Холодные оковы

Даже во тьме он чувствовал дрожь. Александр не ощущал холода, наоборот, его окутывало тепло. Всё казалось очень странным. Он ясно помнил, как Райнхард оставил его, а дальше все воспоминания смазывались. Лёгкая паника вновь овладела его разумом, в котором металась только одна мысль: «Где он?». Сдавленный стон сорвался с пересохших губ, когда Александр вздрогнул при пробуждении. Всё тело ломило со всех сторон, а гудящая и пульсирующая боль отдавалась то там, то тут. Картина перед глазом расплывалась, а странная дрожь не прекращалась. Руками он пытался нащупать хоть что-нибудь, но чувствовал только жёсткую ткань, по всей видимости, одеяла. У него не было сил подняться, а неизвестность сильно пугала. Как только зрение начало восстанавливаться, сердце замерло в страхе. Он был не в их комнате. Александр лежал на чужой кровати, был одет в чужую одежду и окутан незнакомыми запахами. Тревога в нём стучала всё сильнее, он попытался вскочить с кровати, но боль тут же ударила по всему телу, особенно сильно отзываясь в ногах. Откинув одеяло, Александр увидел перемотанные голени и множество синяков тут и там. Они только-только налились фиолетовым цветом, по всей видимости, времени прошло не так много. Стало немного легче. Осмотревшись, он заметил около себя окно. Заглянув в него, Александр побледнел. Поезд. Он был в поезде. Теперь понятно, почему всё качалось из стороны в сторону и дрожало. Обстановка комнаты была ему знакома, вот только она совсем не соответствовала немецким стандартам. Райнхард бы точно обставил её на свой вкус. Райнхард… Сердце забилось в тревоге, а в мыслях вновь возник вопрос: «Где он?». Превозмогая боль, Александр на дрожащих ногах, хватаясь за всё подряд, направился к двери. Холодный пот застлал глаза, тяжёлое дыхание отдавалось гулом в голове, а трясущиеся руки держали крепко. Он не знал куда идти. Но понимал лишь то, что ему нужно найти Райнхарда как можно скорее. В коридоре никого не было, а все комнаты были закрыты. Отчего-то сердце велело ему идти вперёд и не осматриваться, словно знало, куда вести. И Александр слушал его, верил ему. Он с огромным трудом смог открыть дверь, ведущую в соседний вагон. Чудом не упал под колёса, зацепившись за холодную металлическую ручку. В правой глазнице нарастало давление, так бывало, когда излишняя активность учащала сердцебиение. Босые ступни немели от промозглого пола, в животе скручивало всё сильнее, отчего-то сильно тошнило. Голова с каждым шагом кружилась всё сильнее, а перед глазом начало плыть. Лишь единственная цель заставляла его двигаться дальше. Александр попал в какой-то грузовой вагон, кругом были деревянные ящики и полные мешки. Стоял сильный запах земли. Он был уже на середине, когда всё вокруг сильно тряхнуло. Правая нога зацепилась за торчащую из пола дощечку, отчего он упал. Неприятное жжение отдавалось в локтях и коленях, но сильнее всего ныло ниже. Плотные бинты на голенях почти полностью окрасились в красный, запах земли смешался с кровью. От этой смеси только сильнее кружило голову. Она пробуждала размытые воспоминания о лагере. Тёмные образы мешались с действительностью, отравляя сознание и мешая всё в кашу. Он задыхался. Лёгкие горели огнём, сам воздух казался раскалённым. Тошнота подступала к горлу. Александр перекатился на спину и сел, облокотившись на ближайший ящик. Он прикрыл рот и нос руками, пытаясь отделаться от омерзительного запаха. Хотелось бежать, но ноги дрожали с такой силой, что тряска от поезда казалась милостивее. Перед глазом разрасталось тёмное пятно, а тело всё больше слабело. Александр и не заметил, как разом обмяк, потеряв сознание. Очнулся он от сильной встряски, которая опрокинула его на пол. Тело заломило ещё сильнее. Пытаясь подняться, он получал ещё больше ран, ноги его совсем не держали. Тогда Александр поднялся на колени и принялся ползти. Ему нельзя было останавливаться, он должен был найти его. Страх не разжимал свои холодные лапы, а только сильнее стягивал внутренности. — Россия? Как же давно его не звали этим именем. Он замер на месте, боясь обернуться. Голос был ему отдалённо знаком, но тот точно принадлежал не ему. Заслышав шаги, Александр сдвинулся с места и поспешил к двери, но его схватили раньше. Он кричал, просил отпустить, а в мольбах о помощи произносил только одно имя. Его прижали к полу и заломили одну руку за спину. Второй он царапал деревянные доски, в кровь стирая ногти. Чужая ладонь обхватила запястье и с силой прижала то к полу. Сердце загнано билось в груди, горло саднило от криков. Он не слышал, как ему кричали в ответ. — …сия! — Россия!.. И вновь это имя. — Россия! Приди в себя! Словно по команде Александр обмяк под чужим весом, совсем выбившись из сил. Сознание поплыло сильнее, отчего проблески света сменялись тёмными пятнами. В ушах нарастал шум, а единственный глаз терял ориентиры. Вскоре его веки совсем сомкнулись, а тело потеряло свой вес. Он перестал чувствовать боль. — … почему за ним никто не смотрел? Как это произошло?.. — … прошу прощения. Я нарушил приказ и отошёл от комнаты, не найдя сменщика. — … под трибунал отправлю. — … но, товарищ Союз! Неясный разговор пробудил Александра ото сна. Ещё не видя, он чувствовал, что вновь оказался