Si vis pacem, para bellum

      Гражданская война в Казделе, прогремевшая на всю Терру, заканчивается смертью Короля Сарказов и объявлением нового мира. Чёрная Корона, дающая ложную надежду, больше не имеет значения. Терезис перерастает звание генерала, становится регентом и даёт сарказам жестокий, но достойный выбор: либо уйти из Казделя, не желая принимать реальность и новый устрой, либо остаться с ним, сохраняя прежнюю верность и надежду на изменения в будущем. В попытках исправить разгорающуюся пропаганду против погибшего Короля Сарказов, первого в истории предавшего свой народ и оставившего его на произвол судьбы ради «Babel», Терезис сражается на два фронта: и с Викторией, оккупируя Лондиниум, и с собственным народом, то возлагающим на него огромные надежды, то проклинающим за военный переворот и окончание почти двухсотлетнего мира для сарказов.       Клифф осторожен в своих чувствах. Он позволяет себе мгновение удовольствия, наслаждаясь новостными сводками по ситуации в Лондиниуме, и даже не проявляет особой заинтересованности в разрешении конфликта. Однако сразу же себя одергивает.       Война — бизнес. Не способ мести. Может, Виктория и заслужила за всё, что делала в шестнадцатом году в Колумбии и чем занимался Тибальт, но не Клиффу её судить.       Виктория всё-таки неплохая страна. Он побывал в ней однажды, посмотрел, как славно живёт Лондиниум, и даже посетил антикварный магазин, где по настоящей случайности нашёл пули от револьвера, так сильно похожие на те, что были у Вудроу. Когда продавец рассказал, что их заложил ветеран, уже состарившийся и ослабевший, у Клиффа не осталось сомнений. Это действительно пули Вудроу.       С того момента Клифф Викторию больше не посещал.       Терезисом он восхищается как достойным противником. Правильно он поступил, внезапно оборвав традицию сарказов, приносящую сплошную боль — был ли у них хоть один нормальный Король Сарказов? — или нет, не Клиффу об этом рассуждать.       Война всё же страшна. Неважно какая: приносящая удовольствие, утоляющая желание отмщения, омрачающая горем или ведущая нацию к геноциду. Любая война ужасна. Ответь войной на войной — продолжится цикл насилия. Клифф родился из страданий колумбийского революционного движения, теряющего людей ежедневно. После оккупации Лондиниума обязательно появится кто-нибудь, кто ненавидит Каздель так же, как Клифф ненавидит Викторию, и бросит все силы, чтобы разрушить его в ответ на страдания. Это всё цикл, цикл, сплошной цикл и бесконечное насилие на фоне разработок «Rhine Lab» и других учёных, пытающихся обуздать воздушное и водное пространство, но сталкивающихся с проблемами.       Гражданская война в Боливаре всё продолжается. Войны идут дальше, и Клифф должен сделать всё возможное, чтобы как можно скорее получить контроль, чтобы прекращать их или заканчивать за считанные сутки. Должен быть кто-то, кто опустит руки по локоть в кровавое месиво и пороется в нём, чтобы распутать.       Кто-то, кого не жаль. Клифф, например. Войны будут всегда. Конфликты — нормальное, естественное явление. Но они не должны затягиваться на месяцы или, того хуже, на много лет.       В этом же году Берни через Рэймонда приводит Джессику, свою способную дочь с совсем не подходящим для ЧВК характером. Она напуганная, забившаяся в угол кошка, которая на Клиффа смотрит с таким страхом, что находиться рядом неловко. Появляются Франка, Лискарм, Алмонд и Ванилла. Тила. Новичков становится всё больше. Джессика ломается из-за происходящего в Виктории, не выдерживая морального давления. Когда Клифф лично отдаёт приказ выводить наёмников и Джессика покидает Лондиниум с последним отрядом, она слушает сигналы о помощи и отчаянную истерику лондиниумовских военных, умоляющих помочь с обороной.       