Холодные оковы

      Очнулся Александр от вспышки яркого света. Он сильно щурился, не понимая где источник. В комнате Райнхарда они почти никогда не зажигали люстру, обходясь мягким светом настольной лампы. Невольные слёзы скатились по щекам. Где-то вдали послышался стук шагов, кто-то тяжёлой поступью приближался. Чувства обострились сильнее, волосы встали дыбом, а всё тело напряглось в неясном ожидании. Ожидании чего-то чужого и плохого. Александр уже давно запомнил всё о немце, тем более, что он долгое время пребывал без зрения и полностью полагался лишь на слух. Это точно был не Райнхард. Его поступь всегда была лёгкой, даже несмотря на тяжёлые сапоги, он словно хищник в постоянной готовности наброситься.       Слабость в теле мешала даже встать, не то что вскочить и застать приближающегося незнакомца врасплох. Александру только и оставалось что ждать. Тяжёлые шаги остановились около кровати, а затем этот человек сел на постель. Юноша вздрогнул, когда его лба коснулась большая и шершавая ладонь. Совсем не та, к которой он так привык прижиматься по ночам.       — Россия.       Этот голос и имя… Он вспомнил! Его забрал отец. Они едут в поезде. Все события прошлого дня обрушились на него вспышкой головной боли. Он вновь зажмурил глаза и сдавленно застонал от неожиданности.       — Всё ещё плохо? Выпей лекарство, оно поможет унять боль и жар.       Александр не мог подняться сам, СССР догадался об этом и помог ему сесть, придерживая под спину. До этого касания он и не чувствовал, что вся рубашка пропиталась потом. Видимо всю ночь у него была температура, отсюда и сильная слабость.       Уложив его обратно, Союз сказал:       — Молодец, — Александр обернулся на голос и увидел смазанный силуэт. Этот проклятый свет от лампы не давал слабому зрению ни шанса, — врач осмотрел тебя вчера и сказал, что пули задели только мышцы. Ты быстро встанешь на ноги, вот только твоё общее состояние его насторожило. Как и меня.       Он пытался вникнуть в суть слов, сонное сознание путало мысли. Понять удалось лишь то, что смертельных ран не было и он скоро поправится. СССР же продолжил:       — Твоё восстановление идёт слишком медленно, как у обычного человека. Я тебе об этом ещё не рассказывал, но дети, хотя бы один родитель которых был воплощением, имеют высокую регенерацию и замедленное старение.       — … я знал… — тихо выдавил из себя юноша.       — Знал? — в голосе Союза проскользнуло искреннее, хоть и скромное, удивление. Он даже не предполагал, что кто-то мог заниматься обучением его сына во время плена. Не мыслимо! Тем более, что Россию на протяжении всей войны содержали отдельно. Эта деталь очень не нравилась мужчине. Его нутро так и кричало о том, что он зацепился за что-то плохое.       — От кого же ты мог это узнать? — с нажимом, прямо как в прежние времена, спросил он.       Его тон был резким, что, к удивлению Александра, на нём никак не сказалось. После всего пережитого расспросы отца казались детским лепетом. Раньше он боялся и уважал его, а сейчас, после стольких лет вдали, чувства сильно притупились.       — От моего спасителя.       Ответ СССР явно не понравился, это было заметно по насупившимся в недовольстве бровям и сжавшимся на мгновение губам.       — Что ещё за спаситель? — продолжал напирать старший.       — Он немец, — не стал скрывать правду Александр, — его зовут Клаус.       — Клаус значит, да, — скорее для себя уточнил Союз.       Юноша лишь утвердительно качнул головой, чувствуя нарастающее в груди волнение. Ложь во благо останется камнем на его душе, но, если она поможет спасти Райнхарда, он готов нести это бремя.       — Хорошо. Ты ещё не восстановился, поэтому не стану напирать. У нас ещё будет возможность поговорить, когда к тебе вернутся силы, — Союз похлопал сына по плечу и направился к выходу.       