на жёсткой кровати. Всё вокруг него стихло, отчего боль в голове немного отступила. Голоса затихли. Кто говорил? Открыв глаз, он увидел двух мужчин в военной форме. Не чёрной, тёмно-зелёной. Такую же носил РСФСР и солдаты… советской армии?! От неверия Александр почти подскочил, да вот только сил хватило лишь немного приподняться и вновь свалиться на постель. Всё вокруг поплыло. — Россия. До боли знакомый голос окликнул его. Он замер в непонимании. Постепенно проясняющийся взгляд улавливал черты, которые он видел с самого детства. Печальные карие глаза смотрели на него в ответ с тем же волнением. Александр не знал, как сильно изменился, ему казалось, что он был таким всегда. Но взгляд напротив говорил об обратном. Большие ладони потянулись к нему и обхватили лицо. Такие тёплые, мозолистые и шершавые. Совсем как в его воспоминаниях. — … отец, — хрипло выдавил он из себя. СССР погладил большими пальцами его щёки, а затем притянул в объятия. От неожиданности Александр сначала опешил, а после ответил на жест, чувствуя, как по лицу текут слёзы. — Нашёлся, живой… Он чувствовал тепло, но… Это было не то, что он искал. Не те руки, к которым он привык. Пустота в груди никуда не отступила — слёзы были не от радости встречи. — Товарищ Скворцов, принесите что-нибудь из вагона-ресторана. — Есть, товарищ Союз, сейчас принесу! Солдат убежал за дверь так быстро, что Александр даже не успел рассмотреть его. Чужие руки разомкнулись и опустились тяжестью на худые плечи. Лицо СССР не высказывало явных эмоций, но в глазах читалось облегчение. Впервые России было некомфортно смотреть на отца. Словно перед ним был чужой человек… — Я так беспокоился за тебя, когда узнал новости. Не переставал надеяться на то, что ты жив. В тебе живёт дух истинного советского солдата. Низкий голос отдавал дрожью в поджилках. Не страх, но что-то другое наполняло тело и холодило внутренности. Вес на плечах словно возрос в стократ, отчего они опустились. Союз также заметил этот жест и решил спросить: — Что-то не так? Тебе всё ещё плохо? Александр не знал, что ответить. Его слегка потряхивало непонятно от чего, а голос и вовсе ослаб настолько, что пропал. В голове нарастал противный гул, в висках же стучала тупая боль. Руки сами схватились за волосы на особо болезненном спазме. Всё это неправильно. Всё это ему чуждо. Он чувствовал, как его силой уложили обратно в постель и разжали пальцы. Россия почти выдрал себе клоки волос с обеих сторон. Боль не унималась, наоборот, сосредоточилась в области лба и била ещё более настойчиво. Через шум в ушах он услышал топот, а после почувствовал облегчение. Холодная мокрая ткань вызвала мурашки по телу, но помогла заглушить недуг. Подобного с Александром не случалось уже давно. — Ты не должен был так ослабнуть. Твоя кровь помогла бы справиться с болью, что могло так повлиять? Он не слушал, не понимал сказанного, только осознавал, что ему плохо. Так плохо, что он готов был взвыть от неясного отчаяния. — Россия? Россия, тебе нужно расслабиться, ты слишком напряжён. Температура не спадает, сейчас поешь и снова ляжешь спать. Александр вертел головой, отказываясь от еды. Его тошнило, плотный ком встрял прямо в глотке, мешая даже проглотить слюну. Ему хотелось сбежать. — Товарищ Союз, я принёс кашу. — Молодец Скворцов, Достань из бара ампулу с синей пометкой. Даже сквозь шум поезда слышался стук стекла. Он отвлекал, давал возможность вздохнуть чуть глубже. Горячие щёки обдало лёгкой прохладой. Россию немного приподняли и влили в рот горькую воду. От резкости ощущений он закашлялся. В голове промелькнула надежда на то, что он, наконец-то, сможет избавиться от тошноты, но всё та же большая ладонь не позволила облегчить его состояние. Александра ещё долго удерживали, пока он не перестал отбиваться слабыми руками. Напряжение во всём теле медленно исчезало, стало легче. С более прояснённым сознанием Россия вновь взглянул на отца и больше не чувствовал дискомфорт, словно он наконец открыл глаз. — Поешь. Взгляд сфокусировался на протянутой ложке с кашей. От неё исходил слабый аромат, щекочущий нос. Живот тут же скрутило болью — он в самом деле был довольно голоден. На вкус каша оказалась довольно пресной, больше напоминающей похлёбку. Аппетит пропал уже после четвёртой ложки, а глаза к тому моменту всё сильнее наливались тяжестью. Его жутко клонило в сон. Россия заметил, как за спиной СССР промелькнула чья-то тень. Разглядеть её не получалось, взгляд всё сильнее покрывался рябью, отчего даже лицо отца стало менее чётким. — Товарищ Союз, они просят встречу. — Ещё слишком рано. Не впускайте их в вагон до завтрашней остановки. — Есть! Даже на грани сознания Александр смог слегка улыбнуться. Как и раньше СССР был полностью в делах, даже дома на выходных его не оставляли в покое. Всё это казалось сном, наивным наваждением созданным его разумом. Но он не вспоминал об отце уже так давно, словно вся жизнь до плена была чьей-то давней историей, а не его собственным прошлым. — Спи, ты мне нужен полный сил, как раньше. Он уже не видел, но почувствовал, как что-то тёплое опустилось на щёку и огладило её. Пустота внутри усилилась, когда его кожа охладела после касания, а по лицу пробежала пара холодных слезинок.