Жажда небытия

Увы, живу. Мертвецки мёртв. Слова заполнились молчаньем. Природы дарственный ковёр в рулон скатал я изначальный. Вот утешение в печали, но от него ещё страшней. Роятся мысли, не встречаясь. Цветок воздушный, без корней, вот бабочка моя ручная. Вот жизнь дана, что делать с ней? Леонид Аронзон Лес стоял неподвижный, угрожающий, напитанный влагой, изъеденный топями. Чем дальше Клион отдалялся от пляжа, тем больше земля превращалась в болото. Деревья стояли корнями в редко пересыхающей воде; уже не оставалось дерева, полностью сохранившего бы свою кору в первозданном виде: тонкие, разветвлённые нити мицелия заполонили своими разнообразными тельцами стволы, а некоторые деревья стояли серые, гладкие и твёрдые, как обглоданная кость, изборождённая продольными морщинами. С некоторых ветвей спускались воздушные корни, врастающие в почву и служащие как бы дополнительными стволами. Такое дерево росло скорее вширь, чем ввысь, плотной стеной ограждая одни участки леса от других, как будто деля их на комнаты. Время от времени деревья медленно наклонялись и погружались в тёмную плотную воду, разбивая масляно-блестящую поверхность зловонной жижи. Широкие доли болотных листьев раскинулись по краям топи, образуя сплошной пояс зарослей, устланный розоватого окраса цветками и множеством тонких ползущих ветвей. Многочисленные лианы протягивались между деревьями; их стебли, толстые и крепкие, сильно одревесневали, поэтому в пологе леса свободно могло перемещаться даже крупное животное. Вот на одной из толстенных лиан с широкими треугольными листьями росли громадные разноцветные воронковидные цветки, а на другой лиане, прямо на стволе, покоились странные плоды, похожие на огромные груши насыщенного фиолетово-коричневого цвета. Эти удивительные плоды были съедобны, и они уже привлекли одного из жителей леса. Крючковатые когти странного создания, висящего вниз спиной, методично перехватывали ствол лианы, дотягиваясь до лакомства. Достигнув желанных плодов, зверь отрывал их один за другим и пятипалой лапой подносил ко рту. Резцы аккуратно раскусывали плод, и он неторопливо жевал. Временами за соседние ветви цеплялся длинный хвост, похожий на обезьяний. Однако всякая мысль о принадлежности этого животного к обезьянам моментально рассеилась, стоило только взглянуть на его шкуру. Из редкого коричневатого меха торчали полосатые острые иглы, в особенности их было много на боках и на холке. Громоздкое, неповоротливое существо передвигалось медленно и лениво, но, ловко цепляясь за ветку массивными когтями, точно репей за одежду — надёжно и легко. Сглотнув сочную мякоть, лесной житель схватил остаток то ли фрукта, то ли ягоды и проглотил его, облизывая чёрные губы длинным красноватым языком. Причмокивая, создание что-то бурчало себе под нос, вроде бы напевая. Затем продолговатая крупная голова неторопливо оглянулась, и тёмные глаза застыли на неожиданном госте. Клион устало притормозил, вернув зверьку быстрый взгляд, осторожно ступая дальше, едва передвигая ногами. — Не волнуйся, друг, — безэмоционально сказал Клион животному. — Он идёт не за тобой. Потревоженные его присутствием болотные змеи лениво отплыли в стороны и застыли с приподнятыми над водой треугольными головами, провожая внимательным взглядом странного запыхавшегося путника. Яркая окраска делала их очень заметными. Клион бережно обошёл рептилий. Отовсюду слышалась призывная трель из мягких частых посвистов, им внемляло перекликающееся кваканье. Клион на миг остановился, измученно наклонившись и переводя дыхание. Иглокожее животное, висящее над его головой, неуклюже потянулось за очередным плодом, но, удивлённо засмотревшись на человека, очевидно видя двуногого впервые в жизни, случайно сбило лакомство с ветки, не успев подхватить. Фиолетовый грушеобразный