Александр был слегка удивлён. Когда дело касалось чего-то важного, отец не давал возможности молча уйти. Он всегда устраивал допросы, пусть даже то был бытовой случай с кражей мороженого одного из детей. Их не били за подобное, но наказания от этого не исчезали. СССР всегда находил чем их занять, чтобы было и с пользой и поучительно. В подобных вопросах вся доброта отца пропадала и оставалось только грозное воплощение, которому безразличны кровные узы.       — Ах да, — встрепенулся Союз у самой двери, — о тебе справлялась одна занятная парочка. Раз уже ты очнулся, я позволю им навестить тебя ненадолго. Через полчаса будет остановка, тогда и поговорите.       С этими словами дверь в комнату закрылась. Александр чувствовал себя уставшим, но больше потерянным. Его не интересовали внезапные гости, он о них почти сразу же забыл, погрузившись в раздумья. Ему до сих пор не верилось в действительность происходящего, да и на самом деле не хотелось, что бы всё это было реальностью. Он так привык к тихой и размеренной жизни рядом с Райнхардом, что больше и желать было нечего.       Просто обставленная комната казалась наполненной до краёв, в сравнении с тем, что было у него на душе. Александр не верил в Бога, находясь под строгим контролем отца, он следовал его идеалам, потому отрицал существование высшей силы. Но сейчас ему хотелось молиться, поверить в то, что кто-то сможет помочь справиться с этой удушающей пустотой, когда сам он не в силах что-то сделать.       Его взгляд застыл на шатающейся люстре, пока не раздался скромный стук в дверь. Юноша вздрогнул. Не от испуга, а понимания, что он даже не заметил, как поезд сделал остановку, а за прикрытым занавесками окном слышались голоса — безликие и раздражающие.       — Россия? — тихий шорох двери притянул к себе внимание Александра. Он повернул голову, и застыл.       Слегка жмущийся в проёме мужчина, завидев реакцию на свои действия, уже более уверенно ступил в комнату. Он был одет в простой костюм из серой рубашки и тёмных брюк, что совсем не вязалось с тем образом, который отпечатался в памяти. Александр не верил своему единственному глазу. Передним стоял призрак, который остался в лагере, который спас и дал надежду на спасение.       — Клаус… — одними лишь губами прошептал он.       Названный слегка улыбнулся, уже больше радостно, чем печально. Он тихонько подошёл к постели и мягко обнял застывшего юношу. Из глаза полились слёзы, которые мешали рассмотреть ещё одного гостя, смирно стоящего на пороге. Его черты казались отдалённо знакомыми, но Александр никак не мог припомнить этого ребёнка. Он вообще мало что помнил из прошлого, словно все воспоминания заволокло густым туманом, который рассеивается время от времени.       — Ты живой… — юноша почувствовал, как объятья стали крепче.       — Да, я тоже думал, что мы больше не увидимся, — Клаус разжал руки и обернулся в сторону выхода, протягиваю руку незнакомцу, — своим спасением я обязан Гере.       Гера? В памяти Александра вскользь пронеслись воспоминания о худом враче, который ухаживал за ним некоторое время. А потом… Потом его казнили прямо у него на глазах. Все, кто заботился о нём, рано или поздно погибали от своей доброты. Юноша и не догадывался, что его окружало столько воплощений.       — Гера, — тихо позвал его Александр. Подросток смущённо дёрнулся, но всё же подошёл поближе.       — Здравствуй, — только и сказал он в ответ.       — Гера переродился, потому не помнит большинство моментов из прошлой жизни, — пояснил Клаус, — Но даже так он сказал, что твоё имя отзывается внутри него теплом. Видимо вы хорошо поладили до его… перерождения. Ты так сильно вырос за время, что мы не виделись.       — Да, можно сказать и так, — подтвердил юноша.       Последующий час Александр слушал долгую историю, в которой было много боли и сожаления, радости и отчаяния. Организованный Герой побег не остался безнаказанным, как и ожидалось, даже Кёнигсберг подвергся ссылке. Сам же он перевоплотился в теле подростка, живущего в одной из отдалённых рыбацких деревень. Клаус лишь по чистой случайности наткнулся на его дом, приведя за собой хвост. Им в срочном порядке пришлось бежать на восток, где они наткнулись на советский отряд. Их долго держали под стражей, пытаясь понять их позицию в войне. Никакого сопротивления не было, наоборот, Клаус спокойно делился с ними всем, что знал. Когда он упомянул Россию, то на беседу к нему пожаловал уже сам СССР. Они долго разговаривали за закрытыми дверями, но в итоге Союз снял с них подозрения и взял с собой. А как только новости о спасении юноши дошли до немцев, Клаус тут же попросил о встрече.       Александр был рад, что они смогли преодолеть весь этот кошмар, и даже немного расслабился, слушая знакомый голос. Он вспомнил, как любил засыпать под тихое и оживлённое чтение Клауса. Гера практически всё время молчал, однако не сводил жалостливого взгляда с его лица. Видимо повязка на голове в купе с зажившими ниточками порезов и следами ожогов казались достаточно болезненными. Хотя сам Александр уже давно привык к ним, ему даже нравилось, как Райнхард, снимая повязку, поглаживал стянувшуюся от шрамов кожу. В этот момент в его глазах отражалось почти незаметное сожаление. Для юноши это говорило о многом.       Когда поезд тронулся, стоявший всё это время за дверью солдат попросил гостей покинуть комнату. Было грустно вновь остаться одному. Александр не знал, что будет дальше, было слишком тяжело пребывать в настоящем, не то что думать о будущем. Сердце не находило себе место. Его тянуло обратно. Туда, где в уютной спальне он дожидался Райнхарда, обнимая за шею повзрослевшего Бруно, где за окном шумел ветер, а на подоконнике играли солнечные зайчики. Эти воспоминания резали сильнее любого ножа. Одинокая слеза скатилась по лицу, а пустой взгляд упёрся в потолок.       СССР появился около кровати неожиданно. Александр не испугался, но недовольство отца хотелось выслушать как-нибудь потом. Сейчас он был разбит и при всём желании не сможет оправиться за какую-то пару дней. Однако его состояние никак не повлияло на намерения Союза. Тот взял стул и поставил его рядом с постелью. Стоя он казался скалой, несокрушимой, величественной, но стоило ему только сесть, как всё спокойствие исчезло, словно пробудившийся вулкан. Повисла давящая тишина.       Александр лишь мельком глянул на отца, когда только заметил его, а после вновь поднял взгляд к потолку.       — Россия, — голос хоть и казался мягким, но в нём слышалась неотвратимая решимость, с которой СССР всегда разговаривал даже дома, — посмотри на меня.       Ответом ему была тишина. Названный долго лежал без движения, но, в какой-то момент, всё же сдался и чуть повернул голову. Перед глазом всё расплывалось после слёз, да и не было у него сил вглядываться в отца. Сейчас он бы с большей благодарностью остался один.       — Я не хотел спешить с расспросами, но время поджимает, — немного устало пояснил Союз, — Сынок, расскажи мне всё, что с тобой было там.       «Там» — столь небрежное слово для полюбившегося ему места. Александр не хотел делиться своими воспоминаниями, ведь больше никто, кроме Райнхарда, не поймёт их ценность.       — Было больно, холодно и голодно, — единственное, что всплывало в голове о первых годах плена.       — Хорошо, — выдохнул СССР, — я примерно знаю, что там могли с тобой сделать. Тогда спрошу о другом. Райнхард…       Произнесённое имя заставило Александра не только вздрогнуть, но и подскочить с кровати. Он не предполагал, с какой целью отец назвал это имя, но ему наверняка должно быть что-то известно о нём. В тот последний день, Берлин не успел отъехать достаточно далеко, а значит было всего два варианта, которые могли случиться впоследствии штурма советских солдат. И ни один из них не радовал юношу.       Он не заметил, с каким выражением лица посмотрел на него Союз, однако успел увидеть насупившиеся брови. Он был недоволен. Александр намеренно сдерживался от вопросов, ведь не хотел выдать то, отчего могла зависеть не только его жизнь. СССР, теперь более внимательно следивший за сыном, продолжил:       — Кто это?       — Откуда ты узнал его? — задал встречный вопрос юноша. Вряд ли отец знал настоящее имя Третьего Рейха, всё же они и до войны не имели особо близких отношений. Да и к тому же оно представляло собой довольно сокровенную вещь. Ведь Александр, как теперь ясно, даже не знал настоящего имени своего родителя. Взгляд мужчины ему совсем не нравился, словно он имел какие-то свои догадки.       — Ты звал его, когда тебя нашли в грузовом вагоне, — начало было довольно нейтральным, — Солдаты подумали, что ты бредишь. Я тоже склонен в это верить, однако всё же решил удостовериться в этом лично. И, судя по всему, не зря. Так кто же этот человек?       Юноша молчал, не зная, что сказать, лишь бы не правду. Он неосознанно сжал руки в кулаки, даже не подозревая, что каждое движение давало куда больше информации, чем слова. Почему-то именно сейчас ему вспомнилась дразнящая улыбка Райнхарда, с которой тот одерживал победу в их словесных баталиях. Уголки губ дрогнули сами собой. По всей видимости этот жест натолкнул СССР на неожиданный вопрос:       — Он помогал тебе?       Немного подумав, Александр тихо сказал:       — Он стал моим спасением.       Для него он в самом деле стал спасением. Вся прошлая боль и печаль остались где-то там, далеко в прошлом, которое он с трудом помнил. Сам образ немца чудился ему тем самым героем, который приходил на помощь в сказках. Он никогда не чувствовал себя таким счастливым, как рядом с ним.       Подняв взгляд на отца, Александр увидел на его лице озадаченность вперемешку с долей разочарования. Видимо ему претила сама мысль о том, что какой-то немец стал помогать русскому пленнику. Однако к Клаусу с Герой, исходя из их слов, он относился вполне благодушно. Видимо ему известно что-то, чего юноша не знал. Сейчас он и в самом деле ничего не понимал, отчего чувствовал себя ещё хуже.       — Я всё услышал, — резко оборвал Союз, — Через пару дней нам нужно будет сойти с поезда ненадолго, до этого времени я не смогу тебя навещать. Если тебе что-то понадобится, за дверью стоит товарищ Мельников, можешь просить его о помощи. На этом всё.       Резко поднявшись со стула, СССР грузными шагами покинул комнату. Разговор вышел достаточно скомканным. Александр не был обижен, ведь давно привык к военной привычке отца говорить чётко и кратко. Этот недолгий диалог его даже утомил. Однако всё же было что-то настораживающее в словах Союза насчёт их скорого схода с поезда. Путь от Берлина до Москвы намного дольше, а учитывая, что они делают частые остановки, то на него должно уйти вдвое больше времени. Отчего-от Александр чувствовал неясную внутреннюю тревогу, более ощутимую чем та, которая одолевала его последние дни.       Наблюдая за летящим за окном пейзажем, ему вспомнился смутный момент, как он ехал в ту же пору куда-то далеко от дома, где его кто-то очень долго ждал. Рядом была тёплая фигура, которая сейчас представала перед взором смазанным пятном. Он прикрыл глаз, отдаваясь неясному моменту ностальгии, по давно забытым людям. А затем всё перетекло в сон, где уже в знакомой комнате он, вместе с ним, играл с псами.