Джессика просит отпуск на неделю, и Клифф молча, не интересуясь ни её состоянием, ни тем, почему у неё такие пустые глаза, подписывает документ.       «Blacksteel» отворачивается от зацикленных сигналов военных, оставляет их умирать в окружении сарказов, в наступлении нахцереров, распространяющих гниль, и Клифф обрывает все контакты с Викторией.       «Rhine Lab» возвышается. Всё пытается и пытается обуздать неизведанное, изучить доступную сушу Терры. «Maylander» как раздражал, так и продолжает раздражать, и ничего нового более в Колумбии не происходит. Развалившийся «Babel», собрав себя по кускам, формируется в «Rhodes Island», фармацевтическую компанию, сделавшую своей целью борьбу с орипатией, и спешит заключить с Клиффом контракт, который прервётся сразу после начала инцидента в Лунмэне: «Rhodes Island» решит помочь, вмешиваясь в политику власти против заражённых, что Клиффу не нравится.       Он наглухо замыкается, прячется от наёмников, не желает контактировать, но следит за каждым и запоминает детали. Клифф не может приблизиться и не видит для себя места, наблюдая, как быстро Джессика, Лискарм, Франка и остальные объединяются в сплочённую дружную группу. Клифф не забывает, что Алмонд любит блинчики с вареньем и никак иначе и Франка часто балует её сладостями. Клифф зачем-то помнит, когда Франка и Лискарм начали отношения. А ещё знает, где Ванилла прячет животных, которых время от времени притаскивает на Форт Баррон, и спасибо Закону, что додумывается выпускать их на волю. Административный отдел докладывает Клиффу о следах живности, а он из раза в раз приказывает ничего не делать.       Тила любит тишину и покой, но вместе с этим получает настоящее удовольствие от работы и здорово облегчает работу как Клиффа, так и административного отдела, забирая на себя бухгалтерию и организационные вопросы, которые ловко разрешает сама. Джессике нравится тренироваться, оттачивая навыки стрельбы, и ей бы не помешал новый пистолет, даже если старый привычнее.       Клифф видит тень прошлого, видит в наёмницах своих почивших друзей и не хочет расчёсывать затянувшиеся раны. Ему нет места с ними. Он всех потерял, и этот груз слишком тяжёлый. Незачем обременять новеньких своей трагедией. Никто не знает его настоящего имени, для всех он либо «босс», либо «Клифф», либо «извините, пожалуйста».       — Как интересно. Одним из основателей была сарказ.       — И Клифф здесь молодой.       — Выглядит ещё довольным.       — Тяжело поверить, что это правда он. Будто другой человек. Глаза горят, улыбается так мило, как перро…       — Черты лица разве что похожие. И причёска одна.       Клифф видит Франку и Лискарм в коридоре главного корпуса «Blacksteel». Рядом стоит Жанет Лонгфеллоу, новая глава отдела биохимической защиты, изначально присланная правительством как консультант для урегулирования конфликта у шахты Баррон. Общение с ней сложилось не сразу, потому что всё правительственное Клифф воспринимал в штыки, но спустя несколько лет Лонгфеллоу переформировала отдел, взяла под командование отряд Франки, плотно занялась работой с орипатией, и отношения между ней и Клиффом плавно выровнялись, и вот теперь он доверяет — немного — своё здоровье, иногда пьёт с ней кофе и курит перед началом рабочего дня. Троица смотрит на историю «Blacksteel», запечатлённую ещё с Колумбии. Фотографии молодого Руперта и Вудроу с пометкой «1016 год, Бэйсвуд», вырезки из газет со сводкой новостей с фронта, фотографии других основателей «Blacksteel». Маленькая история, тёплый фрагмент прошлого, оставшийся тусклым напоминанием о прошедших дней.       