плод полетел вниз и с сочным плеском приземлился в воды небольшого ручейка, через который и тянулась лиана. Через секунду яркая груша неторопливо всплыла, покачиваясь на волнах, и блеснула в рассветных оранжевых лучах спелым фиолетовым боком. Клион выпрямился, только сейчас озадаченно обратив внимание, что среди этого зелёного ада — густого и непроходимого, изрезанного мерзкими топями — вдруг раскинулся чистый ручей. Он внимательно прислушался, различив среди разнообразного лесного шума недалёкий звук большой воды. Более крупная река текла где-то поблизости; именно она орошала корни деревьев, давала эти мелкие притоки и ручьи, питала и насыщала влагой густые заросли. Клион оглянулся, убедившись, что преследователь ещё не успел нагнать его, смахнул испарину со лба и кинулся вперёд, под тихое урчание болтающегося на лиане животного. Движимый своей сверхъестественной мощью оборотень не отставал ни на милю, усугубляя дикую погоню за измотанным человеком, под утро выбившимся из последних сил. Зверь загнал Клиона в непролазную чащу, так далеко от границы человеческих земель, что охотнику потребовалось призвать весь опыт и силу воли, чтобы хоть ненадолго оторваться от преследования и попытаться определить своё местонахождение. Когда утомлённые ноги вынесли его к пологим берегам Змеиной, Клион замер в изумлении. Широкая быстротечная река тихо шептала ему, что дальше живым дороги нет. Клион всегда смело странствовал по проклятой земле, под небом, что рдеет в этих краях, как раскалённое железо, не внемлющим жалобам смертных, но прежде не совался к границам этой реки, что скрывала за своим бестелесным взбалмошным порогом пути к древним твердыням, покоящимся на том берегу. Всем доподлинно было известно, что благоразумней держаться подальше от здешних мест, ибо перешедшего реку на другой стороне не ждало ничего, кроме страшной кончины в объятиях неугомонных детей тьмы. Насколько глаз видел, лежали, раскинувшись, точно оплоты мира, очертания страшно-чёрных нависших скал, и мрачный вид их ещё больше наводил тоску и страх. Стонущие горы неровным полотном вставали над верхушками многовековых деревьев, нависая над путником, как громадная каменная волна. До величественных гигантов было ещё далеко, но мощная тень от их остроконечных вершин стелилась над лесом и частью берега. От неожиданно открывшейся картины Клион даже зажмурил глаза и быстро встряхнул головой — не померещилось ли ему с усталости? Пугающее бегство вынудило забрести к негласному порогу недруга, и, покуда его живое сердце ещё билось в срывающемся ритме, он был главной мишенью для каждого чудовища по ту и эту сторону. Клион был так далеко от дома, настолько серьёзно заплутал в здешних лесах, что даже солнечный свет не мог помочь ему в нелёгком пути к спасению: рассвет уже ласково стелился по округе, первые лучи отражались янтарным блеском в каплях росы, замещая жёлтым светом непроходимый вязкий мрак. По обыкновению, дневное светило слегка путало и смущало оборотных тварей, вынуждая забиваться поглубже в чащу или подальше в свои норы, лазы и пещеры. Но это был лишь вопрос времени: вскоре его дух учуют, за ним придут, или же оборотень, что следовал по пятам, всё же доберётся первее прочих и довершит начатое. Клион полночи бегал напропалую, не разбирая дороги, петляя, запутывая след, сбивая преследователя с толку, но всё было тщетно — натравленный слуга Тёмной богини не отставал. Клион тяжело вздохнул, едва подавив нервный смешок: новый день давал призрачный шанс на выживание, но разве теперь это имело для него значение? Клиону было омерзительно от самого себя, ведь оказалось, что он и вправду обречён, и не зря тёмная сила явилась за его душой. Охотник самонадеянно шёл проверить себя, убедиться и убедить других, что с ним ещё не всё потеряно, но так и не