёкой деревне и бегущих в ужасе людях. — Делай, что тебе велено. Всё обойдётся. — Но ведь ты сам говорил, что не всегда твои видения точны. Возможно, нам просто нужно бежать, покуда он не добрался до нас? — нерешительно прошептал Шалиан, понуро опуская плечи. — Вдруг не сработает? — Это уже похоже на панику. На, выпей, и хватит выдумывать! Погружённый в переживания, Настас резко заговорил и, не выдержав потока дрожащих словоизвержений, настойчиво подвинул к Шалиану свою кружку. Затем охотник с недоумением обратился к Сиано: — Почему другие Смотрящие этого не ведали? Если это поможет… Отчего тебе явился ответ, а всех иных обошёл стороной? Не впервой нечистивый ступает по людским владениями, но о таком никто прежде не слыхал. Сиано задумчиво запустил пальцы в свои грязные волосы, слипшиеся от пота. Ракушки в косах тихо столкнулись друг с другом, расстревоженные прикосновением. Он отрешённо подумал, что давно следовало бы как следует помыться, но не было ни времени, ни сил. В последние дни он лишь омывал лицо водой, чтобы хоть как-то сберечь зрение, но добраться до горных водоёмов и озёр было для него непосильной задачей. Сиано старался оставаться в пределах деревни, ожидая появления духа. — Мне этого не дано постичь, — наконец честно ответил Сиано. — Мир изменчив, как и то, что я вижу. Схожу к Иморе, спрошу, сколько ещё почивших сегодня. Нам нужны все. Сиано медленно, с явным усилием, поднялся из-за стола и, пошатываясь, вцепился в спинку стула, пытаясь обрести хоть какое-то равновесие. — Клион должен быть там, к слову, — Шалиан хлопнул себя по лбу, будто кляня за забывчивость. — Раз уж ты туда направляешься, не мог бы попросить его изготовить для меня ещё того зелья? Впрямь оно благоприятно помогает восстановить силы и обмануть голод. Запасы мои почти иссякли. Сиано заметил, как быстрая тень скользнула по лицу Настаса при упоминании имени Клиона. Это было едва заметно, но достаточно явно, чтобы успеть обратить на себя внимание. — А сам что, ходить разучился? — Сиано насмешливо воздел брови. — Да ты что! Там же столько мёртвых и больных… я туда ни ногой! — не скрывая испуга, затараторил тот. — Клион сидит в лечебнице безвылазно, я его уже много дней не видел… — Я ему передам, — недовольно вздохнул Сиано и нетвёрдой поступью ступил к выходу.