Были ли те дни счастливыми? Хочет ли Клифф вернуться в прошлое?       Увы, да. Они были счастливыми.       Никто никогда не заменит ни Лерайе, ни Бетти с Куи’лакахкат. Никто никогда не станет лучше или хуже старой гвардии, с которой Клифф прошёл путь от основания «Blacksteel» до эволюции в «Blacksteel Worldwide». Незачем искать замену среди новеньких наёмниц и думать, что они смогут заполнить проплешины собой.       — «Цени жизнь, Руперт. Цени мелочи, пока они у тебя есть. Собирай их и храни».       — «Они не приносят мне былой радости».       — «Приносят, просто не такую яркую, как прежде. Скоро их вообще не станет. Ты выбрал тяжёлый жертвенный путь. Будет здорово, если на флегматичном сером полотне останутся хотя бы светлые проплешины, напоминающие о прошлом».       Клифф изначально не доверял Лонгфеллоу. Не доверял и Лискарм, быстро пробившейся в списке наёмников наверх по рейтингу и занявшей пост капитана, не доверял и игривой Франке, воспринимая её поведение слишком легкомысленным. Смотрел на Джессику с усталостью, обращался с ней с холодом, изо всех сил — честно пытаясь — пытаясь преодолеть неприязнь. Зачем она, плаксивая кошка, пришла в ЧВК? Чтобы плакать? Зачем пришла Алмонд, которая совсем мала? Ванилле не место здесь, как и Джессике.       Однако с годами он начинает привыкать. Клифф повышает Тилу до должности личной ассистентки, и та ничем не уступает ловкой Бетти или ответственной Куи’лакахкат. Она умело принимает работу и без проблем справляется с документацией, которая уже поперёк горла стоит. Тила удобная. Она не лезет, держится на расстоянии, но помогает и всегда готова ответить в любое время суток, будь это раннее утро или середина ночи. Тила словно никогда не спит, а её рука приклеена к телефону. Клифф даёт Лискарм свободу, перестаёт воспринимать Франку с Джессикой несерьёзно и даже отправляет Берни короткую весточку, что его дочь делает успехи.       Берни радуется. А Клифф чувствует, что это поколение рекрутов последнее. Больше он не проживёт. Дождётся, когда Лискарм подаст в отставку или организует свою ЧВК — зачем, если ЧВК не о защите, что она хочет воплотить, а больше о политике? — Франка уйдёт, Джессика убежит… Что будет дальше? Он сам не знает.       Его девочки оказываются не так плохи. Год за годом, медленно, но верно отношение Клиффа к ним подтачивается. И по итогу размягчается достаточно, чтобы он начал этих девочек — разных, со своими недостатками, но талантливых — любить.       Не как Бетти или Винсента, не как Куи’лакахкат. Не как Берни. Не как Вудроу или Лерайе. А иначе.       Франка, Лискарм, Джессика, Тила… Алмонд и Ванилла. Они другие, но Клифф их любит, хоть и не хочет, потому что рано или поздно они уйдут. Уходили — и умирали — все. Умер Карл, «Блэкплейт», из-за которого Джессика ревела сутками, виня себя в том, что ничего не сделала. Умер Торп, пойманный лётчик, во время осады Лондиниума, пока Клифф не вывел войска и не оставил Викторию на растерзание демонам. Его военный самолёт сбили, а его растерзали, когда он только-только подал сигнал о помощи. Умер и Джозеф Эйланд, бывший ученик Куи’лакахкат, а ныне — инструктор Джессики, поставивший её на дрожащие ножки и обучивший всему, что знает сам.       Все рано или поздно умрут. Но до тех пор Клифф будет наблюдать за своими золотыми рекрутами со стороны и чувствовать настоящую гордость. На его памяти это… первое за всю историю «Blacksteel» поколение наёмников, которое превосходит по всем результатам любые ожидания.