смог одолеть лунных птиц, лишь подтвердив страшную догадку. Все в поселении, кто боялся и сторонился его, и Сиано, который предупреждал, что Клион не в силах превозмочь скверну, к несчастью, оказались правы. Ему не было пути назад: не справившись единосущной ночью с детоубийцами, Клион лишь удостоверился, что возврата к людской жизни больше нет. Эта охота была проверкой, его последней возможностью остаться в людском мире, но одной лишь слепой веры и затухающей надежды на излечение оказалось недостаточно — проклятье пустило корни слишком глубоко. Осквернённый не был в силах побороть себе подобных. Упиваться самообманом более не имело смысла, и грустные отупляющие мысли о скорой кончине стягивали грудь, сдавливая сердце, крадя дыхание. Смирение — одна из самых странных вещей на свете. От него нельзя избавиться, и из чужих рук его не получишь, а приняв его, наконец, становится пусто и бессмысленно, настолько, что горячность юности и нелепая смелость бессильно отступают под гнётом душевной капитуляции. Как кровожадная пиявка, вынужденное смирение высасывает желание вести любую дальнейшую борьбу, предательски отнимает силы и волю, лишает смысла, жарким пламенем вызывает чувство безысходности, опутывает всё тело по рукам и ногам. Но внутренняя ярость на всю несправедливость жизни ещё трепыхалась внутри, говоря Клиону, что законы, по которым он осуждён, — законы ложные и несправедливые, принадлежащие трусливым людям, а судьба, карающая его этими страданиями, — ложная и несправедливая судьба, не принадлежащая ему. Он безумно хотел жить и только, застыв на пороге смерти, смог чётко признаться в этом. Он, без спроса возвращённый к жизни, полагал, что имеет полное право остаться в ней и теперь, вопреки нелепому року. Безудержное стремление к жизни не позволяло Клиону послушно склонить голову и покорно сдаться на милость неприятеля, но ловушка захлопнулась в смертельный котёл, и поражение трагично и неизбежно клокотало в нём. Клион был готов противиться кошмарной участи, пытаясь насытиться своей злостью и ненавистью, дабы пробудить новые силы к последнему бою, лишь бы не принять смерть от лап обезумевшей твари, снующей по его следу. Только бы не погибнуть как безродный пёс, среди совсем чужих земель, загнанный, взмыленный, ослабевший, напуганный. Берег реки выглядел как гладкое, тёмное нутро огромного доисторического животного, готового в любой момент проглотить непрошенного гостя, а вода виделась его широченной глоткой. Клион приблизился к самому краю Змеиной, бездумно разглядывая больными глазами тот сладкий и спокойный мирок, что вызывал у обречённого на смерть тихую, едва осознаваемую зависть в своей непосредственности, простоте и лёгкости. Огненные всполохи рассвета отразились на золотистом полотне бурной воды, как терпкий мёд, растёкшийся по неровным потокам. Блестя зелёными и красными продольными полосами, в зарослях подводных трав плавала стайка крошечных рыбок. Всплыв к поверхности воды, они раскрывали брюшные плавники и взмахивали ими, словно крыльями стрекозы. Из сплетения корней выплывали лягушки с длинными стреловидными телами, громко извещая о своём приближении. Стая ярких птичек, часто взмахивая крыльями, парила над неспокойной водой. Но внезапно из опасных речных недр вылетела большая серебристая живая стрела — и одна из птиц не долетела до спасительного берега, схваченная беспощадными челюстями какого-то водного ящера. Сухопутные ящерицы, будто не заметив его прибытия на их территорию, настолько расслабленно сновали между камней, что бабочки без страха присаживались на их головы и хоботками высасывали жидкость, стекающую из уголков глаз и ноздрей рептилий. Сонные жуки и мухи выползали на мокрые остывшие за ночь камни и впитывали раннее солнечное тепло. Клион с грустью наблюдал за мерным ходом обычной жизни всех речных обитателей, неожиданно почувствовав, как сырая земля слегка уходит из-под ног. Из-за усталости он с трудом держался вертикально, стараясь не упасть от истощения прямо в воду. Ему было плохо, до одурения, до тошноты. Клион стиснул зубы и быстро собрался, призвав себя к порядку, возвращаясь в унылую реальность, где ему по-прежнему грозила гибель. Реальность, дышащая тленом безысходности, так разительно отличалась от яркой непринуждённой жизни местной живности, что становилось почти до слёз горестно. Близился час, когда померкнет для него светлый живой мир, исчезнет всё, что тешило, и он больше не услышит воркованья весёлых горлиц, неспешного шёпота болотных трав, задорной перепалки лягушек и прохладного плеска ручьёв. Ему ещё предстояло сражение за право остаться под солнцем. Пускай Клион был слаб и болен, но он был готов грызть землю зубами, пока не пророет из могилы спасительную траншею. Застыв подле полноводных порогов, поспешно размышляя, как безопасно вернуться обратно к побережью, Клион не сразу услыхал надвигающегося врага. Весь мир на мгновение замер в страхе, намекая страннику, что пора прийти в себя: бубнящий зверёк на лианах затих, стрекотание насекомых и пение птиц резко смолкло. Тягостная тишина резала застоявшийся душный воздух. Вскинувшись, охотник ловко метнулся в сторону, скрывшись за широким стволом прибрежного дерева, как уязвимая черепаха за хрупким панцирем. Жаль, ему не удалось втянуть голову и спрятаться полностью. Ему надоело бежать, да и больше отступать было некуда. Клион сжал копьё, опасливо выглядывая и силясь рассмотреть что-то среди густых зарослей леса. Он отчётливо слышал всплеск болотной воды под гигантскими лапами, а затем совсем близко раздалось утробное рычание, извещая о приближении противника. Запахло кровью и гнилым мясом, а в следующий момент, как отпущенная пружина, оборотень выскочил из чащи и предстал перед ним. Коренастое волкоподобное существо с шерстью коричневого цвета двигалось медленно и свободно, уверенно ступая навстречу жертве. Из широкой пасти торчали длинные клыки-бивни, достающие почти до самой земли. Тварь, очевидно, с лёгкостью умела управляться с подобным оружием. В подтверждение этого, она ловко мотнула массивной головой, устрашающе взрыхлив влажную почву кончиками зубов и выпустив громкий рёв, от которого мороз прошёлся по коже. Страшное, огромное создание, будто выходец из самых глубинных человеческих кошмаров, остервенело сверкая глазами, начало извергать из себя целые рои рыков и леденящего воя. Клиону на миг почудилось, что это всё просто чудовищный мираж, реющий в воображении. Однако он ещё был в здравом рассудке, и это существо, это мордастое пугало, было реальнее всего прочего. Тут оборотень резко вскинулся, не без труда поднявшись на задние лапы, и в неуклюжем жесте вытянул похожие на руки конечности, ухватившись за лиану. Почти два человеческих роста и сила дюжины, готовый растоптать могучей стопой забытого богами человека. Широко разевает пасть и надрывает глотку в истошном вопле, почти что людском, с хрипом выдыхая воздух. В следующую секунду он отрывается от земли, с силой оттолкнувшись изогнутыми задними лапами, в мгновение преодолевая разделяющее их расстояние. От увиденного Клион в ужасе сделал шаг назад, отпрыгнув от липкой кроны дерева, обречённо понимая, что против такой сокрушительной силы даже пара крупных хищников не смогла бы устоять, не говоря уже о беспомощном человеке. Охотник угрожающе поднял копьё, хотя осознавал всю тщетность попыток отбиться от чудовища. Ему нужно было обороняться, пока последняя капля крови не покинет тело, пока не оборвётся нить тягостной жизни, не иссякнет оставшийся запал. Но Клион был слишком истощён и не мог бить в полную силу, не был в состоянии атаковать, чётко