/ / /

январь, 1095 год / 4 PM

Форт Баррон / штаб-квартира «Blacksteel Worldwide»

      Айронфордж — проклятый город.       Глаза от усталости и долгого сидения перед монитором жжёт. Клифф со вздохом прижимается к спинке мягкого кресла, отодвигается и прикрывает глаза. Холодные ладони, прижатые к горящим векам, едва ли спасают. Клифф устал. Рыжее солнце, разбрасывая блестящие осколки на снежные шапки, украшающие чёрный Форт Баррон, ползёт за горизонт, заливая каждый уголок офиса.       С годами всё изменилось. Офис стал больше, а стена за спиной Клиффа — стеклянной, как в офисе президента Колумбии. Прекрасное естественное освещение. Ему нравится широкое пространство, и его офис — самое большое жилое помещение на всём Форте.       — Встреча с правительством прошла неудачно? — печально улыбается Тила, уже зная ответ. Клифф сухо усмехается и закрывает тонкий ноутбук.       В январе девяносто пятого при штурме очередной правительственной лаборатории — Колумбия, ну сколько можно? снова тайные правительственные разработки, снова вонючие секреты в лабораториях, снова преступление против терранцев… — в Айронфордже Клифф несёт потери гораздо большие, чем во время инцидента «Towerhill Biotech». Ситуация становится хуже. Колумбия не учится на ошибках и с удовольствием наступает на одни и те же грабли. Марк Макс, по ощущениям, превращается в тирана, которого волнует лишь военное превосходство.       «Fonterra Bio Researching» исследовала возможности создать из живого терранца биологическое оружие. Они брали заражённых и пытались контролировать их с помощью артса. Утечка ориджиниума задела Франку, и Клифф был вынужден заключить соглашение с «Rhodes Island», не испытывая особого восторга. Пока с проблемой разбирался административный отдел, он занимался сотрудничеством и не покидал офис, сгорая от напряжения.       У каждого здесь свои цели. У Колумбии — получить оружие, чтобы любая война заканчивалась её победой. У «Blacksteel Worldwide» — снова отмыть крылышки Марка Макса от грязи-дерьма и стерпеть последствия, стиснув стальные клыки. У «Rhodes Island» — никакой утопии, никакого спасения заражённых, лишь исследование орипатии. Цены на лекарства у них высокие, но деваться некуда. Вопросом «Rhodes Island» плотно занимается Лонгфеллоу, Клифф избегает Кальцит и её медицинских работников, вообще никого не желая видеть.       В том числе и Франку, первые три дня не покидающую больничную койку, потому что он чувствует: это его вина, раз он не смог её уберечь. Как и других.       — Они даже не скрывают, что Министерство обороны в очередной раз спонсирует новую правительственную компанию, — Клифф с неприязнью морщится и трёт переносицу. — Снова одно и то же, Тила. Когда-то «Blacksteel» уже понесла потери при зачистке лаборатории «Towerhill Biotech».       — Очередное пятно на репутации Колумбии, которое в общественности стёрто.       — Тогда Марк Макс пообещал, что Министерство обороны понесёт полную ответственность за случившееся и сделает выводы. Но, как ты видишь, — вздыхает Клифф и поднимает голову. Тила смотрит с мягкой, приятной улыбкой. Туго натянутые нервы едва ли расслабляются. — История повторяется. И они затягивают контроль всё туже и туже.       Инцидент с утечкой ориджиниума скрыт от общественности по соглашению с федеральным правительством, а официальные источники утверждают все как один, что ничего страшного не произошло. На этот раз Марк Макс связался с Клиффом дистанционно и предупредил очередные возмущения намёком, что ему стоит помнить, что Колумбия сделала для него. Благодаря кому «Blacksteel» стала «Blacksteel Worldwide» и так спокойно рассекает по пустошам, пришвартовываясь от одного города к другому. Благодаря чему Клифф всё ещё жив, а «Maylander» не прижала его, как ряд других ЧВК, зарождающихся в Колумбии вслед за «Blacksteel».       Клифф этот курлыкающий птичий говор понял прозрачно и закончил видеосвязь на ноутбуке сразу же. Марк Макс намекнул, что если он дёрнется слишком резко и ради Франки решит огласить случившееся в «Fonterra» на всю страну, с ним быстро разберутся. И его учтивость и дружелюбие куда-то вдруг испарились…       — Хотите, я сделаю вам кофе? — предлагает Тила. Клифф устало кивает, опустив взгляд на стеклянный стол.       — Три ложки сахара и молоко чуть больше половины. Принеси его к мисс Лонгфеллоу.       — Да, босс.       Тила уходит, и Клифф со вздохом закрывает лицо ладонями. Он придавлен виной. Уничтожен испепеляющими взглядами Лискарм ещё в тот день, когда объявил всем, кто участвовал в миссии по зачистке лаборатории, что рот надо держать на замке и помнить про договор о неразглашении. А лучше забыть о происходящем. Ванилла растерялась, Джессика смотрела на Клиффа со свойственным ей испугом, а Алмонд — злобно, как на предателя. Маленькая злая Алмонд. Забавное зрелище, если игнорировать контекст. Остальные наёмники перешёптывались, и Клифф понимал даже без обращения к санктовской эмпатии: его ненавидят.       История всегда повторяется. Когда-то Руперта ненавидели в Колумбии, а Бетти желала его пристрелить, хотя он выбрал меньшее из двух зол. Теперь Клиффа ненавидят за точно такой же выбор и безмолвно требуют справедливости, а он не может, потому что если дёрнется — ему вскроют горло.       — Получается, ты не так уж и хочешь умирать. Поздравляю, Руперт. У тебя ведь была возможность бежать, но ты её бездарно про-е-бал.