понимая, что не нанесёт должного вреда образине. Оставалось только одно: он знал наверняка — если нет сил победить в бою, то на подмогу приходит хитрость. Зверь немедля бросился на добычу, уже порядком раззадоренный столь затянувшейся охотой. Клион взмахнул копьём и ударил наотмашь, угодив отродью куда-то в подреберье. Он быстро выдернул острие из плоти взвывшего врага и отступил. Под густым слоем жёсткой шерсти не разобрать насколько глубока рана, но кровавое пятно медленно расплывалось на месте удара, пропитывая шерсть. Ноги скользили по сырой земле, что Клион едва не упал в ближайший овраг, лишь чудом выстояв на самом краю низины. Бледный от волнения, с трудом переводя дыхание, он внезапно почувствовал, как его смелость наливается новым запалом, разрешаясь нервным, болезненным биением сердца, вспотевшими ладонями и холодом в грудной клетке. Оборотень, на время отвлечённый ранением, встряхнул мордой и пришёл в себя. Проклятый извивался — от высшего края ярости, от крайней степени бешенства, от неожиданной боли. — Действуй, уродец, — тихо прошептал Клион, неотрывно следя за отродьем. — Это всё, что ты можешь сделать? В исступлении чудище совершило резкий рывок вбок, прыгнув прямо на него. Оно пыталось ударить гигантской лапой по голове, несколько раз намеревалось царапнуть когтями в районе груди, но Клион увернулся, заставив себя сделать дополнительное усилие, и кинулся прочь, неловко перепрыгнув через поваленный ствол огромного дерева в подлесок, где бушевала широкая река. Он нёсся что есть мочи, спотыкаясь и прихрамывая на негнущихся ногах, влажной рукой вцепившись в копьё, казавшееся вдруг неподъёмно тяжёлым. Тварь позади почти настигала его, уже орошая горячим зловонным дыханием шею и ухо Клиона. Охотник резко затормозил, почти угодив под ноги оборотню, упал на землю, откатившись в сторону, больно ударившись спиной и боком о рельефные речные камни. Чудовище стремительно остановилось, с неприятным звуком скрежеща длинными когтями по каменистому берегу. Оглядевшись, зверь грозно зарычал, видя распластавшегося на земле человека. Вязкая слюна крупными каплями ниспала с кончиков бивней, шерсть встала дыбом. Острее звенела ненависть монстра, и выше вздымалась распаляющая жаждой крови широкая грудь, уже не просто нечисть, а кипящий гневом лик смерти. Клион встретился с ярко-зелёными глазами, полными яда и чёрной злобы, и увидел в них пляску самых мрачных смертоносных теней. Свирепо и резко оборотень кинулся на растянувшегося на земле парня. Клион с содроганием ожидал, пока тот приблизится максимально близко — эти несколько жутких, изнурительных секунд пронеслись перед глазами, как всполох неожиданной молнии среди белого дня. Дрожащей от напряжения рукой Клион взмахнул копьём, воткнув остриё в щиколотку животному. Не так глубоко и сильно, как планировал, но и этого оказалось достаточно. Округу разбил ужасающий вопль, и задранная морда над распростёртым телом вскинулась, как голова утопающего, которую захлёстывают волны. Выиграв себе время, Клион вскочил на ноги и изо всех сил пнул его в брюхо, толкая к краю реки. С неимоверным усилием он вновь занёс копьё, целясь в пузо проклятого, вдруг ощущая, как руки вероломно отказывались повиноваться. Разъярившись, оборотень рванулся вперёд, псовая голова клацнула клыками у самого лица. Клион предпринял ещё одну попытку пырнуть врага, но внезапно исчадие взмахнуло тяжёлой лапой, выбивая оружие из ослабевших рук. Утратив на миг бдительность, он успел заметить, как большие, бездонные, точно океан, животные глаза зло сощуриваются. Страшные челюсти железной хваткой впились острыми зубами в предплечье охотника. Клион закричал, зашедшись нестерпимой болью. Копьё выпало из покалеченной руки. Он кое-как извернулся, пытаясь высвободиться, второй рукой быстро достал из-за пояса клинок. Обезумев от нещадной боли, он совсем не понимал куда бьёт, просто слепо атаковал, осыпая треклятую тварь ударами: они врезаются в тугую шкуру, словно налетая на камень, лезвие отскакивает от дубовой кожи, как упругий мячик, почти не причиняя особого вреда. Наконец ему удалось отцепить от себя противника, нанеся удар в самую морду: со злостным шипением, тот обескураженно разжимает челюсти, отступает, прижавши уши к голове. Клиону показалось, что угодил тому в глаз, услышав низкий болезненный взвизг. Он даже не успел возликовать своей маленькой победе, расстроено узрев затуманенным взором, что глаз всё же уцелел, а кровь зверя заливала морду из рассечённого века. Обагрённый кровью оборотень, выставив устрашающие когти, насмешливо смотрел на врага, громогласным рёвом знаменуя своё превосходство. С грозным видом он встал на задние лапы над поверженным соперником, вытянувшись во весь свой могучий рост, выл так, что сотрясалась земля, готовясь нанести сокрушительный удар. Клион, преисполненный злостью и страхом, ударил ногой по щиколотке чудовища, в место недавнего ранения, где всё ещё кровоточило перерезанное им сухожилие. Пошатнувшись, оборотень невольно сделал ещё один шаг назад. Кривые длинные лапы соскользнули на мокрых камнях, и он упал в воду. Из меха выходили пузырьки воздуха, и вода пропитывала шерсть зверя, утяжеляя, затаскивая в свои бушующие объятия. Клион потрясённо смотрел на стихию: этот поток приобретал в своём стремлении чудовищную быстроту, которую не побороть даже проклятому. Обширная водная поверхность, испещрённая и изрубцованная тысячью встречных потоков, кипела, свистела, вздымалась, как будто тяжело дыша — встала круговым движением гигантских и бесчисленных водоворотов, и, крутясь, уносилась вперёд с той необузданной быстротой, с которой воды убегают, покидая горный скат. Животное истошно барахталось и пыталось зацепиться руками-лапами за прибрежные ветки или камни, но быстротечные потоки, бурные волны утягивали его всё дальше от берега. Змеиная река стремительно уносила существо куда-то вниз по течению, по направлению к Стонущим горам. Клиону было неизвестно, умеют ли оборотни плавать, однако он чётко видел, что отродью не выплыть самостоятельно, а к тому моменту, как его где-нибудь прибьёт к берегу, могло пройти не один час. Захваченный в водный плен, проклятый выл и вопил так страшно, что его слышали на много миль вокруг. Вскоре из воды остались видны лишь кончик морды и ошеломлённые глаза, а через несколько минут громадная туша полностью исчезла из виду. Клион до такой степени был взволнован и утомлён едва пережитым сражением, что растянулся на земле во всю длину своего тела, баюкая укушенную руку, а второй рукой уцепился за кустарники, окружающие его, стараясь выровнять дыхание. Случилось нечто, что не происходило доныне ни с одним из смертных — или, по крайней мере, что ни один из смертных по какой-то причине не сумел бы рассказать: он победил оборотня. В Гильдии охотников их обучали, как избежать встречи или защититься от волкоподобных, но на деле стоило повстречать нечисть — и охотник обречён на гибель. По крайней мере, в их поселении и во всех ближайших не было никого, кто бы уцелел после такой встречи. Много лет назад, в единственный раз, когда ему довелось увидеть оборотня, он сумел избежать прямого столкновения, просто сбежав. То короткое время жуткой схватки, которое Клион провёл в состоянии смертельного ужаса, надломили его душу и тело. Заблудившись на просторах своего нервного истощения, Клион вдруг задумался на что способен умирающий в борьбе за то, чтобы выкроить себе ещё несколько часов жизни. Он бы даже рассмеялся этому отчаянному порыву, если бы не такая дикая боль в прокушенной руке. Глубокая рана пульсировала и дёргалась. Клион перевёл на неё взгляд, осматривая