когда бежать?

куда бежать?

к кому?

      Клифф держится в стороне ото всех. Он скрывается, покидает офис всё реже и реже. Знает, что и без него отлично справляются. Стоит ему появиться, как ключевые наёмники замолкают, и Клифф чувствует, что ему лучше как можно скорее удалиться. Его ненавидят все, начиная от Лерайе, обломка искривлённого сознания, заканчивая напуганной Джессикой.       Клифф в этом уверен.       — Бежать можно было сразу после того, как ты получил мобильную платформу. Мог бы отбиться от Колумбии и попросить помощи у Урсуса. Урсус хоть и полон проблем, но там никто не ставит опыты в правительственных лабораториях. Урсус груб и прямолинеен.       — Тебе всё легко… — утомлённо выдыхает Клифф. — Легко всё бросить и сбежать. Легко скинуть цепи. Легко направить мобильную платформу Форта Баррон в Урсус.       Это даже звучит дико.       — Серьёзные решения требуют толики безумства. Помнишь историю? Как победил Каздель в восемьсот девяносто восьмом году? На какое безумство решился Король Илиш? А как ты сам воевал в Колумбии? Какие сумасшедшие стратегии порой предлагал, с каким недоверием и ужасом на тебя смотрели командующие, но как ты всех вёл к победе, даже если системы ПВО защищали лишь стратегически важные объекты, хотя ты очень желал растянуть оборону вдоль всей границы Колумбии… И как ты поступил с Вудроу.       Клифф прижимает ладони к ушам, упирается локтями в стол и горбится, беспомощно надламываясь. От смеющейся Лерайе, глумящейся над его страданиями, никуда не деться. Она кладёт ладонь на его плечо, гладит, отодвигает ладонь от уха и целует в покорёженную шрамом кромку, мурлыча:       — Что, выдохся, Руперт? Не пора ли тебе уйти? Ко мне, например…       Тонкие руки обвиваются вокруг шеи. Клифф размеренно выдыхает, выпрямляясь. Лерайе, наклонившись, трётся гладкой и ледяной щекой о его висок.       — Сдохни, Руперт. Просто сдохни. Сделай мне подарок.       Как же он хочет… покончить с этим. Но то ли сил, то ли стремления — чего-то не хватает, и Клифф ну совсем не может пустить себе пулю в голову. Он продолжает жить и находит каким-то чудом силы плестись дальше. Парадокс. Всем своим естеством он хочет сдохнуть, но продолжает жить.       И так каждый год.