увечья: бивень стесал кожу сбоку, острые зубы пробили мясо до кости, четыре чётких следа от них растянулись кровавым ожерельем. Прошёл значительный промежуток времени, прежде чем Клион хотя бы немного сумел овладеть собой, решился сесть и бессмысленным, мутным взглядом посмотреть в пространство. Мерзкая Богиня подлунного мира всё же заполучила его, как и желала. Обхватив голову руками, с горестным недоумением Клион тихо застонал. Он откровенно не понимал, почему эта нечестивая вообще объявилась за ним, заманила и натравила проклятого пса; что за чудовищная забава влекла Владычицу к нему, что это за жгучее нетерпение как можно скорее иметь его в рядах своих осквернённых детей? Хотелось взвыть в голос, закричать что есть сил, срывая горло, раскромсать первое попавшееся под руку, застыть во времени, подобно статуе. Невероятно страстно Клион мечтал всего лишь умереть, раз уж не суждено спастись, уснуть, погрузиться в обычное забытье, что милосердно уготовано природой всем смертным. Не достаться ей, не становиться одним из оборотных созданий в её страшном чертоге. Казалось, что вместе с налетевшим ветерком послышался далёкий девичий смех, насмехавшийся над его жаждой свободы выбора. Клион посчитал разумным списать это на разыгравшееся от пережитого воображение, чем осознать, что Владычица наблюдает за его безысходностью, упиваясь своей над ним бесспорной властью. Клион вяло встал на ноги, опираясь о влажные булыжники, и побрёл к воде промывать место укуса. Адская волна жара от искалеченной руки расползалась по всему телу, стекала лавой в каждый мускул. Волчий яд обжигал, как кипяток, медленно вытесняя людскую кровь из вен, но, насколько Клиону было известно, отрава добьёт его не сразу. Когда-то, ещё во времена обучения ремеслу, он читал в одном из свитков или летописей, что укушенный оборотнем сохраняет рассудок и тело ещё сутки, а то и двое, пока проклятье не вытеснит всё человеческое, порабощая и уступая место звериной сущности. Никто не мог точно определить, насколько это правда, но Клион всегда был склонен верить на слово охотникам древности — благодаря их отваге и самопожертвованию было добыто множество незаменимых знаний, которыми до сих пор руководствуются сегодняшние последователи. У него было совсем немного времени, но Клион точно знал, что хочет успеть. Уходящая воля определилась, кроша сердце: оно металось и рвалось на части при мысли о том, как он распрощался с Сиано минувшим днём. Менее всего Клиону хотелось, чтобы последним друг запомнил его необоснованную грубость и вспышку несдержанности. Сиано подарил ему прекрасное время, одарил добротой и наградил заботой, не требуя ничего в ответ. Он смог побороть предубеждения и отчуждённость, отгораживая и защищая от других, так щедро преподнеся дар общения тому, кто даже не рассчитывал на доброе слово, сумел показать восторг и лютую любовь. Клиону было до слёз больно оставлять его, хотелось ещё хотя бы раз увидеть родное лицо и услышать голос, годами говоривший ему, как он важен и дорог. Голос, который убеждал в правильности существования днями и ночами. Однако Клион понимал, что времени в обрез, и действовать нужно было крайне быстро, иначе он рисковал не дойти до поселения или не успеть покинуть человеческие земли до начала своего превращения. Теперь, без преследования оборотня, в его распоряжении были почти все тропы, которые Клион в целом неплохо знал, уже лихорадочно прикидывая, как сократить путь домой, чтобы успеть до темна. Время удушающе свернулось петлёй вокруг шеи, вынуждая действовать с молниеносной скоростью, несмотря на слабость, голод и боль. Клион быстро промыл рану, надёжно перетянул её оторванным лоскутом рубашки. На ходу подобрал оружие и поспешно двинулся в путь. — Я уже иду, Сиано, — пробормотал он в пустоту. — Уже иду.