/ / /

20 марта, 1099 год / 9 AM

Латерано / Церковь Реквиема

      Восемнадцатого марта проходит первый в истории Саммит Наций, и внезапный звон проснувшегося святого колокола вонзается так глубоко в уши что Клифф пару дней после ничего даже не слышит, прокручивая в голове это событие. Воодушевление. Прилив тёплой надежды. По истории колокол звонил лишь однажды: когда санкты, спасшиеся от сарказов, нашли убежище в Латерано. Колокол предвещает кардинальные изменения и новую эпоху, и Клифф в это верит.       И чувствует, что не зря надеялся на Евангелисту IX. Он приведёт их к светлому будущему. Это согревает надеждой на лучшее: раз меняется такая вещь, как застоявшаяся политика святого Латерано, то поменяется и остальное. Рано или поздно изменится что-то и у Клиффа.       Он сжимает ладони перед лицом и прикрывает глаза. В Церкви Реквиема священная тишина опускается вуалью на тёмное пальто. Клифф слышит ласковую песню: настоятельница поёт, но он не может найти её даже взглядом. Это хорошо. Тишина и аккуратная песня, сочащаяся умиротворением. Солнце блестит на деревянной спинке скамьи, как на тёмном шоколаде.       Клифф сглатывает ком и морщится. На душе спокойно, и хочется верить, что их ждёт светлое будущее.       — Я скучаю по тебе, Лерайе… — шепчет глухо Клифф, улыбнувшись. Тусклые, наполненные дрожью слова теряются в пении. — Я не понимаю, куда мне идти, и я уверен, что, потеряв тебя в тот день, я лишился всего.       — На нашем пути нет конечной цели. Путь бесконечен… и смысл в том, чтобы продолжать идти дальше. Судьба только в наших руках, не в руках мёртвых.       Клифф вздрагивает и резко оборачивается. Священник в тёмных одеждах с изящными острыми крыльями, опущенными вниз, стоит рядом с лёгкой улыбкой. Настоятельница петь не перестаёт. Где же она находится? Не мерещится ли ему?       — Доброе утро, — медленно проговаривает Клифф. Священник кивает, подходит ближе и садится рядом.       Раньше в церкви его встречала Жозефина. Теперь вместо неё… кто-то новый? Клифф давно не был в Церкви Реквиема.       — Вы знаете Лерайе? — спрашивает Клифф с надеждой, хотя понимает, насколько это глупо звучит. Откуда ему знать?       Священник качает головой. Он такой медленный, такой спокойный… словно олицетворение Церкви Реквиема. Клифф чувствует одухотворенность. Никакого писка в ушах. Никакого напряжения.       — Нет. Я лишь предположил, что вы молитесь за мёртвую. Церковь Реквиема обычно по этой причине и посещают. Кажется, я угадал.       — Я молюсь за невесту, которую потерял на войне. Как вас зовут?       — Андоайн.       — Клифф.       — Я наблюдал за вами ещё с того момента, как вы только переступили порог Церкви Реквиема. Вы очень осторожны к религиозным обычаям.       — До того, как я попал на войну, я был священником.       — Я тоже когда-то был… «священником». Выходит, в прошлом вы мой коллега, — улыбается Андоайн с теплом в расслабленном взгляде.       — Почти.       Клифф отворачивается, снова прикрывая глаза. Они сидят в тишине, сплетённой с песней настоятельницы, и с Андоайном неожиданно комфортно. Впервые за столько десятков лет он сумел найти комфортное место… В Церкви Реквиема. Господи.       Так можно сразу в гроб ложиться. Тоже будет комфортно.       — Когда я наблюдаю за прихожанами, я замечаю, какое сильное влияние на них имеют мёртвые. Прихожане плачут. Улыбаются и верят, что мёртвые попадут в рай. Молчат часами, а потом так же тихо уходят. Я уже не привязан к Латерано и свободен от ложного света, мне нужно двигаться дальше, но иногда я ловлю себя на мысли, что нигде не найду такого места где-либо. Только так, видя смерть, можно понять всю ценность жизни.       Андоайн совершенно прав.       — Что имеем — не храним, потерявши — плачем, — шепчет Клифф.       — И никогда не останавливаемся. Продолжаем совершать ошибки из раза в раз.       — Никогда не учимся.       — Никогда не ценим по-настоящему, когда это необходимо.       Клифф облизывает пересохшие губы. Он опускает ладони, но не оборачивается. Волнение бьётся ключом.       Андоайн предрасполагает к себе. Клифф не понимает, откуда такие мысли, но подозрения кричат: Андоайн, как и он, разочаровался в религии и уже не верит в Закон. Клифф тоже перестаёт возлагать на тот свои надежды. Наверное, Закон Клиффа ненавидит. Спросить бы, за что.       Андоайн, в отличие от многих священников, ещё ни разу не заявил о Законе и не напомнил о постулатах. Клифф жаждет спросить, верит ли он в Закон, но боится, что его слова будут расценены как кощунство и Андоайн уйдёт.       Хотя не зря же Андоайн бывший священник…       — Лерайе… моя невеста. — Каждый раз, говоря с кем-то о Лерайе, Клифф чувствует ком в горле. — Она была сарказом. Вампиром. Я полюбил её и хотел создать с ней семью, когда война закончится.       — Вы про войну в Колумбии?       — Про неё. Но… я её потерял. Она мертва. Скажите, я ведь не прав, да? Санкты на самом деле не должны любить сарказов? Это обречённый путь?       Клифф оборачивается. Он смотрит на Андоайна с мольбой, с надеждой, треснувшей в омертвевшем сердце и позволившей горячей крови засочиться в пересохшую душу, уже давным-давно позабывшую тепло и счастье. Андоайн не улыбается и не гневается. Он смотрит серьёзно и с такой ясностью, что с Клиффа вся эррари мигом сползает.       Он чувствует эмпатию, ощущает, как Андоайн вытягивает из него глупого мальчишку, Руперта, потерявшего Лерайе и убивающегося по ней. Смотрит на этого дрожащего, измученного юношу и крепко-крепко обнимает, делясь теплом и мёртвым спокойствием. Обнимает крепко-крепко, вжимает в себя, пряча от тревог и постоянных смертей, и Руперт смело делится болью. Показывает, сколько мучений перенёс, теряя солдат. Ни одна смерть не проходила бесследно, хоть Руперт и внушал себе, что он хладнокровен, он на войне и должен держаться строго, не позволяя лишних эмоций.       Всё в нём сгнило-перегнило так, что Андоайн получает не чистую боль и разочарование, а гнилое бессилие и отчаяние. Руперт даже близко не достиг своей жестокой мечты и не контролирует войну. Его контролирует правительство. Он ведёт наёмников на смерть. Его все презирают. Его наверняка хочет убить Лискарм, а Франка ещё надеется, что он перестанет молчать и обнародует компромат на правительство Колумбии. Клиффа, должно быть, жаждет загрызть во сне Алмонд. Или Тила однажды подмешает ему в кофе яд. А ещё Джессика… точно рассказала отцу, какой бред делает Клифф, и теперь ещё и Берни ненавидит его. Ну а Ванилла… Ванилла его жалеет. Единственная, кто смотрит на него с жалостью.       Андоайн улыбается, почувствовав ответную реакцию. Взгляд мутнеет, глаза покалывает.       Кто он вообще такой? Всё ещё Руперт, латеранский священник, молодой и жаждущий положить войнам конец, принеся себя в жертву? Или Клифф, уже выдавивший себе глаза, чтобы не видеть, что происходит, и завязавший уши, чтобы правительство Колумбии смело направляло его на свои хотелки?       Кто он? Куда он зашёл? Что он делает?       — Вас не ненавидят. Вас не ненавидит Лерайе. Вас не ненавидят остальные.       — Ненавидят… — шепчет Руперт с ломкой дрожью в голосе. — Презирают. За то, что я сделал, меня желают убить.       — Вы слышали это лично?       — Нет.       — Тогда почему вы делаете такие выводы? Вам кажется, потому что вы сломлены. У вас эррари, вы загублены, и вам нужна помощь. Вас не могут ненавидеть за всё, что вы сделали и пережили.       — Вы не знаете…       — Я чувствую.       — Я любил сарказа.       — Разве это плохо? Сарказ, санкта, либери… Мы все одинаково любим, одинаково заботимся друг о друге, — изрекает простую мысль Андоайн, и Руперту больно-больно до страшной рези в груди. Он сглатывает, трёт влажные глаза. — Одинаково плачем. Я бы сказал, что это прекрасно и показатель настоящей силы и свободы, что вы, санкта, смогли открыть своё сердце для сарказа. Мало кто в наше время понимает, что мы все одинаковые.       Руперт думал, что разучился показывать эмоции: только апатию, раздражение и утомлённость. Ничего другого. И показать слёзы перед Андоайном, протянувшем — первым за целые десятилетия — руку помощи, совсем не стыдно.       — Я уверен, будь Лерайе живой, она не хотела бы, чтобы вы плакали и думали о ней такие злые вещи.       — Она хочет меня убить… Я слышу её, — жалуется Руперт, поднимая руки к ушам. Андоайн останавливает его ладони и берётся за них с тыльной стороны, раскрывая. Ладони у него сухие, мозолистые. Некрасивые. А у Андоайна аккуратные и прохладные. Приятные. Руперт разбито смотрит на них, пока глаза продолжает жечь от слёз.       — Послушайте меня…       — Она говорила, что если я её предам, она убьёт меня.       — Сказать можно одно, а думать о совершенно другом. Вы точно уверены, что Лерайе хотела бы вас убить? Если она, сарказ, решилась пойти новым путём, не вымощенным иллюзорным светом или не омытым кровью многовековой ненависти, почему вы не думаете, что у неё была большая сила воли? Достаточно большая, чтобы продолжать любить вас до последнего. Как у вас, тоже решившегося на такой шаг.       Руперт ни в чём не уверен. Но одухотворённый вид Андоайна, его просвещенный взгляд и улыбка внушают добрые, исцеляющие сердце мысли. Лерайе любила Руперта. А он любит её.       — Не губите себя, Руперт. У вас чистое сердце.       У него грязное, грязное-грязное-грязнючее сердце… Где Андоайн видит чистоту?